Из дома в отель

Покурив на улице, Антон своим ключом открывает подъездную дверь, поднимается на лифте на четырнадцатый этаж, предсказуемо тушуется у кнопки домофона, но, переложив на предплечье букет, он-таки звонит и сжимает ремень на сумке, висящей на плече. Ему, конечно же, ясно, что Софья без него сегодня не ляжет, будет интересоваться, из-за работы ли он задержался и почему он, сам себе начальник, не может уезжать раньше. И будет масса отговорок, рассказы про загруженность. Теперь, впрочем, к этому прибавляется и этот букет, по ощущениям Антона, весящий тонну. Открывают ему так быстро, как никогда, словно она ждет у зеркала в коридоре его прихода, словно у окна высматривает автомобиль, словно прикидывает время поездки и не может понять, как так долго Антон добирается до их прекрасной, новенькой высотки с наилучшими квартирами. Она, подтолкнув дверь вперед, делает шаг назад и внимательно оглядывает его, входящего с натянутой улыбкой в квартиру. — Это тебе. — Голос проседает, и Антон хрипит, прочищает горло и, посмеиваясь, жмет плечами. — Еду, вижу вывеску яркую, думаю «почему бы не взять для жены?», вот. Не стремясь держать зрительный контакт, Антон опускается разуться, убрать обувь от двери, снимает свою кожаную куртку, вешает ее осторожно на крючок и замирает: Софья не сдвигается, только держит букет, оглаживая пальцами стебли через белую сетку, и почти в упор смотрит на него, оценивая и часто-часто моргая ресницами без туши. Лицо у нее светлое, красивое, чуть влажное после уходовых процедур, с мягкими карими глазами, и Антон непроизвольно отвечает на ее упорный, требующий взор, приподнимая бровь. — Спасибо, — наконец отвечает Софья, обнимая букет обеими руками, и дает Антону пройти в их чистую, убранную домработницей днем квартиру. — Ужинать будешь? Там ест... — Нет, я не голоден. — Он мотает головой, встав у зеркала, хочет снять кольца с и так обнаженных ладоней, на секунду замирает, понимает вдруг, что снял их еще до прихода к Арсению, и поэтому расстегивает электронные часы, глядя на пройденные за день километры. — Что, красивые? — А? — Цветы, говорю, красивые? — Очень. — Подошедшая сзади, она отражается за его плечом в зеркале и ладонь одну прижимает к его лопатке, вздыхая. — Ты совсем устаешь на работе последнюю неделю. Что-то не так? И глядит через отражение ему в глаза, буквально в душу забирается, раздирая светленькими ногтями веки и проскальзывая за глазные яблоки. Антону кажется, что она начинает догадываться, и он дергается, нервно кусает губу, оправляет воротник рубашки совершенно несвойственным движением, жмет плечами снова и торопится уйти в сторону ванной комнаты, чтобы вымыть руки. Пока он тщательно (так тщательно он мыл руки только в детские годы, когда мама стояла за спиной и контролировала, как он их вымоет после пяти часов игры в футбол с дворовыми ребятами) трет руки мылом, точно на них и собирается вся его вина, он думает. И за эти пару минут приходит к выводу, что еще больше прокалывается, опоздав, тем, что так от Софьи шарахается, что не стремится, как прежде, приобнять ее или позвать пить чай в его кабинете, чтобы с видом на соседние дома и высокое, бескрайнее небо. А она слишком внимательная, чтобы этого сейчас не замечать, особенно после его забывчивости в контроле за временем. Теперь жизненно важно выйти, состроить гримасу семьянина и обнять ее за узкие, хрупкие плечи. Конечно же, она ему ни в коем случае не противна. Антон даже считает, что любит ее, а изменяет от своей мерзости и внутреннего поиска новизны, но никак не из-за того, что уже не чувствует к ней прежнего. И спать он с ней спокойно ложится в одну постель, и сексом он с ней занимается с удовольствием, и целует ее от желания, а не нужды, и фотографирует ее, когда они проводят время вместе, в стремлении потом посмотреть, а не продемонстрировать любовь, которая в нем тухнет, но которую важно демонстрировать ей так показушно. Но, невзирая на все перечисленное, в нем что-то меняется кардинально — можно сказать, ломается, надламывается, разваливаясь надвое. И до тревоги, сливающейся воедино где-то в животе, страшно это осознавать. Понимающий всю свою омерзительность впервые настолько сильно, Антон выходит из ванной комнаты, бесшумно идет на кухню, где шумит наливаемая в вазу вода для цветов, подходит сзади к Софье так тихо, как только умеет, обхватывает ее пояс обеими руками и прижимается носом к макушке, вдыхая запах шампуня, маски и какого-то уходового спрея, ведет кончиком по линии роста волос, целует совсем невесомо в затылок и опускает лоб ей на плечо, открытое для прикосновений. Теплыми ладонями он накрывает ее живот поверх футболки, извинительно прижимается губами к косточке на плече, бодает ее за ухом и вздыхает извинительно-непонятно. И вода льется, и она молчит, перебирая бутоны в вазе, и он ее обнимает со спины умиротворенно-вынужденно. А это чувствуется, но ей не хватает смелости признаться себе в правдивости впервые зародившихся догадок. Софья оборачивается в его руках, обхватывает его шею руками в ответ и принимает короткий, торопливый поцелуй в губы, слегка приподнимая уголки в полуулыбке и привставая на носки. Но Антон не справляется с тем, как внутри печет от собственной гадости, порывисто прижимает ее к своей груди, чтобы не видеть глаз, и запрокидывает голову. Потолок чистейший, белоснежный, в нем яблоками сияют лампочки и слепят его, но он не находит моральных сил зажмуриться или опустить подбородок. Он мучается сейчас нарочно, считая, что эта мелочь искупит его грехи хотя бы на ночь, чтобы он мог поспать. И хорошо получается, что она ни на чем не настаивает, только обнимает его, закрыв веки, изредка движет пальцами, шекоча поясницу, и Антон может делать вид хорошего супруга тем, что отлично выполняет роль статуи в императорском саду. Стоит — и все, уже молодец, уже красиво, уже своевременно и хорошо. — Давай посидим вместе здесь? — Давай, — болванчиком кивает Антон, не отпуская ее, будто в мгновение расцепления его рук развалится и их брак. — Чай будешь? Нам Тая из поездки гостинцем привезла какой-то китайский, ты же помнишь, она в Китай ездила. — Ага, буду. — Люблю тебя. — Отодвинувшись, несмотря на силу объятий, от его груди, она поднимает к его лицу вопрошающий, ласковый взгляд, с трепетом ресниц смотрит на него и ждет. И дожидается, потому что Антон умеет себя перешагивать. Да, ему потом будет хуже — он будет думать о себе как о козле в двадцатой степени. Но сейчас он обязан ответить ей тем же, чтобы избежать катастрофы, чтобы «купировать приступ» развала их брака. На время, конечно же. Отсрочка только добьет его, но нельзя в эту минуту ей не дать правильной реакции — это будет конец. — И я тебя люблю, Соф.

