Fallen Angel

      Разные миры и разные истории. Все они, по обыкновению, имеют неоднозначное начало и счастливый конец. Такие сказки обычно рассказывают детям на ночь, однако есть и те, что идут по другому шаблону: хорошее начало и отвратительный конец. Зачастую и их переписывают в угоду смертных, которые захотели повеселиться. Вот только бумагу изменить можно, а прошлое — нет.       Спасенный ребенок и божество в смертном теле, сделавшее это, что может быть лучше? Но что, если жизнь была столь плоха, что он же и обрел ребенка на вечные муки, сам того не понимая? Тот ребенок был благодарен, но каждую бессонную ночь безмолвно молил о смерти.       Зачем же нужно было давать смысл жизни и отбирать его? Почему не дали умереть вместе с вами?       Ребенок не плакал и не смеялся.       Ребенок думал, почему его подразнили конфеткой, а потом отобрали.       Ребенок не понимал, что сделал не так.       Ребенок был уверен в своей виновности, не осознавая того, что никто не смог бы лучше.       Ребенок учился на ошибках прошлого и наслаждался приятными воспоминаниями, которые хранил в памяти.       Ребенок мечтал о будущем, которого, возможно, и не будет.       Этот нынче взрослый ребенок был свободен, не зная истинного смысла этого слова. Убеждал себя в этом из раза в раз, а в конечном итоге заходил все глубже в клетку. Клетку, тишина которой разрывает на части.       И все же ребенок искал. Искал и надеялся на лучшее.

Есть только цель, пути нет.

То, что мы называет путем, это колебание.

@Кафка.

***

      Демон любил иронию в названиях, но его судьба имела ее явно слишком много.       Змея — очень двуличный символ. С одной стороны, она является источником силы, мудрости и плодородия, а с другой — смерти и хаоса. Олицетворение добра и зла. Это, скорее, не иронично, а практично.       Давно, думается, около восьми или девяти веков назад, ее можно было отнести к тем, кто несёт лишь слезы и страдания, но нынче ненависть сменилась виной, а боль — силой.       Им, змеям, поклоняются, величая полубогами, или отлавливают и жестоко разделывают во имя ритуалов.       Их яд убивает, но и лечит.       Они могут часами неподвижно лежать, или почти беззвучно утащить путника в мир иной.       Все это свойственно дьяволу, которым он обрек себя в приступе ненависти. Дьявол, которого создал сам бог.       Но сейчас маленькая змея хочет другого. Она желает просто нести спокойствие и вновь попытаться давать всем вокруг добро. Ей страшно, но она слишком устала от всего этого.       Но клыки в крови, тут уж ничего не припишешь. Именно поэтому маленькая змейка не признает своих целей, скрывая их под гневом и безразличием. Вот только сменяют друг друга они слишком быстро, сводя с ума.       Люди, что поклоняются им, балансируют между страхом и обожанием, молят о мире во всем мире или о нескончаемом хаосе. Раньше это вдохновляло, но из года в год ему хочется уйти все глубже в лес и никогда не возвращаться. Никого не видеть. Никого не слышать.       Маленькая змейка не знала, что ей делать. Стоя на пустыре, она видела дом, одинокий, далеко в горах, тратила годы на путь, а как только оказывалась там, все теряло смысл. И дело было даже не в том, что действительность и ожидание за это время перестали быть единым целым, а в том, что путь закончился. Желая прийти, она хотела идти, не взирая на усталость. Смотреть что-то новое, видеть свой дом в этом месте и сию же секунду уходить из него. Потому что просто хотелось убежать. Далеко. Навсегда. Она спешила, не имея цели и лимита времени, что в сущности являлось лишь наивным бегством от судьбы.       Живя на свете больше тысячи лет, она больше не чувствовала. Если раньше эту пустоту занимали ненависть и жажда крови, то сейчас не было ничего. Она лишь бесцельно бродила по округе, не имея конечной точки.       Когда-то давно до краев наполняло желание убить. Простое, всем понятное, но невозможное для воплощения, ибо она не могла причинять боль. Делала это, так как не видела другого выхода. Его попросту не было.       