Из дома в отель

Жуя кружочек банана из фруктового салата, Арсений из-под упавшей на лицо челки смотрит на Эда, который в свою очередь игнорирует этот взгляд и глазами-сердечками собирает у Егора на лице родинки и редкие-редкие морщинки. Удачно влюбившийся человек всегда так делает. И еще осуждает друга, спящего с женатым мужчиной. Но это в перерывах между любовными тисканиями со своим возлюбленным, потому что друг без моральных установок в голове в рейтинге важности стоит пониже нравящегося парня. Впрочем, даже на совместном обеде он не сдерживается и комментирует тот факт, что Арсений даже не выглядит человеком в метаниях. Хотя бы ради приличия можно же? Но, если судить строго, Эд остается хорошим другом для него: другой бы уже сдал или просто отказался от общения, посчитав свою душу недостойной даже секундного горения в аду за друга, спящего с женатым мужчиной. Эд просто отрицательно высказывается про Антона, швыряет взгляды-молнии на блестящий браслет на руке Арсения и игнорирует напрочь тот факт, что через ничтожное количество часов Арсений будет лежать с женатым мужчиной в одной постели и не чувствовать за это угрызений совести. А Арсений и правда почти не чувствует: во-первых, он не знает изначально про брак, во-вторых, изменять не начинают на пустом месте, по его мнению, в-третьих, такого роскошного, внимательного, жаркого и чуткого Антона невозможно оставить уже после первого совместного вечера, что уж тут говорить про дальнейшие встречи, в-четвертых, не Арсению отвечать за чувства какой-то незнакомой женщины. Трудно уже говорить, конечно, что она ему незнакома, потому что он каждый день вместе с историями своих друзей и знакомых смотрит ее видео с каких-то тренировок, офисов, детских домов, в которые она ездит с игрушками и сладостями. Кстати, в один день Антон смазывается со встречи максимально неестественно, а потом его рука в кольцах мелькает в одной истории из детского дома: видимо, ездит повышать престиж компании, делая из себя чистого и честного. Следом идут истории про важность помощи детям без родителей, и Арсений их безбожно проматывает, но с тщательностью детектива или хотя бы ревнующей жены изучает фотографию из машины. Антоновой машины. И его это раздражает до трясущихся рук, хотя даже на это чувство он не имеет никакого права: Антон ему ничего не обещает, кроме вкусных ужинов и хорошего секса, тем более ревновать к Софье — верх ублюдства. Арсению необходимо с Антоном поговорить серьезно хотя бы по поводу какой-нибудь выдуманной командировки, но при всех встречах он не может даже открыть рта на эту тему — и покорно отсасывает, и со смехом от историй пьет вино, и прочесывает влажные кудри Антона пальцами, и подставляется с таким удовольствием, будто его не членом трахают, а денежным пистолетом, из которого все купюры ему в кошелек прыгнут. А после ужина и секса уже как-то не комильфо цеплять Антона, расслабленного, принимающего Арсения за тихую бухту, куда можно заплыть перед штормом. Впрочем, штормы действительно случаются — это видно и по лицу Антона, и по историям Софьи. Он перестает так дергаться после пропущенных звонков или сообщений от нее, а она в длинных видео рассказывает про то, что сейчас много нервничает и поэтому реже выкладывает что-то из своих творческих процессов. Туда же и тот факт, что Антон на похуизме забирает его с работы и они лижутся прямо в машине, плевав на то, что какому-нибудь журналисту ничего не стоит последить за ними в порыве любви к сенсациям и сделать несколько снимков. Но им везет так, словно Бог, если он есть, прячет их за облаками, пока они целуются или вместе входят в отель. И все устаканивается — раз в несколько дней (иногда чаще) Антон зовет его в отель, задерживается до стыдного долго, подвозит Арсения домой, целует жадно в машине и провожает до подъездной двери во избежание случайного секса, как в прошлый раз. А дома выслушивает про работу, про отца, который свалил все на него, укатив отдыхать с мужем, и все в таком духе. Однажды Софья порывается даже написать Андрею про то, что Антон слишком много работает, и Антону приходится завраться еще больше — мол, есть нюансы, которые от Андрея скрываются, чтобы не нервировать человека, взявшего себе долгий отпуск впервые за всю жизнь и захотевшего посвятить приблизительно год только своему любимому супругу, а не бумажкам, встречам, договорам и конференциям. И срабатывает. Только есть проблема — Антон начинает забывать, где и о чем он ей врет. Один раз пытается записать все в заметках под паролем, но забывает на следующей же день вести свой мерзкий дневник. Но мозг словно сам печатями оставляет информацию, придуманную на ходу, в памяти. Антону очень везет. Слишком везет. Так везет, будто он вставляет одну пулю на манер русской рулетки, пять раз стреляет в висок — и все пять раз выстрел холостой! Но когда-то же ему пробьет голову насквозь, это же очевидно, пуля не может исчезнуть из барабана.

***

— Блять, Эд, я им сейчас пойду морды бить! Знаешь, что мне сказали на горячей линии? — А? — «Мы не выключали вам воду, это ваши соседи чинят трубу, поэтому стояк и без воды»! — Бля, а предупреждать твои соседи умеют? — Они только трахаться до трех ночи умеют! Сука! Хоть у Антона вчера, блять, помылся в отеле, — выругивается Арсений и удрученно с грохотом ставит кастрюлю на плиту, чтобы слить туда небольшие запасы воды. — С вечера воды нет, хоть в тазик плюй и мойся! — Хош, приезжай ко мне? Я подожду, потом вместе поедем. — Да ладно, я-то погрею воды, но я буду злющий весь день. Когда у меня дома прорвало трубу пару лет назад, я бегал по всему стояку и орал, что я могу затопить всех, если воду не перекроем. И все знали, по какой причине не могут помыть жопу, блять! А эти в крысу просто отключили, а нам догадаться надо было? — Мгм. — Ахуительно, за воду платишь, а воды в кране, блять, — Он открывает кран, и даже Эду слышно это мерзкое тоскливое шипение, — кот наплакал. Ни помыться, ни пожрать. Если вечером не дадут и Шастун сольется опять, я к тебе приеду, окей? — Да хоть на ночь, только, возможно, Егор будет у меня. — Я тихонько, не буду подслушивать, как он называет тебя, пока ты его трахаешь, — ржет Арсений, пока переливает воду из бутылки в кастрюлю, и несколько капель летит ему на голую пятку, из-за чего он мгновенно становится в позу цапли. — Я ж свой, че там странного? Ты, кстати, котя или зая? — Хуетя, — фыркает Эд. — Не буду я с ним трахаться при тебе. — Я незаметно проскочу, он даже не узнает, — продолжает стебаться Арсений, у которого вся ярость на соседей выливается в едкий ядовитый юмор. — Торжественно клянусь, что буду как мышка. — Хуишка, блять, Арс, харе стебаться уже, не смешно. Ты-то щеки дуешь, когда я твоего женатика сраного по делу ругаю, а как меня обстебать, так ты сразу здесь. — Ладно, Эдик, не б... — Иди ты нахуй, — ворчит Эд, судя по звукам, уже моющий тарелку после завтрака. — Будешь много пиздеть — быстро состаришься. — Там было не так. — А я переделал. — Хуй с тобой. — Арсений вздыхает, включив огонь на конфорке под кастрюлей, и садится на стул со скрипом двинувшихся ножек. — Если Шастун меня сольет и сегодня, то я все равно в отель попрошусь, так вот и скажу — «дай переночевать и помыться, а то соседи-чмошники отрубили стояку воду». Хотя мне кажется, сегодня мы встретимся. — И будет другой стояк, да? — Эд довольно гогочет, поймавший его на словах, и сербает горячим чаем, который не успевает допить. — Так, дорогой, мне надо уже выходить, я с твоими историями никак не могу собраться, а меня за опоздания укусят в жопу. Тебе-то на такси, а мне на метро. — А ты найди себе богатого. — У меня Егор уже есть. Надо выходить