***

Балкон открыт, и в комнату врывается прохладный воздух, окутывающий мебель, брошенную на креслах одежду и одинокую банку энергетика на столике. Шторы едва заметно покачиваются под действием ветерка, и боковое зрение уже не так активно реагирует на их движение. Заложив руку за голову, к подушке, Антон другую подносит к лицу с сигаретой между пальцев, затягивается и скашивает взгляд на макушку Арсения, лежащего головой у него на животе, поверх одеяла. Они опять задерживаются — и плевать. Антон намеренно приезжает раньше, чтобы успеть не только переспать с ним, но и поужинать и поговорить о мелочах. Впрочем, о мелочах не получается, и за пиццей они обсуждают курс доллара. Потом, правда, и до доллара, и до евро дела никакого нет — они перемещаются на постель. А теперь они молча возвращаются в реальность, лежа на взметенной кровати. Антону, привыкшему проводить время между работой и домом с Арсением, все больше не хочется уезжать из отеля, возвращаться в свою квартиру и ложиться в постель с Софьей: не должно быть никаких подозрений и вопросов. И с каждым днем он задерживается все больше, и его уже прикрывает Руслан, который периодически выкладывает к себе в истории фотографии, на которых видна какая-нибудь конечность Антона. Софья на него подписана, в соцсетях зависает достаточно много, поэтому все эти фотографии ее успокаивают — может же муж отдохнуть с друзьями за пивом и какой-то игрой про футбол? Может — и все. И она сама, впрочем, дома не сидит — встречается с подругами, катается на фотосессии, ходит в рестораны, гуляет по красивым вечерним улицам. И Антон, якобы отдыхающий с Русланом и компанией, не вызывает у нее, расслабляющейся, вопросов. Вечером-то он, как солдат на посту, оказывается на пороге и лыбится до ушей, рассказывая что-нибудь нелепое или глупое из дня. И ему не стыдно, только если совсем чуть-чуть... — Бля, сорян, — чертыхается Арсений, и кожа у волос, в которые Антон успевает зарыться обнаженными пальцами, неприятно тянет, когда он поднимается. — Мне мама должна была позвонить. С голой задницей Арсений идет до кресел, залезает в карман своих широченных брюк, выуживает телефон и, продолжая стоять к Антону спиной, пьет его энергетик, пока снимает блокировку с мобильника и, цокнув, нажимает на кнопку «перезвонить». Он усаживается наконец на подлокотник, прикрывает дверь на балкон легким толчком двух пальцев и жмет телефон к уху: — Да, мам? Я забыл, что ты обещала позвонить, ага... Заработался, да. Ой, мам, не начинай, пожалуйста. Я не видел, что ты звонила, прости. Арсений сползает в кресло, закидывает ногу на ногу и тянет за рукав со спинки свою толстовку, чтобы между фразами влезть в нее и не замерзнуть насмерть без одеяла или хотя бы горячего Антона под боком. Пока ему вещают про дядю Володю, который опять набухался, ворвался к соседям и побил их сына, и про его жену, тетю Люду, которая оправдывает его в который раз, Арсений жует пиццу и закатывает глаза, глядя на то, как Антон хлопает по своим коленям, а потом указывает на наручные часы. Потом, судя по изменившемуся лицу, Антон не выдерживает, поднимается с постели и, укутавшись в одеяло (он же не Арсений, чтобы рисковать здоровьем при открытом балконе, с которого неплохо так тянет), уходит в ванную комнату. Напоследок он ему салютует, и Арсений морщит губы некрасиво, поджимает нос и, фыркнув, продолжает угукать в динамик, чтобы мама точно поверила в его включенность в разговор и его внимательность к деталям — оказывается, дядя Володя еще и развалился в коридоре соседской квартиры, стал орать про то, что это его дом и все должны выметаться, и потом ползал с криками о том, что ему не разрешают валяться на полу собственной квартиры. В общем, пить сумасшедшим дедушкам нельзя. — Мм, мам, я сразу вам говорил, что нельзя им в долг давать, они потом скажут, что такого не было, — в ответ на жалобы, что эти самые дядя Володя и тетя Люда не возвращают ей три тысячи, тихо замечает Арсений и без лишних вопросов открывает приложение банка, чтобы перевести маме денег (его-то траты с появлением Антона уменьшились, даже до дома Арсений добирается исключительно на такси за средства Антона, поэтому помочь матери при таких обстоятельствах — хорошее дело). — Я тебе скину сейчас. У меня есть, ага... Зарплаты повысили, конечно. Проект новый вот у меня, да. А папа там что? В магазин ушел? Ну передавай ему привет, ладно? Ага, я перевел, да, и я тебя целую, мам. Выслушав благодарности, еще раз приняв все словесные поцелуи и попрощавшись окончательно, Арсений сбрасывает звонок, поднимается из кресла и отходит к шкафу, где теперь собраны не только Антоновы вещи. Он хочет остаться на часик-другой здесь, заказать себе вина в номер, а потом уже ехать домой — так он часто делает, чтобы экономить дома не только еду и воду, но и электричество. В общем, все, что можно использовать, он использует — и Антон ни слова ему не говорит про номер, про достаточно крупные чеки, про поездки на такси (не только из отеля, кстати). Но содержанкой Арсений себя, естественно, считать не начинает. Должно же быть что-то материальное после отката духовного — и Антон, понявший это достаточно скоро, молча тратит на него деньги. Из ванной комнаты Антон выходит минут через десять, бедра у него обернуты белоснежным полотенцем, волосы мокро блестят, и Арсений захлопывает окончательно дверь на балкон и продолжает, сидя в кресле, отвечать на сообщения по работе. — Хорошие у тебя отношения с матерью. — Подслушивал? — А то, — смеется Антон, допивая энергетик из высокой, голубой банки. — Мало ли ты не с одним мной. — Ревнуешь? — хитро прищурившись, спрашивает Арсений и шумно кладет телефон на столик, чтобы тоже уйти в ванную. — Траты бы делил с другим твоим любовником, а то негоже столько-то... — Он шлепает его по бедру, резко отступив от зеркала, и Арсений ойкает, шикает на него и хихикает все-таки. — Мои родители развелись, когда мне было... лет двенадцать. — Есть две проблемы: отец ушел и отец не ушел? — Да нет. — Обернувшись, Антон обхватывает его талию рукой и смотрит спокойно прямо в глаза. — Я с отцом захотел остаться. И остался, в общем. Мать я редко вижу сейчас, она после развода уехала в Воронеж. — А отца? — Отец ей изменял, — бесцветно бросает Антон, а в глазах у Арсения мелькает понимание чего-то неизбежного. — Развелся, мы жить сразу стали с его любовником. Тоже хороший мужик, почти папа мне сейчас. Тогда я, конечно, был не очень доволен, но дядь Леша — хороший мужик. Понимаю даже своего отца, — он смеется, целуя Арсения в лоб. — Потом они расписались, год назад где-то уехали в тур по Европе, сейчас в Америке на месяц. У отца компания, он дистанционно ей занимается, но я все больше руковожу там в их отсутствие. — Понятно, — выдавливает Арсений, утыкаясь лбом ему в грудь, чтобы не смотреть своими понимающими глазами на Антона и не вызывать у него отрицательных эмоций не при каких обстоятельствах. — Я в душ тоже. Останься еще. Кивнув, Антон его отпускает и идет-таки одеваться к шкафу, а Арсений скользит за дверь ванной, щелкает замком, прижимается спиной к стене напротив зеркала и смотрит на свое отражение, особенно разглядывая красивое, ровное лицо, ярко блестящие глаза, но не выдерживает своего же взора, входит под горячие струи и направляет их прямиком на голову, жмурясь и растирая щеки до покраснения. От жары они краснеют и без того, но Арсений трет их — и кажется, что они горят стыдно. Но нет. Это нормально. В жизни бывает разное. Арсений все еще не видит себя виноватым. И Антона — тоже.