В ней нет гнева и, как ни странно, любовь в ней тоже не живет. Есть просто утро, просто день и просто вечер, которые сменяют друг друга, создавая иллюзию жизни. Такую прекрасную и одновременно с тем отвратительную. Хотелось прервать ее, раз и навсегда отдаваясь в лапы бытия смерти, но состояние между не позволяло это сделать. Быть не живой и не мертвой, слышать текущую по жилам кровь и прекрасно понимать, что это не делает ее более отличающейся от призрака в теле человека. Знать, что это состояние никогда не сменится на нечто определеннее твердой земли, которая крошиться от малейшего прикосновения.       Он давно понял, что нет места, в которое можно вернуться. Есть Жое, Фансинь и маска, которую он сделал от скуки, выпиливая очертания подушечками пальцев, постепенно стирая их в кровь. Они зажили, скрывая прошедшие муки, но шрамы безбожно выдавали эти попытки с головой.       Его давно не интересовали чужие жизни. Просто потому что в них не было смысла, ибо как-то раз, вновь всецело отдавая себя мыслям в голове, он понял, что человеческое существование отвратительно. За любым бедствием есть что-то куда более глобальное и страшное, а во главе всегда стояла людская глупость. Сам факт существования этого порока уже является в какой-то мере наказанием за эту божескую оплошность, а он, видя единственное избавление в смерти, все еще вспоминал, как лечил больных и хотел помочь. Сейчас тоже хотел, вот только отдавая все деньги очередному прохожему, в мыслях неизменно играла роль дума: «Живи уж, раз так желаешь. Коли хочешь продлить срок своей каторги — я не буду препятствовать». И это тоже было своего рода зло, что он нес в мир, правда со временем ничуть неизменившиеся действия уже подпитывались желанием помочь.       Вот и как тут судить о поступке, если не знать мыслей, с которыми он совершен?       Своих старых слуг он пощадил лишь из личных соображений, для веселья: прекрасно понимал, что узнают голос, просто хотел доставить страдания, из-за которых его самого сочли сумасшедшим. Сделал это потому что желал, потому что это твердили замутившийся разум и мокрые от крови нескольких десятков богов руки. Просто потому что потерял контроль на доли секунды. Вновь. Из раза в раз.       Вина его не покидала по сей день. Пришла столь же внезапно, как и мысль сделать это. Словно шторм средь бела дня: он, никого не предупредив, несется на крыльях остатков ночи, в которой зародился, сметая все на своем пути.       Никогда воспоминания не покинет чувство о том, что еще секунда — и все охватит хаос. Когда это можно было контролировать, ощущая свое превосходство и непобедимость. Когда можно было одним движением крыла смести все живое, подчиняя мертвое. Это сводило с ума. Себя и многих вокруг.       Он не знал, что о нем думают: презирают, величают, ненавидят или боятся. А может быть, и все вместе. Кто знает, может были и те, кто почитал его как дьявола, потому что многим нужна надежда не на рай, а на ад, но стоят ли столь редкие случаи упоминания?

Молю, простите. Убейте, искупя мои грехи.

      Но он не жалел себя, как может показаться. Хотел лишь позволить тем, кто желает, приложить руку к замаливанию всего, что он натворил в свои первые двести лет смерти. Ну или просто почувствовать что нужен кому-то. Хотел почувствовать.       Ни раз и сам прибегал к молитвам. Примерно так и выглядит безысходность: дьявол, в храмах которого стоят на коленях, сам сидел на них с опущенной головой, вот только уже пред портретом одного из божеств, что так жестоко пало от его руки. Он помнил каждый момент, от и до, как создавал перо в своей ладони и медленно, сантиметр за сантиметром, резал и так изувеченную кожу, наслаждаясь криками, которые, несмотря на старания, никак не могли выйти за пределы барьера. Как ощущал запах крови, который въедался в кожу: сначала живой, свежей, а затем и мертвой. Знаете, стоячая кровь излучает жуткий смрад, который, с одной стороны, сводит с ума уже совсем нестабильный разум, а с другой — заставляет задуматься, понять, осознать, вот только из раза в раз судьба прибегала именно к первому варианту развития событий.       Память демонов не имеет слепых зон, поэтому в кошмарах его все еще преследовали страхи, несмотря на внешнее бесстрашие. Горящие здания, кричащие люди, падающее величество, мольба о жизни и смерти. Каждый раз шел по битому стеклу, убеждая себя в том, что это лишь разводы в толще льда, но постоянно разрывал ступни в кровь, оставляя алые следы. Поэтому он не спал. За исключением тех дней, когда падал без сознания от тренировок.       