Fallen Angel

      Идя по этой, кишащей непонятной энергией и обидой земле, воспоминания играли злую шутку.       Перед глазами белой пеленой стоял вечер, когда небеса сотряс неимоверный грохот. Ветер бушевал, снося колокола и разрушая дворцы.       Тогда не только Му Цин, но и все жители небес увидели Его Высочество в пучине ада и гнева. Он не плакал и не кричал: он смеялся. Истерически, выплескивая невесть что из своего сердца. Вокруг него был огромный барьер, который светился, словно божественный артефакт, но позволял в красках разглядеть все то, что происходило внутри: Се Лянь, что по его мнению давно жил и работал, не изменяя своим принципам, шел с мечем в руках, не поднимая при этом головы. Он считал, что принц неизменен, что действительно может грустить после ухода Фэн Синя, но ведь у него были родители, чего же опускать руки? Их высочества, хоть и имеют сложный характер, но искренне любили своего сына, разве нет?       Потом пришла мысль о том, что тот действительно тронулся умом. Что одиночество взяло верх и ранее стойкий нрав дал трещину.       А затем страх.       Он смотрел на Се Ляня, что всегда пытался быть веселым и жизнерадостным, наблюдал и за существом маске, именуемым Белым Бедствием, из-за которого он, вместе с Фэн Синем, оклеветал своего покровителя сумасшедшим. Стояло оно снаружи и взирало вглубь, желая.       Во мгновение ока мир перевернулся, а затем принял прежнее положение. Да, я поступил плохо, я не мог оставить матушку. Я расставил приоритеты и сделал это верно, однако неизвестное чувство не покидало. Казалось, что это все лишь шутка, временная проблема. Перебесится.       Му Цин никогда так сильно не ошибался.       Он до сих пор помнил, как горла касалось идеально заточенное лезвие ножа, лежащее в руке Се Ляня. Помнил, как чувствовал кожей холод металла. Помнил и его пустой, полный ненависти взгляд. Помнил, что несмотря на статус небожителя, который получил, он оказался бессильным перед свергнутым богом, что пылал в безысходности.       Тогда принц даже не пытался выглядеть счастливым.       В какой-то момент Се Лянь остановился. Всех оглушила тишина. Посмотрел на небо и стало ясно: слышит. Не только слышит, но и прекрасно понимает. Все кричали одуматься и Му Цин в том числе. Он сорвался и, упав на землю, подбежал с незримой надеждой, в которой, несмотря на желания, не было никакого смысла. За ним несся еще кто-то, в разглядывании просто не было нужды.       Они беспокоились, не понимая при этом в полной мере того, что может произойти. Они не хотели, чтобы принц поранился, но и представить не могли, что на это и стоило надеятся.       Черное, плачущее и молящее невесть о чем небо. Се Лянь согнулся пополам от смеха. Все в миг прикусили свой язык.       — Что же вы замолчали? Ненавижу, как же я вас всех ненавижу…       Он говорил это, скорее, не со злостью, а вообще с отсутствием каких-либо эмоций, прерывая слова лишь на хохот, однако счастья в нем и в помине не было. Голос легко можно было сравнить с замерзшей сталью: одно малейшее касание и лишишься подвижности руки от холода.       Лицо было словно в дымке, скрывая эмоции и не давая понять, охватил его гнев или же в нем можно было потеряться от пустоты. Вот только не один из вариантов не был верен: все, что можно было разглядеть — маска. Не просто плачущая и смеющаяся, как у бедствия неподалеку и не улыбающаяся, как у неизвестного юноши на коленях, а кричащая. Рот был открыт, будто в ужасе, а глаза изогнулись так, что было неизвестно, насколько представшее перед ее обладателем зрелище оказалось устрашающим. И сочеталось все это со смехом, который лился из-под куска дерева непрекращающимся потоком плача и истерики.       Даже густая и темная ночь не могла сравниться с чернотой человека, что в ней существовал. Он был самым светлым и ярким из всего этого множество лицемеров, что точно также светились, не взирая на алчность и безразличие, которые без устали распирали их души. Вот только единственный истинный бог среди божеств был облучен ненавистью, в которой нашел выход уставший от пустоты разум. Она заполняла все существо, стараясь найти хоть что-то, дарующее определенности, давала пищу и стимул, вот только все вокруг воспринимали ее как нечто греховное и непостижимое. Все желали воздать по заслугам за такую вольность, но и представить не могли, что в равной степени являются причиной.       Се Лянь молча поднял меч над головой и с грацией, подобающей человеку, что всю жизнь танцевал с ним, воткнул себе в живот. Лицо любого, кто ощутит на себе это, должно было как минимум кривиться в болезненной гримасе, но уголки губ лишь поползли вверх. Не нужно было видеть, чтобы ощутить.       Му Цин оцепенел. Нет… нет, нет, нет… почему?       Его разрывали непонятные чувства, которые либо твердили о том, что он не смог бы ничего изменить, либо же обвиняли во всех грехах, ведь он мог сказать на пару слов больше. Смягчить уход. Хоть как-то оправдаться или же не говорить ничего. Он оставил надежду, ее маленькую крупицу, что себе, что всем вокруг, давая шанс на новую встречу и отбирая его, когда она не удалась.       