Из дома в отель

Самое лучшее в работе — выходные. Даже если эта работа по душе. Каждый человек ждет выходные, чтобы провести их без мыслей (желательно) о задачах и дедлайнах. Кто-то в свой единственный выходной с превеликим удовольствием едет по торговым центрам, в область на рыбалку, в кинотеатры на какую-то бредятину, чтобы после вкусно поесть в ресторанах фудкорта и, вернувшись домой, рано завалиться спать. Другие кутят с вечера и до утра, а потом отсыпаются с видом покойника, потому что живой человек не способен спать четырнадцать часов, не шевелясь. А третьи просто остаются дома с осознанием, что у них-то как раз лучший выходной (так думают все три типа людей, но у последнего больше аргументов, честно говоря), включают себе фильм или шоу, занимаются любимым делом или без криков совести спят весь день, чтобы вечером легко перекусить и вновь лечь спать. И Арсений относится как раз к третьему типу. Суеты, контактов с людьми и относительного веселья ему хватает в будние дни: он работает в студии съемок интервью и небольших развлекательных шоу. Одновременно он и жнец, и швец, и на дуде игрец — пишет сценарии, снимается при необходимости, может заполнять соцсети самым разным контентом и отвечать на комментарии в свободные минуты. В общем, комментариями и «лицом» социальных сетей должен быть Эд, но у Эда важная миссия теперь — он ухаживает за Егором, работающим в соседней студии ведущим, после того, как он пролил этому начищенному, выглаженному Егору на рубашку свой кофе, торопясь в свою студию. И как-то так закрутилось, что у Арсения теперь работы больше, чем жизни, хотя ему определенно нравится контактировать со зрителями, подогревать их интерес или получать комментарии о том, какой грамотный и умный человек стал заниматься социальными сетями их проектов. В свой единственный выходной Арсений, пролежавший час в ванной, намазавшийся до ушей кремами и масками, съевший привезенные курьером суши и теперь лежащий на широкой кровати в покрывалах, не намерен даже сдвигаться со своего места. Когда у него выходной, в студии все заняты — Эд ответственно трудится за двоих, если надо вместо Арсения дать кому-то по ушам за потерянный сценарий или записать короткую рекламу в выпуск. И даже если Арсений узнает, что к планете приближается метеорит, он не двинется, останется ждать столкновения его с землей и, если выживет, будет думать над последствиями. Непосильный труд — куда-то ехать в выходной день. У Арсения странная логика — если в выходной он куда-то идет, то это совершенно точно не выходной, потому что в выходные положено откисать в пене, вкусно кушать и смотреть по телевизору расследования громких дел про серийных убийц. И сейчас он, конечно же, не собирается и пальцем шевелить; только телефон, лежащий на краю постели, опять загорается экраном и требует внимания. Прервавший видео о Битцевском маньяке, Арсений дотягивается до мобильника, снимает блокировку — иногда ему кажется, что он набирает пароль, не думая, а затем пару минут тщательно вспоминает цифры, чтобы в случае чего суметь добраться до тонны своих фотографий и рабочих файлов, видео и фотографий — и вздыхает так горько, что можно заплакать. Судя по сообщениям Эда, написанным большими буквами, Арсению надо сразу позвонить, а не пытаться разобраться в словах, набранных с ошибками от торопливости, и он понимающе нажимает на значок телефонной трубки. Вчитываться в написанное нет никакого смысла: скорее всего, Эд объяснит то, что хочет, словами понятнее. — Але, Арс, я извиняюсь, шо в выходной, но у нас тут вообще разъеб, — судя по звукам, выходя из комнаты, говорит Эд и шуршит каким-то фантиком. — Ане в «задницу» заехали, она ждет оформления там стоит, а нам надо срочно снимать по твоей задумке интервью. Этот гусь, сука, уже через пять часов куда-то вылетает на месяц, а ты сам хотел, чтобы с него начались выпуски. Он мне все мозги сожрал, твой этот актер-хуер. — И что мне надо сделать? — А ты как думаешь! — Эд психует и окончание тонет в порыве ветра. — Приезжай, разбирайся, снимай... Аня вообще не может приехать, Арс, запара такая, шо хоть стой, хоть падай. Ты же сам хочешь снять с этим огурцом, приезжай, я тебя умоляю. Не буду же я это вести! — Там что, больше нет желающих? — Не будем же мы снимать каждый раз с новым ведущим! — И что, мой выходной накрылся медным тазом? — вздыхает Арсений, поднимаясь и сразу же уходя к шкафу, чтобы с видом страдальца начать одеваться. — Единственный выходной, заметь! — Я куплю нам выпить, поедем к тебе вечером, только сейчас мухой сюда метнись. На такси желательно. — Ты у меня не только выходной отобрал, но и разорить собрался? — Арс, я тя умоляю, я еле-еле от этого твоего Сидорова отвязался, чтобы тебе позвонить! — Эд закуривает, раз щелкает зажигалка, и продолжает говорить уже не хрипловато-низким, а писклявым голосом, передразнивая Сидорова. — Я не собираюсь ждать, пока они разберутся с проблемами, у меня самолет, я везу свою очередную телочку... — Девушку. — Ага, девушку, — машинально поддакивает Эд, — к океану, чтобы греть там жопу и трахаться! А потом в какой-то фильм эпизодической ролью в Европе! А то бабла мало, надо ж на какие-то шиши возить всех этих дурочек на неделю к океану-то! — Эд, не душни, а, — просит Арсений, уже положивший телефон на тумбу, скинувший прямо на пол халат и натягивающий узкие, с дырками на коленях джинсы прямо на ноги, намазанные еще недавно кремами. — Я приеду, если ты замолчишь. — Я молчу, — мгновенно реагирует Эд и, видимо, курит молча, с трагичным и усталым лицом. — Скажи, что сейчас приедет гений всего мира и сделает конфетку. — Я надеюсь, ты сделаешь конфетку из него: замотаешь фантиком, чтобы он замолчал нахер. — Хорошо, я сейчас приеду, все, жди, — и он сбрасывает.

***

Чертыхнувшись при выходе из такси, Арсений почти падает на асфальт около машины — благо, что реагирует быстро и колени в дырках не заливаются алым. Телефон из ладони с радостным треском падает, и он не с первого раза его поднимает. И единственное хорошее в происходящем — стекло-таки не разбивается, потому что Арсений не готов отдавать безумные деньги за новое или дома, как в лаборатории, полчаса тереть экран, чтобы все равно с пузырями наклеить новое самостоятельно. Их студия располагается в высотке, светящейся под осенним солнцем и отражающей все вокруг в окнах. На входе Арсению машет девушка с ресепшена, он улыбается, лишь поднимая руку и глядя на ее лицо в спокойном макияже, а затем вмазывается со всей силой кому-то в грудь. Кому-то, кто вкусно пахнет дорогими духами, носит черную рубашку и золотую цепь, проглядывающую из-за трех расстегнутых пуговиц. — Да блять, можно смотреть, куда идете? — выругивается Арсений, подаваясь назад, и хочет резко развернуться к лифтам с другой части здания, разозленный тем, что не получается сразу сделать все быстро и уехать домой спать. — Извините, пожалуйста. Арсений, сделав шаг назад, наконец видит чужое лицо и не узнает, хотя в мгновение столкновения он уверен, что это кто-то из коллег или тех, кто снимают другие помещения в этом сияющем, модном здании. Перед ним стоит мужчина: лет тридцати трех, с русыми кудрявыми волосами, с глубокими зелеными глазами, имеющими какие-то карие крапинки, с приятными чертами лица, с родинкой на самом конце аккуратного носа. Не задерживаясь особенно, но все же засматриваясь, Арсений смутно вспоминает этого парня, уходит в сторону, но все-таки оборачивается, идя к лифтам. В ту же минуту оглядывается и этот мужчина, а Арсений, поймавший его спокойный взгляд, мгновенно ныряет в открывшийся лифт и упирается взглядом в стену. Неприятно, если это какой-то гость, приезжавший в свободное время в соседнюю студию, потому что обыкновенно после этого гости попадают в их студию — и Арсений сгорит со стыда быстрее, чем в адском котле, если ему придется общаться с этим мужчиной после этой комичной сцены, где он его еще и обругал. На их четырнадцатом этаже Арсений выходит, находящийся в своих мыслях о Сидорове, который сейчас вынесет ему мозги самолетом, об Эде, с которым он будет выпивать вечером, и о том, как безжалостно добивают его единственный выходной. Но и подумать ему не дают — Эд уже мчится к нему по коридору, размахивая сценарием в одной руке и удивительно легко удерживая от проливания кофе в стаканчике без крышки. — Это тебе. — Он сразу же сует ему сценарий, хотя Арсений и знает его, потому что писал сам, — и это тебе. — Хочет подать ему и кофе, сделанный специально для того, чтобы Арсений хоть немного смилостивился, но другая рука у Арсения занята, и Эду приходится забрать из нее мобильник, немного покрытый дорожной пылью после падения, и передать уже после стаканчик. — Бегом давай, тебя сейчас по-быстренькому там подкрасят, сделают красавца из тебя, и помчишь к этому фраеру, а то он мне мозги выел чайной ложечкой! — Я и без макияжа красавец. — Да, да. — Желающий ускорить Арсения, Эд подхватывает его под локоть и тянет почти что бегом по коридору, несмотря на кофе в ладони, — ты вообще самый красивый, самый понимающий, да, только давай бегом! Вздохнув, Арсений расслабляется — и смеется. Раз уж выходного нет, то нужно попробовать провести день как весело-рабочий, тогда будет не так сильно грустно. Хотя этот Сидоров, которого он так хочет снять в первом выпуске, не может не сделать день лучше своим появлением, пусть Эд и душнит по поводу него. И актер, и велосипедист, и на одну половину комик, и на другую половину либеральный активист. В общем, скучно быть не должно, Арсений же не абы кого в шоу приглашает.

