until death do part

Пасмурно. Небо полностью затянуто тучами, казалось, будто сейчас вот-вот пойдет дождь. Как же серо, тускло, и до чего мрачно. Дазай до сих пор помнил. Он помнил и ту встречу, и партию в шахматы. И вкус чая. И погоду за окном. А еще мог назвать точное количество ухмылок и колкостей за вечер. Вспоминал этот (не яркий?) инцидент со своим врагом с легкой улыбкой. И лишь он мог развеять серость безобразного дня. В квартире было прохладно, по плечам мурашками пробегала дрожь. Новый холодный день совершенно не радовал, особенно погодой. Идти куда-либо не хотелось. Особенно на работу, где детектив, можно сказать, всё время "сачковал". Смысл идти туда и тратить время на безделье? В такую погоду уж лучше остаться в постели,- как говорят на родине Достоевского, «хозяин в такую погоду собаку гулять не выпустит». Роль паяца, всё же, ежедневно играть было изнурительно, что не удивительно. Никто ожидаемо не звонил, никто не приходил, не интересовался. Оно и не удивительно– некому. И даже Достоевский больше ни разу не позвонил. Он словно был где-то рядом, чувствовалось его присутствие, вот только Дазай был в квартире совершенно один, и кроме него ни души. Только он и тишина. Пытаясь спрятаться от пронизывающего холода, шатен укутывается в одеяло, сидя на краю кровати, пока босые ноги касаются холодного пола. Встреча с шахматным поединком не была последней: они ещё виделись, и довольно часто. Бывало, два раза в неделю, бывало, что чуть ли не через день. По-прежнему, что Осаму, что Достоевский думали о происходящем как о бреде. Может странно, но в последнее время их встречи становились все реже и реже, и постепенно, со временем, сократились вовсе. Шатен сильнее закутывается в одеяло, похоже, сейчас покидать постель он вовсе не планировал. Ранее он нечасто задерживался подолгу в кровати. Не был любителем. Сейчас же в голове будто что-то перемкнуло. Воспоминания об очередной, давно прошедшей встрече, сами лезли в голову. *** Вновь раздается бархатистый смех, что был весьма приятен на слух. Аметистовые глаза с некой насмешкой глядят в чужие такие же хладные и спокойные кофейные зеркала. Морозный ветер нежно пощипывает кожу, от чего та краснеет. Осаму недовольно хмурится на реакцию Фёдора, после чего отводит коньячный взгляд в сторону. Достоевский с надменной ухмылкой замолкает, глядя куда-то вдаль. На горизонте раскинулся покрытый туманной дымкой город. В Тот день с погодой так же не повезло: туман и собачий холод. Холод, от которого шатен сильнее кутается в свой плащ. Осаму прищуривается, выжидая чего-то, глядя прямо на Фёдора. А после тихо хитро хихикает. Он делает шаг вперёд, и дистанция между ними сокращается. Теперь облачко пара из теплых уст детектива достигало щек Федора. Второй, в свою очередь, неуверенно отходит на один шаг назад, в то время как бинтованная рука скользнула к его ушанке, и, потянув за «ухо», стащила с головы, а к самому Федору Осаму будто потерял интерес. Увидев то, как растрепались чужие волосы, Дазай остался не в силах сдержать смешок. – Верни. – тихо, едва ли не шепотом, просит брюнет. Смоляные волосы Достоевского принимают ещё более небрежный вид. Холод гладит темную макушку. Осаму шагает в сторону, пряча шапку за спиной, улыбаясь тому. Это было маленькой местью-шалостью со стороны Дазая. «Чтобы не расслаблялся». Он усмехается, натягивая ушанку свою на голову, демонстративно красуясь перед Фёдором. – Я на время. Чего ты, я же не присвою её себе. – улыбнулся Дазай, пока Достоевский пытался стянуть с него ушанку, но детектив ловко уклонялся от потуг Федора. Обладатель самой вещи вздохнул, вновь повторяя свою просьбу вернуть шапку. Детектив благополучно ее игнорирует, наблюдая