Хотелось подойти, вновь похлопать по плечу. По-дружески, как раньше, но в это же мгновение по рассудку било осознание того, что хотелось большего. Обнять. Обхватить руками, сжать всеми силами и не отпускать. Му Цин тешился тем, что они друзья, но разве друзья не должны позволять себе такого? Он ни разу этого не сделал, считал вольностью.       Могло ли это объятие сгладить боль разрыва?       Во мгновение ока все заполнил гул умерших душ, которые, найдя единственную жертву, стали разрывать ее на куски. Они проходили сквозь Се Ляня и с каждым разом отнимали часть его самого.       Му Цин более не мог обнять. Просто надеялся на то, что не придется нести цветы на могилу.       Спустя несколько мгновений гробовой тишины сияние барьера исчезло, а вместе с ним и сам Бывший наследный принц.       Казалось, вместе с телом испарилась и душа. Му Цин упал на колени и беззвучно кричал, пока его не подняли за плечи. Винил он себя или нет — даже ему неизвестно.       Даже спустя десять веков он не понял этого.       Я не могу даже принести цветов на могилу. Этот факт, как тогда казалось, был обязан даровать спокойствие; тогда, когда была надежда, но сейчас ее не осталось, осознание этого било куда сильнее молнии средь бури.        Безусловно, чувства по этому поводу уже давно не были доминирующими, но малейшее напоминание — и они ударят с новой силой. Казалось, он просто перестал быть тем, кем являлся. Будто бы его часть исчезла вместе с барьером, оставляя пустоту. Ее можно было заполнить лишь тем, кто точно также лишился куска плоти, который в простонародии звался душой и они были счастливы, ведь этот способ есть, хотя изначально считали, что никогда не смогут ощутить себя цельно с самим собой.       Он, Му Цин, вокруг которого все рушилось, понял, что несмотря на боль и слезы, он должен быть опорой. Безусловно и сам в ней нуждался, но об этом твердил лишь голос здравого смысла, а кто в этих условиях будет ему подчиняться? Тогда было непонятно, кто кому должен подать руку помощи, поэтому, взявшись друг за друга, словно за спасательный круг и оперевшись на плечи друг друга, они вновь поднялись на небеса. Они.       Сюаньчжень шел, погружаясь полностью в свои думы, тут же жалея об этом. Не обращая внимания на Фэн Синя, а также на повелителя ветров и его друга, которые непонятно зачем напросились с ними. Му Цин никогда этого не покажет, но он искренне переживал. Руки тряслись, из-за чего были сжаты в кулаки и убраны в глубь рукавов.       Казалось бы, десять веков прошло.       Он не знал, что чувствует Фэн Синь, но прекрасно понимал, что не лучше его самого. Для них эта тема была табу, но когда Верховный Владыка попросил разобраться, они не могли отказать. Ши Цинсюань и повелитель Земли вознеслись намного позже тех событий, так что не понимали истиной сути вещей, из-за чего не раз пытались об этом расспросить, но на это боги войны отмалчивались. Эти добровольцы — Небожители средних небес, так что относительно неплохо владели навыками ведения боя и, как оказалось, выпытыванием информации. Спросите, зачем двум богам войны, что своей силой могут равнять с города, помощники? Как раз-таки для того, чтобы эти самые города не пришлось возводить вновь.       —Многоуважаемые генералы, а что мы вообще ище… аа! Эти твари везде, Мин-сюн, спаси! — Повелитель ветров, в лазурном женском ханьфу, что, честно сказать, не сильно одобряли в первое время, отшатнулся и чуть ли не повесился на шею Мин И. Змеи, хоть и не были опасны, вызывали жуткое отвращение.       — Это тебе не братец, чтобы убегать, почему так кричишь? — ну а он, кажется, и не был против, по-дружески прихватил за плечи и потрепал по волосам.       —Поэтому помалкивайте. Оба, — Му Цин впервые за весь путь показал голоса. Был он толи раздраженным, толи напряженным, черт голову сломит. Понятно было одно — лучше повиноваться.       —Знать бы еще, что искать, —сменил тему Фэн Синь. — Но что-то явно не так.       —Ох, какая неожиданность, наш многоуважаемый генерал понял очевидное.       Еще одно слово со стороны Му Цина и Наньян готов был поклясться, что ни один закат в мире не сравнится с закатом его глаз от подобной атмосферы, но предпочел помолчать. Сразу было видно, что он волнуется, потому и в бешенстве.       Шли они уже достаточно долгое время и убеждались, что убитое не возродить ничем: за столько лет на глубине кратера ничего не менялось ни в атмосфере, ни в разнице между настоящим и прошлым. За десять веков не выросло ни одного дерева, сугубо пустая земля. Это ж насколько темной должна была быть Ци?       Владыка Шеньу ни раз просил Юйши Хуан, божества сельского хозяйства и дождей, привести это место в чувство, на что та лишь качала головой: не выйдет. Несмотря на старания, давно убитая гневом и грехом земля не станет светиться жизнью, словно солнце. Даже время не сразу сможет обернуть все вспять. Десяти веков не хватило.       —Владыка Наньян, вы ведь часто находитесь в мире смертных, замечали уже такое?       —Я это место обхожу стороной, а по близости такого хаоса и в помине не было.       