***

С сочным хрустом откусывая от яблока, Арсений оборачивается через плечо к двери, машет Эду свободной рукой и сразу же пододвигает ноутбук ближе к себе по столу, чтобы посоветоваться. Не зря же Эд вместо своих прямых обязанностей шастает по студиям и ошивается то там, то тут: у Егора какие-то серьезные съемки, и Эду не разрешено ржать с него за камерами. Да и поработать надо — не всегда же делать вид и радоваться, что Арсению подвластны соцсети. — Глянь сюда, давай мы вот такое что-нибудь запилим? Завтра? Ну или когда ты там будешь в ресурсе. — Бля, честно тебе сказать, Арс, мне похую как-то сейчас, Егор, все такое... Понимаешь? — Ну я-то не перестал сниматься и писать сценарии. — Ты-то с женатиком по вечерам трахаешься, а мы с Егором ничем не ограничены. — Да пошел ты, — фыркает Арсений, кликая мышкой, поверх которой лежит салфетка (не будет же он есть сочное, текущее яблоко и пачкать ее). — Ты мне лучше помоги сделать так, чтобы выглядело хорошо. Твоего Ромео все равно до вечера не отпустят, займись делом, Эдик. — Я тебе щас по жопе дам за Эдика, — почти рычит Эд, хмурясь, но все же подтягивает со скрипом ножек о пол кресло к его столу и усаживается со вздохом, будто ему лет пятьдесят, а не двадцать. — Шо тебе надо? Вот так хочешь? Только в зеленом цвете говнище будет, надо голубой. — С хуя ли? — Потому шо ты сам голубой, — ржет Эд, довольный тем, что ему быстро подворачивается случай «отомстить» подъебом за Эдика. — Ладно, Арс, просто зеленое — правда говнище. Выглядит так, будто кто-то нажрался огурцов и наблевал тебе на страничку. — Я же ем! — мычит Арсений, только потянувшийся ртом к ладони с надкушенным яблоком. — Ну шпасибо, — он все же кусает яблоко и, крутя его в руках, кивает. — Только не огурцов, а яблок тогда. Ладно, делай голубым, только вот тут мне еще надо отфотошить, а то у меня такие синяки под глазами, будто меня всю ночь в жопу ебут. — А это типа не так? — Бля, Эд, хватит уже, а. — Ладно, скинь мне свои наметки, я сделаю тебе конфеточку, шобы потом неделю приезжать сюда кофе попить и Егора потискать. Отпуск после трудной работы положен. — Да у тебя все — трудная работа. — Уж мордочку хорошую не дали, поэтому кручусь мозгами. — Я тебя укушу сейчас. — Женатика своего кусай, только за жопу, чтобы не увидели потом. Арсений выдыхает через нос, отъезжает на кресле назад, швыряет яблоко в корзину для бумаг и, насупившись, глядит в упор на Эда. Конечно, ничего доброго он не ждет, но и такого откровенного стеба не хочется совсем. Понимающий Эд не заходит далеко, но вечно прыгает по грани, и Арсений бесится, продолжая вести свою прекрасную теорию. Если сейчас Арсений после начала встреч с Антоном получает по лицу теми ценностями, которые так лелеют честные люди, то он несомненно прав. Жизнь жестокая, люди лезут — и Арсений просто не может не захотеть исправить это, имея возможность встречаться с ласковым и внимательным Антоном. И что, что женат? У кого нет недостатков? Может быть и хуже — например, вера в коммунистов или уверенность в существовании и власть над всеми рептилоидов. И жена, истории которой Арсений зачем-то постоянно смотрит, морщась на букетах в вазах дома или фотографиях, где видна какая-нибудь часть Антона, — не такой уж и плохой вариант... В конце концов, коммунистом становятся навсегда от того, что где-то там в затылочке дырочка и мозги текут по шее, а жена — человек, иногда временный в жизни любого. И Антону, в целом, будет трудно до старости скрывать любовников и любовниц по отелям. И Арсений даже вопроса не ставит перед собой, а надо бы... Что все-таки лучше: быть любовником женатого человека или быть коммунистом? Впрочем, Арсений и коммунизм — понятия настолько далекие друг от друга, насколько только возможно, примерно как Ангола и Дальний Восток. Поэтому Арсений при любом раскладе выберет быть любовником женатого человека — ой, а он уже! Как «смешно»! — Арс, ты о чем задумался-то? Обиделся? — Безумно. — Морща губы в излюбленной привычке, Арсений тянет его за рукав черного свитера со значками Барби (подгон Егора после съемок рекламы) и встает из кресла. — Пойдем кофе пить? Химозный автоматный, конечно. — Пошли. — «Пойдем» правильно говорить, — не заметивший ничего странного и чужого в этом поправлении, умничает Арсений и, сунув мобильник в задний карман джинсов, забирает со стола ключ, чтобы запереть дверь. Они спускаются на широком, светлом лифте с зеркалами в пол на первый этаж (там автоматы получше, чем на любом другом, потому что гости при желании сразу берут себе этот всегда слишком сладкий кофе (если не эспрессо), а не тащатся до студий и ищут его там), ждут, пока красный автомат с показательной фотографией чашки с кофе на боку выдаст им два латте, цокнув стаканчиками о дно, и усаживаются на диванчики почти у входа. Иногда Эд кому-то проходящему кивает, а Арсений в какой-то невероятной потерянности дважды забывает поздороваться с людьми, с которыми ему скоро снимать шоу, и жалуется Эду на то, что они мимо не то что проходят, а пролетают на метлах с собачьими головами, как опричники по Новгороду. Только погромы не устраивают разве что. — Это не люди быстро ходят, это ты висишь, надо перезагрузить, — сочувственно замечает Эд, тыкая ему куда-то в район пупка, и Арсений остается в шаге от того, чтобы из-за неожиданности разомкнуть губы и оставить себе на черных джинсах светлые пятна после капель кофе. — Не? Не помогло? — Давай напьемся, может? — Седня? — Ага, у меня, — кивает Арсений, скрещивая ноги и кусая губу до неприятной ссадины, которую придется пару дней мазать заживляющим кремом. — Только вдвоем. Можем к тебе за вещами на завтра заехать, переночуешь у меня, потом сюда вместе приедем, будем еле живые ползать. Один разок можно. — Только если ты за полчаса не сольешься, сказав, что твой женатик поебаться захотел. Если он так напишет, то я ему комментарии забью тем, что можно трахаться с женой, а не с чужими друзьями. При упоминании Софьи нахмурившись, Арсений с легкостью кивает Эду и сжимает его пальцы, поймав ладонь, чтобы уверить в том, что в этот вечер от Антона останется только, может быть, нытье самого Арсения о нем. Не больше. И это все-таки честное признание: Антон Арсению не пишет в привычный час, значит сегодня даже не думает про встречу, занятый работой или просто не желающий двигаться больше, чем при вождении машиной и открытии двери в квартиру. И Арсений ему не пишет, хотя вечером периодически проверяет уведомления, заходит в нужный чат и порывается написать какую-нибудь бредятину, когда уже напивается с Эдом. Но эту попытку Эд пресекает: забирает у него телефон, обещая сожрать его, если Арсений продолжит мумией пялится на открытый чат и хлопать пьяными, соловьиными глазами.

***

Вопреки ожиданиям и договоренностям, Арсений освобождается на час раньше и, ошиваясь по студии без дела и не желая начинать новое дело, то жует кислые конфеты, то пьет кофе с Аней, то фотографирует работающего по-настоящему наконец Эда, то проверяет мобильник, изредка светящийся экраном из-за приходящих сообщений. В итоге, ему-таки звонят, будто почувствовав, что он ждет звонка, что он каждый раз с желанием глядит на загорающийся экран телефона, и он выбегает из общей комнаты, буквально ускакивает к панорамным окнам и низким вазам с высокими зелеными растениями с длинными гладкими листьями, название которых он никак не может запомнить за годы работы здесь. — Да? — Привет, — судя по голосу, с улыбкой здоровается Антон и затягивается электронной сигаретой с характерным шипением. — Если ты хочешь, можешь ехать к нам. Я попрошу Руса выдать тебе ключ. Такси я тебе вызову, конечно же. Можешь еще заехать куда-нибудь за едой? Только без риса. — Слишком много информации, — смеется Арсений, оборачиваясь через плечо на коридор, словно он не предстоящий вечер обсуждает, а ограбление банка. — Я с удовольствием. Меня пустят? — Безусловно. — Хорошо, вызови мне такси, — Из-за образовавшегося молчания Арсений неловко трет шею ладонью, затем находится и спрашивает: — Чем ты хочешь поужинать? — Если ты по дороге просто закажешь пиццу, то я буду рад так же, как обычно. Я заебался сегодня, хочу просто... — что-то Антона отвлекает, наверное, он убирает мобильник от уха, говорит что-то отрывисто и коротко кому-то вошедшему в кабинет и возвращается к Арсению, когда дверь хлопает, закрываясь. — Хочу просто.... м... Побыть с тобой, окей? — Ага, я понимаю, — кивает сам себе Арсений, кусая губу и продолжая крутить головой так, точно кто-то знакомый может бесшумно приблизиться, подслушать и сдать их. — Через пять минут я уже буду внизу. — Я уже вызываю. Слушай, Арс, ты же не занят потом? — В каком смысле? — Я думаю задержаться до двенадцати... У меня есть возможность. Ты останешься? Я подвезу тебя домой потом. — Да, я только рад, Шаст. — Сверкнув зубами из-за широкой улыбки, Арсений разворачивается и быстрым шагом устремляется в свою комнату за вещами и рюкзаком. — Я был бы рад, если бы ты уже придумал себе какую-нибудь командировку. Жду такси, целую. И сбрасывает, не собираясь слушать что-либо от Антона и мгновенно сталкиваясь взглядом с Эдом, который последние фразы слышит, выйдя до студии Егора. Смотрит он осуждающе, но ничего не говорит, только хмыкает и приобнимает его на прощание, желая хорошего вечера и смеясь с ответного пожелания: Егор сегодня тоже занят серьезно, потому не топчется в их студии привычно.