за рядового, шобы быть мужем генерала, ты понял? — Я сразу за генерала бы. — Ты сначала, блять, дождись у моря погоды, Арс. — Эд садится, видно, забивающий на возможность опоздать. — Ты реально веришь, шо он когда-то... ну, разведется? Ради тебя? — Не знаю. Но я бы... — Если он еще не развелся, значит, он будет до последнего молчать. Когда она ему уже предъявит, там, я не знаю, слитое видео или помаду на рубашке, тогда он еще будет пытаться отмазаться или покаяться. Такие не уходят от жен быстро. — Жены разные. — А ты знаешь, какая она? — Да, я не зря смотрю каждый ебучий день ее истории про маникюры-педикюры-тренировки-тренинги-сборы-тусовки-встречи-гулянки. Я, блять, уже даже знаю, в каком кафе она каждый день обедает, это пиздец! — в сердцах возмущается сам собой Арсений и, вернувшись к плите, сует палец в воду: тепло, но еще недостаточно. — Я знаю, что подружки называют ее Мармеладовой, что она любит голубой цвет, что... — Достаточно, уже страшно от тебя. Арс, может, тебе к психологу сгонять? — Так, иди сам к психологу. К семейному с Егором! Я уж как-то без мозгоправов вывезу это... Ну, если совсем пиздец, то схожу, обещаю. Но пока нормально. Антон хороший, ты его не знаешь, Эдь. Честно. Он очень внимательный, чуткий, м-м... Он уже знает, что я люблю брать на ужин, как мне нравится с ним заниматься сексом, понимаешь? Он меня подвозит домой, всякие безделушки дарит, оплачивает мне такси. И представь, он даже заказывает мне домой ужин, если резко срывает встречу! — Хорошо. — Судя по хрипло-низкому голосу, ничего хорошего нет, но Эд тщательно скрывает это от Арсения, чтобы не добивать его окончательно, тем более после откровений про Софью. Уйдя к окну, открытому на проветривание, Арсений ежится — он в трусах и футболке, а с улицы очень неприятно, холодом дует, как будто постепенно вся квартира переходит во власть погоды и подстраивается под чужие порядки. Пока Эд читает ему какой-то мем (телефон лежит на столешнице, и слышно его хорошо только из-за громкой связи), Арсений рассматривает улицу и двор. Двое мелких пацанов в синих куртках торопятся в школу, тряся огромными рюкзаками, в которые, кажется, кладут кирпичи, так уж мальчики назад отклоняются при любом неловком движении. На детской площадке прыгают голуби, изредка подлетая из-за уличной черной кошки. Из дома напротив с номером четырнадцать выходит мама с дочкой, голова которой стиснута розовой шапочкой настолько туго, что у ребенка краснеют щеки от духоты, но, видимо, уж очень переживают за здоровье. С парковки отъезжают красные жигули, и Арсений с улыбкой думает о том, что к кому-то, наверное, приезжают родственники из деревни или пригорода: этой машины он прежде не видел. — Арс, ты шо не ржешь? — А? — Понятно, ты витаешь в облаках. — Ой, блять, — чертыхается Арсений, в два широких шагах достигает плиты и сует палец в воду во второй раз, мгновенно отдергивая руку и начиная ей трясти: обжигается до обидной боли, которая встает в глазах слезами и не идет дальше. — Сука! Конченный день! Конченные соседи! Конченная кастрюля! — Шо такое? — Да обжегся, блин, — жалобнее замечает Арсений, делает шаг к раковине, открывает кран в холодную сторону и сразу после раздавшегося из недр труб шипения с воем улетает к ящику с оставшимися бутылками, чтобы открыть еще одну и полить горящий палец. — Хуевый день. Просто отвратительный. Можно я никуда не пойду? — Нельзя, Арсюх, жизнь у нас такая. — Ладно, дуй на метро, а то правда опоздаешь, я отпишусь, когда выйду. Припиздни там, что меня немного затопили, что я хату отмываю, ладно? — Договорились.

***

Глубже зарываясь в капюшон толстовки, Арсений усаживается на переднее сиденье огромного автомобиля Антона, осматривается вокруг через окна и бегло клюет его в щеку, прикрывая глаза. Его снова забирают прямо с работы — и это не может не радовать. Приятно ему ощущать подобное внимание от Антона, и Арсений даже не скрывает того, что любит, когда его подвозят и забирают откуда-то. А Антону это ничего не стоит, мало ли с кем он ездит? Антон сегодня безупречно красивый, что сразу замечает Арсений, — черное пальто, под ним белая рубашка с расстегнутыми верхними пуговицами, кожаные ботинки с носами, которыми можно проткнуть насквозь, если постараться, шарф висит на спинке кресла, как будто оно мерзнет и просит погреться. Арсению с его толстовкой и ветровкой поверх можно только слюни пускать, хотя кажется, что Антону безразлично, во что он одет. — Мне кажется, это правильно, — ровным бархатным голосом замечает Антон и, перегнувшись назад, забирает с задних сидений букет красных и белых роз, протягивая Арсению мгновенно, но так, чтобы снаружи на этом нельзя было акцентировать внимание. — Это тебе. — Шаст, спасибо большое, можно было и... — Я просто подумал, что ты улыбнешься, в общем, я так решил, — Антон кивает, оглядывает довольное лицо Арсения и трогается с места, выезжая с парковки. — Только куда я с ним? — Слушай, как раз хотел об этом поговорить. — Он прочищает горло, хочет закурить, протянув ладонь к пачке, но одергивает себя и вздыхает. — К Руслану какое-то трэвел-шоу приехали снимать, в отеле операторы, звезды какие-то телевизионные, фанаты их... Мы можем поехать к тебе? Просто в отеле появляться сегодня максимально небезопасно и... неправильно. — А в другой? — Там нет Руслана, который прикрывает мой зад от возможных желтушников или слива. — У меня нюанс дома. — Резиновые хуи не убрал? — посмеивается Антон и таки закуривает, щелкая зажигалкой с изображением Чудо-Женщины. — Или что-то случилось? Голос Антона необычно приобретает какие-то новые нотки, точно он переживает или хотя бы пытается сделать вид, понимая, какой реакции люди ждут при проблемах. И Арсению сразу становится просто говорить с ним не о том, как они проведут вечер, и не о тех вещах, которые часто обсуждаются ради забивания смущающей пустоты. — У меня не соседи, а варвары. Что-то у них там сломалось, чинят они там что-то с вечера, а воды у всего стояка. — Он глядит на Антона, подозревая, что тот усмехнется из-за двусмысленности, но тот выглядит серьезно, и Арсению мгновенно пристыживает себя за подростковую озабоченность, — нет. Я планировал, на самом деле, напроситься в отель ночевать на пару дней, но... — Слушай, если у тебя нет проблем с моральной стороной вопроса, — Антон бросает на него предупредительный взор, как обыкновенно львицы осматривают бегущую мимо лань, — то мы можем поехать ко мне. В плане, домой. — А как?... — Она улетела, — почесывая щетину, сообщает Антон и кладет обе ладони наконец на руль. — На свадьбу к подружке какой-то. А я там не сдался, поэтому квартира свободна. Три дня. Может, больше, не я решаю это. — И ты хочешь, чтобы я поехал с тобой к тебе домой?... — У Арсения есть ощущение, что его снимают скрытые камеры, что сейчас выпрыгнут операторы, что это какой-то страшный безумный розыгрыш, но Антон звучит уверенно, а смотрится так серьезно, что будет кощунством усомниться в его словах. — Да. Если тебе будет окей. Я буду рад, если ты не только останешься на ночь, но и завтра тоже приедешь или... Или отпросишься с работы, например. Мы могли бы хорошо провести время вместо той «командировки», на которую ты намекал. Я с удовольствием возьму выходной завтра, если ты захочешь. — Ладно. — Прошедший от отрицания до принятия за доли секунд, Арсений касается его локтя и, поймав взгляд на себе, кивает едва-едва заметно. — Поехали. — Отлично. — Арсению кажется или Антон ухмыляется? — Надеюсь, ты не против, если мы сейчас заедем в торговый центр? — Нет, конечно. Давай. Арсений вытягивает ноги, сдвигая сиденье назад, гладит цветы выверенными движениями человека, который их будет