за попытками хозяина ушанки вернуть собственность. И через несколько минут, после очередной просьбы, Осаму "прощается" с головным убором, стягивая его с головы и протянув Достоевскому. – Почему ты с ней всё время так таскаешься? Осаму сразу после своих слов настороженно замолкает, глядя прямо на Федора. Ощущалось, будто сейчас он сказал что-то не то. То, чего говорить не должен был. Брюнет смерил того неоднозначным взглядом, после отведя глаза в сторону. Тишина. Оба молчали, пока Достоевский собирался с мыслями. Он негромко кашлянул в кулак, невольно переместив взгляд на собственные руки. Тонкие изящные пальцы виолончелиста были искусаны в кровь, что давно уже запеклась. На каких-то пальцах были мозоли от смычка на которые тот не обращал внимания. Он опускает руки вместе с взглядом в пол. В голове всплыла неприятная картина: детские окровавленные руки тряслись, а сам мальчик сидел в углу комнаты на сыром полу, сжавшись в комок. В глазах темнело, в груди закипало чувство утраты и горечи. Я не хотел. Я не специально! Маленькая квартира где-то на окраине Санкт-Петербурга практически пустовала. Маленький Федор обнимает руками собственные колени, кусая губы, сдерживая хлынувшие эмоции и крик. Следы крови и два уже бездыханных тела недалеко от мальчика. Родители. Его родители. А что дальше? Что теперь ему делать? Достоевский сделал это своими же руками, сам того не желая. Не намереваясь,он совершил то, о чем подумать страшно. Сознание затуманено. Неужели? Совсем юный мальчик, обладающий столь страшной способностью, которую не смог контролировать, когда на него в очередной раз замахнулись. Не смотря на семейные проблемы и стычки, он и в мыслях не допускал подобного. Но сейчас он уже был запятнан грехом. На ватных ногах, вставая и подходя к окну, он поднимает молящий взгляд к небу. В тусклых, померкших сиреневых глазах читалась лишь одна фраза: «За что?» За что он был так наказан Богом, что стал обладать столь ужасной силой? Почему? Почему он? Почему сейчас? Почему до этого он и понятия об этом не имел? Только одно неконтролируемое прикосновение смогло погубить одну жизнь, а после и вторую. А теперь он остался один, растерянный и напуганный с грузом вины, что тяжел не по годам. С чего всевышний, в которого тот так верил, не смиловался над ним? Так чем Федор заслужил? Потому что грешникам не дано заполучить благословения Бога – подсказывал голос в подсознании. Он должен бежать, делать всё, что угодно, но точно не оставаться здесь. Федор пошатнулся, поджимая губы и переступая через мертвые тела и лужу алеющей крови ближних ему людей на полу, которые были на пути к двери. Страх. Одно, что чувствовал он в тот момент. В горле стоял ком. На улице снова зима. Температура была очевидно минусовой. Брюнет в спешке по-прежнему дрожащими руками хватает куртку в коридоре. Торопливо одевается, его мысли безобразно путаются. Мальчик мог лишь бежать, другого выхода не видел. Если его поймают? Что потом? Он нервно усмехнулся, сглотнув, застегнул куртку. Тонкие пальцы хватают шапку. Белую отцовскую ушанку. Федор иногда просто примерял ее, когда отца не было дома. Но, обычно, тот не позволял ему этого делать. Достоевский действовал в спешке, поэтому схватил первое, что попалось под руку, к тому же, его головной убор был в стирке, ждать он точно не намеривался. Завязывая шнурки ботинок, он что-то тихо бормотал себе под нос. Вероятнее всего, молитву. Мальчик выбегает из квартиры. Вот только дальше Федору идти было некуда. Его нигде не ждали. Он бежит. Бежит, не оглядываясь по сторонам вовсе. Подкашивающиеся в коленях ноги несли его в неизвестном направлении. Думать о чем-то тогда Достоевский не мог. Его всего трясло до сих пор от