Fallen Angel

      Он не любил ложь. Искренне ненавидел, просто иногда лицемерно прибегал к ней. Вернее, отвечал тем же. Сейчас, когда очередная игра закончилась проигрышем, советник дал ему карты на фасовку. Многие говорят, что карты лягут так, как прикажет судьба, но нет, в истиной игре они лягут так, как скажет расфасовщик. Это даже уловкой считать нельзя, это, скорее, неотъемлемая часть процесса, которую никто не признает, однако все о ней же прекрасно осведомлены.       Он мог ощущать людей вокруг, но редко пользовался этим. Сейчас два существа наблюдают за их карточной войной, не понимая, с кем связались. Можно было бы скрыть свое присутствие или отпугнуть людишек, но было чертовски лень. Игры с Мэй Нанцином остались единственными моментами прошлого, что не разрывали душу на части, так что впустую расточать это прекрасное время не было никакого желания. Он не понимал и не исправлял, просто принял случившееся как факт и по сей день позволял коротать время в своей компании.       Демон был приятно удивлен, когда нашел своего наставника в мире смертных, да и было это весьма забавно. Произошло это спустя триста лет после его выхода из Медной печи.       Однажды он нашел очередного ребенка, с которым терпеливо занимался уже четвертый час. Обучал каллиграфии, стараясь научить правильному написанию иероглифов. Мальчик был усерден, очень тянулся к новым знаниям, но было это весьма комично. Его пальцы выводили лишь закорючки, в которых и в помине нельзя было узнать истинное значение, вот только с каждым разом получалось все лучше и лучше, поэтому он хвалил новоиспеченного ученика больше и больше. В какой-то момент к ним подошел с виду молодой человек в темно-сером ханьфу и волосами, которые были либо от природы белыми, либо седыми. Он, не обращая внимания на препирания мальчика, взял листок и внимательно изучил.       —И это — хорошо? Ваше высочество, уж простите за прямоту, но вас обучали лучшие мастера, как же вы можете считать «это» красивым? —путник был не то чтобы в ярости, а в крайнем недоумении, даже поздороваться не посчитал нужным, а мужчина в белом монашеском одеянии и резной маской впал в ступор. К нему никто не обращался так по меньшей мере три века, кто этот мужчина? Да и он сам к себе не обращался подобным образом, даже в мыслях. Клички по типу «Змеиный демон», «Лунное бедствие» или « Кровавый ангел» глубоко засели в сознании, не позволяя откликаться на нечто другое. Честно сказать, если бы его попросили написать свое имя, он бы и не смог. Безусловно, дело не в плохом знании письма или дурной памяти, проблема в трясущихся руках, которые выдавали своего владельца с головой.       —Вы, верно, обознались. Я лишь путник, что обучает бедных детишек. Для первых разов у него получается действительно неплохо, — главное в подобной ситуации — не поддаться чувствам. Говорить со звоном стали в голосе и слышать тоже самое в ответ.       —Ваше Высочество, уж простите, но вас ни с кем не спутать…       —Хватит, не стоит более продолжать этот разговор. Не знаю, кого я вам напомнил, но я не обучался у великих мастеров и уж точно не отзывался ранее на «Ваше высочество».       Однако память демонов не обмануть. Она стала строить картины его детства, когда он и Мэй Нанцин сидели на мосту и говорили обо всем на свете. Прекрасные были времена, но нынче он не принц и не золотой наследник. Он — тварь, которая пытается искупить свои грехи, прекрасно понимая, что не сможет. Казалось бы, столько смертей должны были успокоить блуждающую душу, но оказалось все наоборот. Такой демон, как он, не достоин зваться тем, кем являлся во времена Сяньлэ. Да и не может: с одной стороны — противно, а с другой — невообразимо больно.       И действительно, учитель ушел, что-то неразборчиво шепча под нос. Мальчик оказался куда проворнее и стал расспрашивать об этом «дяде», учтиво называя своего наставника «гэгэ». Разговор не задался. Се Лянь обрывал любые вопросы, не давая внятного ответа. Продолжали они до заката, а как только пришло время идти спать, он отвел ребенка в ближайший храм и пообещал, что найдет его завтра.       Теперь в запасе была целая ночь для того, чтобы утонуть в своих мыслях и заново выплыть из этого моря. Встреча со старым знакомым возродила в нем некие воспоминания, заставляя пойти в одно место. Красивое, пустое, почти забывшееся, а потому сильно давящее. Это сейчас и нужно.       