***

Увеличивая громкость музыки на колонке, Арсений отвлекается на пришедшие за время их с Эдом пьянки уведомления, смахивает пару новостных сообщений (спасибо миру, в котором наконец царят права человека и свободы, а не деды), пробегается шальным взглядом с прищуром по рабочим чатам, особенно не вчитываясь, переключает песню и возвращается в приятную реальность, где они с Эдом пьют уже третью бутылку его любимого красного вина, общаются об общих знакомых, делающих что-то стыдное или смешное, — не им судить, но они обсудят — и закусывают все это оставшимися суши и шоколадными конфетами с фундуком. Эд — хороший друг. Невероятно хороший, как бы иногда ни душнил и ни выносил мозг по рабочим вопросам. Они знакомы уже лет пять, общаются близко года четыре, несмотря на всю их противоположность. И прошли вместе они многое — расставания Эда с девушками, а Арсения — с парнями, уход Арсения из университета, когда его журналистско-развлекательная деятельность стала занимать больше времени и приносить больше денег, работу Эда над первыми треками, переезды в связи с появлением хорошего, достойного заработка, окончательную ссору Эда с родителями, знакомство с Егором после смены студии из-за того, что прошлая уже была для них мала. И они, если говорить откровенно, практически не ругаются — спорят, конечно, и делают это с постоянностью, но дальше не заходят, потому что друг друга держатся. Наверное, Арсений только его и может назвать своим лучшим другом за всю жизнь — да, знакомых и друзей много, даже слишком, но никого из них он не может ни в моменте, ни с высоты лет назвать лучшим другом. Это Эду он может с утра скинуть в телеграме видео, как он танцует в трусах под Сердючку вместо сборов на работу, это Эд выслушивает его недовольные рассказы про идиотов-бывших (а они, в случае Арсения, действительно идиоты, он не просто так их называет подобным образом), это Эд обыкновенно приходит к нему со словами о том, какого красивого парня он встретил и может быть он действительно бисексуален, это Эд держит его, упившегося до беспамятства, за плечи над унитазом, а потом наоборот, если все уж совсем плохо. И работают они вместе, несмотря на то, что в последнее время Эд часто бегает в соседнюю студию к Егору, работающему там ведущим. Пусть бегает, если его это радует. — Слушай, Арсюх, — Эд, обыкновенно долго держащийся в почти трезвом состоянии, несмотря на выпитый алкоголь, и отлично знающий, что Арсения-то развозит быстрее и проще, заговаривает серьезно только сейчас, — ты мне как друг, как брат нужен. — Давай говори уже сразу. — Ты занят завтра? — Ну... Съемок нет, только пару рекламных, потом буду хуи пинать. — Арсений качает бокал в ладони, спокойно наблюдая за тем, как вино накатывает на стенки и окрашивает их на несколько мгновений в светло-алый. — А что ты хотел? — Тема такая, короче. — Он потирает ладони, довольный, одним взглядом своих голубых глаз уверяющий Арсения в том, что отказать нельзя, сверкающий душой, и выпаливает: — Замени там Егора под вечер, а? Там даже лицо твое не нужно! Просто блиц какой-то селебы очередной, быстренько все сделаешь — и домой. А? — А он что? — Кто? — Хуй в пальто, — фыркает Арсений, подаваясь вперед и врезаясь лбом Эду в грудь, будто бы он хочет пробить ребра и влезть за них. — Возлюбленный твой, кто еще? Че-то случилось? — Да ну, нет, ты шо? — Эд мотает головой, в ту же секунду жалея, что не сказал какой-нибудь чуши про бабушку, которую надо спускать по лестнице, так как гроб не вмещается в лифт. — Я его позвал там покататься, похавать, фильм посмотреть, а у него только завтра вечер свободен, кроме этого блица. Ему даже приезжать не надо будет, я сразу к нему, туда-сюда, сам понимаешь... — Окей, я принесу свою душу в жертву вашего секса, — ржет Арсений, раскрепостившийся под влиянием вина невероятно и радующийся тому, как близки они с Эдом. — Трахайтесь, кончайте, а я буду потихоньку гореть в адском пекле. — Люблю тебя так, шо пиздец, Арсений, ты знал? — Меня трудно не любить. Согласный с его словами, Эд поднимается, чтобы налить им в бокалы еще вина, и в благодарность шуточно целует Арсения в макушку. Благословляет на завтрашнюю долгую работу, зная, что Арсений ничуть не обижен на него за эту просьбу. Она действительно не так уж и страшна, если знать то, что предстоит просто задать вопросы очередной звезде чего-то там. Арсению даже разбираться не обязательно, нужно просто улыбаться, спрашивать и располагать человека к себе для максимальной честности ответов. Все. Ничего катастрофического, особенно для человека, занимающегося интервью долгое время. Арсению это как два пальца обоссать.

***

Крутящийся перед зеркалом в полный рост, Арсений с удовольствием, с любовью рассматривает себя — черные брюки-клеш с красным ремнем, короткая тонкая футболка, пиджак с цепью на кармане, волосы уложены назад. Как бы то ни было, он хочет быть привлекательным. Хотя бы для себя самого, а потом уже для знакомых, людей вокруг и приходящих гостей. Его не смущает и то, что сегодня ему работать только с неким Шастуном, про которого он ленится даже почитать желтые статейки, где обычно ворошат грязное белье прямо в стиральной машинке. Вопросы Егор ему оставляет — можно считать, дело в шляпе. Еще и Эд на радостях, когда они напиваются еще больше, вчера обещает ему массажер для головы за такую доброту. А массажер — это не сто рублей, Арсений себе такое добро позволить не способен. Работает он весь день легко, обедает с Аней в кафе «Эдем» неподалеку. Арсению под запеченную с айвой курицу очень заходит вся вчерашняя история с аварией, и Аня несколько раз повторяет особенно впечатляющие ее моменты, активно жестикулирует, пусть и отпускает за вечер и ночь ситуацию. Она даже спрашивает его, не едет ли он случайно домой на такси, чтобы им вызвать одно на двоих, но Арсений весело мотает головой: — Не. — Он накалывает айву на вилку и отправляет в рот, не переставая улыбаться, — мне надо еще сегодня за Егора отработать, Эд меня попросил победить этого Голиафа в виде чужой работы.

