Оракул

— Правитель ждёт Вас. Тэхён оборачивается к вошедшему в комнату слуге и тяжело вздыхает. Бархат мантии ложится на плечи, согнутые усталостью. — Прошло уже три месяца и проклятие всё ещё не снято, — голос короля холодный, как и его взгляд, которым он сканирует предсказателя, покорно склонившего перед ним голову. — До меня Вы не могли снять его год и лишь ухудшали своё состояние, — напоминает Ким. Чонгук знает, что он прав. Но время тянется так медленно, а постоянное присутствие этого мужчины рядом будит внутри пламя, которое так опасно разгорается сильнее с каждым днём. — Тэхён, я устал, — тихо, откровенно, как позволяет себе редко с кем-либо. — Поверьте, Повелитель, я тоже устал, — поднимает янтарный взгляд Оракул. — На что ты намекаешь? Что тебе плохо живётся здесь? — Чон молниеносно вскипает, в глазах крошится лёд, остро впиваясь в Оракула. — Вы держите меня, словно в клетке, — он впервые за это время позволяет себе поддаться эмоциям. Что-то ломается внутри. Тэхён не привык, чтобы его свободу ограничивали. Оказался к этому совершенно не готов, как и к тому, что процесс снятия проклятия окажется настолько тяжёлым. — Это забота о твоей безопасности! — рычит Правитель, делая шаг ближе к своему то ли гостю, то ли пленнику, то ли спасителю. Он обжигается расплавленным янтарём, искрящимся в глазах напротив, несдержанно переводит взгляд на губы Оракула. — Нет, Чонгук, — Тэхён своевольно обращается по имени к первому человеку страны, зная, что за это может поплатиться жизнью, — это твои скрытые желания. И я устал ждать, когда ты дашь им волю. Слова поражают, лишают кислорода и взрывают внутри сотни, тысячи выстроенных баррикад. Перед глазами Чона ускоренной кинолентой все те сны, что мучали каждую ночь, все те мысли и образы, что возникали в голове, стоило лишь посмотреть на предсказателя, коснуться взглядом его медовых губ, утонуть в расплавленном янтаре его глаз. В любой другой ситуации, он бы уже давно, не скрывая своих желаний, сделал этого человека своим наложником. Но он сдерживал их, потому что выжить для него было важнее, чем удовлетворить свою похоть, пусть и магнитом тянуло быть рядом с этим человеком, дышать одним воздухом, видеть, слышать. Он так отчаянно боролся со своим влечением, а этот чарующий наглец посмел обвинить его в этом? Чонгук мог вырвать голыми руками язык любому, кто осмелится назвать его по имени без разрешения. Но Тэхён даже не испытывает страха. Он не жалеет о сказанном, не тушуется, не оправдывается. Правитель чувствует внутри бурю вырвавшихся желаний. Ощущает горячую лаву, растекающуюся по телу, которое привыкло за столько лет служить холоду и льду. Грудь тяжело вздымается, когда он преодолевает оставшееся расстояние между ними, подхватывая своё наваждение на руки и несёт в свои покои. Они не отрывают взглядов друг от друга, не говоря ни слова, молчаливо соглашаясь, что диалоги сейчас лишние. Крепко держась за мощную шею, Тэхён рассматривает красивое лицо, которое хочет целовать и гладить, но не смеет делать этого под тяжёлым, многообещающим взглядом. В личных покоях Правителя — холод, как и положено, в оттенках интерьера, в отсутствии любой детали, имеющей отношение к теплу, но прямо сейчас двум мужчинам здесь жарко. Чонгук властно снимает мантию Оракула, отбрасывая ту в сторону. Он с бережливой осторожностью ведёт костяшками пальцев по щеке предсказателя, как хотел сделать множество раз, останавливая себя. Наслаждаясь долгожданным прикосновением, Ким прикрывает глаза лишь на секунду, желая проверить, что не сон. — Не сон, — шепчут медовые губы. — Не сон, — соглашается Чон, утягивая в долгожданный поцелуй. Его губы обхватывают губы Оракула, словно заявляя право собственности. Его холод превращается в пожар, когда