until death do part

Облегчение. Наверняка это или нечто подобное должен был почувствовать Дазай в ту ночь. А почувствовал ли? Стало ли ему спокойнее? Смог ли он получить желаемое и сбежать от своих мыслей? «Тебе ведь понравилось? Ты настолько слаб, что втягиваешь в свою пучину безысходности и Его?» – твердил внутренний голос, от которого Осаму становилось тошно. – Нет, это не так. Федор ведь был не против. – попытка успокоить себя. «Ты так считаешь, потому что он не оттолкнул тебя?» – Возможно, он и сам чувствует подобное. Может, он тот, кто меня понимает? «А ты доверяешь ему? Доверяешь, потому что вы похожи?» Осаму был один. Он ничего не ответил. Вокруг пустота: только он и его навязчивые мысли. Однако, возможно, ему и правда понравилось? Понравилось, хотелось ещё и ещё, словно Дазай в один момент по щелчку пальцев стал зависим от ненаглядного врага, будто его больной разум нашел панацею. Будто Федор- его наркотик, или что-то сродни тому. А, может, ему так кажется из-за температуры? «Несомненно похожи, но, в это же время, столько отличающихся черт.» Происходяящее сейчас не нравится. Пустота, что заставляла думать, будто он действительно совсем один, что более нет никого, способного понять его. Тонкие пальцы зарываются в каштановых локонах, но это не помогает отвлечься. Он слышит, что его зовут. В ответ с губ сорвался невольный крик. – Дазай? – голос едва различим, приглушен и плохо слышен, словно доносится издалека. Его вновь позвали, но детектив предпочел не реагировать. Осаму медленно приоткрыл глаза, после вновь зажмурившись. Он снова слышит этот голос, который, кажется, идентичен с тем, что звал его в скорейшее забытие. Дазай пришел в себя, а после появилось и осознание, что он спал. Шатен ворочался, а сейчас, вновь открыв глаза, оглядывается. Дом? Это его квартира? Он находится в спальне своей съемной квартиры, и в ответ на это осознание облегчённо выдыхает. Пусть картинка чуть плыла, но «родные» стены различить он смог даже в полумраке. Замечая знакомый силуэт напротив, юноша подбирает к себе колени, будто желая защититься или спрятаться. Царила полутьма, который час? Кажется, по-прежнему ночь. – Дазай, – негромко позвали его, после констатировав – Ты кричал. Странно. Выходит, его слышали. Как неловко. На лбу скопился пот, а с губ срывается тихий, но глубокий вздох. – Скоро я стану видеть тебя чаще собственного отражения, Федор. – тихо произносит Дазай. Детектив даже не удивился его присутствию, а так же не понимал, рад он ему или наоборот. Однако, всё же, один вопрос не давал покоя: «Что произошло?» – эти слова и срываются с языка. Достоевский одаривает спросившего спокойным взглядом в ответ. До чего же холодными казались аметистовые глаза в этот момент. – Тебе стало плохо, оставлять тебя на морозе я не стал, поэтому вернул домой. – бархатным голосом начал Федор – Хотел подождать, пока ты придешь в чувство, так что теперь не смею задерживаться. Дазаю показалось это любопытным. То, что Фёдор не бросил его... разве не странно? Что-то в сознании Осаму перемкнуло, ему не хотелось, чтобы Достоевский уходил, хотя причину своих мыслей он до конца не понимал. Дазай одернул того за рукав, когда Федор встал, дабы покинуть комнату. – Может, останешься ещё ненадолго? – глядя в его глаза, по-детски поинтересовался детектив. Федор же на его жест округляет глаза, не ожидая этого, а после чего хмыкает. Стоит ли ему соглашаться? Да и к чему это может привести? В итоге, после недолгих раздумий, Достоевский неоднозначно кивнул. Парень соглашается остаться, опуская взгляд на чужую руку, держащую его. Он касается обратной стороной ладони чужого лба, проверяя температуру, что заставляет уже Дазая округлить глаза, чуть поежившись. А Достоевский вновь усаживается рядом с ним. – У тебя точно жар сошёл? – уточняет Федор. – Какие мы заботливые. – Навряд ли, делаю выводы из твоего поведения. Осаму на это лишь тихо фыркнул, разомкнув пальцы на чужом запястье. А после, улыбнувшись, будто его осенила идея, берет Федора за руку, которой он прикасался ко лбу. Дазай внимательно оглядывает его руку, будто изучает или сканирует. А на лице Демона в этот момент застыло удивление, но вырвать руку он даже не пытался. Лишь внимательно поглядывает на детектива, ожидая последующих действий. Осаму рассматривает его пальцы. Длинные и тонкие, покусанные на верхних фалангах, прекрасно подходящие для игры на смычковых. А так же, из рассказов Федора парень помнил, что тот имел пристрастие к игре на виолончели, а в детстве занимался на скрипке, и даже смог освоить этот инструмент в совершенстве; однако, с годами, всё же