Многие раньше говорили, что попадание в лапы Морфея — лучший способ забыться, отдохнуть от всего гложущего и неприступно-близкого, вот только никто и никогда не упоминал, что он же и убивает, возвращая в прошлое, которое терзает своими лапами, точит клыки и, в конце концов, сжирает, лишая малейшей надежды на жизнь.       Надежда на существование, несмотря на его непереносимость, была всегда. Любой, кто желает, но не может воплотить в жизнь, невольно проникается еле различимой симпатией к этому чему-то, вот только неспособен воссоздать. Для тех, кто не в силах справиться с этим чем-то, включая житие в до боли душащем изо дня в день мире, нужно отбиваться от отчаяния и освобождать одну из рук, чтобы порождать его собственной судьбой, возрождая желание продолжать дуэль, пока не лишиться шанса вновь взять в руки револьвер.       Вот только иногда для сражения нужны обе руки, и именно в таких случаях легче попросту сдаться, оставляя надежду и всецело отдавая себя реальности, в которой все еще есть смерть и боль, которые тело никак не может взять в толк, хотя столь сильно желает.       Переодически он видел издевки над такими же, как и он раньше, что не могли дать отпора и жили надеждой на слепое счастье. Прогонял обидчиков, а затем давал несильную пощечину со словами: «Не ответишь — умрешь» и учил. Безусловно, старался не убивать мечт о желанном будущем, ибо и сам хочет его, но вправить мозги ради его воплощения нужно было. Его хобби, как говорится. Больше делать было нечего.       Иногда его посещало желание уничтожить всех, стать единственным. Тем, кто будет решать, карать или помиловать, но демон лишь менял одеяния, имена и место жительства, перемещаясь каждые несколько недель, в надежде уйти от самого себя. Он нигде не чувствовал себя дома. Даже в огромной хижине под куполом его верной спутницы Жое. Считал, что просто недостоин дома.       Просто убегал. Из раза в раз, из ночи в ночь и изо дня в день. Шаг за шагом отдаляясь от себя прошлого, в надежде его же и найти. Сантиметр за сантиметром, желая вернуться и ничего не менять одновременно.       Он почти побеждал себя, но слушал в голос в голове, который из раза в раз повторял, что ты постепенно сходишь с ума. Что-то твердило ему, что ты трус, ты боишься, ты сломаешься и будешь в том же положении, что и многие века назад. Эти убеждения исчерпывали себя из года в год, а потом приходили вновь. Хотелось убить того, кто сделал это с ним, но он не принимал попыток поисков. Больше не хотел врать себе, но лгал и бился затылком о стену, стараясь почувствовать хоть что-то.       Голоса, звуки, шорохи, видения: все это двигало разум не в том направлении, все усугубляя ситуацию, а дарующее тишину одиночество, которое то ли было причиной, то ли результатом, поглощало полностью, избавляя от оков и отдавая безвозмездно еще более прочные кандалы.       Гора тунлу уничтожила его проклятые канги, сделав непобедимым, освобождая и запирая вновь в клетку силы и желания ее полностью исчерпать. Он чувствовал это, но не использовал. Думал, что настанет время лучше, когда умения пригодятся, однако снова возвращался к тому, что помощь не будет воспринята всерьез. Он хотел помочь, но лишь убегал, крича о помощи. Эти мольбы никогда не уходили дальше горла.       Сама гора Тунлу — поистине интересная вещь: по легенде, во время испытания в центре вулкана, «медной печи», внутри должны были находиться несколько демонов или, как выяснилось, богов. Однако информации о том, что будет, если будущий непревзойденный попадет туда в одиночестве, когда гора не взывает к себе, ни слова. Тот момент, когда она сама решает, достойно ли попавшее в нее существо силы, что она может дать. Ну, он это осознал в полной мере.       Попадая в медную печь без возможности убить кого-то второго, ты перестаешь считать себя частью этого мира. От одиночества и гробовой тишины. Однако у отчаявшегося, пока еще, подобия человека, благодаря этому было уйму времени для создания непонятно чего, лишь имея вполне конкретную цель: убить. Он пытался спросить себя, кого, но душераздирающее безвоздушное пространство без единого шороха было настолько громким, что не позволяло сформировать полноценное предложение.       