Под ногами ползали «змеи», созданные из духовной силы, но даже невооруженным глазом видно, что мастер явно недостаточно практиковался . Легко можно было пройти сквозь них, на что твари реагировали неоднозначно. Некоторые попадались более-менее приближенные к материальным, но все же им недоставало реалистичности. За десять веков занявшийся этим должен был усовершенствоваться или, по крайней мере, не растерять навыка, ибо десять тысяч лет назад их невозможно было отличить от настоящих.       Тогда лишь один их вид пугал и заставлял биться в агонии.       —Не вижу смысла тут дальше ошиваться, —Му Цин остановился. —Даже небожителям здесь приходится туго, а бродить и искать сами не зная чего — бред чистой воды.       Что правда, то правда: энергия вокруг была настолько душащей, что внушала волнение даже самым опытным богам. Помниться, из-за этого Цзюнь У и почитали после поражения, ведь не умереть, лишившись всех сил, это же поистине достойно нашего владыки! Считалось, что попадая на территорию этой ямы без начала и конца, боги теряют энергию, а люди — жизни. Впрочем, второе было полной чушью. Уж кому-кому, а для человека это место ничем не отличалось от сотни других.       —Генерал Сюаньчжень, хотите снять гостиницу? Не думаю, что в этих кругах ее легко найти, особенно после всего этого, — под «всем этим» Повелитель Ветров подразумевал хоть и не кровавую, но смерть всех, кто проживал ближе всего к месту их нынешнего нахождения. Все умерли в несколько ночей, а учитывая белых ползающих тварей, что кишели тут на каждом шагу, не сложно было догадаться, от чьих рук.       —Недалеко находится столица Юнаньи, там и поищем. Подождем новостей от Линвэнь и возобновим поиски… — не закончив фразу, голос дрогнул. — Это еще что за черт? — Му Цин замер, казалось, даже прекратил дышать. Глаза сузились до подобия черных точек.       Фэн Синь последовал его примеру и проследил за взглядом, точно также впадая в ступор:       — Какого…?       Все пялились на храм средь глуши и пустоты. Единственное строение, которое они видели. То, чего и не должны были увидеть.       Все бы ничего, если бы он не принадлежал Его Высочеству Наследному Принцу Сяньлэ. Это место было сглажено с землей неистовым ветром и нескончаемым потоком темной Ци тысячу лет назад, как тут оказался храм? Да и будь оно нетронутым, какого черта?! Все они были уничтожены еще до их вознесения!       Даже не знающему абсолютно ничего это показалось бы странным, ведь несмотря на новые ставни на окнах и ничуть не сгнившее дерево, выглядела постройка слишком уж старомодно.       Не то чтобы они копались в этой истории, все-таки чувства давно уже изжили себя, просто сам факт воспоминания был неприятен и отдавался ноющей пустотой где-то под ребрами, даже за столько лет не нашлось того, что закроет ее полностью.       Генералы не осмеливались подойти ближе, да и на в миг ставших ватными ногах это было сделать весьма трудно.       Повелителя Ветров, который за руку тащил Мин И, ничего не останавливало. Приблизившись к табличке, он застыл в недоумении, а последний вылупился так, будто узрел нереального.       —Никогда не слышал о таком боге, когда он вознесся?       В ответ лишь молчание. Наньян осмелился приблизится, но по прежнему не произнес и слова. Все застряли в горле. Тут в дело вмешался Му Цин:       —Храм бога, что сгорел в пучине гнева десять веков назад. Места для поклонений сожгли еще раньше, как он тут оказался? — сохраняя видимое спокойствие он успешно строил из себя храбреца. Как наивно. То, какое самбо сейчас танцевало сердце на пару с душой, не сможет оценить ни один мастер.       Сколько раз твердили самим себе, что прошлое надо отпускать, вот только в большинстве своем оно самостоятельно находит, желая истрепать давно измученную плоть.       Как бы сильно они не ненавидели друг друга, всем по умолчанию было ясно: никого кроме друг друга у них и нет. В миг споры прекратились, а в сети духовного общения завязался диалог:       —Что за черт? Кто смеет так шутить?! — о да, Фэн Синь был в ярости.       —Не кипятись, нужно разобраться, — а вот Му Цин — в панике, что можно было легко понять по его рассудительному голосу.       —Разобраться? Что этот демон из себя представляет, раз идет на такое?       —Не исключено, что он застал времена Сяньлэ.       —Оно-то понятно, но это явно не сулит добра.       Оба понимали как завершить идею, но никто ее не озвучил. Принято считать, что при утрате важного в жизни человека, посещают мысли вернуть его любой ценой, но это не так. Вы не можете этого принять, а лишь мысль о том, что возвращение в этот мир при каком-то условии этот человек бы не одобрил, вы обречете себя на вечные муки, но даже мыслить о подобном не станете.       Они тоже. Когда-то закрадывалась эта мысль, но они не позволяли себе большего. Его Высочество — демон? Что за бред? Человек, что лишь мечтал помогать простому народу, лично станет тем, кто покарает его? Быть не может. Се Лянь всегда был добрым и великодушным, никогда не позволял себе бранного слова и ни разу не обсуждал человека за спиной. Он имел принципы, против которых не пойдет… так ведь? Так думал Сюаньчжень, несмотря на то, что однажды чувствовал нож у своего горла, однако его нынешний собеседник помнил, как Се Лянь принес мешок золота, говоря при этом вещи, которые он никогда не слышал ранее. Он не винил его, но ушел. Ушел, решив, что принц достоин его заботы лишь будучи идеальным.       