держать в вазе до полной сухости, изредка глядит на Антона из-под ресниц и тянет капюшон на голову сильнее, потому что приоткрытое окно пропускает прохладу, потому что Антон курит вторую, отчего не закрывает его. Впрочем, Арсению плевать с высокой колокольни на этот холод: если Антон будет сидеть с ним так всегда, то можно померзнуть. И еще хорошо, если это такая плата вместо котлов в аду, потому что после секса в их — Антона и Софьи — квартире Арсений точно не отмоется даже железными мочалками, которые разорвут его кожу и дойдут до органов. Будет больно, но Арсений не намерен из-за этого отказываться от нескольких дней с Антоном вдвоем, и он сразу же пишет Эду про отмену планов на вечер, а начальству — про необходимость отгулов на несколько дней из-за выдуманной двоюродной сестры, которая приехала поступать в театральный и просит помочь ей с Москвой и поездками. Ему как ответственному и продуктивному работнику дают два выходных, впрочем, напоминая, что он недавно валялся дома больной и не работал. Рабочие долги Арсений тоже разгребет с удовольствием, как только пробудет с Антоном освободившееся время. — Держи. — Из мыслей Антон его вышибает, когда автомобиль уже стоит на подземной парковке. — Закажи что-нибудь навынос и можешь взять в магазине себе чего-нибудь любимого и вкусного. — Шаст, ладно, я и сам могу... — Не принимая протягиваемую черную банковскую карту, Арсений мотает головой, но под настойчивым взглядом глаз, которые пилят его без претензии, но с намеком, сдается меньше чем через минуту. — Ладно. Что взять? — Что угодно, кис. Предательски под ребрами что-то дергается: Арсений вспоминает тот раз в отеле, когда Антон доводил его до сумасшествия и заставлял невыносимо долго ждать с каменно стоящим членом. Но он сжимает карту, и пальцы уже не кажутся дрожащими. — Хочу всякой вредной хуйни, наподобие бургеров, картошки фри... — Без вопросов, бери, — кивает Антон, целуя его в висок, пока это возможно сделать за время стояния на парковке, где их точно не смогут поймать желтушники или возможные знакомые. — Я люблю с курицей бургеры и кисло-сладкий соус. Или что-нибудь острое. В общем, бери то, что душа захочет. И в магазине. — Жди списания в пять тысяч, Ромео, — смеясь, Арсений выходит из машины и дразнится рожицами, уходя. Стоит ему исчезнуть из поля зрения, Антон утыкается в мобильник — листает ленты социальных сетей, постит какую-то старую фотографию с подписью в виде улыбающегося смайлика, иногда бросает взгляд на подъезжающие автомобили, улыбается первому, а затем и второму списанию денег с карты, залипает недолго в коротких видео-мемах, а потом откидывается головой на кресло и прикрывает глаза, предполагающий, что Арсения ждать не меньше получаса еще. И он ждет его. А потом, когда Антон принял у Арсения все принесенные пакеты и убрал на задние сиденья, они уезжают — и едут молча, особенно не переговариваясь. Говоря честно и откровенно, Арсения потряхивает, оттого он молчит, как воды в рот набравший. Или чего-то другого. Неожиданность того, что он так быстро окажется в квартире, где помимо Антона живет Софья, бьет по голове сильнее кувалды, и он не особенно понимает сейчас, как стоит себя вести, как на это смотреть с точки зрения его теории про собственную невиновность (потому что одно дело — спать с женатым, а другое — приезжать к женатому домой и проводить там время в отсутствие жены). А Антон, в свою очередь, кажется спокойнее озера, с пустым лицом ведет автомобиль, иногда проверяет чаты в мобильнике, отвечая по работе, но чаще он поедает глазами дорогу, соседние машины. И, не привыкший к такому безразличию, Арсений все больше погружается в размышления, поэтому не замечает, когда Антон паркуется в каком-то приличном, красивом дворе. Из размышлений он вываливается со всей дури тогда, когда Антон, закуривая, записывает голосовое сообщение кому-то в креативный отдел. Он не смотрит на Арсения вовсе, дает рекомендации, просит выслать все сомнительное на почту, выдыхает кольцами дым и еще с минуту листает новостные каналы. Как будто ему наплевать. — Можешь не волноваться о том, что нас увидит домработница, — легко замечает Антон, и Арсению все также удивительно, что у них есть домработница. — Я отменил ее на два дня, чтобы... Чтобы ты мог задержаться. — Это круто, — через неловкость выдавливает Арсений, мысленно оценивая положение, в котором они находятся, но буквально за мгновение изменяется весь, загорается и выходит первым из машины, чтобы забрать пакеты с задних сидений. — В следующий раз ты у меня будешь ночевать. — Договорились. — Автоматически кивнув, Антон с осторожностью прикрывает автомобильную дверь, без вопросов и уточнений забирает у Арсения все пакеты и, глянув через лобовое внутрь, направляется к своему подъезду. — Я по-другому это видел. — Что? Уже в светлом, убранном подъезде Антон жмет плечами, в лифте нажимает нужную кнопку и рассматривает себя и Арсения через зеркало — пальто ему несомненно идет, но кажется, что поверх толстовки Арсения оно будет смотреться лучше в несколько раз. Со стороны они, впрочем, до безумного похожи на друзей, которые сейчас включат себе футбольный матч и будут каждого спортсмена поливать помоями за ошибки или допущения, а потом лягут спать в разных комнатах. Но Антон чувствует и видит, как Арсений глядит на него мелкими порывистыми взглядами, и ничего не говорит. Несмотря на то, что доступ к камере над входной дверью в квартиру есть лишь у самого Антона, его все равно немного потряхивает от желания стереть записи за время их прихода. Да и в целом ему дурно от мысли, что он, Антон Шастун, скрывающий своих любовников и любовниц так тщательно, что позавидуют заядлые изменщики, сейчас ведет Арсения в свою квартиру. К тому же, границы стираются безбожно — еще вчера Арсений был просто парнем, с которым Антон проводил вечер, получая удовольствие от секса и эстетически сгорая от мягкости, жадности Арсения, а сегодня Антон планирует, как они лягут в гостиной, поужинают и под какой-нибудь тупой фильм займутся сексом на диване, который он вообще-то выбирал с Софьей. В их, Антона и Софьи, квартире, на их диване. А потом они лягут спать вместе впервые, пока она, приехавшая на девичник, будет думать, что он, такой труженик и работник, уматывается на работе и без задних ног спит в одиночестве темной квартиры, пока она будет скидывать ему видеосообщения, пока она будет записывать истории, где в ярко-оранжевом платье танцует с подругой под «Грустный дэнс» и пьет из тоненьких бокалов шампанское. Только когда он вставляет ключ в замочную скважину, он перестает думать про нее. Как будто отшибает напрочь, как будто из головы клещами раскаленными вытягивают больное. И он пропускает Арсения внутрь первым, чтобы кошка в новые обстоятельства вошла и благословила их. Наблюдать за Арсением — удовольствие, но пока тот разувается и снимает ветровку, Антон, только сняв кожаные туфли, идет по коридору и незаметно переворачивает фотографию в рамке, стоящую на зеркале. Вниз лицами. Со свадьбы. Затем он слитным торопливым движением стягивает с пальца обручальное кольцо, бросает его в шкатулку с украшениями и возвращается к Арсению — запирает дверь, вешает его ветровку на вешалку, сам раздевается, уносит пакеты в кухню, показав Арсению ванную для мытья рук, и в гостиной повторяет все то же самое с фотографиями — все фотографии, как в доме с покойником, лежат вниз лицом. Одну он только оставляет — он с отцом и отчимом во время поездки в прекрасный украинский Киев. Все перевернутые рамки он порывается собрать, прислушивается к звуку воды и таки делает это, поняв, что успевает, а после сует их в ящик и выдыхает. Так лучше.