ужаса и отвращения к себе. Уже вымотавшийся юноша, что бежал изо всех сил в непонятном направлении, успел преодолеть какое-то, но расстояние. Невольно и обессилено он падает на колени на снег. На улице смеркалось и людей не было. Это казалось странным. Но сейчас абсолютно не тот момент, чтобы думать об этом. Федор нервозно прикусывает внутреннюю сторону щеки, прикрыв глаза. Только ушанка и осталась единственным напоминанием о том дне. И более ничего. В истерзанной, грешной душе тогда и поселилась пустота. *** Федор криво ухмыльнулся, вновь взглянув на Дазая, на его лице было некое удивление. Шапку, что вернул ему шатен, он сминал в руке, бережно прижав к себе. Ветер развевал черные непокрытые волосы своим дуновением. Осаму раздосадовано вздохнул. Ухмылка Федора в тот момент казалась ядовитой. – Почему я должен отвечать? – Считай, что этот вопрос касается нашего договора. – ухмыльнулся Дазай. – Договора?– Федор замолк, выдерживая паузу перед ответом – Она остаётся памятью о моем прошлом. Доволен? – Не-а. – издевательски улыбается шатен – А если точнее, то не совсем. Хочу услышать более конкретный ответ. – Ты и сам зачастую даёшь размытые ответы. Осаму, в свою очередь, пожимает плечами, улыбнувшись собеседнику, так по итогу и не ответив. Он хотел знать ответ, а Федор умел держать интригу. Поэтому, Дазай в любом случае хотел "вытащить" ответ из Достоевского. – Я надеюсь, ты понимаешь, что есть вещи, которые бывают людям дороги? – У тебя есть чувство ценности? – А у тебя? Думаешь, разве не должно быть? Ушанка осталась мне от отца, связывает со многими воспоминаниями. Тебя устроит такой ответ? Шатен не думал, что тот так легко ответит, а в итоге кивает. Но сам Федор, кажется, уже давно смог смириться с прошлым, не было необходимости что-то скрывать. Будто он казался совершенно не таким человеком, будто должен был ответить иначе. И так же, он смирился с тем, что его гнилая душа уже совсем давно грешна. И даже если тот исповедается, раскается во всех грехах, они не будут искуплены. Аккуратные холодные руки Достоевского уже с юного возраста были испачканы по локоть алым, а сейчас эти самые руки мнут край белой шапки. В мыслях брюнета творился настоящий ужас и хаос, такой же, как он испытал в тот самый день. *** Это было практически месяц назад, но именно этот диалог детально отпечатался в памяти Дазая. Так же как и запомнилось искаженное в неясном выражении лицо брюнета в тот момент. К слову, Федора с того дня он больше не видел. Ни разу. То спрятаться от него невозможно, то как сквозь землю провалился. Даже в агентстве про него все будто забыли, а, точнее, толком почти ничего не говорили. Или это казалось только Дазаю? Осаму думалось, словно он сходит с ума. Неужели, а вдруг ему всё произошедшее привиделось в бреду? Бред! Но, возможно ли, что «пропажа» и к лучшему? Голова и так болела в последнее время, поэтому видеться с Федором, казалось, у шатена не было сил. А ведь второй мало того что не показывался, так еще и не звонил, как мог бы обычно сделать. Детектив, кажется, привык к этим звонкам. Они были бессмысленными с точки зрения «плана» Дазая, но, иногда, он мог отвлечься от чего-то значительного ради этого странного, краткого диалога. Нет, Федор, как и Осаму, не спрашивали у друг друга как дела. Возможно, без глупых вопросов разговор приобретал новые оттенки. Но неужели с ним что-то произошло? По крайней мере, это единственная мысль, что упрямо лезла в голову. Хотя, у неудавшегося самоубийцы было ещё полно, по его мнению, «забот», поэтому он не переживал насчёт Достоевского. В самом деле, разве делать нечего? Может, Осаму всё же умудрился простудиться? Не стоило бродить вечерами по улице в тонком плаще, пока