он чувствует, как Тэхён прижимается к нему, кладёт руки на его плечи, а язык пробегается по верхней губе Правителя, лаская. Их первый поцелуй неспешный, но откровенный. Правитель бережно держит в ладонях лицо предсказателя, углубляя поцелуй, делая его более жадным, требовательным. У него под закрытыми веками искры янтаря, который он хочет видеть так близко и так часто, как только может. Он чувствует, как впиваются в его кожу сквозь одежду пальцы, как Тэхён дрожит в его руках. Тихий стон срывает последний замок, освобождая небывалую жажду. Отстраняясь, Чонгук поражённо рассматривает лицо Оракула. Тот тяжело дышит, отчаянно нуждается в опоре и смотрит открыто, искренне. Гук не может больше терпеть. Он напористо сжимает бёдра предсказателя, подхватывает на руки, заставляя обвить свою талию ногами, развязно целует, давя ладонью на затылок мужчины, и несёт на кровать, скрытую плотным балдахином. Опрокидывает, жмётся тесно, не оставляя ни миллиметра между телами, толкается бёдрами, чтобы показать, как сильно заведён, как хочет его, его одного. Он тянется к брюкам Оракула, разрывая поцелуй лишь для того, чтобы увидеть отражение собственной жажды в янтарных глазах. От недостатка кислорода горят лёгкие, но Тэхёну необходимо снова чувствовать губы Правителя, тесно сплетённые с его собственными. Он лижет губы, рассматривая нависающее над ним лицом, и несдержанно стонет, когда пальцы Чонгука касаются его возбуждения. Стоны предсказателя звучат лучшей музыкой, заставляют сердце биться чаще, а слюну нетерпеливо скапливаться во рту от желания целовать этого человека. Гук раздевает его, оставляя лишь рубаху, неотрывно смотрит в янтарные глаза, оголяя теперь и себя. Самодовольно ловит восторженный взгляд, разгорающийся при виде мощного обнажённого тела, и опускается на кровать, снова нависая, устраиваясь удобнее между разведённых покорно для него одного бёдер. Длинные пальцы Оракула касаются иссиня-чёрной вязи татуировок, которыми покрыто тело Правителя. Гладят вздувшуюся вену, проступающую под кожей бицепса, испещрённой таинственными знаками. Он очерчивает каждый символ, расплавленным янтарём своих глаз разжигая пламя внутри ледяного короля, который не отрывает взгляд от мужчины под ним, бесстрашно исследующим его тело. Когда пальцы предсказателя касаются горла, покрытого защитными татуировками, потому и скрытое всегда высоким воротом одежды, Чонгук перехватывает его руки, заводит вверх за голову, твёрдо фиксируя ладонью. — Знаешь ли ты, что бывает с теми, кто смеет касаться щита Правителя? — уточняет Чон, сильнее вжимаясь крепким телом в распластанное под ним. — Им отрубают руки, мой Повелитель, — неотрывно смотрит в его глаза Ким. — Но позвольте мне… — Не смей, Тэхён. — Я лишь хочу… — Я сказал, нет, — холодным рыком. Придавливая всем своим весом предсказателя, Чон наказывающе вгрызается в строптивые губы, царапает зубами, глубоко толкается языком. Сокрушённое под диким напором сопротивление оседает стоном, срывающимся с искусанных губ, так же жадно отвечающих на поцелуй. Ладонь Правителя обжигает прикосновением к голой коже, забираясь под свободную рубашку. Скользит выше, лаская, исследуя, накрывает ореол соска. Он сдавливает горошину между пальцами, перекатывает, чувствуя, как отзывается Тэхён, выгибаясь, и приглушённо стонет его имя. — Чонгук! — пропитано мольбой, признанием, откровенной жаждой. Холодный король выцеловывает свою метку на шее Оракула, не прекращая сводить с ума требовательными прикосновениями рук. Жадно откликаясь на каждую ласку Правителя, Ким чувствует, как дрожит его тело, как все знания, что он хранил, не смея озвучивать, высвобождаются диким желанием принадлежать этому человеку всецело. Их тела, словно магниты, ищут любую