***

Отвлекается от приятно разгружающих голову коротких видео Арсений лишь тогда, когда визажистка Катя заходит к нему в комнату отдыха и напоминает о том, что гость готов к съемкам уже минут пять. Этого хватает для полного включения в работу — и Арсений, оправившись перед зеркалом, вылетает в комнату для съемок, уже обжившийся за час в чужих коридорах и познакомившийся с операторами, световиками и звуковиками до хорошего уровня. Только его, впрочем, как часто случается с ним, ждет неприятный сюрприз. Можно даже сказать, что пренеприятный сюрприз. Микрофон цепляют на черную рубашку тому самому мужчине, в которого он вчера влетел на первом этаже и которого обругал за собственное несмотрение вперед. Это не должно плохо сказаться на работе, и Арсений натягивает доброжелательную, извиняющуюся улыбку на лицо, садится за основной камерой и, глядя снизу вверх на довольного, самоуверенного, как заявляет утром Егор, Антона. Ему еще больше кучерявят волосы, лицо покрывают тонким слоем тонального крема, через него все равно проглядывается родинка на кончике носа, и Арсению неловко находиться в одном помещении с этим человеком. Но эта неловкость исчезает в то же мгновение, когда Антон с легкостью заговаривает: — Надо начать заново. — Он обворожительно улыбается, сияя зубами. — Вообще я ждал Егора, мы с ним шапочно знакомы, но раз он занят... — Да, он чрезвычайно занят. — Хорошо все-таки тебе. — Как резко Антон давит этим местоимением! — не надо показываться в кадре. — Меня Арсений зовут. — Хорошо, Арсюш. — Он издевается над ним, потому что губы растянуты ухмылкой провокатора. — У меня не так много времени. Начнем? Опять эти чересчур самоуверенные, вечно торопящиеся мужчины, думает Арсений, но кивает и спокойно начинает с вопросов про детство, лизание качелей на морозе, желтом снеге (и кто это писал вообще? Если Егор, то Арсению придется оставить Эда без любовника за этот позор), первом сексе и подобных вещах, которые вызывают приятный испанский стыд. Потом он спрашивает его про бизнес и представляет с трудом его размах. Антон берет перерыв на пару минут, отходя позвонить в компанию, и Арсений молча пилит место, где он сидел, глазами. Арсению он кажется симпатичным. Нет, не так. Арсений любит мужчин, которые не зря козыряют собой и могут что-то большее, чем выебистое «я крутой, потому что у меня есть член». И Антон, судя по тому, какие вопросы Егор просит задать про бизнес, далеко не про выебоны на пустом месте. А когда после перерыва Антон с усмешкой отвечает, что у него был секс втроем, Арсений вообще краснеет до неприличного. Именно так, будто секс втроем у него прямо сейчас, а Антон просто мимо проходил и увидел. Арсений, легко решившийся пару лет назад на секс втроем, теперь задыхается стеснением и тупит глаза, зависая. И ему подают стакан воды, подумав, что он просто нервничает от того, кто перед ним или за кого он работает сегодня. А Антон, к которому в этот перерыв внимания нет, гладит носком кожаной туфли его костяшку. Арсению только хуже — и он заканчивает этот идиотский блиц наскоро, спросив что-то про любимого футболиста и нелюбимого актера, и вылетает из комнаты с видом помидора из «Чиполлино». В ближайшем же туалете он сует лицо под воду, смывая и тональный крем, и гигиеническую помаду с губ, судорожно пялится на себя в зеркало, будто там может действительно оказаться помидор из «Чиполлино», а затем хочет побыстрее ретироваться и прыгнуть в такси (ему будет не жалко даже тысячи). Но дверь в противоположной стене открывается с вкрадчивым скрипом, и Арсений оборачивается к ней. Антон глядит на него с прищуром, но молча проходит к соседней раковине, моет руки, не снимая десятка колец, и оправляет волосы приятным движением заботящегося о своем внешнем виде мужчины. — Что, втроем сексом не занимался? — Что? — выдыхает Арсений и опять лезет под воду, словно может втиснуться в кран и уплыть по трубам, как мертвая рыбка, смытая в детстве его матерью в унитаз. — Такое лицо у тебя было, будто ты впервые слышишь о подобном. — Да с чего бы вдруг? — Арсению жизненно необходимо возразить, чтобы восстановить баланс, но он только закапывается: — Конечно, я занимался сексом втроем. — Интересно, что ты делишься этим с незнакомым человеком в уборной. Скулы Арсения вспыхивают, и он бросает затею уплыть по трубам, расправляется, трет пятно на краю пиджака, моет руки тремя подходами, под любопытным взглядом зеленых глаз сует их под автоматическую сушку и считает плитку на стенке. Это успокаивает, по крайней мере, отвлекает Арсения от того, что внезапно, вдруг, совершенно неожиданно член в трусах начинает крепнуть от слов, от действий Антона. Нет, Арсений, конечно, может возбуждаться под действием фантазий, но обычно в них присутствуют либо незнакомые совсем люди, либо те, с кем у него был секс на одну ночь. Явно не мужчины, с которыми он едва знаком, да и то по работе! — Егору передай, что он лучше держит лицо. — Да в чем я-то виноват! — психует Арсений, разворачиваясь и запахивая пиджак на груди во избежание чего бы то ни было. — Если бы твое лицо было в кадре, все зрители бы посчитали, что секс втроем был у нас один на двоих. — Бред, — Арсений отрезает с уверенным видом, но руки начинает мыть вновь, не понимая, куда положено себя девать в таких ситуациях. — На лице у тебя написано что-то подобное было. Впрочем, и сейчас ты тоже не забываешь. — Что? Антон молчит показательно, и Арсений поворачивает к нему голову, уставляясь прямо в зеленющие глаза. А затем Антон с ухмылкой, поведя плечами, кивает на его брюки, в сторону ремня, и Арсению хочется исчезнуть, раствориться, уплыть по трубе или превратиться в призрака студии, чтобы пугать всех задерживающихся по вечерам. Теперь этот малознакомый Егор (а с ним и Эд, конечно же) будет знать, что у Арсения стоит на какого-то малознакомого, богатого мужчину, который всего-то по ноге его ботинком провел один раз для провокации. — И что с того? — Как загнанная в угол крыса, Арсений бросается в убийственную атаку. — Ничего. — А Антону не нужно контратаковать, он просто хватает его за мокрое запястье, тянет на себя и целует сразу жадно и торопливо. А Арсений вдруг не сопротивляется, хотя еще минуту назад он готов был вмазать ему, попортив такие привлекательные кудри. Он даже подается вперед, бедрами сталкивается с чужими, отвечает на поцелуй, но сразу уступает активную позицию и наслаждается тем, как уверенно и жарко Антон вылизывает его рот. Они, честно говоря, не целуются, а лижутся, сосутся, не меньше. У Арсения даже на подбородке остается след от слюны, когда он отстраняется и выдыхает шокированно. Арсению бы сейчас высказаться, возможно, мысль какую-то начать, но Антон снова целует его, напирая, и оттесняет его к раковинам, чтобы припереть и дернуть его ремень до треска от торопливости. И — что самое непонятное — Арсений не пытается даже показаться человеком, такое не любящим. Антон его привлекает, и он будет рад, если они здесь по-быстрому перепихнутся, обменяются номерами и еще пару раз встретятся у кого-то из них дома на секс, суши и вино. Приятный вечер с приятным мужчиной, почему нет? — Где здесь можно запереться? — Аэ... — тупит Арсений, не знающий ни одного укромного места здесь, и на мгновение тонет в коротком поцелуе, которым Антон приводит его в себя. — Пойдем. — И за руку увлекает его в сторону комнаты отдыха. Вечер, все адекватные едут домой или уже готовят ужин, поэтому им не помешают. Тем более, Арсению не стыдно запираться здесь: его никто особенно не знает. Как только Арсений закрывает дверь, благодаря себя за проницательность (он, конечно, думал подремать в тишине, без чужих, забирая ключ, но такой вариант тоже ничего), Антон впечатывает его спиной в эту же дверь так, что она жалобно хрустит, к счастью, не ломаясь и не трескаясь. Они еще с пять минут целуются, и Арсений закидывает ногу ему на бедро в порыве приблизиться и потереться об его ощутимый сквозь брюки член. У него впервые проходит так мало времени с момента знакомства до момента близости, и Арсению срывает голову до плохого ужасно. Он и не помнит, как они перемещаются на диван, как Антон расстегивает свои брюки и спускает их вниз, как он сам соскальзывает на пол и лицом оказывается напротив крепкого, немного наклоненного влево члена. Возвращается в сознание, способное на размышления, он только в тот момент, когда Антон отодвигает его свободным движением за плечо и натягивает презерватив. Да, это умно, думает Арсений и сразу же после прижимается губами к головке, нежной кожей ощущая жар. Собственный член уже давит ему на молнию, и он расстегивает свои брюки, запускает руку в трусы, ерзает по полу и поднимает глаза на Антона, с похотью глядящего на него сверху вниз. И, держа взгляд, Арсений берет в рот — обхватывает головку, скользит ниже и стонет, потому что Антон берется за его волосы, треплет их и направляет, потому что гладит собственный член в слишком удачный момент, потому что от Антона прет энергетикой самоуверенного к месту, устроившегося по жизни мужчины, потому что Арсения безбожно мажет от того, что он сосет едва знакомому мужчине в комнате отдыха чужой студии. — Арсений, ты очень хорош, — хрипло отзывается Антон, и Арсений в ответ стонет, добавляя удовольствия. — Да, вот так, именно так... Тебе же нравится, м? Арсений мычит, не отстраняясь, но Антон отвлекает его, заставляет приподнять подбородок и посмотреть в глаза. — Тебе нравится ощущать себя так? Арсений кивает, хотя, откровенно говоря, не понимает, как так он должен себя ощущать, отсасывая едва знакомому мужчине. Ему немного весело от того, что у него намыты до блеска руки и можно со спокойной совестью и чистой ладонью дрочить себе. И он, не стесняющийся уже ничего из-за ударившего в голову возбуждения, размеренно гладит себя привычными движениями, скользит по чужому члену щеками и ртом и с вдруг открывшимся стремлением поддается каждому направлению чужой руки в кольцах. Тем более, Арсений ничего не понимает в тот момент, когда он кончает первым в свою ладонь и поджимает пальцы на ногах, из-за чего обувь больно давит на них. Но он — как такое возможно подумать! — не останавливается, только ускоряется, и Антон с удовлетворенным хриплым стоном кончает едва ли не клишированно следом, запрокидывая голову, сползая ниже по дивану и отпуская чужие разметенные волосы. Арсения нет в реальности, пока Антон снимает и выбрасывает презерватив, пока Антон вытирает шею влажными салфетками, пока Антон кидает в его сторону пачку этих же салфеток, пока пьет воду из кулера, пока гладит его по вспотевшим у корней волосам и стирает с уголка губ слюну большим пальцем. — Тебе идет. — Член во рту? — сиплым голосом уточняет Арсений, пока вытирает ладони и лицо, несмотря на то, что губы сразу начинает щипать. — Или что? — Ну, — Антон качает ладонью, словно говоря, что он прав на пятьдесят процентов из ста, — почти. В раздрае ты тоже ничего. — Спасибо, — автоматически благодарит Арсений и, поднявшись с трудом на ватных ногах, опускается рядом с Антоном на диван. — Не знаю, какой тебе комплимент сделать. — Да и не надо, я и без тебя знаю, что я икона, — вполне себе серьезно отвечает Антон, а затем под вопросительным взглядом посмеивается: — Да, у меня хорошая самооценка. Пожав плечами, Арсений откидывается на спинку дивана и застегивает наконец брюки, разморенный, утопающий в понятном желании немного подремать прямо здесь, но Антон то ли нарочно, то ли от непонимания не дает этого сделать и подает ему свою, чисто белую, с черными буквами визитку, вытянутую из внутреннего кармана пиджака: — Если хочешь, встретимся еще. — Окей, — Он без единой эмоции забирает визитку, а после неожиданно быстро загорается идеей: — Вечером занят? — Нет. — Довольный таким пониманием и такой быстро налаженной связью, ухмыляется Антон. — А ты? — И это звучит так вкрадчиво, что Арсений бы отменил встречу с президентом ради этого. — И я — нет. — Напиши мне, я скину тебе адрес отеля, — подытоживает Антон, с виду довольный не только тем, что Арсений отсасывает ему здесь после получаса знакомства, но и тем, что у них будет продолжение. — Пожелания? — В смысле? — Вино, ужин? — В отеле? — Конечно. — И в этом слове слишком много намека, который Арсений не читает от того, как ему срывает крышу самим фактом того, что он вытворяет. — Красное я пью, — игриво отвечает Арсений, ведя по чужому колену указательным пальцем. — А ужин выбери сам. Я всеядный. — Тогда жду сообщения, — Антон отвечает уверенно, с простотой, и Арсению даже неловко от того, что он стеснен этим разговором немного. — Пожелания в сексе? Арсений жмет плечами, и Антон целует его уже без напора, оглаживая большим пальцем его еще немного влажную от слюны и салфеток щеку. Совершенно невероятный, не с Земли человек, очевидно. А потом, что тоже Арсением трактуется как неземное, он уходит, оправившись перед зеркалом и перестав выглядеть как чересчур самоуверенный, только что трахавший в рот кого-то альфа-самец. В отличие от него, Арсений еще с десяток минут глядит в стену и перебирает чуть-чуть липнущие друг к другу пальцы. Еще через десять он, умывшись, пишет Антону в мессенджере, хочет посмотреть фотографии в профиле, но не видит ни одной. Просто буква на красном фоне. Хотя популярным личностям лучше и букву скрывать, чтобы фанаты не искали всеми способами, а у Антона гордо красуется «А». Арсений скидывает ему стикер с котенком, и через еще четырнадцать минут ему отправляют адрес отеля. Без фантазии он сохраняет его контакт, не давая никаких прозвищ и вбивая его складное, красиво играющее на губах имя, порывается написать Эду, но передумывает: он тоже наверняка занят теперь, и от Егора он отвлекать его не станет. Съездит к Антону, а утром уже обсудит произошедшее с Эдом.