В руках был меч, а тело почти полностью обволакивала шелковая лента. Мысль пришла как-то сама: сняв верхние одежды, он приказал куску ткани взять за рукоять Фансинь и нарисовать лезвием на его спине крылья. Сам не понимал, зачем. Возможно, хотел услышать звук капающей крови или ощутить свежие раны на коже, которая все еще казалась чужой. Вновь почувствовать, как она свисает лоскутами в надежде на то, что это дарует определенности.       От тишины, в которой можно услышать миллионы звуков, становилось тошно и мысли съедали полностью, не давая возможности понять, о чем они были. То чувство на фоне, которое, кажется, звалось болью, не имело никакого значения, оно просто было, немного приводя в чувство.       Ненавидя всех, он нуждался в ком-то, в равной степени как и в диалоге, обычном разговоре, вот только в рамках фатального одиночества единственный доступный путь — монолог с самим собой, что был необходим, но невозможным из-за плача в перемешку с криком. Они застряли в горле, но этот факт не делал их менее оглушительными. Демон попросту разучился находить утешение в слезах и облегчение в счастье. Это более было недоступно; не улыбался, а лишь истерически-горько хохотал, заменяя этим любой ор.       Когда Жое решила, что ее творение стоит чужого взора, теперь уже непревзойденный нашел зеркально-гладкий камень и повернулся спиной. За последние годы он ни разу не смотрел в что-либо подобное, боясь увидеть маску, что не знает, плакать или смеяться.       Он и сам не знал.       Ничего не было видно под слоем льющейся крови, однако, избавившись от нее, глазам предстали крылья, казалось, такие же, как в детстве. Хотелось взлететь и увидеть всю ту боль, что ощущают люди вокруг, почувствовать, понять ее, а затем обречь на еще большие страдания. Печь, дарующая часть себя во благо демона, услышала зов и в следующее мгновение его лопатки обернулись сияющими крыльями, на основании которых была кровь от изрезанной кожи. Они были частью его самого, но не тела. Казалось, они являются продолжением души, а не костей, вот только для этого были слишком красивы. Лишь если смотреть с другой стороны становилось очевидным, что они были действительно похожи: омытые кровью, но на первый взгляд прекраснее цветущего лотоса, сияли божественным сиянием и заставляли утопать все вокруг в смерти. Поистине завораживающе.       Такие внешне красивые вещи куда хуже любого лицемера. Они, словно снежинки, делают свое дело втихомолку, создавая лавины, как обман на обмане. Так доходят до преступления, маленькими шажками, практически не двигаясь, давая шанс происходить чему-то страшному и неминуемому.       Он провел там, в горах Тунлу, больше пяти лет, не желая выходить, а вулкан и не был против: общалася звуками, сглаживая приступающее безумие и позволял делать в своих чертогах все, что вздумается, включая всевозможные практики и медитации. Для новоиспеченного демона, как для дважды бога, это испытание было практически как очередное прохождение Кары, что делало его не просто сильным, а непобедимым.       Вскоре появился второй атрибут: белоснежная змея. По сути, он просто принял играющую с каким-то камнем Жое за нее и это вновь давало ясно понять, что крыша постепенное едет не в том направлении, но мысль не ушла. Галлюцинации пришли вместе с огромным количеством белых ползающих тварей, созданные его духовной силой. Они, право слово, очень милы, правда чересчур любят человеческую кровь, поэтому во избежание неприятностей, он дает им свою. Несмотря на тело демона, алая жидкость была очень даже настоящей. Сердце билось, а легкие дышали. Единственное отличие — это то, что если избавить его от всего этого, ничего не изменится.       Не жить и в тоже время продолжать существовать; умереть и не быть поглощенным смертью. Во всем этом, несмотря на реальность, есть нечто неестественное, но не надлежащее изменению. Быть чудовищем, омытым вином греха, но при этом совершенным из-за людского языка. Находиться близь земли, но быть неспособным даже на малейшее касание; лететь по течению и не иметь возможности выбрать направление; быть полным жизни и полным смерти, но одновременно с этим быть пустым, словно высохший океан, пески которого все еще влажные. Такое состояние рождает возмущение о подавляет его, не зная, чему отдать предпочтение.       Он прекрасно это осознавал, однако хотел проверить. Из раза в раз. Хотел убедиться, жив ли? Мертв ли?       