Дорога заняла порядка четырех часов. Можно было бы легко добраться туда за секунды, но он не хотел использовать свои силы. Когда-то он дал себе обещание, что никогда не возьмет в руки меч с целью убийства. Затем к этой клятве добавилась еще одна: не использовать ничего, что хоть как-то может навредить простому люду. По сути, другое решение никак не нарушало этих обещаний, но прогулка была просто необходима. Клятвы были, скорее, оправданием, нежели причиной. Он просто не хотел из раза в раз убеждаться в том, кем стал, но для этого слишком часто практиковался с мечем. Привычки не искоренить, особенно, если они подпитываются неизвестными никому целями.       Дойдя до места назначения, огляделся: все слишком изменилось. Раньше это была роща, полная цветов и благоуханных растений, с речкой и мостом из одной части поляны в другую. Сейчас же все было мертвым. Лишь пустота среди леса без деревьев и ручейком, который почти иссох за долгие годы, но это не мешало ему лечь в центре и взглянуть не небо. Такое безграничное и красивое. Оно показывает его ничтожность и от этого легче.       Честно, оно показывает ничтожность во плоти. Все мы являемся ничем по сравнению с этой безграничной чашей черноты и звезд. Единственная его цель — ведать людям: «Вы ничего не значите. Вы можете делать абсолютно все, что угодно, не взирая на вселенную. Ваши поступки ничего не стоят, лишь вы можете ими распоряжаться, гордиться или стыдится, так почему вы все еще боитесь?»       Божества и демоны немногим отличаются. Жизни всегда будет мало, всегда будет место, которое еще не посетил; дело, которое не опробовал; ошибки, которых еще не совершил. Абсолютно все это ничтожно в рамках мира, но почему-то столь значимо в кругу таких же ненужных для вселенной людей. Так что тогда терять? Безусловно, их поступки значат куда больше, имеют последствия, однако их жизнь все же слишком коротка для того, чтобы задумываться об этом. Коротка, потому что они могут позволить себе большее. Они могут позволить поступки куда более масштабные, чем смертный люд, от чего боль от потерянных шансов увеличивается в разы.       Размышления прервал голос, чей обладатель практически бесшумно подошел и встал неподалеку:       —Знал, что ты придешь. Се Лянь, мне же тебя так называть?       Кровавый Ангел встал на ноги и огляделся вокруг, сразу заметив того человека с улицы, его учителя и наставника. От голоса и имени, что он произнес, стало неприятно, казалось, еще немного, и демона накроет тошнота.       —Поистине замечательное место. Помню, ты был совсем ребенком, когда я привел тебя сюда. Помнится, мы говорили о космосе. Такое глупое дите, ты совсем ничего не знал, но мыслил, признаю, не плохо.       Се Лянь попятился. Он не хотел иметь ничего общего со своим прошлым, но другая его часть твердила, что это ему необходимо. Хотел убежать, но упрямо не двигался с места.       —Не думал, что это действительно ты. После стольких душ, которые прошли твое тело, я приятно удивлен, что они не сожрали тебя полностью.       —Не стоит. Выжил и выжил, от чего столько разговоров? Бессмертное тело и не на такое способно.       —Я живу побольше твоего, не зарекайся. Колени болят, жуть какая-то.       Молчание, а потом Се Лянь выпалил на одном дыхании:       —Вы осознаете, кем я стал? Как можете так просто говорить?       —Как был мелким сорванцем, так и остался. Ну, силенок теперь побольше, да и в жизни поведал хоть что-то, что с того?        Се Лянь впал в ступор. В нем появился небольшой лучик надежды, за который хотелось ухватиться и никогда не отпускать. И он пользовался возможностью. Впервые за столько лет.       —Где вы были эти годы? Вы пропали, с того момента ни слуху ни духу, —советник любил разговоры о жизни, обожал рассказывать свои жутко неправдивые истории, особенно Се Ляню, который всегда слушал с огромными глазами, лишь переодически перебивая для того, чтобы задать очередной вопрос. Ему казалось, что единственный вариант начать разговор — упустить часть о том, как он стал Непревзойденным.       —Где был? Ушел, как только монастырь разрушили. Оставаться не было смысла, да и Сяньлэ пало, куда мне, по-твоему, надо было деться? Пошел по свету и устроился в какой-то храм на окраине бывшей столицы…       С этого момента диалог и пошел. Он не занимал кучи неприятных подробностей и упоминаний, но был по-настоящему родным. Говорили обо всем подряд, как в старые-добрые времена.       Вот и сейчас они сидели вместе и коротали время за игрой в карты, параллельно задевая всевозможные темы бытия. Не всегда, конечно, важные, например сейчас:       —Вот черт тебя дери, все тузы себе забрал! Даже жульничать так нельзя! Негоже, негоже, разве так я тебя учил? Говорил же всегда, хочешь выиграть — забирай хотя бы три, где это видано-то?       —Советник, в прошлой игре вы даже вольтами меня обделили, как хотите меня научить?       —Я стар, уже не могу так же хорошо запоминать карты, пожалей пожилого-то.       Те два «человека» все еще наблюдали, но в какой-то момент догадались скрыть свое присутствие. Неплохо, видимо они все же не простые совершенствующиеся. До них не было никакого дела, покуда игры не закончилась:       — К черту, у тебя, небось, дел по горло.       — Советник, вы устали проигрывать? Чего вдруг, стыдно перед зрителями стало? — нынче их отношения переросли в менее формальные, так что они спокойно шутили и не обрастали кучей масок в компании друг друга. Старые знакомые, хоть и не близкие, понимают друг друга куда легче лучших друзей. Жаль только, что они уверены в этой лжи.       — Ой-ой, сам то налажал не меньше моего. Так играть неинтересно, — Мэй Нанцин стал собирать карты в колоду. —Да и тебе с той тварью разобраться надо, не к добру это все.       — Связываться с ним — себе дороже. Пока больших проблем не чинит. Скроюсь на какое-то время и сам отстанет, — Се Лянь тоже встал с импровизированной табуретки и принялся помогать убирать непонятные бумаги, которые тоже каким-то боком оказались на столе.       — Понял, кто? Кто-то из непревзойденных или старый знакомый?       — Оба.       Тишина. Говорить более не было смысла: все прекрасно поняли, о ком речь.       — Святые… до сих пор не успокоился? Столько лет уже прошло, — советник потер точку меж бровей, слишком уж агрессивно, учитывая то, что сказано это было без единой эмоции. Ни удивления, ни страха, подобная интонация лишь выдавала задумчивость.       — Не знаю, возможно, узнал меня, — впрочем и бывшей ученик не отличался эмоциональностью, правда только внешне. Внутри уже начиналась война между чувствами и трезвой головой, но все думы сливались в одну-единственную войну со смертью во плоти. Звон в ушах сливался в иероглифы, а затем и в полноценные предложения.       Туши огонь.       Беги в него.       Эти крайности устрашали, но другого было не дано. Он колеблется. Снова боится и жаждет, потому что это опасно. Это весело.       — Не ввязывайся, хоть раз послушай.       — Не буду, я не столь самодоволен.       — В любом случае, один раз смог, то и второй сможешь.       Секундная тишина.       — О чем вы, советник?       — Будет время — узнаешь, но явно не сейчас. Не переоценивай себя.       — Знаю, я ни в коем случае не переоцениваю себя. Если умру, то и славно, мне с ним не сравнится даже сейчас, —старые раны давно обросли тонной кожи, что ничем не оторвать, однако все еще кровоточили. Было более безразлично, но забыть нельзя и через сто сотен лет. Фраза учителя должна была внушить некое беспокойство или интерес, но он действительно был стар, мысли путались.       Это лишь питало воспаленный разум.       —Ерунды не моли, проживешь и радоваться будешь.       Ты там, где есть, прошлое не переписать, а будущее из ненависти не построить. Плыви по течению, не лезь на ражен, оценивай свои силы по праву. Эмоции затуманивают разум, надеюсь, тебе это не грозит.       Мэй Нанцин сказал это в одну из встреч в надежде, что этот урок бывший Наследный Принц усвоит по праву, он тогда ответил лишь то, что связываться с этой тварью не станет, а винить в своих проблемах — подавно.       Что с того, что он подтолкнул меня? Все решения я принял своей головой, вне зависимости от того, что было сказано на фоне. Лишь мне отвечать за свои грехи.       Се Лянь обманывал себя. Больше всего на свете он все же желал принести этому существу столько же боли, что и он ему когда-то. Надежда на то, что после смерти Безликого Бая он заживет лучше присутствовала, но в глубине души он все же осознавал, что ничего не изменится.       Но с другой стороны, кто помешает?       Кто позволит?       Дьявол.       Ты.       Он противоречил себе, не зная, что является истиной, он шел в лес толи желая потерять рассудок, толи обрести душу, ведь эти два понятия несовместимы. Се Лянь мысленно извинился перед советником, который, возможно, не простит его ошибки. Наступать на те же грабли — во истину детский поступок, но что? Если получится — хорошо, если нет — что с того?       