***

О максимальной глупости решений Арсений думает впервые лишь в тот момент, когда подъезжает на такси к отелю. Во-первых, он, пришедший заменить Егора буквально на небольшой блиц, отсасывает почти незнакомому мужчине. Во-вторых, сразу после он с легкостью соглашается приехать в отель к нему и продолжить. В-третьих, Арсений действительно готовится и хочет скорее оказаться в номере, коснуться этого Антона вновь и понять, не снится ли это ему. Бывают же сны, в которых внезапно воплощаются все самые отбитые фантазии, — вот и Арсению теперь снится и секс в студии, и поездка на такси, он войдет внутрь отеля и проснется. Но он не просыпается ни в момент общения с милой, молодой девушкой на ресепшене, ни во время поездки на лифте, ни во время поиска нужного номера. А ищет он его и правда долго: комната отдалена ото всех, и Арсению даже на секунду становится страшно от того, зачем Антону для простых встреч на ночь отдаленная от других комната. Тем более, отель явно не дешевый, это видно и по коврам, и по лифтам, и по дверям в номера. Вряд ли у Антона своя компания по добыче нефти, чтобы он мог разбрасываться деньгами так необдуманно. В конце концов, Арсений в отеле — вокруг люди, есть вызов охраны в номер, ничего ему не сделают. Переспит он с приятным внешне мужчиной, интересно проведет время, поужинает дорого, поставит галочку напротив «секс с незнакомцем» и будет хранить эту историю до дня, когда его потенциальному ребенку исполнится восемнадцать. Арсений, одетый просто, выглядит все-таки сногсшибательно одной лишь своей энергией в глазах. У него нет фетиша на секс с малознакомыми, но Антон его привлекает, и это очевидно. Арсений в размышлениях даже не пытается отнекиваться, прикрываясь желанием с кем-то переспать и поваляться в постели с романтическим подтекстом. И такой Арсений стучится костяшкой в дубовую, судя по звуку, широкую дверь с блестящей ручкой. — Дверь открыта. — Раздается изнутри, и Арсений с тянущим чувством внизу живота опускает ручку и входит в номер. — Ты? — Ага, — на пробу отзывается он в ответ и разувается в полутьме коридора, наступая на задники кроссовок. — Это нормально, что твой номер так далеко от других? — Да, я люблю уединение, а мой друг Руслан — владелец этого отеля. Удобно. — Я надеюсь, — Арсений, не приблизившись даже к середине шутки, смеется, — Я надеюсь, что ты не ждешь меня с плетью или чем-нибудь из «пятидесяти оттенков серого». — Ну я же не Кристиан Грей, — со скользнувшей в голосе смешинкой поддерживает Антон, и через секунду в спальне совсем тихо открывается бутылка с вином. — Проходи, чего ты стоишь там? Из-за тугой петли для пуговицы Арсений не сразу расстегивает пиджак, поэтому возится в коридоре, разутый, стоящий на мягком коврике, глядящий на себя через зеркало в полный рост, вслушивающийся в голос и движения Антона, предвкушающий неплохой вечер. Судя по тому, что Антон умеет шутить и уже открывает вино, вечер действительно будет неплохой, возможно, даже хороший. Наконец он заканчивает с пиджаком, вешает его на плечики в шкаф-купе метр на метр, поправляет себе волосы и подходит к дверному проему, ведущему к спальне, чтобы опереться плечом на косяк и понаблюдать за Антоном с расстояния. Тот, расстегнувший несколько верхних пуговиц, уже разливший вино по бокалам, но не открывавший пока доставленной еды из ресторана, сидит в низком кресле с мягкими подлокотниками и смотрит в ответ. Арсению мгновенно к лицу приливает краска, и он — в совершенстве помидор — подходит к Антону осторожными, неторопливыми шагами и получает в ладонь высокий, тонкий бокал, кивая и собираясь с мыслями. — Ты любитель? — Чего? — «Пятидесяти оттенков серого». — Боже упаси, — смеется Арсений, мотая головой, и впервые прикасается к воздушным, нежным на ощупь кудрям Антона, и тот не возражает, подставляет голову и прикрывает глаза. — Просто пошутил. Может, ну... Включим фильм? Я не особо хочу вот так вот сразу, ты понимаешь, наверное... — Любой каприз, — в шуточной манере, улыбаясь до блеска белых зубов, отвечает Антон и указывает взглядом на висящую на стене плазму. — Включай то, что тебе по душе. Какой-то номер слишком наполненный для отельного, да и Антон так легко указывает на плазму и пульт, словно не впервые здесь оказывается.... Ах точно, это же отель друга, тогда все возможно, мало ли какие у чрезвычайно обеспеченных причуды — хотят дома спят, хотят — в отеле. Потерявший опасения, Арсений усаживается на деревянное изножье постели, взяв пульт, и листает онлайн-кинотеатр — ему приходится усиленно тыкать на кнопки, потому что у него дома совершенно другой пульт, и Антон, кажется, похихикивает с него, пока с согласия открывает пакеты и выставляет на стол у кресел широкие, горячие упаковки с едой. Логотип известный, и Арсений на секунду вспоминает, сколько стоит хотя бы молочный коктейль в этом ресторане, но быстро перестает думать об этом: Антон не похож на афериста, который заставит все оплачивать. От Антона веет спокойствием, уверенностью, и поэтому Арсений так легко сдается, приезжает и выбирает им фильм для того, чтобы первые двадцать минут не напрягаться, а потом забыть напрочь про сюжет и перейти к основному блюду вечера. Арсений понимает, что оба тут не за ужином и не за фильмом, уже взрослый мальчик, и легко воспринимает это — он не считает, что им кто-то пользуется, может быть, даже он сам использует Антона, оказываясь в дорогом отеле с дорогой плазмой и с ужином из ресторана, где Арсений может пообедать один раз на всю зарплату. А Антона, как кажется, не тревожат никакие метания — и он, плавный, попивающий вино, дожидается, пока Арсений перестанет ёжиться и выглядеть смущенным. — Если ты не против. — Антон стреляет взором в кресло около себя, и Арсений вместе с бокалом перебирается в него, закидывает ногу на ногу и бегло оглядывает выставленную, вкусно пахнущую, еще теплую еду. — Я не собираюсь торопить тебя. Мы можем просто поужинать, поговорить, а потом... — Хорошо. — Расскажи о себе. — И Арсений понижает громкость фильма, осознавая, что мог включить любой бред, потому что они все равно станут слушать друг друга.

