Английский сад

Английский сад Йокогамы был прекрасен в любое время года, но весной — особенно. Зелёный тоннель, при входе в который каждый человек попадал в окружение листьев и ярких цветов, окутывающих своим свежим ароматом; дендрарий, с крыши которого свисали соцветия глицинии его любимого сиреневого, розового и фиолетового оттенков; ажурные беседки, окрашенные в белоснежный цвет. Но больше всего ему нравились деревянные скамейки, стоящие среди кустов розы и лаванды. Запах их был сладким, и с каждым вдохом разливался по телу, успокаивая и расслабляя после долгого дня. Акутагава приходил сюда почти каждый вечер за отдыхом и вдохновением. Сидел, бывало, по несколько часов, не обращая внимания на проходящих мимо людей, полностью погрузившись в собственные мысли, отвлекаясь только на то, чтобы записать их в чёрный блокнот у себя на коленях. Иногда его излюбленное место оказывалось занято, и тогда приходилось искать новое: выбор, как правило, падал на одну из беседок в самом дальнем углу парка. Там его точно никто не потревожит. Со временем он всё же запомнил некоторых постоянных, как и он сам, посетителей парка: молодую женщину с волосами цвета неба на рассвете, что всегда ходила в кимоно, двух парней примерно его возраста, всегда забирающих у него немного покоя своими дискуссиями, девушку со светлыми собранными волосами, проходящую мимо него в одно и то же время и каждый раз желающую доброго вечера, а также его. Юношу с вечно мечтающим видом: казалось, гуляя по этому парку, он всегда находился где-то очень далеко. Иногда он садился на соседнюю скамейку и что-то рисовал. Акутагава тогда украдкой поглядывал на его светлую неровную чёлку, спадающую на лицо, на его руки, старательно выводящие линии в чёрном, как и у него самого, блокноте. Вслушиваясь в пение птиц, иногда слышал, как тот недовольно вздыхает и что-то бормочет себе под нос, ища в пенале ластик. Он старался не отвлекаться от собственной работы, но что-то в этом человеке притягивало. Что-то не давало отвести от него взгляд, и несколько раз его за этим замечали: когда они встречались глазами, светловолосый юноша сразу краснел, смущённо улыбаясь, после чего в спешке собирал свои вещи и сбегал от него, скрываясь среди раскидистых веток. Художник был похож на человека, сошедшего со страниц книги: его образ был неуловимым и притягательным в своей загадочности, очаровательным в своей неловкости. Пугливый, как ласка или синица, вызывающий такое же, как они, желание прикоснуться хотя бы на мгновение. Однажды вечером, когда Акутагава в очередной раз пришёл за своей ежедневной долей вдохновения, он обнаружил две вещи. Его привычное место было занято парочкой, тихо обсуждающей уходящий день, а на соседней скамье уже сидел художник, увлечённо что-то рисуя. Акутагава поразмыслил немного и, встретившись с ним взглядом, сделал первый шаг, прежде чем юноша успел сгрести все свои вещи в охапку и раствориться в глубине парка. — Добрый вечер, — он оказался возле него в два шага, и с каждой секундой наблюдал, как румянец на бледном лице становится ярче, а глаза его бегают всё быстрее, ища спасения. — Не возражаете, если я присяду? — Н-нет, — раздался тихий шёпот, после которого юноша напротив откашлялся. — Нет, не возражаю. Его голос слился с пением птиц и шелестом листвы на ветру: тихий, нерешительный и испуганный. — Благодарю. Акутагава опустился на место рядом с ним, парень рядом отодвинулся дальше и почти залез на деревянный подлокотник. — Не нужно меня бояться, — он произнёс со спокойной улыбкой на губах, ловя на себе взгляд заинтересованных, но всё ещё опасающихся глаз. Вблизи он заметил, что они не просто фиолетовые — нижняя часть радужки в закатном свете казалась золотой, как солнце, утопающее за горизонтом. — Я здесь затем же, зачем и вы. — Вы тоже рисуете? — в его глазах промелькнуло настоящее любопытство, и взгляд скользнул к закрытому блокноту Акутагавы, лежащему на коленях. Он медленно опустил руки и открыл его под пытливым взглядом, остановившись на развороте, где была написана всего пара строк: «Почему это так? Потому что в некотором смысле я сам жертва ада одиночества». — Я пишу. Он опустил глаза, и из-за преломляющихся солнечных лучей они ещё яснее напомнили Акутагаве рассвет на берегу моря. Прочитав написанное, он едва заметно нахмурился. — Вы страдаете от одиночества? — Не стоит понимать всё, что вы читаете, буквально, — он