***

Уже после душа по очереди, после раскладывания дивана и приготовления им постели Антоном, после разогревания еды они наконец перестают шарахаться друг от друга. Тем более, Арсений, полулежащий в огромной черной футболке Антона и пьющий из толстого, высокого бокала красное вино, такой приятный и желанный в моменте становится, что Антон не может не расслабиться. Он отстраненно гладит его бедра, щекочет внутреннюю сторону подушечками пальцев, но делает это скорее ради улыбки, чем ради возбуждения, и они без намеков ужинают в постели, включив импровизационное шоу с борьбой команд. Арсений осваивается быстро — и уже через полтора часа он ест сырные чипсы прямо из пачки, сидя по-турецки, и периодически дает Антону, губами прихватывая и облизывая кожу от остающихся крошек, несколько штук. Немного они дурачатся, словно им по пятнадцать и они впервые ночуют с кем-то, кроме родителей, и наконец приходят к тому, что Антон прижимает его к дивану всем телом и носом трется о кнопку-кончик его. Не целует, не торопится. — Ты очень красивый, когда почти обнажен, — мурлычет довольно Антон, начинающий привычно с прогрева разговорами. — Так и хочется сейчас залезть под футболку, погладить, но я не хочу торопиться. — Поцелуй. И Антон покоряется, прихватывает его губу своей, чувствуя соленость только съеденных чипсов, и посмеивается, когда ладони Арсения оказываются у него за ушами. Но дальше — нет. И Антон приваливается на подушку, к стене, а Арсения влечет за собой, и тот послушно ложится ему между ног, откидываясь спиной на грудь. Тут же в его темные, чуть-чуть волнами волосы Антон запускает пальцы и массирует кожу головы, то давя на чувствительные точки, то приглаживая волосы. — Так приятно, Арсюш? — М-м, да, — приоткрыв глаза, отзывается Арсений. — Как странно, что мы... — Не хочу, чтобы ты думал, что я хочу только спать с тобой. — Внезапность откровений от Антона пугает, и по лицу Арсения могло бы быть видно, как он приятно удивлен и поражен сказанным, но Антон не заметит даже намека из-за их положения. — Обычно недостаточно времени, но сейчас у нас его достаточно, а я хотел бы просто полежать вот так с тобой. Это, конечно же, не отменяет того, что я до сноса головы тебя хочу. Но теперь мне нравится больше гладить тебе голову. А так приятно? — Снова переводит тему Антон, ногтями слегка давя на кожу и оставляя маленькие впадинки-следы. — Любишь жестче или наоборот? — По-разному. — Я не про секс. — И я. — Хорошо. Полчаса они так и лежат, разве что Арсений иногда ерзает, запрокидывает голову в требовании поцелуя, получает его и продолжает бездумно расплываться медовой лужей под касаниями Антона, который невероятно быстро определяет особенные места, находит правильное чередование мягких поглаживаний и давления на забитые мышцы шеи и как-то сильно по-домашнему массирует ему голову. А Арсений плывет от того, как он перебирает волосы, как своими большими, длинными ладонями сжимает плечи, как до чарующего головокружения мнет его плечи. И поэтому так открыто просит: — Хочу также со спиной. Может, и канючит. В голосе определенно мелькает что-то капризно-требующее, и Антон ухмыляется, но уже другой, ласковой ухмылкой, и позволяет Арсению улечься на живот. Сам Антон садится, дожидается удобного расположения Арсения, перебирается ему на бедра и коленями сжимает его сбоку, контролируя. Футболка сразу же задирается, и Антон, сгорбившись, целует его бледноватую кожу в родинках бегло и опасливо, точно эту сладость могут вырвать прямо-таки из-под носа. — Я могу сделать так, что будет больно, поэтому лучше не выебывайся, скажи по-человечески. Любишь, когда сильно давят? — Шаст, если ты мне там хорошо куда-нибудь надавишь, потом трахнешь меня и уложишь спать под боком, я буду счастливым человеком. Давай, не тяни кота за яйца. — Кису. — Кису. — Судя по голосу Арсения, он лыбится до ушей. — Хороший, нежный, красивый, — заводит свою шарманку снова Антон, знающий, что Арсения потащит после первых минут. — Я бы всего тебя облизал, киса. Иногда среди дня я вспоминаю, как красиво ты гнешь спинку, как стонешь, когда кончаешь, и ничего делать больше не могу. До помешательства хочу. Промычавший что-то неясное, Арсений утыкается лицом в одеяло и глухо ахает, стоит Антону повести с нажимом от таза до шеи и сжать плечи до яркой, ударившей боли, перешедшей очень быстро в тягучее удовольствие, которое хочется ложками есть. И Арсений ест, потому что Антон, по ощущениям, проминает ему каждую косточку, берет в обе ладони ягодицы, стискивая, и лезет под футболку на груди, заставив приподняться. Хорошо хоть руки у него чистые, думает Арсений, который все еще ощущает на своих пальцах крошки. Но думать он быстро перестает — Антон выверенно гладит его живот, скользит растопыренными пальцами выше, подушечкой указательного трет один сосок и параллельно целует его спину медленными, жадными касаниями. И Арсению без шуток кажется, что Антон готов его облизать с ног до головы. Видимо, не только Арсения прет от того, где они этим занимаются, потому что перевернутые рамки и отсылки на другого человека, которого сейчас здесь нет, не только не мешают, но еще и возбуждают интерес. Не то чтобы Арсений мечтает о том, чтобы, стоя, например, в коленно-локтевой, смотреть на фотографии Антона и Софьи, но сам факт того, что Арсений будет с ним трахаться в этой определенной квартире, заснет с ним вместе и утром позавтракает с ним, заставляет внутри появляться какому-то злодейскому хохоту. Переигрывает, раз он здесь. Если Антон, прежде щепетильный до сокрытия и разделения измен и попыток в семейную жизнь, привозит его сюда и распаляет массажем для хорошего, долгого секса, то Арсений уже выиграл. Антон выпрямляется, садится удобнее на его бедрах, поддевает пальцем резинку трусов и сразу отпускает. Шлепок о кожу тихий, но Арсений отзывается выдохом, и это несомненно прекрасно. По крайней мере, Антон многое готов отдать, чтобы слышать голос с придыханием Арсения, когда тот под ним. Торопиться им больше не нужно — и Антон действительно без подтекста разминает ему мышцы, вызывая стоны скорее от ощущения, что его мнут всего снаружи и внутри. Изредка он запускает руку ему под живот, гладит под футболкой соски или тянется ниже, протискивая ладонь к члену и сжимая через белье, но больше времени Антон уделяет забитым спине, плечам и шее. Уже через минут десять Арсений чувствует, что засыпает под этим своеобразным массажем, несмотря на редкие жесткие сжатия крепкими ладонями с длинными пальцами. И он через силу приоткрывает глаза, кладет щеку на постель, заторможенным взглядом обводит штору на окне, отмечая, что она темно-коричневая, и тихо мычит на попытку Антона сдвинуть трусы в сторону. Поднять бедра он не может из-за сидящего на них Антона, поэтому он заводит руку за спину и ловит пальцы Антона в свои, то ли останавливая, то ли наоборот провоцируя. — Арсений, сядь. — Перестав вжимать его в диван, Антон поднимается и, как только Арсений едва садится и плывущим взором глядит на него с вопросом, опускается на ковер на колени. — Хочу тебе отсосать, — шепчет на выдохе Антон и залезает головой ему под огромную футболку, в которой Арсения можно скинуть из вертолета без парашюта. — Сиди так, сиди, только позволь мне... Отлично поняв его незаконченную просьбу, Арсений приподнимает бедра, дает стянуть с себя белье, разводит шире колени и вплетает пальцы одной руки ему в волосы, направляя к животу для поцелуев. И Антон целует — ласково, мягко, прихватывая и прикусывая кожу, прижимаясь языком к головке приподнятого члена, ладонями ведя по пояснице и изредка попадая под футболку, скрываясь. Быстро Арсений не выдерживает — выворачивается из этой футболки, роняет ее куда-то за спину себе, садится удобнее и обхватывает член у основания, чтобы провести вверх-вниз несколько раз и простонать в закушенную губу. Несмотря на то, что Антон любит направлять и вести в сексе, сейчас он только торопится губами обхватить головку в те мгновения, когда пальцы Арсения спускаются ниже, и слизывает каплю естественной смазки самым кончиком языка. — Можно? — тихо, срывающимся голосом спрашивает Арсений, ведя его голову за волосы, и Антон кивает. — Скажи что-нибудь. — Да, можно, — не поняв просьбы, соглашается Антон, отнимает его ладонь от члена и обхватывает член губами со стороны, скользя вниз. — Ты у меня сегодня кончишь несколько