***

Когда Арсений, сидящий с поджатыми под себя ногами, допивает очередной бокал вина и заканчивает историю про то, как ему было стыдно и неловко смотреть эти самые дурацкие «Пятьдесят оттенков серого», Антон выключает телевизор, приносит из небольшого серого холодильника еще одну бутылку вина, оглаживает колено Арсения без особенного намека, с желанием коснуться, и продолжает ужинать своим тартаром. Арсений еще много веселого ему рассказывает — и про первый поцелуй, когда он ударился зубами о губы нравящейся тогда девочки, и про любимые комедии. В отличие от него, Антон молчит, кивает, улыбается уголками губ и изредка поддерживающе его бедра или локтя касается. И Арсению это, безусловно, приятно — кому еще будет неприятно рассказывать про себя, закусывать жюльеном, пить вино и получать знаки внимания от красивого, все это организовавшего, еще и молчащего молодого человека? И Арсений, удовлетворенный, не видит в этом ничего странного, а затем сам целует его, подавшись вперед и убрав бокал из ладони, чтобы не разбить. На этот раз Антон целует его в ответ с растягом, с требованием не торопиться, а Арсений поддается, вплетает пальцы ему в кудри и не спешит совсем: нельзя же так глупо окончить вечер, необходимо насладиться и вином, и прелюдией, и самим процессом, и чем-то после. И Антон больше его понимает в этом, раз направляет с уверенностью и четкостью. Арсений выглядит, конечно же, не так очаровательно уверенно, как Антон, но старается создать такой вид и нутром чувствует, что получается у него дурно. Совсем дурно — до того, что он случайно цепляет кольцом какую-то особенно завитую кудряшку и оттягивает, делая больно, на что Антон тактично не реагирует. Это он так хочет заняться с ним сексом или настолько погружен в процесс, что безразличен даже к короткой, но все-таки неприятной боли? Арсению, впрочем, плевать — если Антон может в первый день их знакомства дать ему вкусный ужин в дорогом отеле и отличный (было бы хорошо) секс, то Арсений не станет в моменте задумываться над причинами его поведения. Может, он просто ищет любовника после долгого перерыва, и поэтому в нем все уверенно-жадное? Антон целует его, гладя по бедрам, берется за одну его ладонь и сжимает пальцы, направляя к подъему и переходу. Как и хочется ему, Арсений поднимается, становится прямиком на кресле, пятками ощущая его мягкость, и Антон увлекает его сначала на пол, а затем за руку к широкой, еще не расстеленной, белоснежной кровати и дает ему сесть на край и удобнее развести колени. Между них он, не опускаясь и только слегка наклоняя корпус для поцелуя, располагается слишком выверенно и натренированно — словно бы у него каждый вечер кончается сексом, где он так становится между колен своего любовника или, быть может, своей любовницы. Антон в каждом действии, в каждом жесте показывает срывающую голову уверенность и без шуток выглядит так, как мог бы выглядеть российский Кристиан Грей. Но Антон далеко не Грей. И у него нет красной комнаты. И, если честно, Антон бы не показал ее Арсению, будь она у него, — вероятно, тот бы не дошел до плеток, как Анастейша, и рухнул бы на пол в обмороке. — Как тебе нравится? — совсем немного отстранившись от его губ, хрипловатым шепотом спрашивает Антон и дергает Арсеньеву рубашку из-под ремня брюк. — Люблю, когда людям со мной хорошо. — А я люблю, когда мои эрогенные зоны находят. Попробуешь? — Три попытки — и сдамся. Арсений кивает, и Антон сжимает его плечи обеими ладонями, давя кольцами, и делает шаг назад, чтобы их снять с каждого пальца. Ту минуту, которую он затрачивает на обнажение рук, он неотрывно глядит за Арсением, не двигающимся вовсе и ждущим его действий или слов. Судя по взору, Антону эта покорность нравится — и Арсений удовлетворенно расплывается в улыбке, стоит тому вернуться и огладить его щеку мягкой ладонью в ласково-одобряющем жесте. Молча, без какой-либо эмоции Антон приподнимает его подбородок указательным пальцем, щекочет впадину под ним и, преклонив одно колено к полу, к мягкому темному ковру, целует на пробу приятную губам кожу. На резкий выдох Арсения он лишь ухмыляется, мысленно давая себе один балл за сообразительность и использование опыта, и скользит мелкими, гладящими касаниями до уха, чтобы прикусить мочку и все тем же шепотом узнать: — Попал? — Ага. — И запрокидывает голову, упираясь взором в чистый, режущий глаза потолок. Вместо того, чтобы продолжить, Антон отстраняется от него, возвращается к креслам и столу, пьет еще немного вина, зрительно оценивая вопросительно замершего Арсения, а затем возвращается, но обходит постель и садится уже с другой стороны — Арсений оказывается лишен возможности видеть его, но и поворачиваться не спешит. И правильно: Антон опускает ладони поверх его наполовину расстегнутой рубашки, отвлеченно поглаживает ключицы и, опускаясь ниже, пропускает соски через разведенные пальцы. Губы его признательно целуют Арсения в заднюю часть шеи, и Арсений не совсем понимает, на каком ощущении стоит концентрироваться: и не концентрируется ни на каком. Не то чтобы Арсений сам может точно озвучить свои эрогенные зоны или просто самые любимые прикосновения, но Антон безукоризненно находит их — и Арсению просто непонятно, как это происходит и не какая-нибудь ли это подстава. Не может едва знакомый человек так четко бить в самое яблочко. Но Антон бьет — и, дернув вслепую пуговицу на его рубашке, расстегнув и не оторвав, легко нащупывает один его сосок и совсем аккуратно гладит. Другой бы, в большинстве случаев, сжал бы, а Антон оглаживает кончиками пальцев, щекочет грудь прикосновениями, и Арсения плавит снова, что уж говорить про поднимающийся член. — Два-ноль? — уточняет Антон, Арсений молчит, и ему приходится провести кончиком короткого ногтя по соску, скорее щекоча, чем царапая. — Так? — Ага. — Так быть не должно, по крайней мере, Арсений так считает и поэтому старается немного поменять происходящее: — Можно мне отыграться? — А ты хочешь? — Одну я, наверное, нашел? — вопросительно говорит Арсений, намекая на минет в студии, и Антон усмехается ему в шею. — Нет?... — Ты не соберешь все, Арсюш. — И он же наверняка улыбается ядовито там, за Арсеньевой спиной, теперь и считает себя если не Богом, то иконой. — Как хочешь. — Попытка поиграть в гордого и самовлюбленного человека у Арсения похожа на старания крокодила притвориться змеей. — Но да, два-ноль. Откуда ты это знаешь? — Опыт. У Арсения тоже, на самом деле, был не один парень и не одна девушка, но он сходу не определит предпочтения незнакомого человека — кому-то нравятся шлепки, кто-то хочет ласки и осторожных касаний, у кого-то кинк на чрезмерную грубость, кто-то мечтает про наручники и заломанные руки, а пятые невероятно консервативны, им нужен секс под одеялом, без света. А Антон, стреляя в молоко, не промахивается — и теперь в самом центре, в маленьком крошечном кружке красуется дыра от пули. Возможно, не только в кружке. А еще Антон невероятно приятен. Есть люди, секс с которыми для Арсения был обыденно-предсказуемым, а Антон вышиб землю из-под ног еще в студии и продолжает убирать этажи небытия каждую секунду в этом номере отеля. К тому же, целуя в шею, он окончательно расправляется с пуговицами, не повредив ни одной, снимает с его плеч рубашку, бока массирует большими пальцами, расстегивает его ремень и останавливается, положив ладонь на его член сквозь брюки. И Арсений готов дать голову на отсечение, если надо будет подтвердить то, что Антон ухмыляется, как злодей в момент торжества из фильмов про супергероев. — Думаю, ты не против, если мы не будем очень уж торопиться, — мурлычет Антон не своим голосом, и Арсению кажется, что он сумасшедший, который придумал себе этого человека для сексуальных фантазий. — А еще мне нравится говорить в процессе. — Я заметил. — Тебе нет? — Продолжай, — смазывается Арсений, постыдившийся вдруг сказать, что каждое слово Антона вызывает у него толпу мурашек и возбуждение в еще больших размерах. — Хочу подрочить тебе для начала. Потом перейдем к десерту. — Он смеется или его голос просто так звучит, сорвавшийся с шепота? Судя по всему, он именно посмеивается: не выглядят так, как он, люди, у которых может сесть голос из-за чрезвычайной пошлости момента, из-за возбуждения. Скорее, даже наоборот. Но Арсений не успевает достаточно об этом подумать, потому что Антон расстегивает молнию на его брюках, выталкивает пуговицу из петли и хлопает Арсения по бедру. Этот жест отлично понятен, словно они всю жизнь друг друга в постели знают, — и Арсений приподнимает бедра, чтобы Антон мог немного стянуть вниз его брюки и скользнуть ладонью к трусам. В кольцах это было бы неприятно, но Антон и это предугадывает, сняв их заранее. Видимо, тоже