Как, например, однажды, бродя по лесу, он начал захлебываться в собственной алчности, которая лилась через край, но не могла выйти полностью. Она пришла словно из ниоткуда. От нее воротило, как и от самого себя. Он просто ушел в море. Повелитель черных вод был явно недоволен происходящим: сильнейший непревзойденный собирается утопится в его владениях, где этот видано-то? Однако ничего не сделал, просто наблюдал. Видел, как из легких выходит последний воздух, а его место занимает вода. Дышать демонам было незачем, но боль, наверно, была невыносимой.       Да, суть была в боли. Он ее не чувствовал. Вообще. Хотелось ощутить хотя бы лапы смерти, просто чтобы не зависать в этом состоянии «между», но это были лишь мечты. Он уже давно мертв, вот только непонятно, это констатация факта или метафора, ведь в отличие от всех остальных умерших в нем текла кровь, а сердце непрерывно билось, заставляя легкие дышать.       Женщины находят утешение в любви, философы — в умном изречении, баран — в шерсти, а тот, кто желает, но не может умереть — в попытках. Глупых и безрезультатных, но до тошноты и рвоты необходимых.       Он хотел к матери. Желал, чтобы она, как в детстве, говорила, что сильнее него никого нет. Так и есть, но сейчас от этого тошно, а тогда это выглядело очень заманчиво.       Именно поэтому по ночам он часто вспоминал их игры. Ему, кажется, и десяти не было. Она рисовала киноварью на его спине крылья и вот что-что, а это она делала божественно. Выводила каждое перышко на острых лопатках, приговаривая, что если сильно поверить, они станут настоящими. Позволят взлететь.       Мам, они ведь прямо здесь, почему же теперь не имеют никакого значения?       Он ненавидел. Ненавидел вселенской ненавистью, но были те, кого он просто не мог презирать. Сейчас он вообще никого не презирал кроме себя самого, поэтому искупал свои грехи, обучая детей искусству меча и письма.       Его рассудок никогда не является голосом справедливости. Суждение для него — слишком относительное и варьирующееся от ситуаций и событий понятие, а справедливость никогда не была чем-то безусловным. Какая вообще разница между судом и правосудием? В особенности, если делается это собственным помутившимся разумом. Разница была огромна и незначительна одновременно, еще сильнее вводя в бездну самобичевания и попыток понять, какой из двух путей верен. Вот только истины не было. В мыслях ее никогда не найти. Впрочем, в реальности тоже.       На коже были сотни шрамов. Как оказалось, бессмертное тело не регенерирует бесконечно. Те раны, что были нанесены осознанно, заживают неполностью, а таких было действительно много: от увечий десяти вековой давности, до укусов змей, которым сильно полюбилась кровь.       Он знал, что заслужил каждый рубец. Поэтому, меняя тела и лица, не менял ни одного шрама. Они всегда были с ним, также как меч лента и маска. Неудача и безумие, к слову, тоже. Крылья и ползающие помощники были, скорее, дополнением образа.       Везде, где бы он не появлялся, бушевала нечисть. Ему этот нравилось: было на чем излить свой гнев. Правда было так лишь в первые двести лет, все остальные века хотелось уйти прочь, в попытках избавится от неминуемого бремени.       Укрывающий змей под крыльями ночи. Красивое имя.       К сожалению, другого обращения вы не услышите. Кажется, он и сам давно забыл, как его звали при рождении, слишком уж долго даже в мыслях не позволял такого отношения к самому себе. Стыд, увы, был сильнее привычек.       Есть один человек, который несколько раз обращался к нему так, но и это было слишком давно.       Скажете, мысли противоречивы? Так и есть. Любовь и ненависть; стыд и гордость; искренность и скрытность; благодарность и огорчение; жалость и безразличие… Он и сам не понимал, что чувствует. Это не имело зависимости от внешних факторов, просто они, ощущения, или постоянно менялись, или оставались статичными, но при этом не признанными.       Он был добрым, добрым и остался, вот только небольшой период ненависти не позволяет это признать.       Он делал плохие вещи и, как ни крути, не может обернуть их в ничто, потому что они уже часть его самого. Иногда казалось, что они вросли в кожу и не оставляют места для чего-либо другого. Ощущаются как нечто, чем он и является.