Вот только иногда люди ломаются.       От ангелов никто не ожидает обличия дьявола, увы. Хотя, стоит признать, что если бы эту истину осознал простой люд, и без того отвратительная жизнь превратилась бы в сплошную ложь. Так и есть, но куда проще существовать, когда не задумываешься об этом.       Никто не будет подозревать ангела в грехе. На этом и порешили.       —Заходить туда — очень плохая идея? — даже голос в голове, что, по сути, не должен был ничем отличаться от бессмысленного звона, сквозил сомнением.       Му Цин привык прерывать сомнения на корню. У всех вокруг, кроме себя самого, а потому утопал в них.       —Не мели ерунды. Это просто храм, ничего не случится. К тому же, нам нужно место для ночлега, не подойдет ли это? Создадим небольшой барьер от нечисти и духовных сил, неплохой вариант. Это не более, чем шутка какого-то умалишенного призрака, нечего переживать, —говорил, а сам не верил ни единому своему слову.       Успокой.       —Что этим двоим скажем? Владыка запретил упоминать Его высочество, а тот случай и подавно.       —Запрет запретом, но все, кто желал, давно узнали все, хоть и не в лучших подробностях. Пустим все на самотек и будем действовать по ситуации.       — В этом весь ты.       Выйдя из разговора, они мельком переглянулись и зашагали к храму. Хватило одного шага, чтобы остановится и закрыть уши.       Крик.       Разрывающий душу крик донесся из-за дверей этого строения, заставляя всех ощутить мурашки по телу. Голос был хриплым и, казалось, сорвавшимся. Боги войны ни раз участвовали в сражениях, помогали в них и даже создавали, слышали столько крика, сколько не узрел ни один палач, но никогда он не пробирал их до мурашек. Этот ор лился отчаянием. Будто уже ничего не изменить.       Хуже неизбежности не может быть ничего. Все, кто умирал на их руках, кричали в надежде на жизнь или смерть. Надежда звучала по-другому, не так ужасающе.       Постепенно они начали слышать гам, что издавали по меньшей мере четыре десятка человек.       — Вы все еще думаете, что зайти — непременно хорошая затея? — Повелитель ветров попятился назад, прячась за спину Мин И, а он, привыкший к подобному, молча прикрыл рукой.       —Нужно помочь, явно не мирскими делами занимаются, —возразил Фэн Синь, ощущая некое чувство, наиболее похожее на непроизвольно открытое воспоминание.       Вот только жизнь научила его не верить слухам и проверять все при первой же возможности.       Му Цин первым подошел к двери и медленно распахнул ее, привлекая скрипом всеобщее внимание. Она была гнилой и почти развалившейся в щепки.       —Еще один, че приперся? Найдите кого-то другого, и так тела на всех не хватит, — мужчина лет сорока смотрел с неким презрением и был одет весьма просто, вот только так, как это делали люди если и не тысячи лет назад, то сотни — точно.       — О чем вы вообще… — и Му Цин замер, не пытаясь вымолвить и слова. В храме и впрямь было много народу и все наперебой пытались ему что-то внушить, но он не слушал. Его внимание привлекло нечто другое.       На постаменте лежало тело, и оно, как казалось, больше не дышало. Его связали и раздели до нижних одежд, практически открывая огромное количество ран, что сделали ткань алой. Сколько бы лет ни прошло, он не забудет эту фигуру. Слишком уж часто снимал мерки для шитья одежд. Все окутывал тошнотворный запах крови, в котором он утопал и лишь опустив взгляд, Му Цин заметил, что лужа дотекла до носа его темно-синих ботинок.       Это выглядело, словно какой-то ритуал по воссозданию демонического из божественного. Резали и кромсали, отрывая куски плоти. И Му Цин видел, как они свисают лоскутами, как неподвижно качается из стороны в сторону рука, будто держась лишь на паре бесформенных мышц, как на лице Се Ляня, которое он в миг вспомнил, застыло странное выражение, будто еще секунда — и он заплачет, вот только что-то останавливало, сдерживая слезы против воли.       Мозг был попросту не в состоянии отсеять такое количество информации, поэтому все, что он мог выдать — ступор.       Вот только следующую секунду все исчезло. Одно мгновение и его покинул здравый смысл.       Оно ведь было здесь?       Потому что, с одной стороны, хотелось быть хоть немного уверенным в своей способности мыслить, а с другой — было непреодолимое желание внушить себе факт наличия галлюцинаций.       Храм стал похож на обычное строение, заставляя генерала чувствовать себя умалишенным. Ни крови, ни тела, ни людей.       Вообще ничего. Просто пустая хижина.       —Ну что там, генерал Сюаньчжень?       Я не знаю…       —Ничего такого, мы найдем другое место для ночлега.       Голос дрожал при первых словах, но потом стал прежним. Это ведь лишь иллюзия, верно? Просто плоды его воспаленных фантазий о судьбе принца, не более, однако что-то заставило его захлопнуть дверь и без объяснений причин двинуться прочь, наблюдая, как первые несколько шагов за ним тянулись следы крови.