Поэтому он развернулся и ушел. Сам не зная, куда конкретно, а должна ли быть цель? Он жаждал убивать. Казалось бы, в монастыре его учили восстановить тело, дух и заняться медитацией прежде чем принимать подобного рода решения, но он уже давно не ученик. Теперь после таких практик он лишь окончательно убедится, кто конкретно должен пасть от его руки. Он может позволить себе убить того, кто того заслуживает, без лишних мыслей и раздумий. Те две личности, что покоились в нем, зачастую именно так и находили общий язык.       Да, тот самый момент, когда гнев и боль куда ярче совести и здравого смысла. Хотя, разве нельзя понять? Одна смерть и один грех в обмен на тысячи жизней, вполне себе неплохая сделка.       Хотя, честно сказать, он действительно больше заботился не о своем благополучии. Се Лянь не хотел, чтобы невинные и непричастные люди пострадали от рук этой твари, с чем уже просчитался. Эту часть характера он не искоренит, даже если постарается, но он этого не хотел. Переодически именно эта его часть внушает, что он все еще достоин жизни.       Вот только он внушает себе, что желает именно первого. Так проще.       Он шел один, как и всегда. Это стало обыденностью. Путь к концу всегда проходится без посторонних глаз, разница только в финале. В случае победы вокруг собираются зеваки, которые молят и благотворят героя, однако в случае проигрыша все в один голос кричат, что лучше бы этот неуч и не рождался вовсе. Обидно, но все так и устроено.       Если победит — получит уважение в мире демонов, людей и богов, а если проиграет — презрение с тех же трех сторон. Учитывая то, что его и сейчас не сильно любят, он ничего не теряет. Однажды он спас, но похвалами не обзавелся, поэтому принял решение убить. Теперь ему и подавно нет причин останавливаться. Вот только в этот раз фатальное одиночество сменилось им же, только с привкусом присутствия.       Постепенно он начал слышать шум других ног, они непрерывно шли по пятам. По ауре понятно: те два любознательных паренька. Такой навязчивости Се Лянь давно не видел, стоило ли преподать урок? Если его увидят в этом облике — придется убить. Мало кто узнавал его, обычно он предстает на людях в других одеждах, не позволяя узнать в себе Змеиного Дьявола, маска, однако, всегда с ним. За эти годы он создал более сотни, так что может менять их каждый день без зазрения совести.       Он остановился, когда до кратера оставалось около пяти ли, самое время, чтобы оставить названных гостей позади.       —Господа, кого же вы собираетесь выследить? Может, я могу вам помочь? — за пару секунд он изменился, казалось бы, до неузнаваемости, не выдавая себя: маска сменилась лентой, что прикрывала нижнюю часть лица, передняя половина одежд теперь была более светлой, будто выгоревшей, уши и шею украшали приятные украшения из найденых недавно камней, а один глаз поменял цвет с золотого на зеленый, придавая образу немного необычности. Выглядело это, признать честно, очень странно, но цель была запутать, а не притянуть, так почему бы не поэкспериментировать?       Он обернулся и, казалось, забыл все слова, которые когда-либо знал. Перед ним стояли бывшие слуги, коих он обрел на страшные муки. Его бывшие друзья, которых он всеми силами избегал. Горло сразу охватил зуд, а руки мерзко затряслись.       Казалось бы, десять веков прошло, а он все еще помнит. Все еще жалеет. Он был уверен, что недостоин, поэтому уничтожил без остатка.       Реактивно Се Лянь уже хотел упасть на колени, но его опередили:       —Просим прощения за беспокойство, достопочтенный, мы искали человека и ошибочно приняли вас за него. Однако не могу не спросить, что же вы забыли в этой глуши? Куда держите путь? — сказал Му Цин, на мгновение застыл, а потом заткнул рукой рот Фэн Синя, не позволяя сделать что-то опрометчивое.       Се Лянь готов поклясться, что если его и не узнали, то заподозрили — точно, ибо Му Цин, при всем своем умении подстраиваться под людей, не стал бы выражаться столь вежливо. Даже глаза ни разу не закатил, неужто Се Лянь так убого выглядит, что жалко? Возможно, на Му Цине сказался возраст свыше тысячи лет, но разве можно убрать черты характера, которые пропитали тело насквозь?       Вдох-выдох-вдох-выдох… Такой глупый метод привести сердцебиение в чувство, особенно в случае демона, который, если следовать всевозможным законам бытия, должен быть мертв, но это помогало.       —В таком случае, ничего страшного. Признаться честно, вы немного меня испугали, — он усмехнулся своим же словам: страшно? Бред. — Я собираю лечебные травы, говорят, здесь растет много растений для отваров, —он ведь не любил ложь. Жаль, что она дается ему особенно хорошо.       —Так вы лекарь? Будьте осторожны, в этих местах небезопасно.       —Конечно, спасибо за беспокойство, путники.       Говорил он это спокойно и снова лгал. Уйдя совсем недалеко Се Лянь слишком громко выдохнул еще раз и немного понаблюдал картину их перепалки, невольно возвращаясь к дням, что они провели вместе:       —Ты, чертов гений, куда полез?! Человека бы спугнул.       —Да я что?! Откуда было знать, да и вообще, каким, к черту, образом? Мы же непрерывно за ним шли…       —Заткнись, а? Одно твое присутствие раздражает.       —Самый умный?! Ну тогда и думай…       Впрочем, ничего нового. Они никогда не ладили, однако это новый уровень: эти двое все еще не перешли на кулаки.       Придаваться старым воспоминаниям, учитывая его желания, не хотелось. В внутри сразу послышались слова советника: чувства затуманивают разум, надеюсь, тебе это не грозит.       Се Лянь и сам на это надеялся. Поэтому, сменив цвет глаз на привычный и вернув на лицо резную маску, он направился туда, от куда, скорее всего, не будет дороги назад.       Теперь в голове бушевали сотни идей и сомнений, но за годы он научился грамотно их игнорировать. Всегда, после начала его полного и фатального одиночества в перемешку с непонятными чувствами, мысли разрушали. Кирпичик за кирпичиком. Тогда он попытался не думать, но увы, пустота тоже была убийцей разума. Она уничтожала еще более стремительно.       Шел медленно, контролируя каждый шаг и стараясь запомнить все, что происходило вокруг. Не понимал почему, он ведь не собирался умирать. Безликий Бай убьет кого угодно, но не его, однако он знал: эта тварь будет играть, заставлять его молить о смерти и собственноручно вырывать ее из рук. Будет тешиться столько, сколько пожелает скомканная и пропитанная кровью душа. Будет смеяться будучи уверенным, что Се Лянь будет кричать. Но он не будет Его Высочеством, он будет Собирателем змей под крыльями ночи во плоти и именно поэтому будет смеяться в ответ. По крайней мере, он так думал.       Теперь уже вокруг расцветала алыми розами пустота. Ни деревьев, ни домов, только голая земля и он понимал, что все это произошло благодаря ему. В такой обстановке можно было запросто разглядеть чужака за десятки ли, вот только ищет он не человека, а того, кто скроется в любых обстоятельствах.       И он пришел. Остановился и стал ждать, сам не зная чего.       Однако давно было понятно, что его ждут здесь куда дольше.       —Сяньлэ, ты припозднился.       —Не горел желанием приходить.       Се Лянь обернулся. Он видел того, кого всеми фибрами души ненавидел, но прекрасно понимал, что был на него же похож. Да, возможно, не сейчас, но это не отменяет поступков его юности. Хотя, если подумать, они действительно словно выбиты из одного куска камня и одним мастером: белые одеяния, маски, хоть и разные, но тем, что действительно заставляло всех задуматься кто есть кто — это аура. Она горела желанием убийства. Вот только если Се Лянь лишь хотел уничтожить стоящего перед собой, то оппонент был пропитан ей насквозь.       Сейчас, когда они стояли практически лицом к лицу, к горлу подступала тошнота. Се Лянь думал, что страх давно ушел, сменился пустотой и непонятными желаниями, но ошибался. Ужас подкрался со спины, обвивая своими лапами сначала плечи, а затем ноги и запястья. Тревога не позволяла сделать и шага, не давала возможности сделать вдоха, хоть он в этом и нуждался. По позвоночнику прошла дрожь, передергивая от непонятного импульса все тело.       Но все это ушло так же быстро как и появилось, сменяясь безумием и невиданным азартом. Да, это весело.       —Твои змеи просто прекрасны, как ни крути, в их создании мне с тобой не сравнится.       Это правда, никто не создаст этих существ качественнее самого Се Ляня, он был уверен, многие пытались. Их ошибка была в том, что основной целью было убийство. Создание кровожадного существа без чувства меры и морали, что было в корне неверным. Се Лянь создал их, когда безумие от одиночества буквально дышало в спину. Тогда, когда хотелось слышать шорохи, помимо тех, что создавало собственное тело. Тогда, когда пустота вокруг душила. Эти змеи были не оружием, а собеседниками, помогающими вернуть возможность здраво мыслить.       —Ох, мой дорогой Сяньлэ, ты так изменился. Неужто твои принципы настолько прочны, что ты станешь кем угодно, лишь бы не быть рядом со мной? Поверь, мы сильнее, чем кто-либо. Лишь мы можем править, уничтожать и создавать, как же ты не поймешь? Даже спустя столько лет ты не осознал столь простых истин.       