until death do part

Осаму устало выдохнул. Разве есть ему до этого дело? Дазай попросту остался, не став выдавать себя каким-либо образом. В конце концов, он досидел до конца рабочего дня, а после этого покинул своих коллег, пожелав предварительно всем доброй ночи. Детектив задумчиво оглядывает высотки, едва выйдя на улицу. Возникает идея прогуляться по крыше одной из них, если удастся. Да, так он и поступит. И, несомненно, у него было желание разделить эту прогулку с кем-либо, лучше бы с Достоевским. В его компании Дазай чувствовал себя хорошо, отчаянно и мерзко одновременно. Объяснить это явление он не мог. Осаму потянулся в карман своих брюк за телефоном, не глядя под ноги шагая по аллее. «Да где же черти тебя носят…» – Листая номера в телефоне, отыскивая нужный, думает шатен. В это же мгновение на мобильный приходит новое входящее. Дазай на это тихо хмыкает. – Помяни черта, он и объявится. – детектив приподнял уголок губ в хитрой ухмылке. Он всё так же следовал в сторону высотки, параллельно читая сообщение от... сложно было выразить, кем они приходились друг другу. Достоевский лишь коротко поблагодарил того за доставленную информацию, отправленную этим днём. – «Нет-нет-нет. Простого спасибо мне не будет достаточно :)» – тут же сообщение, что Федор получает в ответ на свою благодарность. Жаль, что Осаму не мог видеть выражение лица собеседника в этот момент, а ему так хотелось бы. – «Неужели? Решился ставить мне условия, душа моя?» – для Достоевского отвечать таким образом, вероятно, было введением нового правила в игру; именно так это сообщение воспринял и детектив. – «Какие нежности… Впрочем, так оно и есть. Хотел организовать встречу, как раз настали сумерки. Адрес сейчас же и получишь, или откажешь?» – Не задумываясь, Дазай отправляет сообщение вместе со стикером, что так любил использовать якобы в шутку. А после этого, не дожидаясь ответа, которого и не последовало, отправляет адрес места, куда он направлялся, а сейчас уже и подходил. Последующего сообщения в ответ от Достоевского Осаму не ждал. Потому, как получил, даже не удосужился его просмотреть. Его позабавило обращение от Федора в его сторону «душа моя», пускай и явно написанное с сарказмом, что он понимал. Пробраться на крышу Осаму в конце концов удалось. На улице пасмурно. Кажется, скоро начнется дождь. Йокогама до безумия прекрасна в эту пору, как казалось Дазаю. Он следует куда-то ближе к краю, усаживается там и тянется в карман за сигаретой, да все той же зажигалкой. Мысли о бытие и ему подобном не давали покоя. Видно, что детектив до дрожи подавлен, но не желает показывать этого, лишь прикусывая губы. На телефон приходит новое смс. На этот раз не от Достоевского. Киёми. Осаму хрипло смеется, вспомнив о девчушке из бара. Наивная, хотя Дазай сам дал ей надежду на продолжение. Сообщение остается непрочитанным. Он поджигает сигарету, прислоняя к губам, пока его взор направлен куда-то вдаль. Детектив делает короткую затяжку, на выдохе прошептав: – Лишь он понимает и разделяет мое отчаяние. – думал о Достоевском, стряхивая пепел с сигареты. Сейчас остается лишь ждать своего «ненаглядного». Он придет - это случится. Дазай уверен в этом. И Федор пришел через время, которого Осаму хватило замёрзнуть и, естественно, скурить злосчастную никотиновую палочку. Он убирает руки в карманы: холодно, хотя не так давно было наоборот. Вечер, оно и ясно. Детектив даже не обернулся к нему. Достоевский подошёл сам, безмолвно стоя рядом. Через пару минут у них завязывается диалог бессмысленный, даже повседневный. Вряд ли он должен быть таким. Всегда всё начиналось с обсуждения самочувствия друг друга, а заканчивалось философией на тему жизни и смерти, насколько это всё не имеет смысла. Не стоит отрицать, что в этот раз может быть так же. – Боюсь, нашу с тобой ма-а-аленькую аферу могут раскрыть в ближайшее время. – протягивает детектив, усмехаясь – Что станешь делать? – Не всё потеряно, душа моя. – Федор якобы подыгрывает чужому спектаклю. – Уверяю, ты сделал уже весомый для меня вклад, а я это ценю, знаешь ли. Агентство в безопасности, вам ничего не грозит, пока ты со мной возишься. Дазай хмыкнул, а на прозвище от Достоевского вовсе округлил глаза, после тихо посмеявшись. Хотя, он и не подозревал, что это прозвище со временем приживется. – А я-то, в любом случае, предатель. – фраза, что давно уже засела в голове Они перебрасывались репликами, неоднозначными взглядами. А позже повисает и молчание. Осаму стиснул зубы, прикрывая лицо руками, и неуместно усмехается, на что глаза Федора исказились лёгким недоумением, но сам он ничего не сказал на этот счёт. Смех. Дазай коротко, заметно нервно смеётся, медленно убирая от себя свои же руки, как-то загадочно глядя в сторону собеседника. Его губы тянутся в улыбке, он не отводит взгляд. – Унизь меня, Достоевский. Убей морально, насколько это возможно. Уничтожь изнутри. – ухмыляется он. – Твоя душа настолько пала, что ты просишь меня об этом? – спокойно