раз, как ты хорошо это умеешь. — Пожалуйста. — Киса, кис, хочешь быстрее? — Да, Шаст, пиздецки. — Я не дам тебе выдохнуть, сразу возьму, потому что внутри тебя так ахеренно после того, как ты кончишь. Узкий, горячий, сдохнуть можно. — Шаст, хватит пиздеть. Усмехнувшись, Антон склоняется и берет в рот целиком, постепенно насаживаясь и дыша через нос, чтобы взять уж до конца, чтобы Арсения заколотило. И его колотит, потому что Антон позволяет ему буквально трахать себя в рот, направляя за голову. Губы у него пухнут, слюни стекают по подбородку, ресницы немного дрожат, и Арсений видит, что Антон доволен тем, как он управляет его головой и как толкается вперед бедрами, добавляя ощущений. И если в первые их встречи Арсению было неловко быстро кончать, то теперь он согласен довести себя за минуту, лишь бы Антон осматривал его по-хищнически, лишь бы не прекращал. К тому же, Антон как-то слишком хорошо пропускает член в глотку, убирает зубы понимающе и закрывает глаза: Арсения уносит с того, как он поддается ему сейчас. Конечно же, ради того, чтобы сразу после оргазма трахнуть его, но и на это Арсений согласен. — Я... Арсений порывается предупредить, отодвинуться, но Антон распахивает глаза, поднимает их на него и моргает, разрешая, а затем ускоряется сам, без помощи руки, которая уже мало чем помогает, и Арсений кончает ему в рот, выгнувшись и впившись ногтями в кожу головы. Бедрами он подмахивает, хватая ртом воздух, и Антон облизывает его член мазками, но быстро теряет интерес, невзирая на негнущиеся ноги, поднимается и толкает Арсения в грудь — и он падает на постель спиной, немного отползает к стене, сует подушку под голову, ставит на постель пятки и разводит ноги, давая смотреть. И Антон смотрит, облизывая мокрые, подпухшие губы, но затем на десяток секунд исчезает, возвращается уже со смазкой и, опираясь коленом на постель, нависает над ним с пламенем во взгляде. — Киса, два или три? — Два. — Арсений старается обхватить его шею или поймать ладонь, но его оставляют лежать. — Я хочу без презерватива, блять, как будто мне пятнадцать... Но я доверяю тебе, да и... — Хорошо. Замолчи, — грубо требует Антон, садится возле его ног и целует обе коленки, пока греет смазку на пальцах. — Мог и справки потребовать. — Поздно. — Молчи, я сказал, — настаивает он, и Арсений перестает даже пытаться заговорить. — Разрешаю звать меня или стонать. Больше ничего нельзя. — А если я ослушаюсь? — Ты уже. — Антон трет указательным пальцем его анус, надавливая и входя на одну фалангу, чтобы Арсения сбить с мысли, но он еще может собрать слова в предложения. — И что ты сделаешь? — Тебя когда-нибудь шлепали? — Господи, ты сейчас скажешь, что у тебя есть комната, как у Грея? — Молчи, иначе я тебя отшлепаю, возбужу и не позволю кончить. Ты уяснил, киса? — Да, пожалуйста. — Умничка, хороший мальчик, — мурлычет Антон и движет внутри указательным пальцем, зная, как Арсению нравится. — У меня действительно есть м-м-м... кое-что. Но сейчас я не хочу так. Положи ножки мне на плечи, киса. — Он двигается ближе, и Арсений закидывает одну ногу ему на плечо, поражаясь, как мышцы не напоминают про прекращение растяжек по утрам. — Тебе будет очень приятно, мы так еще не пробовали. Когда Арсений чувствует второй палец, он стонет громче, сжимает пальцы на ногах и из-под ресниц наблюдает за тем, как Антон целует его лодыжку. Приятно все: и уже ставшие родными пальцы, и лицо Антона, и его движения. Хочется выть из-за того, что сразу после первого оргазма Антон начинает его растягивать, потому что чувствуется это до безумия детально, как будто Арсению руку суют в позвоночник — или те самые длинные резиновые члены, которые в порно актеры могут принимать чуть ли не до желудка, так уж это выглядит, когда они садятся на огромные члены на присосках. Но, растянув его достаточно ножницами под себя, Антон отрывается, разминает его ногу, снятую с плеча, ставит ее на постель — она мгновенно выпрямляется и падает, несмотря на попытки Арсения ее удержать, — и раздевается сам, сбрасывая спортивные штаны и футболку на край постели. Впрочем, они все равно упадут, но Антон складывает их, глядя исключительно на краснеющего, распаляющегося Арсения, у которого снова стоит. И Антон уже готов предложить ему кончить и в третий, и в четвертый раз, доводя, например, какой-нибудь игрушкой, но он боится его напугать и не включает в секс что-то, что не было обговорено заранее, когда Арсений еще мог анализировать и думать, а не просто соглашаться на все ради оргазма, в порыве желания. Он накрывает его собой, целует жадно, до кусаний губ, вылизывает ему рот в любимой манере, затем ласкает и шею, и острые ключицы, и соски языком, и Арсений хочет себе подрочить, судя по направлению идущей вниз руки, но Антон перехватывает ее, впечатывает за запястья вместе со второй к постели над чужой головой и, свободной рукой смазав порывистыми движениями член, головку приставляет к анусу и давит. Арсений мгновенно стонет, подается бедрами, чтобы насадиться, но у него не получается, и он хнычет, морща нос. — Ногу на плечо, давай, киса, хочу, чтобы ты почувствовал меня по-другому. Как под гипнозом, Арсений с усилением обхватывает его пояс одним бедром, а затем Антон расправляется настолько, насколько может, отпускает его запястья, похлопав по ним, чтобы не опускал руки вниз, и сам укладывает чужую ногу себе на плечо с довольным, усмехающимся лицом, словно он ждет этого не первый год. И тогда Арсений полностью вверяется ему, дожидается первого толчка, стонет ярко в голос, уходя в сиплый возглас из-за нехватки дыхания, и второй ногой его обнимает. Без такой, как у Арсения, потери реальности, Антон насаживает его на член за бедро, вбивается резко, грубо, со вкусом, прикусывает косточку на лодыжке, но скоро перестает контролировать и чужие ноги, одна из которых съезжает вниз и еле-еле придерживается за его ягодицы сзади. Арсения гнет дугой, он стонет без попыток зажать рот, на каждый толчок барабаном отзывается прерывистым «Да!», жмурится до слез в уголках глаз и сжимает пальцы до побеления костяшек на наволочке, чтобы ни в коем случае не опустить руки. Антон вбивает его в постель, одеяло на которой ползет в сторону, мнется, но обоим совершенно безразлично это — Антону до звезд перед глазами хочется кончить в него, узкого, сжимающегося еще больше, а Арсений концентрируется мысленно на том, как внутри головка попадает по простате каждый раз, выбивая под конец самый настоящий крик. И, судя по тому, как усмехается Антон, звукоизоляция отличная в квартире. К тому же, он не зажимает ему рот, трахает быстро, с постоянными шлепками кожи о кожу, бьется яйцами о вход, и Арсений после очередного глубокого толчка приподнимает таз над постелью и, выгнувшись, кончает с именем Антона на губах, мгновенно теряясь в пространстве и сохраняя одни только попытки подмахивать Антону, который догоняет его через секунд двадцать, заканчивает внутрь, еще несколько раз толкаясь с хриплыми стонами, и валится на него сверху, снимая одновременно ногу с плеча, чтобы не повредить мышцы. Осознающий только животное желание притиснуться и остаться так лежать, Арсений обнимает его ногами — одна, затекшая, немного побаливает из-за внезапной растяжки, но наплевать совсем, пусть хоть отваливается — и лезет целоваться (скорее лизаться, потому что оба дышат ртом и не собираются нежничать обыкновенными поцелуями). Антон поправляет ему взметавшиеся, мокрые волосы, целует в кончик носа напоследок и опускает голову ему на плечо. Слышно, как он часто, коротко дышит, как пытается что-то прошептать, но сбивается из-за дыхания, как сглатывает шумно, и Арсений гладит его голову автоматическими движениями. Они остаются так минут на десять, пока на фоне еле слышно кто-то из телевизора рассказывает про погоду на завтра. И Антон первым отстраняется, ложится рядом, притискивая Арсения к себе за талию, и наконец собирается, чтобы шепотом спросить: — Отнести тебя в душ? — Хочу с тобой, — отлично помня про ситуацию в отеле в ванной, Арсений просит это, как будто они здесь не про взаимное удовольствие, а про «ты — мне, я — тебе». — Просто в душ, а потом спать. Хочу уснуть с тобой. — Да, — болванчиком кивает Арсений, но оба не двигаются, продолжают лежать в объятиях. — Когда я кончаю с тобой, мне иногда кажется, что я объебанный в хлам. Вообще ничего не понимаю, не слышу, только