***

      Сегодня демон чувствовал себя страннее обычного. Атмосфера вокруг была слишком спокойной.       Он вышел из своей новоиспеченной хижины, которая больше смахивала на заброшенный дом, коим, в сущности, и являлась. Хотел бы он, по обыкновению, взяться за меч и танцевать с ним в руках до заката, а затем и до рассвета, но только собрался с мыслями и направился к месту, которое всегда не просто так избегал. Из века в век это подобие дьявола убеждалось: интуиция куда надежнее слухов, погоды и ауры. Поэтому шел быстро и ни на секунду не останавливался.       Когда ты бессмертен, у тебя нет времени думать о будущих ошибках, просто делаешь и все. Всем бы так, но увы.       Два с лишним часа непрерывного бега и он добрался до своего места назначения: кратера, что создал много лет назад. Огромная яма без начала и конца. Теперь, смотря на нее, а затем на себя, он удивился: как я вышел отсюда в сознании? А это действительно было странно.       Вот представьте, что вы находитесь на краю обрыва, с глубины которого только что поднялись, а каких-то часов десять назад вы летели в эту самую глубину. Смотрите и думаете: почему я снова здесь? Странное сравнение, ведь вам бы не дали второго шанса увидеть это, но представить не поздно, правда?       Вот только вокруг действительно было спокойно. Знаете, в мире никогда не может быть так. Всегда есть гнев, зависть, уныние, жадность, смерть… Перечислять можно без остановки. Зла, в отличии от добра, на земле хватает с избытком. А сейчас ничего. Даже идеальный слух демона не мог уловить плача, криков… и смеха тоже. Теперь он понял и невольно напрягся.       Раньше такое уже случалось, однажды, когда вокруг было слишком тихо, единственным шорохом был его собственный шаг, а по мимо него не было ничего.       Вообще ничего.

***

      Собиратель цветов под кровавым дождем, по обыкновению, шел по созданному им самим кладбищу, это превратилось в какую-то необъяснимо-унылую рутину, которая была необходима для работы мозга.       Здесь могли собраться души, что не получили своих могил. Таких, на удивление, много. Но ни одно надгробие не принадлежало тому, для кого кладбище было создано.       Поистине прекрасное и страшное место, хотя это можно считать и синонимами, неотделимыми друг от друга. Все на свете содержит в себе противоположность, без нее ничего бы и не существовало: как свет без тени, правда без лжи и иллюзия без реальности. Эти понятия безгранично связаны друг с другом, ибо обратили бы вы внимание на галлюцинацию, если бы не знали, что ее может и не быть? Смогли бы любить, если бы не умели ненавидеть? Чувствовали бы радость встречи без душащего одиночества?       С каждым днем здесь появлялось все больше ям с мирно спящими там призраками. Те, кто принял решение жить в ином мире, по поручению Градоначальника, закапывают могилы и подписывают надгробия. Да, это не те полноценные памятники, что заслуживает любая душа.       Любая. Всякая жизнь заслуживает упокой, а не существование в муках. Я не могу этим похвастаться, поэтому позволить это ощущение другим — моя работа.       Они были лишь ямами с деревяшками, но какая разница? Это поможет умершим полноценно уйти в мир иной, ведь за этим они бредут сюда.       Однако это место и задавало вопросы, на которые со временем все же находился ответ. Хуа Чен долго не мог взять в толк, почему мертвым приносят больше цветов, чем живым. Это казалось неправильным, странным и, как выяснилось, неисправимым. Потому что раскаяние сильнее благодарности. При жизни никто не скажет лишний раз «спасибо» или «прости», потому что не видят в этом смысла. Просто потому что есть еще целая жизнь впереди, но как только дорогой, как оказалось, человек, лежит в бархатном гробу и не может принять эти слова, произнесенные в слезах, хочется сделать хоть что-то. Увы, поздно.       Вот и он более не мог сказать того, чего так желал. Это была безысходность: не имея больше сил бороться, Кровавый дождь создал все условия для того, чтобы перестать испытывать себя, но из раза в раз продолжал, лишаясь всего.       Однако есть то, что делает это место особенно незабываемым: со временем рядом с каждой могилой, обложенной цветами, вырастает дерево. Как вскоре выяснилось, им желал быть человек при жизни, хоть и не в полной мере осознавал это, им было воплощение души. Ростки за годы превращались в потрясающие растения, не оставляя после себя сам гроб, прорастая сквозь призрака и надгробие. Оно было словно вечная память, поэтому каждый раз, восхищаясь природным созданием, знайте: вы восхваляете чью-то душу.       