Безликая тварь в до тошноты ужасающей маске подошла ближе, заставляя отступить на несколько шагов. Се Лянь не имел никакого желания чувствовать его руки на своих плечах. Знал, что они там будут.       Вот только страху здесь не место. Все, чего он сейчас достоин — уверенность. Личина, которую он собственноручно создал.       —Не мы, а я. Вы слишком долго не появлялись в поле моего зрения, как можете заявлять о своем могуществе?       —Поверь, мы встречались однажды. Я был приятно удивлен твоим навыкам, но их все равно было недостаточно. Однако сейчас твоя аура куда сильнее. Молодец, вот только не могу не спросить. — Се лянь был готов поклясться, что лицо под маской скривила улыбка. — Для кого ты стараешься?       Наступила секундная тишина. Вот он, тот вопрос, который сотни раз висел на кончике языка, но не был выпущен на волю.       —Скажи, Сяньлэ, почему ты здесь? Почему не делаешь того, чего так яростно желал, когда гнил в безумии на дне медной печи? Неужто есть тот, кто стоил всех этих страданий?       Почему? Ответ на эти вопросы он давно знал, хоть и не признавал, покоя ему не давал именно первый.       Для кого? Я один.       —Ты тренируешься, совершенствуешься, учишь бедных детишек, вот только для кого? Ты ведь понимаешь, что жаждешь совершенно другого. Ты жаждешь того, чему я учил тебя. Хочешь быть тем, кем должен быть.       Либо нет, либо Се Лянь никогда этого не признает. Он будет лгать себе, давить гнев и алчность, сменяя их чем-то другим. Он будет замаливать свои грехи, пока не получит наказание в адском котле. Он будет убеждать себя, что является хорошим человеком, идеальным, но от этого ложь не станет истиной. Вот только он не убеждает. Просто стал тем, кем является сейчас.       Кем?       Я не знаю.       —Ты один и навсегда одиноким и останешься. Так почему бы не сделать себе одолжение? Мы куда более схожи, чем ты можешь представить, никто не поймет тебя лучше меня. Я твой учитель, как бы ты не хотел это признавать.       Нет. Нет, нет, нет… он здесь, потому что не хочет этого. Что угодно, лишь бы иметь дорогу назад. Лишь бы знать, что эта дорога не заросла чужими убеждениями и желаниями. Лишь будучи одиноким можно делать все, что вздумается, правда ведь?       Вот только дороги назад не было. Хотелось вернуться в те времена, когда была возможность. Во времена, когда не было слишком поздно, но это, увы, невозможно. Даже богам и демонам это недоступно.       —Что плохого в одиночестве? — вопрос вышел из горла сам. Казалось, он жаждал ответа. Такого, который будет противоположен его собственному. Такого разъяснения, которое скажет: да, ничего страшного, люди рядом будут лишь обузой. Сама же душа твердила, что он скоро слетит с катушек, параллельно доказывая, что точно так же его сведет с ума и чье-то присутствие.       Се Лянь путался средь двух концов одной палки, в упор не видя середину.       —Правильные вопросы задаешь, но действительно ли не нашел ответа? — Безликий Бай подошел ближе и, не видя никакого сопротивления, зашел за спину. — Будучи одиноким, ты сам берешь спичку, сам поджигаешь ее и сам кидаешь в море крепкого вина, в котором плывешь. Сам горишь и и сам тушишь пепельную душу, однако когда есть кто-то второй, тебе могут помочь. Помочь истлеть или выйти из пламя невредимым.       Незаконченные фразы душили куда сильнее неокрепших мыслей. Однако ему дали время на обдумывание услышанного. Ему дали несколько секунд, чтобы понять: сказанное является истиной.       —Но ведь ты и сам можешь облить вином и кинуть в адский котел. Что может быть лучше?       Да, может, ибо подлость — еще одна черта, которую Се Лянь никогда в себе не признает. А вернее, не найдет. Жизнь обделила его ей, давая взамен честность, которую невольно перебивало умение хорошо лгать.       —Вы лишь сделаете адское море обширнее, а такая помощь мне явно не требуется.       —Ты не понял, Сяньлэ, — Белое Бедствие подошло чуть ближе, оно буквально обжигало спину холодом. — Я не хочу снова становиться тем, кто сделает тебе больно, однако и не собираюсь быть тем, кто будет тебя латать.       Он улыбнулся. Это можно было ощутить, носи он хоть сотню масок за раз.       —Я лишь хочу закончить то, что начал. Часть моих задумок ты воплотил сам, став тем, кем являешься, но неужто ты сам не понимаешь, насколько тонок лед, по которому ты идешь?       Тонок, как же он тонок… ежедневно Се Лянь мирился с безумием наравне с добродетелью, балансировал на канате, по которому никогда не ходил. Осознание подступило слишком быстро: если он сломался тогда, будучи еще чистым, не запятнанным, лишь потому что убил единожды, что станет с ним сейчас, когда падшие от его руки имеют меньше значения?       