***

      Как бы кто ни надеялся, Фэн Синь заметил. Сразу увидел дрожащие руки и нотки страха в голосе. Вопросов не задавал, но вы даже представить не можете, как сильно ему хотелось врезать по этому прекрасному и угрюмому лицу.       Сотню раз он пытался разговорить Му Цина и столько же раз уверял в том, что не осудит. Пытался наладить контакт, но при каждой новой попытке убеждался: этот человек не изменим. Он всегда будет мнительным, гордым и закрытым, словно чертова черепаха.       Он ошибался. Слава Господу очень сильно ошибался.       В какой-то момент он начал понимать: на то есть причины. Му Цин всегда желал казаться идеальным, хотел получить всеобщее уважение и отрекал все варианты показа собственной слабости. Но это не отменяло факта того, что как только они зайдут в покои, которые, по иронии судьбы, будут совместными, он выпросит все, что хочет знать. По-другому с этим человеком просто нельзя, иначе он загнется от всего того дерьма, что его окружает. По-другому не показать, что Фэн Синь хочет помочь ему его разгрести, а не утопить.       Твой бой — это мой бой. Мы сражаемся вместе.       Говорил это из раза в раз, вот только слова не изымали действия. Будто беседовал не с бессмертным из крови и плоти, а с пустотой.       Просто потому что стоит говорить, а не показывать. Ему это было куда проще делать, но когда нет никакого ответа, отношения превращаются в мучительную каторгу, сплошные недопонимания. Но Фэн Синь хотел беречь, просто потому что нашел того, кого не хочет потерять. Он хотел говорить, но также желал и слышать голос, что случалось, увы, слишком редко. Он понимал, что это и есть Му Цин и искренне не хотел внушать его неправильность, потому что как таковой некорректности в мире не существует, просто желал чувствовать, что ему не все равно.       Желал, чтобы хоть кто-то услышал, что когда солнце восходит или скрывается за горизонтом; когда ветер разрывает пространство или любезно приглаживает волосы; когда дождь жестоко бьет по лицу или поет колыбельную; когда луна прячется за облаками или освещает пространство..       Абсолютно все, что я вижу, это ты.

***

      —Ты что, мать твою, творишь? Какого черта ты там устроил?       Да, все верно, не прошло и минуты после того, как закрылась дверь в их комнату, а Му Цин уже был прижат к стене. Со стороны могло показаться, что это начало прекрасной ночи, но все отнюдь было не так. Вернее, пока что не так.       — Ты за кого меня держишь?       —Хватит. Че завелся-то? — Фэн Синь действительно заводился слишком часто, от любой причины и именно высокомерие и скрытность Му Цина выводила из себя постоянно.       Немного, совсем каплю, просто дай понять, что я что-то значу для тебя.       —Ты еще спрашиваешь? Что ты увидел? — это неправильно. Нельзя кричать тогда, когда хочется обнять и прижать к груди. Нельзя требовать тогда, когда хочется принять.       — Были и есть причины молчать, — нельзя скрывать думы тогда, когда они жрут изнутри.       —Цинсюань из тебя душу вытряс, а ты мрачнее тучи, что там было? Почему хотя бы мне не сказал? — Фэн Синь был требователен и винил себя за это, но что? Почему он не может получить хоть какой-то ответ на свое отношение? Хотел и вновь забывал о том, что не в праве никого менять. Не хотел менять, просто… желал хоть какого-нибудь ответа. Иллюзии. Реальности. Неважно.       —Потому что кое-кто язык за зубами держать не умеет. Ладно, выпустил гнев и хватит, отпусти уже.       Не отпускай, прошу…       —Отпущу как только скажешь, что выбило тебя из колеи. Мы в смертных телах, я должен знать, если…       —Хватит, —один рывок и Му Цин оказался у другого конца комнаты. Нельзя уходить от прикосновений, которые так жаждешь, но он продолжал, ненавидя себя за это. —То, что было в храме — лишь иллюзия, не более, незачем переживать.       Он тот человек, который предпочтет клинок в сердце, чем покажет то, что чувствует. Словно лед средь зимы, который ничего не может пробить и неизвестно, будут воды пожирающими или отрезвляющими. Под кусками глыб могли скрываться акулы или дельфины. Кто-то мог уничтожить без остатка, а кто-то даровать счастье. На мгновенье. Потом вода вновь превратится в стекло, о которое можно лишь порезаться.       —Мы договаривались. Ты, чертов скрытник, никак не поймешь одной вещи… Мы — все, что есть друг у друга. Я пойму тебя и несмотря ни на что останусь на твоей стороне, — Фэн Синь все еще стоял у стены, опустив голову, попросту боясь смотреть. — Но можешь ли ты сказать тоже самое?       В ответ лишь молчание. Обычно ссоры не касались их общего прошлого и не были чем-то из ряда вон выходящим, хоть и были столь же грубыми, но сейчас Фэн Синю было действительно больно и обидно.       