тебя вижу и чувствую. — Спасибо за комплимент, — посмеивается Антон и пальцами «шагает» по его обнаженному, вспотевшему бедру. — Мне тоже срывает голову от тебя. В конченных книжках из перехода про такое пишут как-то по типу — «я готов не вылазить из постели с тобой совсем, разве что ради еды и душа». — Можно я еще полежу? — Конечно, — вместе с поцелуем в висок шепчет Антон, отстраняется и встает, чтобы обнаженным выйти из гостиной и, судя по звукам, уйти куда-то в сторону ванной комнаты. Лежит Арсений еще пару минут, разминает пальцы ног, мышцы тянущей ноги, лезет проверить мобильник, предварительно оставшийся без звука, и не может прочесть ни одно уведомление. Все мутнеет в голове, и он убирает телефон, поднимается и идет следом за Антоном. В ванной комнате они правда только моются, если не считать того, что Антон, направив воду преимущественно на голову Арсения, целует его плечи. И все-таки он бьется локтем, когда по просьбе трет Арсению спину, и они смеются — один будет с потянутой ногой, а другой с синяком на руке. Уже выйдя из широкой, со стеклянными стенками ванны-душа, Арсений ластится к его щеке, и они-таки целуются — целуются, а не лижутся или кусаются. Затем Арсений, одевшись в заботливо принесенные трусы и пижаму Антона из футболки и штанов, возвращается в гостиную один, проходится с пустой головой мимо шкафа, не прикасается к перевернутым фотографиям, но с интересом разглядывает семейную — ту, что с родителями из Киева. И он не сразу слышит, что Антон выходит из ванной, появляется сзади. Реагирует он ойканьем, когда Антон обнимает его со спины своими длинными руками и сцепляет на его животе пальцы в замок. — Это мы ездили в Украину как-то с папой и отчимом, — тихим голосом поясняет Антон, и Арсению кажется, что это уж точно не возможное взаимодействие между любовниками. — Красивый? — Да, — шепотом отвечает Арсений, переняв любовь Антона к такому способу общения. — Ты очень похож на папу. — Я в него, — замечает Антон с гордостью, но отвлекает Арсения поцелуем за ухом и сам ставит рамку обратно на полку, забрав из рук Арсения. — Тебе идет моя одежда. Смущенный именно этими словами, а не тем, как они полчаса назад занимались сексом, Арсений шмыгает носом и улыбается уголками губ, после разворачивается в Антоновых руках и трется носом о его щеку ласково, приглашая к нежностям. И они теперь стоят, обнимаясь, пока Антон не направляет его в кресло на то время, которое он будет поправлять постель. — Я покурю еще. — Антон распахивает окно без москитной сетки, щелкает зажигалкой, за появлением которой в его руках Арсений не уследил, и поджигает кончик сигареты, взявшейся в его рту, видимо, из воздуха, либо же Арсений все-таки не умеет быстро восстанавливать концентрацию и внимание. Шлепая голыми пятками по полу, где нет ковра, Арсений доходит до широкого подоконника, садится на него спиной к широкому стеклу без ручки и молча наблюдает за тем, как Антон курит, что-то листая в мобильнике. Потом он долго печатает что-то в рабочий чат, тушит и бросает в стеклянную пепельницу с высокими бортами сигарету. Арсений продолжает сидеть — и Антон, понявший его хотелку, целует его в губы, прижимая затылком к стеклу. Окно хлопает, закрываясь, и Антон тянет его к дивану, заваливается первым, подхватывая пульт с подлокотника, и Арсений подлезает ему под руку, укладывается привычным движением ему на грудь и сплетает ноги, забравшись под одеяло. Лежат они поперек дивана, чтобы какое-то время глазеть в телевизор, но быстро Антон отказывается от всяких дурацких шоу, хлопает Арсения по бедру — и они ложатся уже по-человечески, вытягивая ноги на длинном диване. И Арсений опять пристраивается у него под боком, а Антон опять его приобнимает, целует в макушку с мокрыми волосами и выключает телевизор. Только в полной темноте, с слышимым дыханьем Антона где-то выше и сзади, Арсений окончательно понимает — они сейчас занялись сексом в общей квартире Антона и Софьи, приняли душ в их ванной комнате и легли спать на их диване, словно так быть и должно. Антон о таком не думает вообще, до рефлексии ему далеко (примерно так же, как до Луны пешком), он только очарован тем фактом, что они наконец-то засыпают вдвоем. Это радует его как-то по-детски, и он улыбается, пока думает об этом. Арсений меняет его кардинально — теперь Антон спит со своим любовником у себя дома в момент отъезда Софьи, пока мобильник стоит на беззвучном режиме. Все устоявшиеся правила падают, разрушаясь, разбиваясь, утопая под крахом друг друга, и Антон только рад плясать на могиле правил хорошего любовника, потому что в таком случае у него есть засыпающий Арсений под боком. А это выглядит, ощущается и есть невероятно.

***

Поджав ноги под себя, Арсений сидит на огромном ковре в кабинете Антона и, не смотря за тем, что Антон делает в его мобильнике (а он вверен ему с осознанием того, что любые уведомления будут скрыты из-за режима «не беспокоить», потому что Эд может в любой момент возникнуть в чате с вопросами про день и вместе с этим Антона облить всеми возможными помоями на основе того, что он дурит не только свою жену, но и Арсения), льет себе еще вина в пузатый бокал на тоненькой черной ножке. Они играют в «было или не было» в скачанном приложении, и Арсений только и успевает жевать мармелад, пить вино и бухтеть на создателя, потому что именно ему выпадают всякие тупые вопросы про еду из чужой тарелки, про чистку зубов чужой щеткой, про поцелуи с друзьями, про рисование в книгах, а Антону достается самый сок — прыжки с парашютом, перелеты больше пятнадцати часов, покупки ненужных вещей за бешеные деньги и все остальное, чего в жизни обыкновенного человека быть не может скорее всего. И поэтому Арсений уже веселенький, хихикающий, набивающий рот мармеладом вместо ответов — ну кто захочет рассказывать любовнику про то, как он в начальной школе разводил мел в бутылках с водой и продавал за наклейки и машинки одноклассникам? — и пьющий бокал за бокалом залпом. Они с утра предоставлены сами себе — проснувшись, они завтракают вместе яичницей, приготовленной Антоном в порыве показаться лучше, чем он есть на самом деле, общаются наконец про жизнь, вернувшись в постель, потом Арсению показывают кабинет, обеда у них не случается, они лежат до трех часов дня, просто разговаривая или что-то смотря, много целуются, обнимаются, но дальше не продвигаются. А теперь вот играют в эту дурость, предложенную Арсением, который уже в десятый раз жалеет об этом. Пьют, если было, и едят мармелад, если не хочется говорить. — Тыкай, — просит Арсений, когда Антон кладет телефон между ними на пол. — Надеюсь, тебе попадется что-то нормальное, а то я буду считать, что ты шаманишь там что-то с настройками. — О, — Антон выдыхает, видя вопрос. Арсений наклоняется, всматриваясь в небольшой шрифт, и с интересом трет ладони друг о друга. Ему, безусловно, интересно узнать, был ли у Антона секс втроем и как он проходил. Но Антон тянется к миске с мармеладом, намереваясь замять тему разноцветными червяками и мишками, и Арсений чуть из штанов его не выпрыгивает, возмущенно ловит запястье и мотает головой: — Нет! Это единственный нормальный вопрос для тебя, Шаст! Отвечай быстр-ро, — намеренно картавит Арсений, пододвигая к себе миску, и Антон вздыхает. — Было или нет? — Было, конечно, у тебя память рыбки, — стебется Антон, наливая себе вина и выпивая несколько глотков сразу. — Так уж и быть, расскажу... Не раз было, если что. Чаще было с двумя девушками, но... — И они так легко соглашались? А как ты их находил? Кажется, Арсению так не интересно было на вопросе про первый секс, как сейчас интересно до безумия про секс втроем. — Последний раз были подруги, я с одной уже виделся до этого несколько раз. — Как легко и красиво Антон вуалирует секс. — И я ей предложил, соответственно, позвать ее подругу. И все. — А с мужчинами — тоже? — Это уже другой вопрос, — смазывается Антон, но под взглядом кота из «Шрека» тает и кивает, улыбаясь. — Да было реально по-разному. Пару раз меня звали в пару девушки и парня, они до сих пор вместе. Звали как активного парня, там парень хотел попробовать, а девушка была не против со мной, вот... А чисто мужского секса втроем не было, да я и не хочу. Это надо долго искать, тем более, тела у девушек в разы эстетичнее, чем у большинства мужчин. Ты, конечно, не в счет, — мурлычет Антон с ухмылкой, и