Об этом месте шло множество слухов. Тем, что затмевает все остальные, являлся тот, что все это — увядшие жизни, падшие от Ятагана Эмина, что, безусловно, чистая ложь. Самому же Хуа Чену все равно. Он лишь хочет принести в мир хоть что-то хорошее.       Переодически здесь же ошивался второй из четырех демонов — Хэ Сюань, ну или в их кругу — карась. Хуа Чен сам не помнил, почему дал это прозвище, но для них это было не впервой. Кажется, тогда они малость… выпили при встрече. Испробовать алкоголя так, чтобы демон захмелел — поистине сложная задачка, но для непревзойденных ведь нет ничего невозможного. Мда, не прозвать валяющегося в луже русалочкой было преступлением, а не переименовать на нечто более ироничное однозначно достойно кармы.       Сейчас был как раз из таких дней. Напротив одной из могил стоял внешне молодой мужчина с длинными и черными, словно смоль, волосами. Вид был толи задумчивым, то ли уставшим, но аура однозначно такая, будто бы ее обладатель неимоверно желал свернуть кому-нибудь шею. Впрочем, ничего нового.       —Эй, рыбина, ты чего тут забыл? Сколько дней тебя не было, обдули так, что встать не мог? — на удивление, каждый раз, когда эти двое встречались, настроение невольно поднималось.       Голос средь глуши кладбища оглушал и невольно привлекал внимание.       —Ой, одноглазый, завали, а? Дел по горло, особенно сейчас. У тебя тут вообще глушь последняя? — Хэ Сюань был не особо доволен. То ли от постоянных шуток со стороны Хуа Чена, толи потому, что действительно устал в конец. Все-таки с ходу настолько саркастичного и нетерпимого голоса не было давно.       —Как интересно, неужто я упустил слух о том, что ты долг вернуть хочешь? Русалками не принимаю.       —Всех давно тебе на подношения выловили, — вздохнул Хэ Сюань, прекрасно понимая, что отчасти это и не шутка вовсе. — Не суть важно. Ты в последнее время слышал хоть что-то о том парне, что до тебя непревзойденным стал?       Что уж, резкая смена темы всегда затягивает в диалог.       —Ты о Кровавом Ангеле? — глаз сам загорелся интересом. Хуа Чен не раз пытался найти его, наладить контакт, расспросить обо всем подряд, но его попытки не венчались с успехом.       —Ой как сразу воодушевился, — усмехнулся и отшатнулся от дуба, твердо вставая на ноги.       —Не умничай, у тебя все равно плохо получается. Так что с ним? Натворил что-то? Вроде уже лет восемьсот сидит на месте.       —Да ничего такого, утопиться хотел, — выплюнул этот факт как что-то очевидное и невообразимо-неинтересное. С одной стороны Хуа Чену хотелось усмехнуться, но было как-то не по себе:       —Чего? Ты идиот что ли?       —Да сам понять не могу, порядка двух недель назад пришел в мои владения, упал в воду, наглотался и вышел как ни в чем не бывало, — появилось сильное (очень) желание выдать претензию о позднем извещении, но было чертовски лень.       —Бред какой-то. Ни разу на глаза не попадался и вот те на. Ты его ни с кем не спутал?       —Даже ты, гений, из черных вод с горем пополам и моей помощью выбрался, думаешь, это человеку под силу? Молчал бы, но он и впрямь немало дел натворил. Порядка семи дней назад поступили молитвы, с просьбой спасти население от неминуемого краха.       Ладно, поставить на место из-за настолько важной информации с опозданием хотелось, не взирая на скуку.       — А поподробней можно?       —Каждую ночь домочадцы находили своих родственников повешанными или задушенными. Всегда рядом с трупом ошивались змеи. Сделай выводы, если получится.       Говорил Хэ Сюань с нескрываемой скукой в голосе, ему это все действительно не уперлось. Все-таки жизнь на небесах выматывала куда сильнее существования в собственных владениях. К тому же, иметь спеца генерации бредовых идей под боком — не лучшее хобби для такого интроверта, как он.       —Что за поселение? Там хоть кто-то остался?       —Город Юнани, что рядом с кратером. Все мертвы.       Хуа Чен подошел ближе и оперся на вишневое дерево, которое в это время как раз цвело. Стоило бы подумать об этом на досуге или полностью занять время, все-таки лучшего способа избавится от дум, чем найти занятие, за эти годы не появилось.       —Нехило он завелся, решил, видимо, оправдать свою славу, — вот тут уже усмехнуться можно.       —Вот только эта, уж простите, змейка, убивала по одному в день полнолунии, а трупы находили каждую ночь и не по одному экземпляру, не нравится это мне. Хоть что-то собираешься делать? На небесах уже все загибаются. Да и способ выбрал он явно менее изощренный…       В годы его бушевания на небесах боги были в лучшем случае изрезаны в клочья, но уж точно не задушены. Настолько не кровавая смерть от рук Змеиного дьявола была первой на памяти Хуа Чена. Интересно.       —Ой, а мы прям устали за двоих работать?       —Это говорит тот, кто в большинстве своем бродит в округе…       —Завали. Тебя твой ветерок не ждет? Давай, принц на бесконечной лозе, беги к своему возлюбленному.       —Пошел ты, у него хоть какой-никакой принц есть, а твой где?       —Я ж и по голове Эмином погладить могу. Заткнись от греха подальше.       —Ладно-ладно, скажу если что новое узнаю.       И исчез. Их взаимные перепалки никогда не прекращаются. Друзья ли они? Скорее, партнеры.       Ситуация действительно интересная. Собиратель цветов под кровавым дождем ни раз пытался наладить контакт с четвертым непревзойденным, однако тот ни разу не попадался ему на глаза, а сейчас вмешаться действительно стоило. Вообще, в мире демонов было правило: не мешать друг другу, вот только были ситуации, как эта, когда разрушения могли быть слишком глобальными. Существо, которое буквально могло уничтожить Небесного Владыку и начать заведовать всем на небесах, могло натворить то, что потом не будет надлежать восстановлению.       Хотя, мысли в большинстве своем действительно были заняты совсем другим. Хуа Чен, так же как и его недавний собеседник, не имел никакого желание вмешиваться, хотя должен был.       Он никогда не терял надежды. У него есть цель и он к ней идет, но дойдет ли — загадка. Его бог сгорел в пучине ада и исчез без следа. Он не смог защитить, не смог помочь, не смог найти. Он ничего не смог. Столько времени было потрачено на расспросы блуждающих душ и все бестолку. С одной стороны, это внушало какого-никакого, но спокойствия, ибо думать о желании найти, не имея возможности принести цветов на могилу, было куда проще, а с другой… Не было никакой другой стороны.       Из года в год, из века в век, он думал. Что скажет, что спросит, как признается, но никогда не завершал мысль: все казалось бредом. Хуа Чен знал, что скорее всего никогда не выполнит этого посмертного желания. Что несмотря на все усилия он опоздал, но надежда не угасала. Пока его прах не развеют по ветру, он не остановится.       Ваше высочество, подождите еще немного.       Но здравый смысл говорил, что ждет лишь он. Правда ли? Не узнать.       Хуа Чен пошел в направлении места, что часто навещал. Место, которое приносило больше всего душевных терзаний, однако не хило так отрезвляло голову.       Он не добр и не зол. Он нейтрален практически во всем. Идя в очередное путешествие, он думает, что бы сделал его принц. Хочет узнать, но не может.       До сих пор помнит, как поднялся на небеса с непреодолимым желанием уничтожить тех, кто втоптал в грязь его бога; тех, кто смеялся с его безысходности в тот день. Однако не успел. Снова. Почти все сгинули в преисподнюю от руки ставшего три сотни лет назад непревзойденного, а остальные были спущены с небес на землю. Тогда и захотел познакомится, так сказать. На тот момент о нем не было ни слуху ни духу по меньшей мере один век. Где его найти никто не знал. Скрытная тварь.       Сначала это вызывало подозрение. Не мог столь сильный демон сидеть тихо-мирно в своей каморке и ждать с моря погоды. Но вскоре смирился. Переодически он, конечно, появлялся в поле зрения бабочек, однако сразу же скрывался за внезапно появляющимися крыльями и растворялся в воздухе, не позволяя рассмотреть себя. Занятная личность, но явно того не желающая.       Рассказанная «русалочкой» история наталкивала на определенные мысли, но не позволяла сделать выводы. Для них нужно было куда больше времени и сил.       Хотелось закончить как можно быстрее, но была необходимость выжать из этой ситуации максимум.       Хотелось просто бросить все, лечь в постель и ни о чем не думать. Но, конечно, глупее этого ничего быть не может, да и в кровати все равно не будет покоя.       «…вот она, жестокая правда. То, к чему стремятся люди, то, во что они верят больше всего, является их погибелью и вечными муками. Поэтому люди слабы, им нужна слепая правда, идеал, которому они будут верны до самого конца.»       Хуа Чен не помнил, от кого услышал это. Кажется, какой-то старик, что жил на свете в десяток раз меньше его самого, но тот, кто познал жизнь. Часть человечности в нем осталась и никогда не угаснет. По крайней мере, он на это надеялся. Его идеал, его правда и это по праву обрекает его на вечные муки.       Но он этого и добивается.       Однако сейчас Собиратель цветов под кровавым дождем отбросил все посторонние мысли и занял думы новоиспеченной проблемой, которая требовала немедленного решения. Если и не остановит, то поговорить не помешает.