Ему было намного проще показывать свои чувства. Ему было плевать на осуждение или стыд, просто вываливал весь груз чувств в надежде на то, что получит тоже самое в ответ. Он все говорил в лоб, не всегда заботясь о последствиях. Твердолобость этого осла его бесила, но видят боги, как же он хотел это принять.       Пытался доказать свою верность и что с того? Почему я не могу получить того же?       Желал и понимал, что отчасти — зря. Прекрасно знал, что все это — путь. Тернистый и невозможный, а для любого смертного — не имеющий конца. У них тоже был конец, просто слишком далеко.       —Я понял. Прости, возможно действительно стоит все… я поторопил события. Сниму другую комнату, — выпалил на одном дыхании, тут же жалея об этом. Вспылил. Не подумал. Но брать слова назад — нет. Почему бы не оставить это как предлог обдумать все? Просто дать возможность побыть немного порознь, наедине со своими мыслями, так же лучше, верно?       Поэтому он развернулся и пошел к выходу. И лишь тогда вспомнил, что происходило это из раза в раз.       Фэн Синь не ощутил страх, что пропитал Му Цина насквозь. Сюаньчжень, хоть никогда этого не признает, боялся остаться один. У него никого не было, но идти против себя было куда сложнее, чем можно представить. Потому что сейчас, видя стоящие книги на полках, вазы с пионами и любезно принесенный хозяйкой графин с вином, Му Цин чувствовал, как падает, ибо сейчас, столь сильно желая, он продолжал испытывать такой-же животный страх. Он вел себя так, будто ему плевать, но в душе это убивало. Он бы поклялся, лишь бы не показывать это мимолетной слабостью, но предпочел второе:       —Стой…       И Фэн Синь встал. У самой двери, держась за ручку, он остановился. Подобное слышать от самого генерала Сюаньчженя — не просто редкость. Он впервые просит остаться. Всегда до этого он и вправду просто уходил.       Так выглядело доверие. Такое хрупкое, словно хрусталь, но в тоже время и крепкое, его не спутать ни с чем. Его можно выбрать осознанно, боясь, понимая возможные последствия, а можно как сейчас, все также боясь, но последствия не имели никакого значения.       Только повернул голову, а губы уже нашли свое пристанище в чужих. Так коротко, но так… нежно?       Атмосфера в миг сменилась с душащей на приятную, хоть и непривычную.       —Я… Я не знаю. Это были галлюцинации, наверное…— Му Цин говорил прерывисто и очень тихо, будто боясь своего голоса. Голова опущена, а руки сжимали чужие одежды. —Я не могу описать того, что видел. Просто не могу произнести это. Прости, — смена настроения была неожиданной. Будто лед все же треснул, открывая прекрасную водную гладь, что колыхалась от малейшего дуновение ветра, даруя возможность взглянуть на красоту глубины моря. Этот шепот был куда громче крика.       Фэн Синь, не желая упускать момента, с думой лишь о том, чтобы не спугнуть, обнял. Крепко и нежно. Сжимая кости и расслабляя быстро бьющееся сердце.       Казалось бы, обычное объятие, а стало легче.       Прогресс. Му Цин, столь нелюдимый и закрытый, говорит о том, что чувствует. Кажется, Фэн Синь сейчас заплачет от радости, потому что он направлял и шел с ним к этому вместе на протяжении… По меньшей мере четырех сотен лет.       Так и стояли, боятся нарушить мгновение, но это вскоре должно было произойти:       —Спасибо, что сказал. Прости, что накричал.       —Ты прости, но это не отменяет того факта, что ты чертов козел.       —От козла слышу.       Так было часто. Это стало обыденностью. Со временем часть со ссорой становилась короче, а признания и чувства занимали все больше пространства. Им это нравилось, но было чертовски по-новому. Обоим. Начиналось все криками, а заканчивалось любовью, вот только никто не хотел этого признавать.       Они понимали друг друга и не было ничего лучше этих мгновений. Чувствовать, что тебя слышат и принимают — лучшее, особенно для тех, кто давно забыл, каково это.       Сейчас было чувство, будто их разбили о льдины, но в тоже время такое, будто старые раны сами собой покрылись коркой, более не кровоточа.       Было очень интересно наблюдать, как в компании Наньяна раскрывает себя Му Цин. На людях он горд и нелюдив, язвит всем подряд и постоянно заставляет убеждаться в том, что собеседник не из приятных. Но он другой. Он, хоть и действительно любит грубить и беспричинно закатывать глаза, добрый. Его принципы прочнее стали, а чувства пуще цветущей сакуры. Он искусно проявляет ласку и тянется к ней в ответ, с каждым разом понимая эти чувства все больше. Да, это у него получается далеко не всегда, но что теперь?       В подобные моменты Фэн Синь попросту ненавидел себя за несдержанность. Считал себя последней скотиной из-за того, что одно мгновение выбивало его из колеи, даруя желание прекратить все. Вот только ему давали понять, что все хорошо.       