отдал свое предпочтение виолончели. Дазаю казалось это чем-то величественным и элегантным. Эта деталь в Достоевском ему, без сомнений, нравилась. Бледные, изящные руки- прекрасно, вершина эстетики. В какой-то момент, оглядывая мозоли от смычка на некоторых пальцах, Осаму переплетает их со своими, соединив в некий замочек. Федор сопровождает это спокойным взглядом, излучающим интерес к чужим действиям. Он не стал возражать, чего-то ожидая. Просто молчал, прожигая взглядом. – Сыграешь для меня на виолончели как-нибудь? – нежно ухмыляясь, спрашивает Дазай. Детектив будто и не надеялся на положительный ответ, а вопрос задал лишь из интереса. Однако, неожиданно для него самого, в ответ последовал краткий кивок. – Сыграю. – Негромко, сухим тоном ответил Федор. – Так просто согласился? – Так просто. – Тогда, ловлю тебя на слове, Федор Достоевский. Осаму притягивает его за шею свободной рукой, хитро ухмыльнувшись едва ли не в чужие губы. Федор, в свою очередь, глядит проницательными глазами прямиком в чужие карие, после чего, тихо прошептал, обжигая своим дыханием губы юноши: – Решил злоупотреблять тем, что я позволяю тебе это делать? – А что ты чувствуешь в этот момент? Ты пытаешься почувствовать себя живым? Пытаешься заглушить темноту и боль внутри? А ведь они гложат тебя с того самого дня, когда ты впервые узнал о своей способности. – очень тихо прошептал шатен. Осаму прекрасно знал ответ и, к тому же, понимал, что от Федора он его не услышит. – Что ты пытаешься извлечь из этого? ... Словесного ответа Федор не получает. Осаму подается вперёд, накрывая его губы. Достоевский распологает руку на чужой талии, уверено углубив этот поцелуй. Почему-то в голове зазвучала мелодичная игра на инструменте, но он не один, еще отчётливо были слышны смычковые. И музыка идеально подходила этой ситуации. Композиция казалась им знакомой. Разумеется, это напомнило «Маскарад: Вальс». Да, именно. Прекрасно выделялись конкретные инструменты. И почему-то лишь именно эта композиция приходила на ум. Оба хотят найти для себя то, ради чего стоит жить. Они сами не до конца осознавали, что уже безжалостно играют со своим новым смыслом двигаться дальше. Нет, не любовь. Смертельный танец, по окончанию которого один из них, вероятно, погибнет. Они понимали, что играясь, привыкали, и со временем это могло перерасти в одержимость друг другом. В итоге, разлучить их сможет лишь смерть. Хорошего исхода не дано. И в этой игре, при любом исходе, первый будет проигравшим, а второй- победителем. А сейчас, Федор лишь выгибается навстречу, целуя губы Осаму. «И что же ты чувствуешь по отношению к нему?» – всё так же крутилось в их мыслях. *** Сколько прошло с того момента? Он прекрасно отпечатался в их памяти. А эти двое лишь продолжали терзать свои души, как и друг друга, играя. И, наверняка, они даже не догадывались, что оба потерпели поражение. Эти двое так и вели себя непринужденно, как будто ничего толком и не было. Каждый из них в один момент принимал другого за достойного соперника, а в другой искал в оппоненте утешение, понимая, что враг действительно поймет его. Прошло две недели, возможно больше. Снега практически не было, удивительно, что он продержался до конца зимы, а с ней не хотелось прощаться. Вот-вот на дворе наступит март. Федор отпивает глоток чая, услышав вежливый стук в дверь его собственной квартиры. Никто иной как Дазай Осаму. Достоевский ждал его, так-как сам предварительно позвал его, пригласив к себе на чай. Второй, в свою очередь, не отказался, и сейчас стоял перед порогом Федора. Оставив чашку недопитого напитка на столе, парень идет к двери, открывая ее, без раздумий впуская гостя, окидывая изучающим взглядом. – Ты пришёл. – констатировал Федор. – Как себя чувствуешь? – Как видишь, потрясающе. К счастью или к сожалению, не сгораю от температуры и жара. Достоевский хмыкнул, пропуская парня вглубь квартиры. Весьма чисто, прибрано, хоть квартира была совсем небольшая. Лишь все необходимое для жизни, не более, и никакой лишней мебели или декора. Он обарачивается к Осаму, поинтересовавшись: – Чаю? Или, может, чего покрепче? – ухмыляясь, больше с сарказмом произнес Федор. – Пожалуй, остановимся на чае. Кстати, ты говорил, что сыграешь для меня на инструменте. Или думал, я забыл, пока лежал простуженным? – Сыграю, как я и сказал. Не торопись. Поспешишь – людей насмешишь. На эти слова Осаму издал тихий смешок. Парень проходит на кухню под томный взгляд хозяина квартиры. А после, оборачивается к нему, остановившись, улыбается. – Слушай, а, может, действительно чего-то крепче чая, м? – выдает Осаму. Достоевский