опыт. И Арсению сейчас даже возражать не хочется, пусть ему и хочется перейти к тому самому обещанному «десерту» побыстрее. Он как-то невероятно скоро поддается Антону и соглашается с тем, что тот хочет и делает. К тому же, Антон так приятно и ласково целует его шею, его обнаженные, в родинках плечи, его лопатки, до которых склоняется, что Арсения размазывает под его руками. И не то что бы Антон делает что-то великолепное, владеет какими-то техниками, нет, он не отходит особенно от действий большинства, но при этом как-то необычайно, непривычно гладит, касается, целует — и для Арсения это, в первую очередь, важно, потому что качество лучше количества. Антон, не кажущийся мужчиной, который хочет потрахаться и побыстрее уже лечь спать, никого не удовлетворив, кроме себя, шипит от того, как узки брюки и как в них неудобно двигать ладонью. Не посчитавший нужным просить об этом самого Арсения, он несколько приподнимает его, рывком тянет вниз его брюки с каким-то не сильно приятным, но не предсмертным треском, усаживает его снова спиной к своей груди и беспрепятственно проникает ладонью ему в трусы, обхватывая член и вызывая тот самый короткий, забывшийся выдох. Он, конечно же, видит, как увлекает Арсения происходящее и как Арсений легко отказывается от какого-либо порыва повести процесс, и наслаждается этим всецело. Размазав по головке предэякулят, Антон тянется свободной рукой к подушке, и Арсений, если честно, даже не пытается глянуть или додумать, потому что Антон безумно быстро открывает взятый тюбик смазки, капает совсем немного ее себе на ладонь и снова, целуя, оглаживает чужой член. Арсений, ощущая чуть прохладную жидкость, громко сопит, и Антон, считавший это по-своему, губами спускается ниже, легко прикусывает плечо и зацеловывает образовавшийся красноватый след с неглубокими следами от зубов. И это Арсения окончательно уверяет в том, что ему будет очень хорошо с Антоном, по крайней мере, сегодня — он без вопросов делает все правильно, и Арсению даже кажется, что у него из головы крадут мысли, чтобы так уверенно ласкать именно эрогенные зоны. — Антон, блять. — Арсений закусывает губу, стоит второй ладони скользнуть ему между ног и пощекотать внутреннюю часть бедра, которую обыкновенно не касается вообще никто. — Как ты это делаешь? — Что? — И после молчания в ответ Антон, ухмыльнувшись, решает играть с ним дальше. — Как я тебе дрочу, хочешь спросить? Ну, смотри, ладонью я... — Нет, — выпаливает Арсений, которому стыдно будет кончить просто от того, что ему на ухо шепчут о том, как его сейчас ласкают. — Как ты, блять, понимаешь? — Если ты еще хочешь говорить об этом, то я недостаточно хорош. И это явно не шутка, потому что таким низким, тяжелым голосом обыкновенно никто не рассказывает анекдотов. Да и Антон, высвободив руки, оборачивает Арсения и так резко его опрокидывает на постель, в подушки, что возможно испугаться такого порыва, но Арсений только колени разводит, упирается пятками и обхватывает шею склонившегося к нему Антона руками, вплетаясь в мягкие, воздушные кудри, которые нет никакого желания отпускать. Но отпустить приходится — Антон размеренно опускается вниз, целуя ключицы, грудь, живот, тазовые косточки, и обхватывает оказавшийся перед его лицом член ладонью, сразу проходясь вверх-вниз. Он не останавливает движения руки, наблюдает за лицом Арсения, который бросает попытку глядеть на это безобразие, зажмуривается и только старательно гладит кудри, не доставая до них так, чтобы запустить в них всю ладонь. — Посмотришь на меня, м? — невинно (так, будто он ему сейчас не дрочит) предлагает Антон, замедляя руку, и Арсений послушно открывает глаза, взмахнув длинными, на концах приподнятыми ресницами, и в следующее мгновение задыхается при вдохе, потому что Антон сверкает на него снизу-вверх ярко-зелеными, с карими крапинками глазами и буквально ест его выражение лица, пока выверенными, усвоенными движениями ласкает его по всей длине и лишь изредка оглаживает головку большим пальцем. — Арс, нравится? Вместо ответа Арсений согласно мычит, кусая губу, и это лучше, чем что-либо еще, для Антона, раз он усмехается и наклоняется к члену, чтобы поцеловать головку и обхватить ее губами, не идя ниже. А Арсений хочет, чтобы он сделал это, и подается бедрами вверх. Понятное дело, Антон не позволяет ему перехватить лидерство, прижимает одной рукой его к постели и выразительно глядит на него с каким-то неозвученным требованием, которое, впрочем, Арсений читает за секунду и полустонет: — Пожалуйста?... — Умница, — снова мурчит Антон, удовлетворенный и интонацией, и словом, и сложно-нежным выражением лица Арсения, и после покорно запускает член в рот, обхватывая жаром и влажностью. Он даже позволяет Арсению, сгорбившись лежа, взяться за кудрявые, призывающие к тому, чтобы их смяли, волосы и направить и с удовольствием сосет ему, прикрыв веки. Эта ходящая вверх-вниз макушка вызывает у Арсения столько эмоций, что он со стоном мнет его волосы и, взмахивая бедрами, хочет поскорее дойти до первого (судя по всему, у них будет крышесносное продолжение) оргазма. Но Антон не дает — пережимает член у основания, поднимает взгляд к Арсению, обхватив пухлыми губами только головку, и выжидает. И снова побеждает его. — Антон, прошу тебя, ну... Он отстраняется от члена, облизывая губы и разминая челюсть, и только затем заговаривает: — Просишь что? — Что ты хочешь, чтобы я мог?... — Я? Кивок. — Знаешь, я много чего хочу, но именно сейчас, хм... — Он намеренно играется с ним, дразнясь. — Я бы уложил тебя грудью на постель и взял бы сзади, хочешь? Активно закивав, Арсений шире разводит колени — и Антон без торопливости, без ярости поднимается к его лицу, целует жадно, а Арсению нет никакого дела до собственного вкуса на чужих губах, поэтому он позволяет вылизывать свой рот и успевает только повести бедрами, чтобы членом прижаться к животу или бедру, как Антон отстраняется, поднимается, чтобы раздеться полностью, и возвращается к нему. Пока он снимает рубашку и брюки, Арсений успевает своим поплывшим, но не ставшим невнимательным от этого взором рассмотреть его обнажающуюся грудь, коротко глядит на член, которым его скоро очень хорошо трахнут, оценивает бедра скорее как человек, любящий свои, и не успевает целостно взглянуть на эту всю красоту, потому что Антон целует его, навалившись сверху, и Арсений не может не ответить и не потереться членом об его голое тело, простонав в губы. — Ант... — Он хочет его прервать, и, скорее всего, другой бы проигнорировал это, сочтя за стон, но Антон отодвигается на несколько сантиметров и, бодая под подбородком, целует его в шею, давая говорить. — Если что, я готов почти, ну... Ну, ты понял? Самое нужное время для стеснения — это время после того, как отсосал сам, отсосали тебе. Это то самое «логичное», присущее Арсению в моменты, когда вся кровь приливает явно не к голове. Но понимающий это Антон отрицательно машет головой и продолжает целовать шею жадными прикосновениями, не оставляя при этом ни одного засоса. — Издеваешься. — О да. — Антон, наверное, усмехается ядовито-удовлетворенно, и Арсений переступает через себя, вгоняясь в краску и надеясь, что его уши теперь не ярко-алые: — Я растянут. — Так уж не мог терпеть? — Хотел, чтобы сразу... — Проверю, как ты хотел. — Приподнимаясь, Антон берет ту же самую смазку, презерватив кладет рядом с подушкой, на которой лежит разметенный Арсений, и оглаживает массажирующими движениями чужие упругие бедра. — Какой же ты красивый, Арсений, так и хочется всего облизать. Всего-всего, Арс. Но на реакцию Арсения ему сейчас некогда обращать внимание, он вновь капает себе на пальцы смазку, теперь растирает ее, грея, и гладит кончиком пальца открытый, с виду действительно растянутый анус. Кожа Арсения в это же мгновение покрывается мурашками, и Антон не дожидается просьбы, которой уже, в общем-то, и не хочет, входит указательным пальцем так легко, словно Арсений растягивал себя максимум полчаса назад, и ухмыляется с тем располагающим выражением лица, которое как бы сообщает полное удовольствие происходящим. — Еще. И Антон добавляет второй палец, сначала только оглаживает стенки, а затем, дав привыкнуть, разводит их ножницами и двигает рукой в запястье. Уже сейчас Арсений не соображает настолько, насколько возможно от накрывшего с головой удовольствия, и только стонет прерывисто, сипит и подмахивает бедрами под плавные движения ладони Антона. Тот ласкает его с минут пять, просто наслаждаясь тем, как Арсений вертится, желающий продолжить или хотя бы коснуться себя, и только затем добавляет третий палец: ему самому уже не терпится ощутить Арсения внутри и сгореть в этом пламени вместе с