Малый театр

Качкий металлический стул противно скрипел под весом иногда дёргавшегося, будто отмахивавшегося от чего-то, молодого человека в рубахе, на вид студента. Он картинно кривил лицо с выражением "Как же вы все мне дороги!" и тщетно пытался сменить позу, за сегодняшние полчаса, по меньшей мере, сотню раз. Он то думал, что пацан хоть что-то из себя представляет. Грубая, шенилловая* ткань с сопротивлением тёрлась о вельветовые брюки, собиравшие, всю грязь, с какой только имел возможность соприкоснуться владелец, слишком смело елозивший на честно державшейся из последних сил конструкции, то и дело издающей стон. - Заново,- юноша складывает кисти рук перед лицом, переплетая пальцы, и прикрывает глаза, через мгновение вновь устремившиеся на деревянную сцену, - твою мать, ты текст-то целиком читал? Неодинаковой длины ножки потрескивали под совершенно истощившейся и скатавшейся от времени сидушкой так, что сидящему приходилось корежиться и какое-то время привыкать к острому каркасу под собой, ощущая неправильно торчащие, благо совсем затупившиеся шурупы. Выпачканная, прохудившаяся спинка для надежности была щедро забита больно утыкающимися гвоздями, но всё равно норовила выпасть из обрешётки без подобающей поддержки. - Да не могу я безобразие это играть, сколько не перечитывай, - вымученно крикнул Гёрдт, но, встретившись с ледяным взглядом и без того сурового наставника, добавил,- и так очень даже чувственно, я ж вздохнул, как просили, на втором абзаце..- а на втором ли нужно было?.. Строение это старо и ненадёжно настолько, насколько и любой взятый в этом зале предмет, который при использовании будто принимал вид чудовищной усталости, что его как можно скорее старались вернуть назад, после чего тот выдыхал и принимал вид ещё более обезображенный, чем ранее. Трухлявые, осыпающиеся половицы шатались, опасно поскрипывая, и добрая их половина, если не большая часть, была продырявлена то ли временем, то ли паразитами до такой степени, что сейчас вряд ли кто-нибудь подумает, будто не такими они были куплены и заколочены, специально для этого забытого богом зала. - Как тебя вообще взяли, засранец?- самодовольная улыбка, безошибочно определяющаяся на слух, совершенно не нуждалась в том, чтобы на неё смотрели краснеющие мальчики недоактёры. Пыльный, тяжёлый занавес грязно, кажется, красного цвета одним лишь упоминанием о себе позволял услышать запах затхлости и старого тряпья, только массивные золотые кисточки пока ещё служили призраком былой торжественности. Зала, если честно, больше походила на репетиционную, чем на сценическую площадку, а сейчас и вовсе имела образ плюгавенькой гримерной или склада. - Вернёмся к Мудрому?- мальчишка пустил отчаянную попытку, своего рода, блёфа, уже порядочно устав от злобной критики студента, однако голос, звучащий неестественно высоко, выдал Гёрдта с потрохами. Студент даже на какую-то секунду опешил от такой глупости, но тут же принял выражение насмешливо-невозмутимое, его губы растянулись и застыли в недоброй улыбке, придающей следующим словам какой-то слишком вызывающе развязный тон. - Знаешь где Мудрый вертел тебя? Сам запарился с бездарным щенком, а теперь ищет, куда бы беднягу сплавить, лишь бы сердечко не разбить, очень благородно, профессор. Забудь о сцене, малой,- Тарковский запустил бомбу замедленного действия, он даже надеялся на слёзы. Когда-то шумная комната сейчас встречала гостей скрипучими дверьми и дышала каждой половицей, Якову казалось, она стонала. Никто не знал, когда здесь стали появляться резные совдеповские шкафы, глобусы, списанные учебники, а сиденья покрываться белой тканью. Комната вздыхала в унисон с измотанным Тарковским, готовая в любой момент с грохотом развалиться. - Малец, да ни один Гамлет твоей Офелии не поверил бы ни за какой минет. Ты че, не влюблялся ни разу? Бабочки в животе, огонь в глазах там, вся канитель, или подружка обидела? - Тарковский покрутил пальцем в воздухе и слегка улыбнулся, он очень устал. В ответ парень молча кинул вопрошающий взгляд и часто, будто засушило глаза, заморгал- исчерпывающе полный ответ. На лице студента отобразилась готовность лечь под святые. Якову послышалась что-то вроде: "В няньки я, что ли, всяким нанимался"- но ему просто послышалось. - Значит так, популярно объясняю один раз для особо одарённых,- выплюнул актёр и, встав из-за стола, принялся стремительно сокращать расстояние между собой и учеником. Дело шло к вечеру. В комнате было душно и пахло прогорклым пекановым маслом, запах которого никогда не покидал жителей двенадцатой квартиры, а оставался вместе с ними, шлейфом распыляясь на улице, в магазине, в университете, в кино, в ресторане и даже в театре. В общем-то везде, где бы только ни оказались герои, и только последнего немного стеснялся, стараясь ждать где-нибудь в фойе, переминавшись с ноги на ногу и преданно сторожив своего хозяина, завидев которого тут же цеплялся обратно. Съедобный терпковатый аромат, вероятно, был уже давно принят коллегами и семьей за специфичный парфюм. И по другому быть, видимо, и не могло. Александр Александрович, бездумно внимая той телевизионной программе, которая обыкновенно занимает наш разум не больше чем случайное замечание сходства прохожего со своим дальним родственником, к которому можно отнестись не сказать, чтобы с уважением, но