удивлённо приподнимает брови, убирая руки в карманы, а после ухмыльнувшись ответил: – Я могу предложить вино. Но, даже не знаю, как ты реагируешь на алкоголь и не придется ли мне вызывать тебе такси на ночь глядя. За окном и вправду уже темнело, но Дазая это никак не останавливало, потому он решил настаивать на своей идее до конца. В итоге, это заставило Федора согласиться, и на время он отлучается, а возвращается с красующейся в руках бутылочкой полусладкого. Достоевский оставляет ее на столе прямиком перед лицом детектива, вглядываясь тому в глаза. Осаму расплывается в кошачьей улыбке, поглядывая на то, как Федор ищет бокалы в шкафчиках, а после аккуратно оставляет стеклянные емкости на столе рядом с бутылкой вина. Брюнет ловким движенем забирает несколько фруктов из пиалы, делая нарезку для так называемой закуски. Дазай с интересом и трепетным ожиданием наблюдает за ним, после переводя взгляд на вино, изучает надписи на нём. Нарезанные фрукты Достоевский так же кладёт на стол. И вот, оставалось лишь открыть бутылку. Для этого Федор достает штопор. Через несколько неудачных попыток, пробка попросту вылетает. Что на лице Осаму, что на лице Федора цвели ухмылки, они их не скрывали, щедро одаривая друг друга. Алкоголь вмиг разливается по бокалам, жидкость красиво плещется на свету лампы, стоит слегка поводить бокалом круговыми движениями, размешивая таким образом вино. Пальцы Дазая обхватывает бокал, чуть приподнимая его, а сам он следит за этими же, синхронными словно в зеркале, действиями Федора. – За наши встречи, Федор. - торжественно произнес Осаму, на что получает кивок. Бокалы соприкасаются друг с другом, от чего по кухне проносится звон стекла, отдаваясь эхом в ушах. Кажется, никто из них не мог подумать, что станет пить со своим оппонентом, к тому же, в столь непринужденной обстановке. Да, враги сами не заметили, как привязались один ко второму за несколько месяцев. Нормально ли это? Осаму делает глоток алкоголя, прикрывая глаза, смакуя, оценивая вкус. Вполне приятный. Закуску, приготовленную Достоевским, он оставляет нетронутой. Федор так же отпивает жидкость из бокала, после ставя его вновь на твердую поверхности стола. Осаму слышит, как брюнет поднимается с едва слышным шорохом, а после его тихие шаги. – Ну как? Идём? – Послышался бархатный голос Федора. – М? Куда? – в недоумении произнес детектив. – Как я обещал, дам послушать тебе мою игру на виолончели. Ты передумал? Карие глаза Осаму будто загорелись. Или так могло показаться из-за освещения. Парень хмыкнул, поднимаясь из-за стола, решая отвечать действиями. Оба берут свои бокалы, после направляясь в комнату один за другим. Помещение окутывали сумерки, разглядеть что-то было вполне возможно. Светлее всего- ближе к окну. Дазай усаживается у края обширного кожанного дивана, что как раз и находился рядом с окном, с любопытством глядя на Достоевского и отпивая вино из своего бокала. В свою очередь, Достоевский для лучшей освещенности поджигает стоящие на столе миниатюрные свечи, там же оставляя свой бокал. На это с губ детектива слетает тихий смешок. Свечи придавали иную, несколько интимную атмосферу. Федор аккуратным движением берёт музыкальный инструмент, усаживаясь на стул, выдыхая. Складывалось впечатление, будто он находился в отдельном изолированном пространстве, или, попросту, был совсем один в помещении. Изящные пальцы обхватывают смычок, взяв его в правильной позиции. Достоевский словно сам настраивается на игру, должным образом придерживает виолончель, после прикрывая глаза и играя первые ноты. Мелодия показалась Осаму знакомой, а так же элегантной. Дазай смотрел на Федора, завороженно слушая его игру на инструменте. Музыка, издаваемая виолончелью, приятно играла со слухом шатена. Он не смел ни оторвать взгляда от играющего Достоевского, ни как либо прервать его, лишь молча наслаждался, приоткрыв губы от изумления. Федор умеет обращаться с инструментом- это слышно и видно. Брюнет откидывает голову назад, наслаждаясь. Он, несомненно, и сам получал удовольствие от этого. От его игры по коже пробегали невесомые мурашки, а по телу проходила дрожь. Достоевский словно вкладывал всего себя в композицию. Со временем, игра плавно подходит к концу, завершаясь. И лишь в этот момент Федор вновь открыл глаза, взор аметистовых зеркал пробегается по комнате, остановившись в итоге на Дазае. – Браво, Федор. – приподняв уголки губ, довольно произносит Осаму. – Я и вправду восхищён. Оба, несомненно, признавали друг друга и так же друг другом восхищались. По крайней, глядя прямиком в чужие глаза напротив, это можно было понять.