ним. — Перевернись, — отстранившись, просит, нежели требует, Антон, но Арсений все равно торопится лечь на живот, прижаться членом к чистому, хрустящему пододеяльником одеялу и оттопырить ягодицы показательно-красиво, ведя бедрами. — Роскошный, Арсений, ты роскошный, как же я хочу тебя, — уже в шею ему шепчет Антон, легший сверху него и прижавшийся своим вставшим членом между чужих ровных, притягательных половинок. — Разрешишь? — Да, да, Антон, пожалуйста, ну что ты спрашиваешь... Сунув Арсению под живот маленькую декоративную подушку и надев презерватив, Антон трется членом об его бедра, к раскрытому анусу прижимается головкой и после стона-скулежа, просящего продолжать, толкается внутрь наполовину. Он почти сразу замирает, чтобы дать обоим привыкнуть, но несдержанно стонет и от остающейся узости, и от того, как Арсений впивается пальцами одной руки в деревянное изголовье, выгнувшись и позволив себе громко выстонать его имя. Но оба ждать уже не могут — Арсений двигает тазом, ерзая по члену, а Антон разгорается от этого только сильнее, поэтому входит по основание и начинает ритмично вбивать его в постель, скорее вылизывая ему заднюю часть шеи и плечи. Арсений под ним протяжно стонет, утыкается лицом в подушку и старается поймать бедрами его ритм, что получается очень быстро, потому что Антон вовсе не сбивается с него, несмотря на то, как ему великолепно сейчас. Правда очень быстро Арсений устает, и у него начинают болеть мышцы бедер — он перестает двигаться в ответ, но Антон только ускоряется и жмет ему на поясницу, создавая ощущение, что это он запрещает Арсению подмахивать. Приятная забота. — Антон, блять, пожалуйста, — уже неизвестно что просит Арсений, потерявший связь с реальностью. — Хочу тебя слышать, давай, Арсюш. И Арсений дает — стонет довольно, жмурясь до звезд за закрытыми веками, поджимает пальцы на ногах, голову хочет запрокинуть, но у него это не совсем получается, и Антон, прихватив его подбородок двумя пальцами, направляет его лицо, разворачивает и целует смазанно, едва зацепив губы и прижавшись к щеке. Арсений даже не пытается отвечать, ему не до этого, да и он, потеряв ощущение контроля на подбородке, по требующему хлопку приподнимает бедра и чувствует чужую ладонь на члене, снова начиная подмахивать ритмичным толчкам. Арсения выгибает волной, когда он кончает, и он даже слышит, как от прогиба у него что-то неощутимо хрустит то ли в спине, то ли в пояснице. Но это безразлично, потому что Антон совсем легко, скорее даже забывчиво прикусывает его плечо, толкаясь резче и догоняя так быстро, как он только может сейчас. Горячей грудью Антон прижимается к его спине, опирается кулаком одной ладони на постель рядом с головой Арсения, шумно дышит ему на ухо, а Арсений молча лежит, уткнувшись лицом в подушку и собирая себя и свой разум по атомам, чтобы снова начать функционировать, разговаривать и жить. Его до костей пробирает удовольствием, и он не способен теперь ни на что, кроме, наверное, поцелуев. В отличие от Антона, который через пару минут легко отстраняется от него, целует в затылок и, судя по звукам, уходит в ванную комнату. Арсений так и лежит, лишь голову поворачивает, чтобы дышать, а не пытаться вдохнуть из-за подушки. Пока он без размышлений, с пустой головой остается в том же положении, Антон идет в душ, говорит с кем-то по телефону на балконе, пройдя туда через спальню в отельном белом халате, потом убирает одежду и только после возвращается к кровати, садится на край и гладит Арсения по позвонкам указательным пальцем. Улыбнувшись вызванным мурашкам, Антон целует Арсения в плечо, с усилием вытягивает из-под него одеяло, накрывает, чтобы не застудить открытым балконом, и снова уходит на какое-то время. И, если честно, Арсений даже не пытается засечь, о чем-то подумать, он просто пусто глядит на стену, изредка шевелит конечностями, чтобы удостовериться в собственной адекватности и том, что это не сон, и прислушивается скорее автоматически, чем от желания узнать что-то про Антона. Впрочем, тот снова к нему возвращается, ставит на низкую тумбу у той стороны кровати, где лежит Арсений, стакан с водой, тем же движением садится на самом краю и пальцами «пробегается» по его обнаженным, покрытым родинками плечам, пока Арсений, сдаваясь, не переворачивается на спину и не промаргивается, чтобы прийти в состояние, располагающее к разговорам. Антон одет и, судя по всему, в точно такую же, но чистую рубашку. Он что, живет в отеле? Или у него просто есть этот номер на случай, если после работы не будет хотеться долго стоять в пробках, а потом утром возвращаться по таким же загруженным дорогам? Это, в целом, удобно, только явно не для тех, кто себе и самые загаженные жигули позволить не может. Или Антон просто умеет делать и копить деньги, в отличие от Арсения. — Ты можешь остаться здесь, — спокойно сообщает Антон, пока Арсений разглядывает его полуотстраненным взглядом. — Я обычно здесь не ночую. Иногда заезжаю — отдохнуть. — Ты уже уезжаешь? — Не сейчас. — Он отрицательно качает головой и заговорщически подмигивает. — Через полчаса-час. Пережду пробки. — Я тоже поеду тогда. — Ты можешь остаться хоть до завтра. Сюда только я приезжаю. — Подаваясь вперед, Антон коротко, сухо целует его в губы и оправляет прядь его взмокших на висках волос. — Утром могу вызвать тебе такси до дома. Не думаю, что ты ездишь брать интервью к семи утра. — Бывает разное, — без намека делится Арсений и после смешка шутливо пихает его в бок, разулыбавшись. — Но трахаюсь с кем-то после интервью я в первый раз. — Люблю быть первым. — О. — Довольный пришедшей в голову идеей, Арсений ведет ладонью по его груди, дергает одну пуговичку и расстегивает, — тогда у меня для тебя много предложений, где ты можешь стать первым. — Не сегодня. — Антон перехватывает его запястье, останавливая, и Арсений предсказуемо тушуется. — Обязательно еще встретимся. Я напишу тебе завтра. Если что, — Он в нежно-царском жесте прижимается к его костяшкам губами, — ты всегда можешь мне написать. Только я не люблю неожиданностей и сюрпризов, окей? — А я люблю, — заигрывая, вбрасывает Арсений, чтобы согнать этот флер серьезности. — Возьму на заметку. Еще раз поцеловав ладонь и кивнув, Антон наконец отпускает его, поднимается с постели, выпивает, морщась из-за теплоты, несколько глотков вина и оправляется у зеркала с щепетильностью и осторожностью, словно его сейчас больше волнует его собственный внешний вид, а не Арсений, наблюдающий за ним из-под ресниц и остающийся обнаженным в его постели. Арсения очень смущает то, как он резко переключается, теряет всю эту наглую, приятную самоуверенность, становится обыкновенным, привычным, но, впрочем, это нормально — люди устают, расслабляются, и они не должны быть всегда одинаковыми, тем более, Антон собирается уезжать, благородно позволяя Арсению остаться, не озвучивая времени выселения. Значит, действительно снимает этот номер где-то возле работы, чтобы заезжать на какое-то время, пережидать пробки, отдыхать и возвращаться домой. — Почему ты не останешься? Арсений приподнимается на локте, смотря с интересом и склоненной к плечу головой на спину спокойного, удовлетворенного Антона. — Кота некому покормить. Шучу. — Он смеется, оборачиваясь к Арсению, и добавляет уже серьезнее. — Я очень редко здесь ночую. Не для ночей здесь я же покупал квартиру и делал в ней ремонт. А ты можешь спокойно остаться, заказать еды или еще вина, тут все оплачивается автоматически. Ключ сдашь на ресепшен. — Ты реально Грей, блять, — подшучивает Арсений, понявший Антона и не испытывающий особенно противоречивых чувств: у всех свои тараканы, и это адекватно, если, конечно же, они не едят котят или не создают тараканьих богов. — Если у тебя есть красная или какая-нибудь другая, фиолетовая, например, комната, то я с удовольствием с тобой туда схожу. Не только посмотреть. — Я уже ищу квартиру, чтобы сделать из нее траходром, — в тон Арсению отвечает Антон, на лету подхвативший настрой и расцветший до лучиков-морщин у губ и глаз. — Как выберешь атрибутику, напиши мне, сделаем тебе фиолетовую комнату-траходром. Арсений смеется, заваливаясь на подушку и опуская руки поверх одеяла, улыбается собравшему Антону, который с трудным лицом что-то читает в телефоне, посылает ему воздушный поцелуй и вслушивается в то, как Антон обувается у двери и уходит, обещая написать и желая сладких снов. В целом, очень хорошо, даже слишком хорошо для реальности. Но Арсений не остается — лежит еще полчаса, отвечает Эду на вопросы про интервью стикером с большим пальцем, обещает рассказать все завтра, идет в душ, одевается и, пафосно выпив на балконе с обзором на темнеющий город несколько бокалов вина, уезжает домой на такси.