мягко улыбнулся впечатлительности художника. — Это всего лишь литература. — Значит, вы приходите сюда за вдохновением? — Верно. Думаю, моя муза живёт где-то среди цветов лаванды. — Получается, цели у нас всё-таки разные, — он подвинулся немного ближе и показал собеседнику собственный блокнот, до сих пор прижимаемый к груди. На листах кремового цвета можно было видеть пейзаж вечернего сада: он поразился тому, как умело было передано меланхоличное, тёплое настроение, за которое он так любил это место. Лучи солнца, играющие на лепестках, выглядели даже лучше, чем в жизни. — Я прихожу сюда просто рисовать. — Вы очень талантливы, — Акутагава не смог сдержать своего восхищения. На работу хотелось смотреть и смотреть, погружаясь в тёплый весенний вечер всё глубже. Он ощущал лёгкий ветер в волосах, согревающие лучи солнца, скользящие по лицу, слышал шелест листьев и чувствовал запах распустившихся пионов — и ничего из этого не приносил реальный мир. Всё дарила только акварель на бумаге, в которую вдохнул жизнь сидящий рядом с ним юноша. — Правда? — его глаза округлились, и он смотрел на Акутагаву, уже не пытаясь спрятаться от него. — Вы так считаете? — У меня нет причин вам льстить. Не каждому дано так тонко почувствовать и передать настроение пейзажа. — Спасибо! Мне очень приятно, — юноша поднял блокнот выше, скрывая содержимое от глаз Акутагавы, и принялся листать его страницы. Через несколько мгновений он показал ему новый разворот, на этот раз рисунок другого уголка парка. Цветущие растения, кружащие пчёлы, а вдали беседка, укрытая в зелени от посторонних глаз. Её тонкие, кружевные линии на картинке казались невесомыми — будто ещё немного, и она растворится в розовом, мягком воздухе; станет одним целым с самой атмосферой, пропитанной ароматом камелии. — Мне очень нравится этот сад, — он говорил, робко опустив глаза и улыбаясь, пока по лицу его расползался лёгкий румянец. — Хочется сохранить хотя бы частичку его красоты и постараться передать то, что не смогут передать фотографии. — У вас отлично получается. Я всегда хотел увидеть то незримое, но ощутимое, что витает в этом месте, и сегодня у меня это получилось. — Вы меня прямо захвалили! — он отвернулся, пряча улыбку, и добавил, слегка понизив голос. — А я даже не знаю вашего имени. — Акутагава Рюноске. Могу я узнать ваше? — Накаджима Ацуши. Приятно познакомиться, Акутагава-сан. — Взаимно, — он устроился удобнее, готовясь заняться следующей повестью (или попытаться), хотя интерес к художнику — Накаджиме — после недолгого разговора только вырос. — Если честно, мне давно уже хотелось с вами познакомиться, но я всё не мог решиться, — он достал карандаш и одним движением перелистнул страницы к чистому развороту. — Боялся вам помешать. — Я бы совершенно не возражал, если бы такой приятный молодой человек меня отвлёк. — П-приятный? — Акутагаве даже нравилось наблюдать за тем, как юноша рдеет почти от каждой его фразы. Он всегда любил видеть, как слова способны влиять на человека, и, видя перед собой самое что ни на есть живое тому подтверждение, расплывался в улыбке. Похоже, сегодняшнюю работу стоит отложить до лучших времён. — С чего вы взяли? — Я ведь тоже часто вас видел. Даже наблюдал, если позволите. Разве может быть неприятным человек, так вдохновенно рисующий цветы и вечерние пейзажи? — Сейчас вы мне точно льстите! — Возможно. Он помолчал, краем глаза наблюдая за тем, как Накаджима снова пытается спрятаться от него в своём нарисованном мире — хотя сбежать, как он делал раньше, не спешит. Может, и вправду перестал противиться желанию завести новое знакомство? — Впрочем, о вашей личности судить мне действительно рано. Для этого стоит узнать вас немного лучше, вы так не думаете? — Именно так и думаю, — он кивнул, не отводя глаз от небольшой полянки перед ними. Не смотря вниз, он намечал горизонт, деревья вдалеке и кустарники, усыпанные бутонами цвета спелого персика. — Значит, вы не возражаете? — Против чего? — Завтра, в это же время. На этом же месте. — А, о, — он запнулся, и смятение на его лице сменилось задумчивостью. — Не возражаю, конечно. Вы уже уходите? — Думаю, мне следует оставить вас наедине с природой. Не хочется мешать созданию нового шедевра, — он мягко улыбнулся, встав со скамьи и разглаживая ткань своего лёгкого плаща. Юноша провожал его печальным взглядом — казалось, не желал отпускать. — Не огорчайтесь. Мы ещё встретимся.