бушует вьюга. Да и в маленькой квартире было не то чтобы тепло, из-за чего Дазай постоянно кутался в одеялах и пледах, передвигаясь так по комнатам. Сейчас ему совершенно ничего не хотелось, вдобавок болела голова, даже сейчас. Заснуть он не мог. И по ночам так же. Все так же, по-прежнему, во сне он слышал чей-то голос, и по-прежнему не понимал, кто его обладатель. Он лишь снова падает на кровать, укрываясь одеялом. Почему-то скользнула мысль о пачке сигарет, что вроде бы оставалась на полке в коридоре. Идея о том, чтобы наконец расслабиться его тяготила и манила. Шатен едва мог справиться с ней. Он принял решение. Конечно, не сказать, что он злоупотреблял курением, но в подобные моменты, когда чувствовал себя донельзя паршиво, что мягко сказано, не мог удержаться перед искушением. Будто он дает слабину, получая от самого себя пощечину за это, но Дазаю становилось легче. Это был лишь один из множества способов наконец погрузиться в умиротворение. И, конечно, способ медленно отравлять организм. Женщины, нанесение себе вреда, употребление алкоголя. И многое другое, о чем можно было бы подумать в тот момент. Осаму находит силы вновь встать с кровати. Только поднявшись на ноги, детектив стал жертвой легкого головокружения. Он слегка пошатнулся, но упрямо направился в сторону коридора по сырому холодному полу босиком. Да, бесцельная трата времени- лежать в кровати. Совершенно никуда не годится. Но, по такой логике, любая трата времени была абсолютно бессмысленной. Взгляд ореховых глаз скользит по полкам. Он ощупывает карманы верхней одежды в надежде найти желанное. Но они остаются бессердечно пусты, помимо мелкого мусора, по типу фантиков или чеков, что Дазай ну никак не находил времени выбросить. Боковым зрением он замечает то, что сейчас было таким вожделенным. Пачка дешёвых сигарет. Конечно, такое себе удовольствие, но, в любом случае, парень не был привередлив. Упаковка лежала на зеркале, слегка прикрытая брошенным потрепанным шарфом. Наконец, в кои-то веки, Дазай решил хоть немного побеспокоиться о своем здоровье. Правда, подобное не было на него похоже. Смахнув шарф в сторону, бинтованные руки ловко хватают миниатюрную коробочку. Фразы вроде «Так нельзя! Ты губишь свое здоровье» или «это вредит твоим легким!» совершенно не волновали его. Исходя из его же образа жизни, эти слова были пустышками и казались чем-то смехотворным. На губах появилась слабая, вымученная, но улыбка, пока тот предвкушал как клубы никотинового дыма выйдут при выдохе из губ и растворятся в зимнем холодном воздухе. Пальцы тянут и дальше открывают полупустую пачку. Сигарет оставалось не так много, чуть меньше половины, но тратить их Дазай отнюдь не спешил. Извлек одну из упаковки, уложил за ухо, а сам принялся рыться в тумбочке в поисках старенькой зажигалки. Но поиски не увенчались успехом, и тогда Осаму идет в направлении кухни. Уже там, в одном из шкафчиков над плитой, он находит и резво хватает коробок спичек. Парень уже хотел поспешить на балкон, конечно, передворительно хоть что-то на себя накинув и обувшись, вот только он слышит звук дверного звонка, от чего замирает на половине пути, оборачиваясь в сторону выхода из квартиры. Странно. Может, ошиблись? Дазай и в помине никого не ждал, да и кто может прийти? По крайней мере, так думал он сам. Но, в любом случае, открыть и проверить стоило бы. Сунув спички в карман, он тихо подходит к двери, проворачивает замок, и, дернув за ручку, открывает дверь. Перед детективом в проеме возникает высокая изящная фигура. Дазай усмехается, будто и правда рад видеть этого человека. – Неужели, кто вернулся? Вот так сюрприз, здравствуй, Фёдор Достоевский. – прищурив глаза произносит шатен.