***

Неловко оглядев стоящую у дверей охрану, Арсений замедляет шаг и выдыхает мгновенно, как только ощущает вибрацию мобильника в кармане. Старающийся вовсе не обращать внимания на широких и высоких амбалов у дверей, он останавливается, достает телефон и, сняв блокировку по отпечатку, сразу же заходит в диалог с Антоном. от кого: Антон «Руслан тебя встретит» 18:44 Прикусив губу из-за неловкости ситуации (он-то не знает, как выглядит этот самый Антонов друг Руслан, а, судя по легкости, Руслан его отлично найдет даже среди десятка похожих, скорее всего, Антон постарался фотографиями из профиля), Арсений закладывает одну ступню за голень другой, затем поправляет на шее кофейного цвета шарф и ежится, жалея, что утром не надевает ничего сверху на жилетку и ветровку. Уже достаточно прохладно, чтобы носить пальто или хотя бы теплую кофту. Или стоит просто не стоять под отелем, как дешевая проститутка. — Арсений? Поднявший глаза от экрана телефона, Арсений мгновенно кивает и сразу же оценивает Руслана быстрым, неинтересующимся взглядом. Чуть постарше Антона, с короткими волосами и щетиной, в сером пиджаке с брендом на плече. Обыкновенный, в общем, мужчина, подходящий для друзей Антона. — Руслан, — представляется он на всякий случай, протягивая большую сухую ладонь, и Арсений машинально пожимает, а затем спокойно проходит с ним мимо амбалов у входа и как-то смущенно мнется у поворотов к лифту, не совсем понимающий, как узнать про возможность попасть в номер. — Ключ, точно. Сейчас. Арсений кивает болванчиком, и Руслан удаляется к ресепшену, перекидывается парой фраз с девушкой за стойкой, улыбаясь уголком губ, берет у нее, видимо, второй ключ и спокойно возвращается к Арсению, не торопясь, не выглядя торопливо, не пытаясь получить очков в глазах Арсения. Только получив ключ, Арсений сжимает его в ладони и делает шаг в сторону — ему до тревожности в животе стыдно стоять перед человеком, который наверняка бывает на всяких этих семейных ужинах и неплохо общается с Софьей, при этом покрывая измены Антона. — Шаст просил тебе пере... — Он отвлекается на звонок, сразу же принимает его и, отойдя на пару метров, ближе к начищенным, блестящим, открывающим вид с улицы на яркий холл, прижимает телефон к уху, но Арсению все-таки слышны все его слова, все его фразы, в отличие от слов того, с кем он говорит, точнее, от слов той, с кем он говорит. — Да, привет, все отлично. Тебе от Юли привет, она только вчера хотела предложить вам сходить на какую-то светскую тусовку. Я, конечно, пойду только при условии, что пойдет Шастун и мы с ним будем чинно пить виски, пока вы оттягиваетесь.... Да, Соф, со мной он будет, хотим матч один пересмотреть, вспомнить молодость, так сказать... Как раз спрошу обязательно. О, передавай привет Кате, она приехала уже? Не знал. Отрывайтесь там, мы тоже оторвемся — по-мальчишечьи, — он смеется искренне. — Без стриптизерш, конечно. Какие нам стриптизерши, мы оба женатые! И Ире привет передавай, ее тоже слышу там.... Да, давай. Обернувшись, Руслан ловит подавленно-напряженный взор Арсения и жмет плечами, подходя. Затем он убирает в брюки мобильник, вновь осматривает Арсения (уже с ног до головы) и, сунув руки в карманы, заговаривает уже тише: — Ты тоже, знаешь, не Господь. Не смотри так на меня, сам понимаешь... Тебе должно быть стыдно, конечно, как и мне, но я с женатыми не сплю, только покрываю Шаста. И, если честно, в моих глазах он ничуть не упал. Но ты задерживаешься, конечно... — Что? — Все, у меня нет ни времени, ни желания откровенничать. Развернувшись на каблуках лакированных туфель, Руслан уходит сначала к ресепшену, где переговаривается быстрыми фразами с той же девушкой, а потом исчезает в коридоре, в котором Арсений ни разу не был еще. И Арсению ничего не остается, кроме как уйти к лифтам, дождаться один из и подняться на нужный этаж, листая отстраненно-тяжело переписку с Антоном. Тот не в сети с мгновения, как написал про Руслана, и Арсений решает ему ничего не сообщать, молча входит в номер, проверяет доставку — и правда пиццы, как говорит Антон, — и, рухнув в одежде спиной на постель, растягивается звездой. Тело отзывается удовольствием от мягкости матраса и подушек, и Арсений, сложив руки на животе, пялится в потолок. В душ он уходит, когда предполагает, что Антон будет с минуты на минуту, и понимает, что во времени теряется совсем. Хорошо хоть отель элитный, курьера принимают на ресепшене, чтобы подать в номер уже разрезанную, на блюдах, горячую пиццу, и Арсению нужно только разрешить войти и вкатить бесшумную тележку какому-то молодому парню с вихрастой челкой и родимым пятном на виске. Таки Арсений поднимается, на ходу хватает с огромного белоснежного блюда один кусочек пиццы с тянущимся, пахнущим до безумия приятно сыром и прямо с ним уходит в ванную, захватив тюбик смазки, прикрывая дверь совершенно тихо. Раздеваясь, он сбрасывает одежду на невысокий пуф в одном из углов, ступает под горячие струи и подставляет им лицо с полным наслаждением, написанным на лице, между бровей и на веках. Намеренно он задерживается, растягивает себя плавными движениями, тщательно вслушивается в то, что происходит за дверью, но не определяет, приезжает ли уже Антон или номер продолжает пустовать, окутанный запахом пиццы и чистого постельного белья. Впрочем, Арсению и не надо это, а Антону невыгодно: он стучится костяшкой в дверь, слыша шум воды, и заходит сразу же, не спрашивая и не нуждаясь душевно в том, чтобы получать разрешение. — Красивый, — опираясь бедром на тумбу с блистающей раковиной, с ухмылкой напоминает Антон, моет руки и сдвигает дверцу, которая все равно не мешает ему сразу в дверях увидеть его обнаженный силуэт. — Если ты так намекаешь на секс в ванной, то я не люблю, когда мне в лицо льется вода в процессе. Приподняв бровь, Арсений резким движением выключает воду, окончательно открывает дверцу, двигает Антона за плечо в сторону и выходит, ступая мокрыми пятками на светлый коврик и забирая с вешалки одно из чистых, хрустящих полотенец. Он обматывается им, глядя на Антона, играющего желваками, через зеркало и оборачивается: — Уже не льется. — Я вижу. — И я, — хмыкает с удовлетворением Антон, кивая подбородком на тюбик смазки, оставшийся на подставке для гелей и шампуней. — Запомни, пожалуйста, что я не люблю секс в душе. В бассейне, может быть, неплохо, но... — Блять, я понял уже, что ты не в настроении, заткнись, — выдыхает Арсений, подается вперед и вмазывается в его губы своими, зарываясь мокрыми пальцами в кудри и пахом через полотенце притираясь к его бедру. — Все мудаки, все черти, ты самый хороший. Так лучше? — Безусловно. — Уже несколько подобревший, Антон усмехается и обвивает одной рукой его талию, подтягивая ближе настолько, что дальше — только за ребра. — Иди ко мне. Послушно Арсений закидывает одну ногу ему на бедра, и Антон легким движением подсаживает его на тумбу рядом с раковиной, разводит уверенно его колени, задрав полотенце, становится между них и продолжает поцелуи, пока на нем не спеша расстегивают пуговицы черной рубашки. Но раздевать Антона бесполезно — он только забирает у Арсения полотенце, откидывает его на пол и, скользнув ладонью с широко разведенными пальцами по животу и груди, жадно вылизывает ему рот. И после такого Арсений соглашается с демонстрируемой мыслью о том, что Антон при желании сам разденется или останется одетым. А Арсению положено раздвигать колени и, мыча в поцелуй, перебирать кудри ласковыми движениями, пока ему дрочат неторопливыми, тяжелыми движениями. — Не хочу, чтобы ты сразу кончал, — на ухо хрипит Антон, прикусывая мочку и гладя большим пальцем головку приподнятого члена. — Я тебя сейчас возбужу до предела, и мы пойдем ужинать. Я очень голоден. А потом я трахну тебя, но это будет потом, киса. Хороший мальчик, Арсений, не своди ноги. — Шаст, блять... — Киса... Тебе нравится? Или хочешь, чтобы я называл тебя деткой? — Господи. — Арсений выгибается, и в спине у него что-то хрустит, выдавая отсутствие спорта в его жизни. — Без разницы. — Надеюсь, ужин уже в номере? Иначе тебе придется ждать, пока его доставят, и я... — Да, Шаст, да. — Я принес вино. Налей нам, я сейчас к тебе выйду. — Проведя последний раз от головки к основанию, Антон целует Арсения в шею лижущим, мажущим движением и хлопает его бедру. — Киса, чем быстрее мы поужинаем, тем скорее ты получишь то, чего ты хочешь. Ты же хочешь, чтобы я взял тебя, например, со спины? Будешь держаться за изголовье, просить... — Блять, Антон, я... — Иди, кис, я очень голоден, — уже не так соблазняюще произносит Антон, и Арсений, выдохнув, слезает с тумбы и, завернувшись в широченный, теплейший халат с крючка, выскальзывает из ванной. Спорить нет желания. К тому же, Антон приходит сразу с обнаженными пальцами, значит, планирует вечер заранее и не допустит волеизъявления. Арсению легче, сгорая от желания, сейчас принять его игру, пойти по правилам и получить роскошный вечер, который будет продолжительнее и содержательнее других. И Арсений принимает с каким-то идиотским послушанием, которое не только вызывает предвкушение, но и возбуждает. Скорее ради продолжения, чем ради самого факта покорности Арсений наливает в два бокала белого вина, хочет отпить из своего, чтобы немного прийти в себя, но почему-то останавливается, кладет на две сверкающих от чистоты тарелки по куску пиццы, садится в кресло, скрещивая ноги до боли в мышцах, и жмурится — и случайная, легкая слеза удовольствия скатывается по скуле, щеке и падает на воротник халата. Антона нет минут семь — слышно, что он принимает душ, с кем-то говорит по телефону, больше угукая, чем отвечая. Затем он выходит в спальню, затягивая пояс на таком же халате, только он, в отличие от Арсения, не тонет в нем и выглядит ровно так, как обыкновенно выглядят в мелодрамах бандиты, приехавшие в отель ради секса с