Му Цин просто желал чувствовать себя в безопасности. Не беспокоится о том, как к нему отнесутся и не ждать, когда оставят вновь. Не хотел мечтать о любви и безвозмездной ласке. Просто хотел знать, что кому-то не все равно. Вот только он, имея все это, хоть и спустя огромное время, не мог привыкнуть. Из раза в раз предпочитал молчать, запирать все в себе, потому что так проще ему и всем вокруг, включая до боли родного человека. Не хотел причинять вред своей грязью, потому что боялся лишиться всего из-за нее. Ему было плевать, что все это медленно но верно жрет изнутри. Его просили о том, чего он просто не мог выполнить, хоть и желал. Его просили открыться, когда ключ от замка души давно утерян, поэтому из раза в раз он ковырял его самыми разными отмычками, причиняя самому себе неимоверные мучения, но получая немыслимое удовлетворение от результата. Ибо тогда, когда из себя получалось выдавить истинное слово, становилось легче. Но все хорошо, потому что я сам виноват. Он никого не винил, потому что спасибо за то, что пытаешься.       Был благодарен за то, что Фэн Синь давит, ибо без этого ощущение какой-никакой легкости было бы таким же далеким.       Люди, что не ощущали чего-то или резко что-то потеряли, строят купол, который ничем не пробить. Только если эти чувства не вернуться. Фэн Синь нескончаемо обожал того Му Цина, которого видит только он и будет всеми силами стараться, чтобы не потерять то, что приобрел, а Му Цин любил его Фэн Синя за то, что тот просто находится рядом.       Поцелуй, еще, и еще… Спускался по шее, тяжело дыша, все словно впервые. Так всегда было. Все в забытьи, ибо ласки все еще до боли непривычны.       Грубость и нежность. Крики и стоны. В этом были они. Момент, когда это действительно они потому что во все остальные минуты вместе были лишь близки. Лишь так эти двое могли убедится: они все еще здесь, земля все еще держит их, а луна позволяет увидеть красоту мира. Увидеть человека перед собой.       Фэн Синю было страшно потерять все. Его всем является Му Цин. Странно, но да. У него больше никого не осталось. Все вокруг казалось фальшей, особенно на небесах, когда все заботятся лишь о своем благополучии. Он бродит по миру людей, ища кого-то столь же доброго, что и человек, с которым раньше жил в юношестве. Искал Его Высочество, потому что раньше он тоже являлся его миром. Тем, вокруг кого все крутилось. Как бы он от этого не бесился, характер не позволял. Он слишком предан людям, просто не позволяет забыть о доброте, которую когда-то принял, несмотря на то, что однажды уже отказался от нее. Буквально половина него разрушилась вместе с барьером, не ища восполнения, будто говоря: ты пуст, сейчас лишь на половину, но совсем скоро от тебя не останется и следа. Второй его половиной был Му Цин, к которому в тот вечер подошел, стараясь успокоить, но лишь получил первое крепкое объятие.       Он верил. Верил и искал, пытаясь восполнить ту пустоту желаний и страха их признать. Люди уходят, не представляя, что уносят с собой. И он не представлял, когда захлопнул дверь и оставил Се Ляня одного. Вина сжирала, а другая часть твердила, что я не виноват. Он ведь справился, чем же Принц хуже? Не это ли значило, что сломало его нечто другое? Фэн Синь думал, думал и думал, пока не нашел того, чей мозг точно также взрывался от воспоминаний о былом и думах о будущем.       Их первый разговор по душам, мягко говоря, не задался. Разошлись они лишь тогда, когда не чувствовали тела от боли. Обладая мечами, они всегда предпочитали рукопашный бой в личных разборках, эти были не исключением. Понятно, что их раззадорило. Никто не хотел слушать. Лишь говорить, говорить, говорить… Без чувства меры и самоконтроля. Говорить все, что на уме, переходя на крики и оскорбления. Имея разные точки зрения, они и представить не могли, что ощущают нечто невообразимо похожее. Так же и мысли не допускали, что узнают об этом. Потом судьба не раз сводила их, заставляя скоротать время за разговорами, что были не лучше.       Но потом получилось. С тех пор прошло почти четыре века, и с каждым разом они все больше понимают друг друга. Представить страшно, что было бы, останься они смертными. Им бы не хватило и сотни жизней, так почему бы не попробовать, будучи бессмертными? Вот только вслед за бесконечностью следует сотня запертых дверей, которые не могут быть отворены. Они доступны только тем, кто имеет конец. Тем, кто может ими насладится. Богам это недоступно. Вот только они молились на то, что любовь не заперта за очередным замком, что они достойны ее.       Именно с такой мыслью они продолжили наслаждаться телом и теми чувствами, что пытались отдать полностью. Это был, можно сказать, компромисс, похожий больше на сон, нежели на реальность.       Просто два сломленных бога, которые без понятия, что такое любовь, пытаются научить ей друг друга. Просто потому что это единственное, что может заживить раны на их сердцах, не взирая на то, что каждый раз это чувство приносит огромное количество душевных слез.