возможность плотно соединиться, быть неразрывно связанными. Их пальцы переплетены, руки сводит от желания коснуться повелителя, но тот не разрешает, и Ким непокорно царапает его крепкую ладонь, сдерживающую от возможности водить кончиками пальцев по его могучей спине, рисовать на его коже символы своей верности и любви. Внутри Чонгука борьба. В сознании вспыхивают картинки прошлого обмана, неверности, предательств. Он жмурится, прогоняя всё это, сильнее впиваясь губами в медовую кожу, оставляя следы. Вся та нежность, что ему хочется дарить своему предсказателю, рушится о желание причинять страдания, быть жестоким, проверять на прочность. Он рычит от бессилия, замирает на секунду, и поднимает взгляд, полный боли от внутренней борьбы. Без слов понимая всё, разглядывая в заиндевевших глазах больше, чем готов озвучить Правитель, Тэхён обвивает его крупное тело стройными ногами, притягивая ближе. Не даёт отстраниться, заглядывает сквозь иней, ищет там блеск упрямого обсидиана, чтобы шепнуть, едва открывая искусанные губы: — Люблю. Я тебя люблю. Не верит. — Просто сделай это сейчас. Не думай. Бери. Ты так долго хотел этого, — глотает признания Ким. Он не обижен недоверием, но ему больно. В груди жмёт, давит, колется, и Чон дышит загнанно, не понимая, что с ним. Он пристально всматривается в янтарный омут, чувствует отголоски чужой боли и не скрывает удивления. Ему не свойственно понимать чувства других людей. Извиняться не в его правилах. Да он и не понимает, за что. Вместо разговоров, снова набрасывается с поцелуями, снова накрывает их обоих похотью. Первый толчок выходит болезненным. Тэхён содрогается, жмурится, из уголков глаз брызгают слёзы. Он не просит остановиться. Чон этого не предлагает. Напористо, но бережно толкается глубже, держит крепко, успокаивающе целует. Собирает языком слёзы. Касается губами зажмуренных век. Давит мощным телом, даря тепло и чувство защиты. Двигается медленно, плавно, постепенно наращивая темп. Прикусывает губы, зализывает свои же следы. Постепенно боль отступает, как и дискомфорт, сменяясь неспешно растекающимся удовольствием. Мышцы расслабляются, сознание плавится, руки отчаянно впиваются в мощную ладонь, всё ещё удерживающую их прижатыми к кровати. Замечая перемены, Правитель приподнимается, освобождая предсказателя от веса своего тела, изгибается чтобы вобрать в рот по очереди горошины сосков, вырвать стоны и ощутить, как ему несдержанно подаются навстречу. Он отрывается от истязания припухших горошин, освобождает из плена запястья Оракула, и приподнимает его бёдра, меняя угол проникновения. Он входит резко, с громкими шлепками, попадая прямо по тугому комочку нервов. Вскрик Тэхёна раскатывается по телу волной удовольствия. Гибкое тело Оракула извивается, гнётся дугой под Правителем, размашисто, интенсивно толкающимся в него, пока он жадно рассматривает во что превращается с ним тот, о ком столько мыслей пленили сознание. Чонгук закипает от того, как восхитительно откликается Тэхён на каждое его прикосновение, как покорно, со стоном принимает его грубость, как закатывает глаза от удовольствия, отдавая всего себя своему повелителю. Достигая оргазма, Оракул без стеснения выкрикивает имя своего Правителя, имя своей первой и единственной любви. Он дрожит не только телом, но душой. Смотрит в глаза Чона, пока тот с хриплым стоном не достигает пика, заполняя его своим семенем, и прижимает к себе, тепло целуя. Всю ночь Ким Тэхён спит в объятиях Чон Чонгука, Правителя Северной страны. В их памяти этот день сохраняется, как первый, но не последний. Эту ночь Чонгук впервые за время борьбы с проклятием спит спокойно, без мучающих его кошмаров, без выворачивающей его тело боли. В его руках горячее тело, отогревающее лёд изнутри.