любовницей. Впрочем, разница небольшая — Антон не бандит. Остальное удивительно сходится. — Спасибо, кис, — мурлычет Антон, сев, и сразу же подается к Арсению, чтобы, перегибаясь через подлокотник, поцеловать его жарким, порывистым жестом в губы. — Мне очень приятно, что ты за мной поухаживал, умница. Сглотнув, Арсений кивает и старается занять свой рот побыстрее, иначе он не сдержится, рухнет на колени перед Антоном и залезет ему под халат, так уж по-блядски Антон говорит, двигается и влечет его, буквально фразами доводя до истеричного возбуждения, которое едва скрывает огромный халат. Они ужинают практически молча, лишь Антон спрашивает у него про шоу и сценарии, а после буднично делится тем, что заключает очередной выгодный договор с набирающей популярность компанией. Все в нем теперь, невзирая на то, что он говорит ему десять минут назад, спокойно и уравновешенно. Можно сказать, что Арсения это доводит до ручки — он ерзает, якобы случайно задевает ногу Антона, смазывает соус себе на уголок губ, чтобы облизаться, наливает еще вина им обоим, поднявшись и встав так, как он понимает сексуально. Но Антон внешне не пробиваем совершенно — предлагает салфетку, улыбается и докладывает себе еще кусок пиццы, поймав взор Арсения. — Почему не ешь? — Я ем, — бурчит Арсений, действительно пережевывая, и автоматически оглаживает свою шею в жесте неловкости. — Мне, например, очень нравится, как мы с тобой сейчас ужинаем. — Мне больше понравится этот вечер, когда ты наконец трахнешь меня, Шаст, мне в горло кусок не лезет, я... — А кое-что другое влезет? — Антон смеется, подносит изящным движением к губам бокал и отпивает вина, облизывая губы и давая Арсению повод пододвинуться и потянуться за поцелуем, мгновенно получаемым. — Я буду в восторге, если ты сейчас... Если ты сейчас... — Он то ли путается во вдохах и выдохах, то ли действительно ловит ту же волну возбуждения, что и Арсений, — переместишься на постель и позовешь меня хорошенько. Арсений сейчас с удовольствием встанет не только на колени, но и в позу телефона-раскладушки, чтобы Антон перестал тянуть, потому он сразу после обработки полученной информации медленно поднимается из кресла, напущенно кошачьей походкой идет до постели, опирается ближним к Антону коленом на самый край и дергает пояс, распахивая халат, но не давая видеть и сантиметра светлой, в родинках кожи. Решивший перестать играть по выдвинутым Антоном правилам, Арсений запускает руку под халат, обхватывает член ладонью и с протяжным стоном гладит себя, убирая с головки каплю естественной смазки. Ему до звезд перед глазами великолепно стоять боком к Антону и дрочить себе, и он продолжает, дыша через рот и запрокидывая голову, чтобы эти звезды оказывались на белом, чистом фоне потолка. Распаляясь, Арсений ведет свободной рукой по груди, цепляет соски, трет один, кусая губу, и слегка придушивает себя, пустив ладонь выше. Все еще остающийся в кресле Антон хмыкает, делая заметку, и подливает себе вина: от такого Арсения сушит до потери сознания. — Сними. Сверкнув на Антона горящим взглядом, Арсений ведет плечами, дает халату с шорохом сползти по его телу вниз, осесть вокруг ступней, разворачивается и боком садится на постель, одну ногу сгибая в колене для удобства и хорошего обзора. Безусловно, Антону уже его хочется — Арсений отлично видит этот пожирающий взгляд и поражается чужой выдержке, потому что ему самому уже хочется первый раз за вечер кончить. И он хочет позволить себе это, посчитав, что в этом и есть план Антона. Гладит яички, от основания до головки ведет кулаком, сжимает крупную, с выделяющейся смазкой головку и ведет бедрами, заваливаясь назад, на локоть, и выдыхая стон через приоткрытые губы. Арсений уверен, что через еще одно мгновение он кончит, подавшись в руку, но Антон хрипом его останавливает: — Нельзя. И теперь Арсений готов не просто просить, а молить. И он молит: — Антон, пожалуйста, я очень хочу... — Хочешь что? — Хочу кончить, Шаст, пожалуйста, я умоляю тебя... — И ладони от члена не убирает, поглаживает кончиками пальцев, но дальше не заходит из-за страха действительно закончить и получить то, что может Антон дать за непослушание. — Так быстро? — Да, Антон, ты пиздец... Я очень хочу. — Ты кончишь только со мной. — Шаст, бля-ять, — мычит Арсений, сжимая губы в тонкую влажную полоску, и приподнимает бедра, чтобы Антону точно было видно, как он раскрыт после растяжки в душе. — Пожалуйста, разреши. — Получше проси. Ты же хочешь, чтобы я сейчас взял тебя со спины, м? — Очень, — и, уже жмурясь, добавляет тише: — и хочу сверху, Шаст, пиздец хочу. — Это уже лучше. — Антон поднимается, развязывая пояс и сбрасывая халат на деревянное изножье постели. — Проси еще. Распахнувший глаза ровно в момент, когда Антон раздевается, Арсений бегло осматривает его поднявшийся — значит он невероятно умеет удерживать себя и скрывать возбуждение — член, облизывает губы мажущим движением, садится снова на край и с готовностью раскрывает губы. Но надо просить — и он просит: — Антон, пожалуйста, хочу, чтобы ты меня уже наконец трахнул, ты же этого тоже хочешь. — Антон приближается к нему, и он наконец обхватывает его член, направляет ко рту и облизывает головку, причмокивая, но отрывается для просьб. — Антон, хочу оседлать тебя, пожалуйста, я хочу чувствовать тебя в себе, Антон, я сейчас сгорю. — Хорошая киса, — с улыбкой хвалит Антон, слитным движением садится к изголовью, подкладывая под поясницу подушку, и хлопает ладонью по своим бедрам приглающе. — Ты можешь. — И кидает Арсению в ладони вытянутую из-под подушки смазку, мысленно хваля себя за находчивость и несколько таких «сюрпризов». Но Арсений тоже не лыком шит. Он греет смазку на пальцах, нависает бедрами над коленями Антона и вводит в себя сразу два, ахая и чувствуя, что Антон назло перебирает его яички, доводя и зная, что Арсений без позволения сейчас не кончит и будет метаться до последнего. Вопреки желанию, Арсений с растягом трахает себя пальцами, запрокидывая голову, кусая губы, подмахивая бедрами, и Антон вдруг сам не выдерживает, вмиг перестает быть напущенно холодным и пододвигает резко его за бедра ближе к себе. А затем целует, языком давя на сомкнутые зубы и требуя возможности вылизывать в процессе ему рот, потому что обоих от этого ведет больше, чем от прелюдии. Антон сам давит ему на поясницу, сам опускает его на член, придержав у основания и толкнувшись в первое же мгновение, чтобы заполнить целиком и удариться яйцами о растягивающийся еще сильнее анус. Арсений стонет сначала резко и коротко, будто голос у него отнимают, но после первого толчка размазывается напрочь и в поцелуй бессмысленно мычит, чередуя то ли просьбы, то ли вариации имени Антона. Восхитительно чувствующий удовольствие Арсения, он толкается с определенной скоростью, в необходимые моменты замедляется, а, ощущая, как тот сжимается вокруг члена, совсем перестает двигаться. — Давай, ты же хотел, — на ухо хрипло шепчет Антон, цепляя его подбородок и направляя для поцелуя снова: Арсений до тряски в мышцах чувствительный, если его трахают, одновременно вылизывая рот жарким, жадным языком. — Давай, киса, порадуй меня. И, подобно самому покорному человеку на всей планете, Арсений располагается удобнее — упирается пятками в постель, схватившись за плечи Антона, садится, теряя на несколько мгновений ощущение заполненности, и с его помощью насаживается со стоном, потому что удовольствие, кажется, пронизывает его до головы, скользнув по позвоночнику. На пробу он поднимается, оставляя внутри себя только головку, сжимается настолько, насколько может вообще, и начинает набирать темп, поймавший губы Антона своими. А Антон безупречно быстро ловит его член, обхватывает пальцами и возвращается к тому, с чего начали. — Разреши, пожалуйста, Шаст, разреши. — Отлично звучишь. — Антон прихватывает его нижнюю губу своими и, отстранившись, шепчет низким голосом, которым, в целом, можно спокойно доводить до оргазма без прикосновений. — Киса, можно. Только разобрав среди шума в голове его фразу, Арсений выплескивается ему в ладонь, выгибая спину до хруста, и Антон с рыком в шею, к которой он жмется, возобновляет толчки, из-за которых Арсений окончательно лишается разума на эти минуты и стонет уже без каких-либо границ адекватного, то умоляя, то комбинируя просьбы и имя, то срываясь на протяжный звук. По Антону это тоже бьет — Арсений так прекрасно сжимается, кончив, и так искренне выстанывает его имя, что Антон в тон ему дуреет. И первый раз он, занимаясь с ним (и вообще с кем-то из любовников и любовниц) сексом без презерватива, кончает внутрь. Арсению точно срывает голову, он прикусывает ему плечо, хныча и подергивая бедрами, на что Антон отвечает увесистым шлепком по ягодице и низким стоном удовольствия. — Нормально? — все-таки уточняет Антон, когда взгляд Арсения чуть-чуть проясняется. — Да, Антон, все, блять, просто волшебно, как мне хорошо... — Ты такой красивый, когда просишь позволения кончить. — Хочу помолчать, замолчи, — требует Арсений, которому жизненно важно сейчас поприжиматься к Антону в полной тишине, разрываемой лишь привычным быстрым и отрывистым дыханием, и поцеловаться подольше перед перерывом на продолжение ужина. Антон послушно замолкает, целует его в скулу, приподнимает его, выходит, шлепая опадающим членом по ягодице, и Арсений жмется к его груди, чувствующий, как ему на плечи накидывают плед, лежащий до этого на тумбе рядом: значит, Антон запоминает, что ему нравится тепло после секса, несмотря на то, как обоих колотит от жара, и накрывает его теперь. Внимательный, заботливый, желанный до одури, восхитительный в постели. Арсений такого мужчину точно не собирается отпускать — и он решает это прямо-таки в эти минуты, пока Антон обнимает его обеими руками и нежными прикосновениями губ скользит по шее и груди, больше успокаивая.