ответил Федор. – Ниже некуда. – хмыкнул парень, поднимаясь на ноги и поправляя низ своего пальто, убирая руки в карманы, таким образом согревая их. Проплыла мысль, что было бы лучше, если бы это сделали руки Достоевского, что кажется, наоборот, холоднее снега. Тот вечер был проведен за откровенным разговором на крыше, и подобное им определенно нравилось. – Однако, этот вечер я явно предпочту провести с тобой. – Осаму потянул Федора за руку на себя. Он останавливается буквально в дюйме, замирая в этом положении, и следя за взглядом соперника, едва ли не касаясь его губ своими. – Знаешь ли, это всё звучит куда интимнее, нежели то, что было между нами ранее. – Достоевский буквально шепчет в его уста, на которых тур же заиграла такая же синхронная ухмылка. Он целует его, словно это был их последний вечер, словно более такого никогда не произойдет. Только сейчас оба снова чувствовали себя живыми, прижимаясь друг к другу в попытке согреться от пронизывающего до костей ветра. *** Что же между ними? Любовь? Ничуть. Их чувства куда сильнее: зависимость, словно от наркотика. Эти двое не могут друг без друга, будто паззлы. Осаму приходил к Федору время от времени в течение недели. Последний, по всей видимости, особо не возражал, однако, просил хоть раз предупредить детектива о приходе. Но нет же, Дазай как на зло продолжал вести себя как дитё. Это был поздний вечер. Логично, что гостей сейчас король Крыс точно не ждал, но всё произошло с точностью до наоборот. Фёдор был занят чтением, как вот книгу приходится отложить из-за глухого стука в дверь. Он, томно выдохнув, откладывает чтиво в сторону, проследовав к источнику звука, дабы проверить свою интуицию. Дазай снова пришел. Но чтобы так поздно, подобного на памяти Достоевского не было. Дверь открывается, предстает картина того, как Осаму едва ли стоит на ногах, глядя прямо в глаза своему «врагу». – Федор, – на распев молвил он, после чего проходит в квартиру, когда ему позволили это сделать. Его чуть покачивало. Достоевский никак это состояние не прокомментировал. Дураку ясно, насколько оно паршивое. Дазай пьян, это заметно. Сейчас он снимает верхнюю одежду, вместе с обувью, прикрыв глаза. Он, казалось, пытался что-то сказать. Пожалуй, Федору не слишком любопытно, какого черта он так нажрался и почему не пошел к себе. Довелось помочь дойти парню до гостиной, хотя, по мнению Достоевского, помощь кому-либо для него выглядела унизительной. Он ничего не сказал, отведя гостя к дивану, а сам вернулся на свое место к прерванному занятию, как вдруг ощущает, что Дазай нахально укладывается к нему на колени, сворачиваясь в своеобразный калачик. Хотя, это не сильно отвлекало Федора. – Я был с девушкой. – негромко пробормотал детектив. На сообщение бедной Киёми он, видно, всё же ответил, заставил ждать, однако, ответил. – Что? – переспрашивает Достоевский, перенаправив на него свой взгляд. Эти слова словно вернули его в реальность. – Я изменил тебе. – Ясно. – без энтузиазма слышится ответ, будто бы ему не интересно. Федор был холоден, он возобновил чтение, даже не глядя на Дазая. Говорить тому что-либо сейчас без толку. Хотя, Осаму, кажется, не слишком-то и грызла совесть, им обоим едва ли не всё равно. Но как же хотел он вывести милого врага на ревность этими словами... Он продолжил говорить об измене, едва ли не описывая всю ситуацию в красках. – Тебе неинтересно? Я люблю лишь тебя, Достоевский… – пьяным голосом прощебетал парень, устроившись поудобнее. – Любишь? Лжешь. – абсолютно спокойный ответ, а аметистовые глаза были совсем холодны, этот взгляд направлен к чужому. Дазай явно говорил эти слова не подумав, но сейчас ему уже плевать. В ответ Осаму лишь заугукал, якобы и правда любит его. Осаму приподнимается, садясь на чужие колени, глядя прямо в глаза. После чего изящно запрокидывает голову назад, прикрыв веки и провокационно проводя пальцами по его телу вдоль торса, как бы намекая, а в следующее мгновение уже невесомо целуя бледную шею. От него несёт алкоголем. Отвратно. По телу Федора пробегает дрожь, он элементарно не может видеть того в таком состоянии, это выглядит слишком мерзко. – Чего ты хочешь в качестве примирения? – взглянул на него Дазай. – Ложись спать. И подобные измены продолжались не раз. Достоевскому это ужасно наскучило, а его "игрушке" - не особо. Федор держал его рядом, пока Осаму помогал ему, и оба были не против. Хотя, вряд ли это отношения любящих друг друга людей. Их, вероятно, и людьми-то не назвать, не то что "любящими". Они продолжали видеться, Дазай всё ещё был полезен, однако, с этого момента в их «отношениях» образовалась трещина. Так продолжалось что-то вроде нескольких недель, до месяца. Детектив помогал Федору, оба забывались в присутствии друг друга, позволяя это себе при встречах, но лишь в форме откровенных треплящих душу диалогов. Осаму же ходил по лезвию: пока его ещё не обнаружили в агентстве, что было странно. Пока, в конце концов, всё не пошло наперекор планам Достоевского.