Это проблема любой войны. Когда Се Лянь добровольно спустился на землю, будучи Богом Войны, он ни разу не убивал. Его руки были словно отшлифованный кварц. Сияли своей чистотой и непорочностью, но ему пришлось окрасить это все в красный. Одним убийством он уничтожил себя старого, чистого и нетронутого бедами. Он убил самого себя. Каждый раз, отнимая очередную жизнь во имя кровавой брани, он отрывал часть собственной души. Вот только душа — не вселенная, она не бесконечна. В какой-то момент люди стали падать от меча все чаще, а душевных терзаний это приносило все меньше.       В тот момент его перестали волновать незнакомцы, чью судьбу он ежедневно обрывал. Сначала это пугало, а потом стало естественным. Это было первым толчком, первым шагом к его нынешнему положению. Такой же шаг он имел и сейчас. Вернее, половину: одно движение не по прямой и Се Лянь упадет в пропасть, из которой не будет дороги назад.       С этими мыслями он отдалился на несколько метров, вновь вставая лицом к оппоненту и достал Фансинь, поднимая его на вытянутой руке. Хотел закончить все это, пытаясь найти несостыковки в своих умозаключениях, но не мог. Вот только что-то было не так.       —Ох, я совсем забыл, ты ведь ненавидишь битвы с непрошеными зрителями.       Нет…       Когда понял, что не хочет терять и потерял все, принял решение никогда больше не желать оставить при себе. Теперь, не имея никого, он желал, а судьба все дальше отдаляла от такого неприступного и близкого.       Да, боковым зрением он увидел Фэн Синя и Му Цина, они стояли там, где заканчивался лес. Их глаза непрерывно наблюдали, а души тряслись. Это можно было ощутить хоть за тысячи ли. Наследного принца в нем не узнать, если бы не обращение, на которое Се Лянь ни раз откликнулся.       Да, теперь причин по которым лед треснет стало куда больше. Однако голос его не дрожал, он наполнился сталью, а надежде не выдать собственное бессилие.       —Вы не любите лишние взгляды, с чего вдруг такие перемены?       —С того, что Ваше Высочество так и осталось непреклонным. Ни разу ничего не рассказали, ни разу не показали своих слабостей. Потому что ты боишься. Боишься, что тебя оправдают.       Тишина. В яблочко. После каждой фразы Се Лянь все больше убеждался: его читали, как открытую книгу, а вернее, пересказывали, давно зная содержание.       Безликий просчитал куда больше, чем он мог представить. Он не просто хотел поднять шумиху. Он хотел обнажить его кожу и отдать органы на растерзание. Все, включая сердце и душу, что таились глубоко внутри мертвого тела.       —Знаете, какое искусство я практиковал эти годы? — он поднял свой невидимый взгляд, прожигая насквозь. — Прекрасное умение, которое позволяет заставить смеяться, рыдать и молить. И ты, бывший Наследный принц, будешь именно умолять.       Из-за спины демона показался меч. Он не был похож на те, что Се Лянь видел раньше. Черный, окутанный белым туманом. Страшный и столь притягательный.       —Искусство создавать иллюзии. Ну же, Сяньлэ, чего застыл? Неужто так не хочешь показать правду? Они не оправдают, не думай. Никто не будет приписывать тебе благие заслуги. Никто не станет тебя уважать. Все лишь убедятся в твоей слабости. Они просто увидят то, как ты ничего не смог. Все, кто тешил себя надеждами о тебе, окончательно разочаруются. Все, кто имел желание увидеться с тобой, уйдут.       Се Лянь действительно застыл. Взгляд остекленел, а тело не слушалось. Уж точно не так он хотел встретить старых друзей. Хотя, что уж приписывать, безликий был прав. Что изменится? Его никогда не любили в обличии демона, так какая разница? Однако руки все равно тряслись. Предательски, словно враги в обличии ангелов, они выдавали его с головой.       Теперь он не знал, что ему делать. Снова.       Хотя, опыт его все же чему-то научил: если нет плана, думай на ходу. Подстраивайся под ситуацию и импровизируй. Ему никогда не выпадал шанс опробовать эти идеи.       —Раз уж вы так желаете снять мою кожу, то почему бы вам не снять маску? Вполне неплохая сделка.       —Сяньлэ, ты не изменим. Признайся себе. Ты не сможешь справится со штормом, он просто сотрет тебя в порошок.       Се Лянь усмехнулся. Да, тот самый смех, от которого дрожали все еще десять веков назад:       —Я и есть шторм.       А затем сделал быстрый выпад. От неуверенности не осталось и следа. Его вторая личность, которая переодически проявляет себя, как сейчас, пугала, но чертовски манила. Один прыжок и мечи столкнулись, не позволяя сдвинуться с места.       