Арсений сам незаметно начинает жевать мармелад без причины, увлекаемый рассказом. — И снизу я был всего пару раз, наверное, несколько лет назад. Мне это не особо нравится испытывать на себе. По твоему лицу, к примеру, видно, что ты тащишься пиздецки от своей роли, а мне не вкатывает это. Если только с позиции доминантного боттома, но и это надо, чтобы меня все устраивало, чтобы внешне мне все нравилось, а это занимает много времени и сил, нет возможности на это сейчас. — А... А если, например, ты будешь подчиняющимся активом? Тебе это понравится? — Смотря в каком виде. — Жмет плечами он и, поймав взор Арсения на себе, усмехается: — А что, хочешь предложить? — Мне было бы интересно попробовать. С тобой, — уже тише добавляет Арсений и получает согласно-услышавший кивок. — А когда ты был снизу, ты был втроем или?... — Нет, это уже слишком, — Антон смеется, допивает из бокала вино большими глотками, как газировку или воду, и подталкивает мобильник к Арсению. — Жми. — А ты не хотел бы?... — Втроем? С тобой? А кого третьим? — Мгновенно он включается, что-то в голове подбирая и складывая, но Арсений жмет плечами. — Жми. — Трахался ли я на работе! — восклицает Арсений и заваливается назад, смеясь, пока Антон, довольный, наливает ему вина. — Нет, блять, я тебе в пересменку сосал. — А если не со мной? Выпрямившись, Арсений с серьезным лицом отрицательно машет головой и послушно выпивает налитое ему вино. Впрочем, на следующие комментарии про секс на работе Антон не обращает никакого внимания: думает. И думает о том, о чем не должен думать ни хороший муж, ни хороший любовник. Обе роли летят мимо него, как, впрочем, и ожидается. С собой Антон откровенен, хотя иногда ему кажется дурным, что в размышлениях он может уходить в совсем-совсем темные дебри. И теперь он тоже не скрывает от себя того факта, что первым делом после вопроса Арсения думает о том, как хорошо было бы предложить Арсению и Софье секс втроем. Так сказать, выполнить и семейные, и любовнические обязанности. Ей-то он сможет объяснить хоть как-то это предложение, потому что они как-то поднимали эту тему и она согласилась, если будет принимать участие в выборе третьего или третьей. Но вот Арсений... Арсений точно откажет ему — как-то странно горят его глаза каждый раз, когда мелькает намек на Софью в разговорах или предметах. Даже на чашку ее, стоящую в шкафу, он слишком подозрительно косится. Ревнует, наверное, хотя ему ничего не обещано. Впрочем, Антон сам сомневается, хочет ли он избавлять себя и дальше от каких-то обещаний. Да, Арсений совершенно точно откажется от секса втроем с Софьей. К тому же, Антону до тряски в руках и вылетающего сердца нравится Арсений в процессе, и вряд ли он справится с тем, что необходимо будет уделять внимание не только ему, но и ей. А, по-хорошему, третий чаще всего и обделен: так, по крайней мере, было у Антона, и он не возражал. Сначала он занимался сексом с парнем, затем переключался на девушку, но заканчивали они исключительно вдвоем как пара, пока Антон, чувствуя какое-то наставничество, их дразнил и ласкал периодически по очереди. А с Арсением так не выйдет — он будет требовать внимания, зыркать с ярко выраженным недовольством на Софью при ее контактах с Антоном, бороться, как маленький мальчик — за машинку, и захочет полежать с Антоном, но без Софьи. А это, конечно, в понимание секса втроем пары и приглашенного не входит вообще. И Антон отказывается даже от идеи предложения этого, как бы ни была гениальна и горяча эта фантазия, где он управляет двумя самыми в его жизни сексуальными и красивыми людьми, где он берет их поочередно, где он наблюдает за тем, как они вдвоем ласкают его член, где он направляет их и заставляет любить ушами. Безусловно, единственное препятствие — Арсений, который наверняка откажется, обидится и перестанет приезжать, скорее всего. А Антон не готов его потерять, несмотря на то, что прежде ценность любовников и любовниц не была такой высокой в понимании мира Антоном. Он мог чередовать их, мог оставлять, потому что удовольствие было в разнообразности, а сейчас он глотку сам себе готов перегрызть, если даст Арсению повод отказаться от их встреч. Софья бы ему ничего не сказала, попросила бы фотографии, подумала бы и, наверное, согласилась, потому что она тоже любит эксперименты, понимает Антона в его сексуальности и часто соглашается на нововведения, обсуждаемые заранее. Ей самой, быть может, этого хочется, но в другом понимании — двое на нее, а не она среди двух для своего мужа. У нее, безусловно, есть на это полное право. Арсений бы расстроился после этого предложения, и Антон догадывается, что Арсений ревнует его больше, чем должен хороший любовник другому хорошему любовнику. Секс, вино, встречи — прекрасно. Остальная жизнь остается где-то за подлокотниками диванов или изголовьями и изножьями постели. А Арсений рушит это, когда оказывается согласен на предложение Антона побыть в их квартире пару дней и реагирует на косвенные упоминания Софьи, как бык — на красную тряпку. И Антон не чувствует страха из-за этого. — Тох, твоя очередь, чего ты сидишь? — Арсений, подавшийся вперед, касается его ладони и ойкает, стоит Антону схватить его за запястье и потянуть на себя за поцелуем. — Ну ты что?... — Замолчи, — просит просевшим голосом Антон, сдвигает телефон, убирает бокалы и бутылку вина, миску в сторону, двигает Арсения к себе и, вплетая пальцы ему в волосы, целует жадно в губы с желанием утопиться в нем, а не в идиотских размышлениях, которые только портят их день наедине. — Какой же ты красивый, Арсений, особенно в моей одежде... Нравится тебе сегодня? — Да, Антон, очень. — Вечером в ресторан съездим, хочешь? Потом по Москве прокатимся. — Хочу. — Иди ко мне. Покорно Арсений садится к нему на колени, обвивает рукой шею, запускает ладонь в кудрявые, мягкие волосы и откидывает голову: ему нравится, как Антон нежно, с чувственностью и пониманием дела целует его именно сюда, губами собирая родинки. И Антон бросается целовать его шею, залезает рукой под свою футболку, надетую на Арсении, и ведет вдоль позвонков вверх, чтобы выгнуть его, чтобы прижаться грудь к груди.

***

Вечером они, по желанию Антона, уезжают в ресторан и немного катаются по городу, несмотря на пробки: день необходимо чем-то развести. В дорогом ресторане Антон доплачивает за вип-комнату, и их никто не отвлекает, даже официанты заходят только после разрешения, а цены в меню Арсений предпочитает игнорировать — такому парню, как он, положены подобные вечера. Потом они заезжают в квартиру к Арсению, и он проверяет воду, а затем ругается с соседями, которые, по ощущениям, не трубу чинят, а всему стояку их меняют. Впрочем, ему обещают поторопиться и говорят, что уже человек двадцать приходили и крыли их матом. Уезжают они обратно к Антону не так быстро, как планируют, потому что Арсений задерживает его у себя на чай — исключительно на чай. Только после этого они возвращаются в квартиру Антона — и пьют уже кофе из темно-красной кофе-машины. Вечер проходит однотипно, как будто бы им больше нечем заняться, как будто, кроме секса и ужинов, их объединяет совсем малое количество тем, будто им интересно только заниматься сексом и обсуждать поверхностно какие-то сплетни из шоу-бизнеса. И они смотрят фильм, потом Антон учит Арсения играть в покер у себя в кабинете, и они пьют вино, пока Арсений всеми правдами и неправдами уламывает его на простого дурака. Кстати, у него получается, и Антон снисходит до обычной карточной игры, вчистую выносит Арсения и за это отправляет его на кухню за кофе. Сам в это время, как подобает хорошему мужу, пишет Софье, но та не отвечает, потому что свадьба в Петербурге в самом разгаре сейчас, потому что ей сейчас нет дела до тупого вопроса про настроение, потому что Антон со своим псевдоинтересом может сходить нахуй — это если говорить откровенно. Когда она ему отвечает (через час), он уже не ждет этого сообщения — пьяненький (не пьяный, не охмелевший, не пьянеющий, а именно пьяненький со всеми окрасками этого слова!) Арсений предлагает играть на раздевание и снова проигрывает почти все разы. Нельзя не заметить, что он-таки дважды Антона выносит в конце, после этого так взмахивая руками, точно он выиграл олимпийское золото, а не одну игру в дурака. И Антон снимает свою черную толстовку, вынимает ремень из темных джинсов, пока