***

Лбом прижимаясь между острых лопаток Арсения, Антон перехватывает его под животом, телом давит сверху и придавливает к постели, закрывающий глаза и думающий только о том, как прекрасен Арсений в определенные моменты и как хорошо проводить с ним вечера. Наверное, лучше, чем с другими. Не то что бы он уже пробует все, но с Арсением пока лучше всего — он делает все так, как хочется Антону, но при этом совершенно не контролируется, если не желает этого позволять. Это Антону нравится больше всего. После лица, задницы и бедер, конечно. Арсений под ним сейчас дышит загнанно, пальцами расслабленно перебивает простынь у изголовья, ерзает иногда и заводит свободную руку за спину, чтобы огладить бок Антона и вызвать у него улыбку, которую сам не видит, но чувствует кожей. И это кажется правильным, пока он не задумывается о том, что скоро Антон отвезет его на своей роскошной машине к дому, а сам уедет к жене, которая наверняка встретит его поцелуем, спросит про день и будет улыбаться, фотографируясь в зеркале перед сном, чтобы каждая собака — каждый подписчик, если хотите — знала про то, что она вечером делает чайные маски. И Арсений невольно становится такой же собакой, когда, выйдя из душа, выпив кофе, ложится в постель и бегло изучает соцсети. Подобные мысли прокрадываются в постель невероятно незаметно, и Арсений очень хочет найти какую-нибудь кнопочку у себя за ухом, чтобы вовремя отключать разум. Когда Антон сзади жмется, дышит на ухо и притирается горячими бедрами, чтобы улечься после второго за вечер секса удобнее, важно думать только о том, как хорошо с ним и что стоит продолжать эти встречи. В конце концов, Арсений находит странным тот факт, что думает про Софью, пока Антон обнаженной, влажной грудью жмется к его спине, трет удивительно понимающе чувствительные точки на плечах и целует, собирая родинки губами. Но Арсений думает о ней, пока Антон не перекатывается на вторую половину и не встает, стремясь взять себе холодной воды и сходить в душ. — Шаст? — Ау? — отзывается Антон, не оборачиваясь, и с одного его плеча сползает наброшенный из-за распахнутого балкона плед. — Я про командировку не шутил. — Я понял. Звучит Антон так, будто он понимает теперь не только это, и Арсений спешит сесть, натянуть одеяло на грудь и поджать колени к телу, стараясь сохранить тепло Антона хотя бы так. Но на него не глядят — Антон наливает себе в низкий, на толстой ножке бокал виски, не став противостоять своему желанию, и берет из шкафа одежду. Он не торопится, как часто случается, не проверяет телефон с видом побитого щенка, не подгоняет Арсения, не спрашивает ничего, только подмигивает и уходит в душ. Когда Арсений берет мобильник, не желая оставаться наедине с мыслями, ему открывается новый, чистый мир — Эд с восклицательными знаками и большими буквами пишет ему, что они с Егором переспали, что теперь он будет летать по студии электровеником, потому все прошло идеально, по его словам. Арсению после лучшего — а очевидно, что Антон трахается лучше, чем Эд и Егор, пускай Арсений и не знает сравнения — секса грустно до опаски стереть зубы из-за того, как они трутся друг о друга, когда он сжимает челюсти сильнее обычного. К тому же, мозг мгновенно рождает картинку, как Эд и Егор вместе едут к кому-нибудь из них, как утром вместе завтракают, как едут на работу, улыбаясь. А Арсению этого не положено: соглашается сразу на роль любовника и не пытается требовать расширения своих прав, хотя намекает естественно. А Арсению засыпать одному в холодной квартире, зная, что где-то там Антон — позвольте, его Антон — ложится в одну кровать с Софьей, обсуждает с ней что-то с десяток минут, обнимает ее со спины или кладет к себе на грудь головой, а она нежно ластится к нему и закрывает глаза, продолжая рассказывать про свои дурацкие — определенно дурацкие, потому что у дур все дурацкое, как считает Арсений, — занятия. И Арсений свято верит в то, что он-то больше заслуживает этого всего. Но он любовник, а не муж. Да и Антон не спешит показывать ему, что что-то меняется в их взаимоотношениях, разве что, тогда в болезнь к нему приезжает и сейчас оплачивает ему такси, все покупки для двоих. И ничуть не радует это: Антона хочется рядом, на подушке утром и за плечом в зеркале, когда они чистят вместе зубы вечером. А Арсению как хорошему, послушному, желающему встречаться дальше любовнику необходимо улыбаться и кивать на все предложения встретиться на часок-другой завтра или послезавтра. — Арс, ты что такой грустный стал? Ойкнув, Арсений роняет телефон, обращает стеклянно-поплывший взгляд на Антона в халате и жмет плечами, торопливо спуская ноги с постели и надеясь тенью ускользнуть в ванную, где станет определенно легче после горячего душа. Но Антон преграждает ему путь, склоняет голову и ловит за запястье, мягко заглядывая в глаза с немым вопросом. Но Арсений мотает головой, выдавливает из себя, как из пустой упаковки майонеза, жалкую улыбку и выдыхает: — Просто устал. Спать очень хочется. — Хочешь остаться здесь? На секунду Арсению кажется, что это предложение для двоих. Но нет, это Антон только про него. — Нет. — Мотает головой Арсений, больше кутаясь в одеяло от какой-то странной неловкости, будто бы пятнадцать минут назад его не трахали сзади грубыми резкими толчками, чередуя их с жадными, внимательными поцелуями в шею и плечи. — Ты же отвезешь меня? — Конечно. Уже поедем? — Кинув взгляд на возвращенные на запястье электронные часы, Антон слегка хмурится, и между его русых бровей пролегает симпатичная, вдумчивая складка мысли. — Я бы еще выпил с тобой. На балконе. Как тебе идея? — Только сначала тебе надо меня отпустить, — соглашается Арсений, из-за этого приглашения теряющий всю свою напускную и настоящую тоскливость. — В душ. И дать что-нибудь теплое. — Уж толстовку я тебе организую, — перед тем как поцеловать, шепчет Антон прямо в губы и, прижавшись в ласковом касании, почти сразу же отстраняется. — Все, я жду тебя, Арс. Что ты хотел бы выпить? — Мне все равно. Для уверения пожав плечами, Арсений изворачивается, выскальзывает в коридор и смеется, стоит Антону успеть шлепнуть его по бедру, провожая. В ванной, правда, уже не так весело и хорошо — Арсений жмется к еле теплой двери лопатками, которые Антон так тщательно целует каждый раз, когда они занимаются сексом в позе, это позволяющей, и ладонями трет лицо торопливо, до алых пятен на лбу и щеках. Все-таки он безусловно прав, приезжая к Антону, соглашаясь быть с ним и делить постель, потому что это приятно и приносит исключительное удовольствие. После душа, где Арсений со странным удовольствием поливается по-настоящему кипятком, они-таки выпивают — немного, ради разговора ни о чем, сидя на балконе с распахнутыми окнами. Скорее из нежелания ехать домой раньше предполагаемого Антон рассказывает ему про себя так, будто факты тщательно отобраны заранее, и Арсений почти ничего про него не узнает вследствие этого, кроме любимого вкуса пиццы и засмотренного до дыр фильма. Соответственно, он и сам в ответ не торопится делиться жизнью, раз Антон скрывает большую часть себя. И пусть Антон спрашивает, задает намекающие вопросы, Арсений упирается и отшучивается, если не собирается отвечать по-честному. Врать не хочет, и без того достаточно лжи в его жизни. Потом Антон дожидается, пока он соберется, оденется, и они вместе выходят из номера и отеля, точно Антону не положено скрываться, как во всех мелодрамах с первых каналов. По канону, еще бы журналиста, который сфотографирует их при выходе из дверей, но ничего не случается. Уходя, Антон перекидывается фразами с задерживающемся Русланом, для проформы сам знакомит его и Арсения, а затем, приобняв Арсения за плечи, идет к парковке с видом человека, которому безразлична возможность быть пойманным на измене. Хотя это как раз он щепетильно относится и к одежде, и к вещам, и к телефону, что Арсений устает замечать. Первым делом Арсений, садясь, думает про то, как, наверное, удобно заниматься сексом на задних сиденьях, раскладываемых в один большой траходром. Но Антон своими разговорами отвлекает — предлагает музыку, кондиционер, отодвинуть кресло. И Арсений, посчитав своей обязанностью когда-нибудь довести Антона прямо в этой огроменной машине, согласно поддается отвлеканиям, но отрицательно качает головой и щекочет его колено пальцами, поглядывая из-под ресниц. — Будешь отвлекать — домой не доедем оба. — Ты еще скажи, что тебе никто не отсасывал, пока ты за рулем. — Нет. — Антон, заводя машину и опуская окно со своей стороны, закуривает и трогается. — Это небезопасно. — А ты за безопасность, хочешь сказать? — За такую — да. — Ладно, — кивает неудовлетворенно Арсений и убирает руку от чужого колена. — Можно музыку включить тогда? Уже подключивший свой мобильник, Антон без посторонних слов и движений передает ему его, открыв приложение с музыкой, и Арсений комментирует с удрученным вздохом последние сохраненные песни: — Вкус у тебя, конечно, хреновый. — Тебе стоило об этом догадаться, когда я пригласил тебя в отель, язва, — стебется Антон, бросая предупредительный взгляд на Арсения и проверяя реакцию: все тихо. — Включи наугад. Арсений нажимает на кнопку, выбирающую одну песню из всех сохраненных, и убирает телефон на магнитную подставку, чтобы не чувствовать себя преступником с чужим мобильником в руках. Тем более, он очень не хочет сейчас увидеть сообщение от Софьи в верхней части экрана, поэтому даже старается не глядеть в сторону телефона и собирает глазами мелькающие здания и машины в темноте. Ничего интересного, но Арсений не сможет себя заставить смотреть в другую сторону — и Антон, осознавший это достаточно быстро для себя, блокирует экран и хмыкает: — Ну и дрянь же выпала, даже не помню, почему это у меня в плейлисте.