Их силы были равны. Наконец-то. Один лишь удар показал: победит тот, кто найдет лазейку. Тот, кто не покажет слабости противнику. И Се Лянь, объективно, проигрывал, но он мог поклясться: Безликий демон гордился этим ударом.       Монстру может противостоять лишь ему подобный.       —Ваше Высочество…       Одно лишь слово и он отступил, выдавая слабость своей дрожащей ладони и ненадолго открывая спину, но Белое бедствие этим не воспользовалось. В голосе Фэн Синя сквозилось нечто неясное: ни то грусть, ни то сожаление, ни то ностальгия. Он стоял на коленях и смотрел, не отводя глаз. Му Цин же находился за его спиной, лицо не выражало ничего.       Да, он проигрывал. Ностальгия — самое прекрасное и одновременно с этим отвратительное чувство. Эти два парня, с которыми Се Лянь жил каких-то пятнадцать лет, если ему не изменяет память, значили куда больше, чем он мог представить.       Однако сейчас его чувствам здесь не место. Впрочем, как и всегда.       —Будьте добры, поиграйте в слова, —он извинится, но позже. Не сейчас. Сейчас он должен быть устрашающим. Должен, но не может. Он боится, что столь верный человек, как Фэн Синь, не будет сидеть на месте. Сейчас он читал его лучше его самого, он пойдет в гущу событий, несмотря на последствия. Он не верил в его нынешнюю преданность, но, увы, люди часто придаются чертовой ностальгии, она не позволяет контролирывать действия. Может подтолкнуть на убийство или спасение, как повезет. Се Лянь, недолго думая, он обратился к Жое, — Свяжи.       Шелковая лента, которой давно не отдавали приказа, немного покружила в воздухе, но ощутив на себе грозный взгляд хозяина, повиновалась. Она любила дурачиться, но сейчас не время. Мысленно Се Лянь пообещал поиграть с ней, когда все закончится. Если закончится.       Лента была необычной, но совсем не прочной, однако как только получала немного силы хозяина, становилась лучше любого металла и веревок. На то и был расчет.       Она за секунды приблизилась к жертвам и привязала их к ближайшему дереву. Это занятие ей нравилось, она буквально урчала, словно кошка, когда обнимала Му Цина, заставляя того задержать дыхание от боли ломающихся ребер.       Они были недалеко, прекрасно видя происходящее. Во-первых, Безликий Бай другого исхода не потерпит, а во-вторых, Се Лянь не собирался слушать их вопли из-за пропуска сея представления.       —Смело. Очень даже смело.       —Мне нечего бояться. Прошлое в прошлом, а о будущем я знать не могу.       —Ты изменился. Вот только что будешь делать? Твое будущее будет ужасным, полным мучений. Ты будешь жить, но можно ли назвать жизнью беспрерывную мольбу о смерти?       —Для начала я убью того, кто этого заслуживает. То, что будет после, подобной тебе твари не касается.       —Не тешь себя надеждами. Я ведь буду приходить в кошмарах, тебе не избавиться от меня.       Не стоило уточнять, что ничего особо не изменится. Со стороны казалось, что это были какие-то дебаты или сборище философов, что пытаются найти новую теорию о смысле существования. Никто не собирался снова нападать. Просто говорили. Они хотели понять друг друга. Найти в речи то, на что можно без зазрения совести надавить. Хотели понять, кем является тот, кто уничтожил их жизнь. Ну, или тот, кто дал еще одну идею для воплощения, зависимость, желание обладать. Оба изменили жизнь оппонента, не представляя истинные масштабы.       Честно сказать, самая большая бессмысленность в мире — серьезное отношение к выжигающей изнутри вине. Многие считают, что виня себя, они являются обвиняемыми со всех сторон, не понимая, что остальные заняты тем же. Поэтому эти двое говорили лишь то, что хотели, не взирая на чувства собеседника. Возможность сказать, скорее всего, больше не вернется, точно также как и полная ясность ума, коей никогда и не существовало. Они действовали в неопределенности, искренне полыхая от этого. Они были азартными, не взирая на возможность проигрыша. Это, наверное, и объединяло их сейчас.       Только сейчас.       —Дорогой мой Сяньлэ, ты ведь прекрасно понимаешь, что я не убью тебя. Буду играть, словно с куклой, коей ты и являешься. Ты никакой не шторм, ты лишь небольшая волна, которая во мгновение ока разобьется о скалы. Разобьется и станет цунами, что сметет все на своем пути.       А затем их окутала темнота. Она рассеялась и перед Се Лянем предстал лес, в глубине которого можно было разглядеть хижину. Маленький домик, в котором жили остатки Императорской семьи и их слуги.