Арсений уже сидит в одних трусах и футболке. Он проигрывает Антону все — и свою толстовку, и джинсы, и ремень, и носки. Но Антон не реагирует так, как стоит хорошему любовнику: он играет дальше, не поддается и заставляет Арсения раздеваться дальше только своим взглядом и пожатием плечами, мол, «не я это предложил». Посреди решающей для Арсения игры Антону звонят, и он идет к окну поговорить, закуривает, прикусывая сигарету, и листает что-то в мобильнике, пока угукает и сомнительно уверенно соглашается. Потом объясняет кому-то по ту сторону про грядущий договор, который, цитата, «никак нельзя не заключить, иначе меня приедут и четвертуют». Арсению на все это плевать с такой высокой колокольни, что ее верхушку даже не видно в самый солнечный день, и он, отлично осознающий, что проиграет (в карты Антону он влез, оценил там козырной туз и три короля и похмыкал на своих валетов и свои девятки с шестерками), отходит к рабочему столу и опирается бедрами на него. Ветер холодит все тело — надо было снимать трусы, а футболку оставлять. Отдаленно запах сигарет его окутывает. А Антон так и курит, высунувшись едва ли не по пояс из окна и продолжая, судя по всему, самый тупой диалог: у него что-то спрашивают, он соглашается мычанием, его опять спрашивают, и он опять мычит согласно. Арсений уже замерзает и сигаретами пропитывается, пока стоит у края стола и обнимает себя руками. Мало того что холодно, так еще и Антону безразлично, что он тут красивый стоит и ждет: работает. Работник хуев. — Шаст? — Ц! — Рукой Антон останавливает его, не думавшего продолжать, и активно кивает, словно его может видеть тот, с кем он общается. — Да, я завтра приеду, обсудим это. Могут же у меня быть выходные? Могут. Денек себе выцепишь, пока другие год греются на морях и по музеям ходят, так сразу паника и непонимание всего, пацаны. Скажи, что я завтра приеду и всех, кто писал меня, покусаю. Да, так и передай — покусаю. — И меня, — шепотом замечает Арсений, стоит Антону сбросить вызов без прощаний и захлопнуть окно, затушив сигарету о бок пепельницы. — Жалко кусать тебя, — мурлычет Антон своим мгновенно просевшим голосом, и Арсений автоматически опускает пальцы на резинку трусов, словно их кто-то может отобрать. — Хотя взять тебя на своем столе — отличная идея. Только без всяких игр в секретарш и проституток. — Он смеется, подходя, и кладет обе горячие ладони ему на мягкие, в родинках бедра. — Но если ты когда-нибудь захочешь побыть грязной шлюхой, то я даже позволю тебе приехать ко мне в компанию и показать мне, как тебе идет, например, пробка. Хочешь? — Хочу. Потом. — Хочешь? — он хмыкает с таким видом, как будто Арсений соглашается на оргию, но выглядит это не менее сногсшибательно. — Обычно никто не хочет быть грязной шлюхой у меня в кабинете. — А я хочу. У Арсения в глазах так и горит это нездоровое — «я не такой, я не они, я поддержу любую твою грязь, только не переставай делать это со мной и не оставляй, я согласен быть хоть последней блядью, чтобы иметь возможность быть оттраханным исключительно тобой». Антон не особенно разбирается, но цепляется за этот взгляд, принимает его за желание и целует в губы, ощущая вкус и кофе, и немного вина. Минуты тех их омерзительно прекрасных поцелуев в виде вылизывания друг другу ртов хватает, чтобы Антон созрел. Он подсаживает Арсения на стол, сдвигает резким движением ладони в сторону папки, закрытый ноутбук, несколько статуэток, разводит его ноги и становится между, чтобы продолжить целовать. Арсений же — покорнее раба — обвивает его ногами и скрещивает их на ягодицах. Конечно, он радуется — ему ментально волшебно от мысли, что Антон будет каждый вечер в гостиной, каждое утро работы в кабинете вспоминать, как они занимались сексом здесь, на этом месте. И это, по мнению Арсения, лучшее после того факта, что он здесь, в этой супружеской квартире, спит с ним без зазрения совести. Антон об этом не думает вовсе: ему не нужны эти свойственные Арсению рефлексии.

***

Утром они не торопятся — и Арсений медленно проверяет вещи, стоя в коридоре перед зеркалом, пока Антон собирает свои бесконечные гаджеты и бумажки в разноцветных папках (при наличии-то компьютеров на каждом углу). В голову ударяет приятной мыслью — намекнуть, что он здесь есть, что Антон больше не только ее. Неочевидно, неярко. Намекнуть так, чтобы только умный человек догадался. Тем более, Антон уезжает до вечера, а она будет здесь быстрее него, днем. Прислушавшись, Арсений на цыпочках проходит к ванной, включает свет тихим нажатием и ловит свой одурманенный взгляд в зеркале. Зачем? Зачем он это делает? Но он стойко перешагивает себя и оставляет дурацкий браслет с серебряной совой (он готов расстаться с ней больше, чем Антон — с Софьей) на полочке с флаконами шампуней, гелей, скрабов и масок для волос. Просто кладет аккуратно к этим баночкам-бутылочкам, вылетает бесшумно из комнаты и, потушив свет, оправляется у зеркала. Антон ничего не замечает, впрочем, и не может: в ванную не заходит, стремится побыстрее уйти (от мысли ли, что скоро здесь будет Софья?), довозит Арсения до его студии, целует откровенно на парковке, пока они еще в автомобиле, и уезжает, посигналив. Намекает даже сейчас на этот разговор про шлюху, и Арсению становится мерзко от себя, он готов содрать с себя кожу и сжечь, как лягушачью шкурку, чтобы только не быть шлюхой никогда. Даже для Антона. И он практически готов к тому, чтобы любым путем попасть в квартиру Антона, забрать этот чертов браслет с чертовой совой и не вылезать из работы. Но, во-первых, у него нет такой возможности. Во-вторых, после прохождения основной части порыва Арсений уже ждет реакции — преимущественно, ее. Весь день он на иголках, проверяет постоянно ее истории, но там, кроме самолета, аэропорта и такси ничего нет. Даже пересылок со свадьбы, как будто Софья еще не полностью отходит от свадьбы, от устроенной вечеринки, как будто ей нужно время на обработку видео и выбор лучших фотографий. Но ближе к пяти она все же что-то постит — и поздравления, и себя красивую (так и пишет), и бокал белого вина в аккуратных пальцах с милым маникюром. Арсений ставит лайк мгновенно, обновляет и видит, что Антон тоже лайкает этот пост. Обновляет снова — и теперь в комментариях помимо подружек и фанатов красуются три смайлика с глазами-сердечками от Антона. Благо Эд отвлекает своими рассказами про Егора, сербает кофе из автомата, и первый гнев Арсения проходит. Он на него имеет право лишь косвенно, из уважения к человеку, но лучше ему погневаться на себя — они любовники и ничего друг другу не должны априори. Но есть еще больший нюанс — Арсений больше злится на нее, чем на Антона. Это уже конечная, и это Эд видит отлично по его туманно-темному взгляду. — Слушай, Арс, ну это пиздец. — Что пиздец? — То, шо ты делаешь. Арс, ты пиздец загулял, конечно... Ты выглядишь так, будто тебя ебут одновременно Ди Каприо и Янковский. — Да они в один ряд не идут даже!... — Шо, твой женатый хуй получше будет? — Конечно, ты его видел? — Видел. Обычный мужик. К тому же, женатый мужик. — Да мне плевать, — агрессирует Арсений, пихая телефон на стол и сжимая пальцы. — И вообще я, может быть, уже больше ее прав на него имею, понятно? — Арс... Это бред. — Знаешь, где я был? — Догадываюсь. — Вот и не говори, пусть я буду мерзким и конченным, но я буду жить так, как хочу. — Шо-то ты совсем запутался, Арс, так долго не будет продолжаться, ты же сам понимаешь, такие, как он, не задерживаются, шобы... — Задержится. — Арсений склоняется к коленям, запускает пальцы в волосы и отчетливо видит на веках эту мерзкую сову, которую уже наверняка обнаружили. — Я так сказал. Тем более, я уже... — Ты не первый и не последний, Арс, я не буду тебе сказки петь про то, шо он изменится, купит шпица и будет по утрам с тобой его выгуливать, когда разведется с женой. Он не разведется с ней, ему не хватит яиц. Уже бы развелся. Это удобно ему. А ты... — А я? А я сделаю так, что разведется, и мне похуй будет на статистику и все остальное. Не тебе меня учить, ясно? — Ясно. Потом плакать же приедешь. — Не приеду. — Приедешь. — Не приеду, я говорю. — Арс, приедешь. — Да пошел ты, друг еще называется. — Арсений дерганно встает, опять залезает в мобильник (она что-то ему там отвечает смайликами) и нервно заламывает пальцы, сунув телефон в карман джинсов. — Я все придумал. Эта ставка сыграет.