и не с откровенным пренебрежением, или рекламное объявление, мимо которого случится пройти в спешке, делил вечер со своей супругой, чьё имя может не упоминаться. Вы сами непременно обзовете необычайную кротость, собачью преданность, известную только одной женщине, и лицо, в котором добрая мысль о мире, живущая между морщинами, никогда его не покидала, а только спускалась к губам и после возвращалась обратно к векам, задерживаясь там и засыпая до следующего обращения ко всему сущему. Женщина эта не нуждалась в особенных страстях в девичестве, а сейчас и вовсе, запечатлев пылкость где-то на фотографиях, покойно любила, но так же тонко чувствовала, не позволив этому свойству постареть. Поэтому озабоченность мужа она прочла сразу и лишь выжидала, освобождала Александру Александровичу пространство, невольно прислушавшись к потрескиванию старого телевизора. Актёр совершил пару круговых движений кружкой, взбалтывая содержимое. -Остыл мой кофе,- интонацией глубоко опечаленного человека заключил мужчина. Два ясных глаза, будто только этого и дожидаясь, обратили свой тёплый, прозорливый взгляд на учителя, что скрываться более было бы невозможно. Женщина мягко отняла холодную кружку. -Ну что вы, Александр Александрович? Вижу, что мучаетесь, да отчего-то не говорите, или заболели?- со студенчества Мудрый удивлялся умению этой женщины находить совершенную точность в своих всегда по-доброму насмешливых словах. -Последний этап вступительных сегодня прошёл, - без пустых уговоров начал мужчина, - мальчонка-то тот всё бегает ко мне да бегает, чёрт бы его побрал, на коленях ползает, сделки, поганец, предлагает, лишь бы взял в группу. Паспортом мне в лицо тычет, будто изменится что-то, от того что я на его 2004-ый посмотрю в десятый раз, слезами умывается. Вижу ведь, что сердце у него актёрское, чуткое, задатки мало-мальски есть, - Александр отводит взгляд к уже сиреневатому небу, будто пытаясь найти ответ на оконном стекле, - столького мне зачитал, сколько ещё отучи поди. Да где ж мне только возиться с ним, беспризорником? Работы в институте - тьма, самому поспеть бы. И будь у меня время, куда я его, при всём желании, семнадцатилетним дитём возьму? - брюнет устало прикрывает глаза,- нет у нас мест для таких, а сердце так о нём и ноет. Пойдёт ещё с горя в криминалы, семья уж какое будущее ему даст. Мудрая хоть и догадывалась о юном предмете волнения, систематично нервирующего мужа, всё же была тронута переживанием любимого человека и сейчас уже чувствовала себя знакомой с пареньком, треплющем нервы всей комиссии ещё с июня. Она выждала, может, минуту, разрешая продолжить, однако, не заметив более никакой живости в губах мужа, какая обычно случается при желании сказать что-то, ласково начала, рассказывая ему не о своём, а об его собственном, сделанном выборе. -Решили вы ведь уже всё, Александр Александрович. -Да как же мне быть, душа моя, душенька? Преступление я что ли какое совершаю, - Мудрый относил в своём мозгу этот диалог к тем, которые при соблюдении осторожности непременно остались бы только в мыслях, где он и определил им место, но уж если осторожность была не соблюдена нарочно или случайно, то диалог принимал все те откровенности, дерзости и признания, без утаения, которые были только необходимы для его конечной цели, - да ведь не спится мне! - Не давай пропасть мальчишескому сердцу, Саша. Возьми над ним, положим, наставничество,- аккуратно отвечала супруга. Знаете ли вы такое страшное, невообразимое своё соображение, которое духу не хватает принять, тогда как всем уже ваше решение понятно, и до него через отторжение придётся дойти? - ну раз, ну два урока давай в неделю, так он на том счастлив будет. Ему может и не по душе придется совсем, сам сбежит, а тебя не отяготит. Может чего и путное выйдет, поступит на тот год, к тебе пойдёт..- улыбка этой женщины светилась такой ясностью в жизни, такой простотой, что Александр Александрович, любящий надо всем как следует подумать, невольно сам заражался чувством абсолютного понимания. Он вымученно улыбнулся. -Может чего и путное выйдет, - он, не найдя для себя другого действия, показывавшего жене будто пришедшее чувство спокойствия, взял кружку с тумбы и нервно отхлебнул больше половины. На следующий день, придя в институт и не обнаружив никого ни в холле, ни в приёмной, ни у двери аудитории, Мудрый подумал о том, что мальчишка, вероятно, задерживается, и скоро снова неловко постучится в кабинет, поздоровается, притащит очередную папку с документами или текстом, и, если первое не поможет, то точно начнёт разбрасываться заоблачными суммами, которых ни в жизнь не заработает - что стало уже ритуалом за эти два месяца. К обеду артист даже рассудил, что юнец сдался, и теперь его непринятое сердце, которому нельзя было пропасть, совсем зашлось в сомнениях и, того глядишь, и притерпится к обыкновенной жизни. Стараясь успокоить себя мыслью о том, что не придётся тратить оставшиеся нервы на пустяки, Александр Александрович про себя шутил, издавая иногда сдавленный смешок, отмахивался от возникающих волнений и уже было окончательно пришёл в себя. Однако совсем перед уходом, наблюдая на пороге кабинета лохматого и насквозь вымокшего, как уличного щенка, Гёрдта, его душа засмеялась, он сам мягко улыбнулся, и в тот час точно достиг совершенного успокоения.