Детка, всё предрешено, Ты забудешь эту ночь, Но запомни лишь одно:  Королевы пьют вино, а шлюхам всё равно.

Теперь, когда беспокоиться стоит только о возможном звонке, Арсений наконец обращается весь к Антону, прикасается к его бедру спокойными гладящими движениями, после приглашающего жеста берет пачку его сигарет, закуривает, изящно качая согнутой в запястье ладонью, и опускает окно со своей стороны. Едет автомобиль быстро — и в лицо Арсению неприятно бьет прохладный воздух, встрепывающий волосы и бросающий дым в его сторону. Он фыркает, морщит нос, и Антон посмеивается. Просто посмеивается, позволяет включиться следующей песне и молча управляет автомобилем с таким видом, будто проводит эксперимент на атомной станции, не меньше. И как-то мешать ему Арсений больше не пытается, хотя подается телом в его сторону и сползает ниже по сиденью, сгибая ноги в коленях еще сильнее. — Мы встретимся завтра? — Завтра? М-м... — Антон хмурится, видимо, вспоминая день недели, и отрицательно качает головой, — завтра я буду очень занят допоздна. Будет конференция, я обязан быть там, иначе компанией некому будет заниматься. Папы, конечно, подкинули мне работки со своим отпуском на год, мда... Я напишу тебе, может быть, в субботу я освобожусь пораньше, и мы куда-нибудь съездим. В конце концов, я постараюсь приехать к тебе, если ты в субботу вернешься раньше домой. — А в воскресенье? — Воскресенье — точно нет. — Понятно. — Что тебе понятно? — Глядит Антон убийственно, в зрачках пляшут черти с накаленными железными лопатами, и положено бы напрячься и съехать с темы, но Арсений гнет до конца: — Что ты хороший муж. — Я знаю, — низким, но больше недовольным, чем возбужденным, конечно же, голосом отвечает Антон и отворачивается к дороге. — Ты знал, на что шел. Я не заставляю тебя приезжать, ты можешь меня и вовсе внести в черный список. — И плохой любовник. — А это я слышу впервые, — Легко подвергаемый переводу темы, цокает Антон, и на его лице расцветает какое-то подобие улыбки. — Что, член кривой или целуюсь хуево? Ты первый, кто жалуется. — Хорошие любовники придумают командировки. — О, значит с членом и поцелуями все в порядке? Приятно, — смеется Антон, на мгновение запрокидывая голову, и Арсений сияет, посматривая на него и крутя кольцо на среднем пальце. — О, кстати, я... Ладно, позже. — Не став испытывать судьбу отвлеканием посреди дороги, Антон от отлично ощущаемого взгляда Арсения на себе играет бровями. — Будет тебе пунктик в колонку моих плюсов. — Хоть не минусов. — Естественно. У меня один минус. Взглядами они встречаются всего на секунду, на последнем слове, и Арсений задыхается от мысли, что живого человека, жену Антон называет минусом. Значком. Символом. И это, кстати, большой плюс в другую табличку — табличку «Есть ли шанс на развод?». И Арсений, в своей голове впервые так ярко все представивший, за секунду решает: шанс есть, он велик. Антону настолько безразлична Софья, судя по его словам, что шанс дождаться, дожать его растет с каждым днем. Когда-то же точно придет время, когда к Арсению он будет тянуться больше и из-за времяпрепровождения, и из-за секса, и из-за какого-то ощущения постоянности. Тогда надо будет успеть сделать основной ход — и... Тлеющая сигарета обжигает пальцы, и Арсений с шипением швыряет ее в открытое окно, тянется потереть обожженную кожу, но Антон перехватывает его запястье, обводит достаточно свободную дорогу умиротворенным взглядом и целует его палец, запуская на мгновение в рот и оставляя на коже влажный след слюны. Уже не болит, и Арсений может свести все в шутку, но не пытается даже и оставляет ладонь у чужих губ. С этим допущением Антон быстро находится — и целует уже всю его ладонь, а затем запястье, прижав к щеке. В относительно адекватное состояние Арсений возвращается, когда автомобиль останавливается у его подъезда и свет Антон немного глушит, создавая атмосферу спокойствия. И Арсений намекает: — Хочешь чаю? Хмыкнув, Антон наклоняется вперед, не отпуская чужой ладони, свободной рукой залезает в бардачок, приподнимает какую-то синюю папку, набитую документами, и шепотом просит: — Глаза закрой. — И достает что-то с шорохом, стоит Арсению послушно зажмуриться до звездочек за веками. — Я подумал, что тебе может понравиться. Я обычно так, м-м, не делаю, но... Я захотел. Что-то тихо открывается с щелчком, Антон отпускает его руку, но похлопывает по ладони, намекая держать ровно. Когда Арсению на запястье надевают что-то прохладное и тонкое, он сразу же открывает глаза и прикусывает губу — аккуратный золотой браслет в виде косы, с зеленым камнем, переливается в тусклом свете на его руке. Антон бесшумно его застегивает, оправляет, с удовольствием разглядывая сочетание кожи и золота, и наконец позволяет Арсению приблизить руку и рассмотреть украшение поближе. С минуту Арсений молчит, как будто выдерживает театральную паузу, а затем подается вбок и целует, гладя за ушами и зарываясь в волосы. И они снова по-блядски плохо лижутся — с мокрыми причмокиваниями, с попытками укусить за губу, с усмешками, с касаниями языков. И Арсения понять можно — от такого Антона невозможно оторваться. Но приходится, потому что Антон сам намекает на это ласковым поглаживанием чужой щеки. — Может, проводишь? — Вторая попытка. — Арс, я не могу сейчас, и... Музыка затихает, экран его мобильника на подставке загорается, освещает их приближенные друг к другу лица, и оба синхронно глядят на всплывший звонок. Записанная «Софой», Антону звонит Софья в самый неподходящий момент, и Арсений отодвигает, неловко трет запястье с браслетом и показательно рассматривает камень, пока Антон забирает мобильник и принимает звонок. — Да? — Алло, муж, ты уже дома? — Э-э, почти да. — Ладно, я думала, ты меня можешь забрать, на такси доеду. — Несмотря на громкую музыку и смех фоном, ее очень хорошо слышно даже Арсению. — Ты там прекращай так много работать. Вообще, Тош, давай отпуск возьмешь? Меня на следующую неделю зовут в Питер на свадьбу, поехали вместе? Антон извинительно глядит на Арсения, который кусает губу от неловкости и злости, и максимально снижает громкость звука телефона, но ее все равно слышно так, словно она сидит рядом, к тому же, надо что-то отвечать. — Антон? — Слушай, не знаю... Софийк, ты же знаешь, папа мне голову оторвет, если я не буду бегать с компанией, как