***

Работается на следующий день волшебно. Арсению даже кажется, что он готов пешком обойти всю Москву, но он, признающий идиотизм этой идеи, спокойно набрасывает идеи нового шоу, которое ему бы показать начальству и попробовать утвердить для съемок: нельзя вывозить только на одном и том же, зрителям быстро надоест смотреть на разные лица в одинаковых условиях. И Арсений отвлекается от написания только на обед, скорее всего и из-за того, что Эд предлагает ему сходить с ним и Егором в кафе. Эда он любит, Егор — приятный человек, и глупо отказываться от обеда в чьей-то компании, по крайней мере, так считает Арсений. Егор мало говорит про свою работу, больше рассказывает про попытки писать собственную музыку, про образование в музыкальной школе в детстве и юности, но Арсений внимательно слушает — и делает это с таким видом, словно любое слово может оказаться про Антона. И тогда-то он подвяжет вчерашнюю историю, красиво вплетет ее в диалог, пошутит над тем, как он оказывается в постели с первым встречным — такая себе царевна, которая замуж выходила за первого встречного, впрочем, Арсений явно не царевна, да и за Антона он замуж не выходит, но пример хорош. И, в целом, Егору стоит рассказать об этом — это, благодаря ему, Арсений вчера встречается с Антоном и едет к нему в отель. Но случая все не находится, уже и Эд, допивая латте, тупо показывает им какие-то мемы с волками, поэтому Арсению все больше и больше хочется заговорить на нужную, приятную ему тему. И он, аккуратно пнув кроссовок Эда под столом в знак того, чтобы он замолчал, довольно лыбится, потому что эффект получается тот, что надо: Эд действительно прерывает листание своей галереи и хлопает на Арсения ресницами, спрашивая: — Ты шо? — Есть информация важная. — Арсений чувствует себя подростком, который впервые идет отпрашиваться к кому-то на ночевку. — Егор, ты вообще ебнешься, когда услышишь. — Надеюсь, не со стула. — Тогда держись. — Потирая ладони и откидываясь на спинку диванчика, Арсений вдыхает полную грудь воздуха и неловко трет шею высвобожденной ладонью. — Короче, я же вчера у этого Антона блиц проводил, сняли мы, короче, все... И... Короче, так получилось, что я ему отсосал. — Что сделал? — Округлившимися глазами смотря на Арсения, Егор закусывает нижнюю губу, но сорвавшуюся собаку уже не остановить. — Блять, это вообще как будто история с какого-то порнушного сайта... Он пригласил меня в отель, и мы... — Нихуя у тебя чары. — Смеясь, Эд закрывает лицо руками и сразу затем, убрав их, показывает Арсению большой: — Во! Горжусь! Ты хотел себе найти кого-нибудь? Хотел! Вот тебе и мужик, вот как удачно вышло! И Егор вчера освободился, и ты себе кого-то нашел. — Есть один маленький нюанс, — почти шепотом добавляет Егор, и Арсений переводит вопросительно-испугавшийся взгляд на него. — Он женат. — Что блять? — выдыхает Арсений, брови которого взлетают на лоб и грозятся, оторвавшись, улететь далеко в космос, пробив потолок кафе. — Он что? — Я так и понял, что ты не знал. — Егор пожимает плечами и от неловкости и стеснения начинает поправлять свои мягкие русые кудри. — То есть, я переспал с женатым мужиком? — Получается, так, — соглашается Егор. — Ну пиздец, приехали. У Арсения на лице написана вся несправедливость этого мира. И с него сейчас можно писать картину, которой потом дадут название «Как тяжела жизнь». Сколько он смотрит разных телевизионных шоу, сколько общается с друзьями и знакомыми, сколько с кем-то пытается строить отношения, он всегда осуждает изменяющую сторону и со скептицизмом относится к мысли, что любовники и любовницы тоже, чаще всего, в позиции жертв, потому что изменники или изменницы обыкновенно молчат сначала о своем браке, а потом уже некуда деваться от случившихся чувств. И Арсений, если говорить откровенно, совершенно не готов влезать в чью-то семью, разбивать сердце (пусть и косвенно) какой-то женщине, скрываться с чужим мужем по отелям и парковкам, а, стоп.... Он уже. Сам того не понимания, Арсений с легкой руки Антона оказывается человеком, который, считая свою совесть чистой, спал с чужим мужем и просил его остаться на ночь. И все эти странности с отелем, со сменой рубашки, со скоростью отъезда, со сложным лицом при ответах на сообщения мгновенно становятся ясными. В отеле Антона покрывает друг, и, судя по тому, как быстро это устраивается и как уверенно он себя чувствует до и в постели, Антон изменяет далеко не в первый раз. Рубашку надевает он точно такую же, чтобы избежать вопросов про помятость. Уезжает быстро, только бы ждущая его дома, возможно, с ужином жена не заподозрила ничего и согласилась с тем фактом, что ее муж трудится, не покладая рук, и стоит потом в пробках и весь в мыслях о том, как ее обнимет и поцелует. Но лицо-то, лицо выдает тот факт, что Антону все еще тяжело отвечать ей ложью, что скрывать постоянно любовников или любовниц далеко не самое простое занятие. Значит, Антон вчера с ним переспал, Антон вчера его целовал и ласкал, а потом собрался и уехал не кота кормить, а жену обманывать. Какую-то женщину, которая ему доверяет, которая считает его любимым мужем. И Арсений в этот обман попадает так же случайно, как неустойчивый дом в смерч. И даже если бы он вчера поинтересовался, Антон бы ему явно ничего бы не сказал про брак. И все у него до мелочей, наверное, продумано. А Арсений, ожидавший удовольствия, нежностей, каких-то последующих встреч, теперь сидит не то что в шоке, он сидит в полном ахуе. Ему не поможет и то, что Антон может сказать ему про неудачный брак или брак по расчету для построения бизнеса, потому что у Арсения мысли про себя, а не про Антона и его жену. Антона он готов сейчас даже осудить, жену его — пожалеть, извинившись за незнание. Но кто пожалеет Арсения, у которого прекрасный мир в голове перевернулся, покатился и треснул, разлетаясь на мелкие-мелкие части? Эд, который, как и он, молчит теперь и не может придумать ничего стоящего? Егор, который вроде как знаком с Антоном, поэтому, скорее всего, и с его женой? А как Арсению пожалеть себя, если в его картине мира он тоже плохой человек, которого незнание не освобождает от ответственности и мук совести? — Ты не шутишь? — На всякий случай Арсений цепляется за уплывающую соломинку и надламывает брови, глядя на Егора. — Я что, придурок? Нет, Арс, я не шучу. Антон действительно женат, просто... Просто я не думал, что ты так быстро... Ну, я знаю, что он изменял ей, но я предположить не мог, что за одну встречу... — Пиздец. Значит, Арсений в своих размышлениях прав — Антон невероятно самоуверен от того, что он уже изменял ей и ни разу не попался ни на чем.