***

      На утро стало очевидным: продолжать поиски вместе с Повелителями Ветров и Земли не было смысла. Они просто ушли, оставив записку с просьбой быть рядом с Линвэнь для получения информации, что, объективно, было просто-напросто не нужно. Очень по-детски, а что оставалось? Такой человек, как Ши Цинсюань просто не отстанет, а им одним идти в ядро нечисти без богов войны под боком — чревато.       Просто они поняли, что лучше уж справятся в одиночку.       Покровители Юго-восточных земель шли молча и не видели в этом ничего неловкого. Кто-то тишины не замечал, а кто-то по-наивному игнорировал. Просмотрев молитвы, они не узнали ничего нового, а от владыки Литературы ни слова. Нужно было с чего-то начать, но никто не знал, с чего, однако, по велению сердца оба шли в одном направлении. Далеко не туда, где им стоит быть.       Видя перед собой гору они мысленно вернулись в годы своей юности, когда учились здесь. Ностальгия поистине странное чувство: неясно, разрывает на куски или любезно залечивает старые раны.       Горы Таньшань были запутаннее и выше в те времена, сейчас остались лишь три возвышенности, из которых они, не думая, выбрали нужную.       Раньше там покоился монастырь, он был их обителью на протяжении долгих лет, позволяя вспомнить теплые моменты детства. Они никогда не находили общий язык, хотя Его высочество старался их этому научить, но это не отменит их совместных сборов вишни, поисков беглецов и тренировок. Все это надолго засело в памяти, хоть раньше они не обращали на эти моменты внимания, считая лишь бесполезной тратой времени и нервов.       Сейчас же, вновь идя, хоть и по изменившимся, но таким же родным местам, на сердце становилось как-то легче. У них не было цели, но они шли. Храма на вершине и в помине не было, но они хотели там побыть хоть несколько минут. Это должно было их успокоить. Помочь вспомнить что-то важное и они тянулись к этому чему-то.       Не знали, к чему, но начали догадываться к середине горы. Аура была словно в те невообразимо-далекие времена. Такая, будто прямо сейчас на ее вершине медетировали по меньшей мере два десятка человек. Они все еще хранили молчание и никто не хотел его прерывать, поэтому, сохраняя видимое спокойствие, они отправились дальше. Энергия вокруг становилась невыносимой. В какой-то момент Фэн Синь сдался и принял божественную форму, давая себе больше шансов не задохнуться в порхающей духовной силе.       — Думал, ты дольше протянешь.       — Сам-то скоро грохнешься, не дури.       Дурить не стал и вновь превратился в того грациозного и неизмеримо-красивого мужчину. Фэн Синь любил этот облик, он был идеальным, вот только он прекрасно осознавал уровень ненависти Му Цина к себе, поэтому старался как можно чаще показывать это.       —Красиво.       —Если сравнивать с тобой — любой красивым покажется.       Перевод: спасибо, ты тоже ничего.       В какой-то момент Фэн Синь просто начал понимать Му Цина по взгляду и интонации. Звучит так, будто это дешевая история любви, написанная юной девой, которая впервые познала симпатию, но за эти годы он попросту изучил его с головы до пят.       Аура, что заставляла богов войны нервничать, должна была вызвать хоть небольшое беспокойство, но они продолжали путь. Интерес был куда важнее безопасности.       До вершины оставалось несколько метров, а энергия становилась все более удушающей. В какой-то момент они начали слышать голоса.       —Советник, кто-то идет.       —Ой-ой, неужто боишься, что они застанут твой проигрыш? Твои карты хуже некуда, стоило бы.       —Мои карты вы не видели. В колоде, по меньшей мере, половина.       —Сколько тебя учить-то можно, честным путем игру не победить!       —Терпеть не могу ложь, предпочитаю честные пути.       —Ложь будет истиной, пока правда не докажет обратного. Пока я не докажу того, что знаю твои карты, ты будешь считать игру честной, а задумаешься только под конец, там и до следующей партии недалеко.       —Советник, вы проиграли не меньше моего, а ваши пальцы куда хуже. Неужто думаете, что одни можете подтасовывать колоду?       —Не думаю, потому-то и выигрываю только тогда, когда сам раздаю.       Что за черт? Такая духовная энергия от игры в карты?!