с грудничком. А чья свадьба? — Моей одноклассницы, она, короче, за практиканта из моей школы замуж выходит, прикинь? Они в школе познакомились, мы тогда выпускным классом были, они там то ли встречались, то ли нет, и она в Питер уехала. И вот они встретились там, он приезжал к родственникам, и решили пожениться, представляешь? Я так удивилась, когда услышала! Мне Таня рассказала, попросила приглашения передать. Так что? — Соф, я ее не знаю, нужен ей какой-то мужик левый на свадьбе? Ты можешь поехать сама, и... — Ну вообще-то ты не левый мужик, а мой муж, и она знает об этом. — Давай дома поговорим? Я не очень хочу обсуждать это за рулем, мало ли что... — Я еще задержусь тогда, раз ты не сможешь забрать меня. Мы тут с девочками выпьем еще, такое вино вкусное здесь нашли, обязательно нам домой бутылочку куплю. — Конечно, отдыхай, — выдыхает Антон и мгновенно сбрасывает, не смотря на Арсения. — Прости. — Забей. — Арсений приоткрывает дверь, ставит одну ногу на асфальт и подмигивает через плечо, — пиши, когда будешь свободен. Слушай... — Он кидает взгляд в сторону подъезда и понижает голос. — А ты не можешь до квартиры меня проводить? Там просто... Еще не совсем собравшийся после разговора с Софьей, которая даже своим звонком при Арсении выбивает из колеи, Антон смутным взглядом смотрит на железную серую дверь, кивает мгновенно Арсению и выходит: у домофона стоит какой-то мужчина в черном капюшоне, мало ли Арсений боится зайти с ним один на один в пустой ночной подъезд? Норкой Арсений выскальзывает следом, натягивает капюшон чужой толстовки получше на голову и вместе с Антоном входит в подъезд, открыв дверь магнитным ключом. Тот мужчина в капюшоне следом не заходит, но Антон галантно провожает Арсения до его двери, поднявшись на лифте, и тянется поцеловать в щеку в знак прощания, но Арсений поворачивает голову и целует в губы, цепляясь пальцами руки с браслетом за его плечо и сжимая до сильных складок ткань черной рубашки. Внутренне согласный с порывом, Антон припирает его к двери и напирает сам, целуя, сжимая его задницу в обеих ладонях и вызывая даже какой-то слабый, едва слышный стон. Арсений отвечает открыто, жарко, распахивает губы, трется о чужое бедро пахом и закрывает глаза с показушным мычанием, но Антон не покупается на этот призыв задержаться еще больше, еле-еле отлепляет себя от Арсения и шумно дышит ему на ухо, качая головой: — Мне нужно ехать, Арс. Но знай, что у меня был бы уже каменный стояк, если бы мы не трахались с тобой час назад. У меня крышу срывает от тебя, Арс, но я не могу. Но очень хочу, Арс, я бы сейчас так хотел взять тебя хоть здесь... — Пять минут, Шаст, пять минут. — Арсений торопливо сует ключ в замок, открывает дверь и за воротник рубашки затягивает Антона внутрь, чтобы прижать к внутренней стороне двери и поцеловать снова, дергая ремень. — Пять минут, и езжай хоть к черту. Я хочу тебя пиздец. — Сука. — Антон поддается, припечатывает его к соседней стене и лезет руками под свою же толстовку на нем.

***

Ураганом ворвавшийся в квартиру, включивший свет хлопком по выключателю, буквально вылетевший из ботинок и брюк, Антон торопливо проходится по всей квартире, кидает кожаную сумку в кабинет, на кухне хватает с тарелки оставленный Софьей блин, жует, прикусывая щеку, врывается в ванную комнату, раздевается за десяток секунд, швыряет одежду в машинку и включает воду в ванне-душевой, лбом опираясь на стеклянную стенку, не дающей воде литься на пол. Стоит ему потянуться за телефоном, чтобы включить звук на случай звонка, в домофон звонят, и он, не пытающийся даже замотаться в полотенце (один в своей квартире может ходить голым, и ему никто не запретит), быстро открывает подъездную дверь и вихрем возвращается в ванную, щелкая замком и вставая под настроенные струи воды. Ему бьет в лицо, заливается в нос, но он стоит, промокая, и восстанавливает дыхание. Слышно, как Софья заходит, стуча каблуками туфель, как снимает пиджак, вешая в шкаф, как идет бесшумно до кухни, ставит греться чайник. А затем она стучится — и Антон нервно закрывает дверцу в ванну полностью, потому что на плече у него красуется укус. Такой себе привет от Арсения. — Антон, все нормально? — Да, можешь зайти. — А присоединиться? — смеется она под дверью, и сердце Антона стекает в водосток. — Я устал. — А что там было про супружеские обязанности? — пьяно хихикает Софья, но в ванную не заходит сразу, куда-то уходит и, вернувшись, кладет что-то на стиральную машинку. — Ты забыл свой царский халат. — Спасибо. — Не буду мешать. — Голос ее становится вкрадчивее, и она не торопится закрыть дверь. — Но, если надумаешь, зови. Стоит ей выйти, Антон прижимает ладони к лицу, трет намокшие кудри, упавшие на лоб, судорожно, на нервном возбуждении моется, а потом еще минуты три молча облокачивается на теплую стену, получая струи в лицо и мысленно собираясь с силами. Ему с каждым разом все труднее возвращаться к Софье, она ничего не подозревает (или не показывает этого?), и от этого Антону все паршивее и паршивее. К тому же, разброс по времени становится меньше — раньше он всегда старался побыть еще какое-то время вне дома после секса с кем-то, но сегодня полчаса назад он трахал Арсения у него в коридоре, держа под коленями и вылизывая шею, мчался домой, как будто его автомобиль ездит со скоростью звука, и бегал всполошенный по квартире, чтобы создать ощущение, что он находится тут дольше, чем три минуты. Видимо, под чьим-то влиятельным крылом он ходит, раз она приезжает позже, а не раньше или в то же самое время. Просто маленькая задержка на дороге или у Арсения могла стоить Антону не то что спокойного вечера, но и отношения Софьи и, быть может, развода. И это все Арсений выбивает его из привычного ритма — с ума сводит, сука, буквально словами, и Антон уже не контролирует себя, дарит ему браслет, вопреки опасению попасться из-за задержки по времени, трахает его у него в квартире вместо короткого прощания. Такими темпами и до развода недалеко. Когда он выходит из ванной, Софья, кажется, продолжает вечер — звенит бокал. И у него есть минут пять, чтобы сымитировать бешеную усталость. Получается у него великолепно — когда она заходит в спальню, чтобы предложить выпить того самого безупречного вина и снова намекнуть на секс, он уже старательно делает вид, что спит без задних ног.