escalator.

«Любой безнадежно влюбленный знает, что ведет себя неправильно, но продолжает делать то же самое, хотя и сознает, сколь плачевным будет финал, и с течением времени все яснее видит, как неверно он поступает, » — Орхан Памук, «Музей невинности»

***

      Как только двери лифта со скрипом разъезжаются в стороны, Ита, выйдя из кабины, пытается разглядеть длинный коридор, освещенный тусклыми лампочками. Однако все же отличие от других проходов на фабрике — уже известных женщине, — было: каменно-бетонный пол, так что стук обуви по нему стал едва различим.       Теперь по коже бегали мурашки не только из-за прохлады, царившей внизу, но из-за странной тревожности, возникшей оттого, что привычного для Иты звонкого эха арматуры не было. На нижних уровнях фабрики щелчки механизмов и двигателей не заполняли собой звуковое пространство, они пульсировали внутри стен, как временами тягучая кровь, перебегая по телесному кругу кровообращения, из левого желудочка через все органы и в правое предсердие, терракотовыми колоколами звенит в ушах.       Запах железа и стали смешивался с сладковатым смрадом гниющей мертвечины и, чем дальше женщина продвигалась по коридору за владыкой, тем сильнее он становился, вскоре полностью перебивая кисловатый аромат металла. Самые яркие лампы, режущие глаза, располагались у двустворчатой стальной двери с вмятинами, напоминающей вход в лабораторию или больничную палату. Уинтерс подташнивало от сильного аромата трупов, исходившего из помещения за дверьми, послушно открывшимися перед Гейзенберг, которая с довольным видом произнесла:       — Это одно из моих рабочих мест!       Вдоль стен просторного помещения стояли огромные закрытые холодильники и стальные морозильные камеры, как в морге, на полу валялись пепел и куски металлолома, под которыми иссохла бурая кровь, затейливым узором покрывающая поверхности. Женщина старательно обходила их, пока с детским интересом разглядывала рабочую палату владыки, больше напоминающую комнату пыток, которая резко ожила при появлении Гейзенберг, был такой ужасный грохот и дикий писк, от которого мурашки побежали по коже. Лаборатория была наполнена множеством разнообразных гудящий аппаратов, самый большой из которых состоял из пары длинных прозрачных шлангов и двух соединенных цистерн, заполненных кровью, и находился у широкой начинающей ржаветь кушетки со стальным подголовником и темными пятнами свернувшейся крови. В одной из цистерн плескалась вязкая алая жидкость, в другой же — бесцветная и прозрачная, до момента, когда из первой цистерны не открывался проливной канал в другую. Из второй цистерны жидкость по шлангу перетекала к заработавшему инфузионному насосу. В пустующем помещении глухим эхом дышали меха перекачивающего жидкость компрессора.       С другой стороны от кушетки находился невысокий металлический стол на колесиках с выдвижными ящиками, на нем лежала связка электродов для вживления в мозг; металлический лоток со скальпелями, лезвиями, хирургическими сетками, кусачками, шприцами, нитками, пинцетами, а вишенкой на торте стал строительный степлер; за подносами ними стояли включившиеся дефибриллятор и электрохирургический аппарат, воздействующий током высокой частоты на биологические ткани для электротомии и коагуляции, провода от медицинской техники были обрезаны — Ите показалось это действительно странным и необычным.       Дальше Уинтерс перевела взгляд на деревянные столы, захламленные кипами бумаг, чернильницами, записными книжками в кожаных переплетах, нумерованными диктофонами и бесконечными количеством пишущих материалов, даже противогаз был здесь.       Однако ее внимание привлек свободный от хлама стол с микроскопом и большой банкой, заполненной прозрачным питательным раствором или формальдегидом. Нам сосуд была приклеена желтоватая этикетка «Cadou nematode» . Ита уже где-то слышала это слово, оно казалось таким знакомым, но она так и не могла вспомнить, где слышала его! Внезапно в лаборатории раздался тихий писк.       — Блять! — воскликнула Гейзенберг и бросилась к столу с пустой банкой, не замечая поднявшийся с земли металлолом. — Я ж забыла про тебя!       Уинтерс сразу же последовала за ней, ей было безумно интересно. Приблизившись к столу, Ита заглянула сидящей на стуле владыке за плечо, чтобы увидеть на широком металлическом подносе корчащегося паразита с ожогами, рубцами и двигающимися отростками-щупальцами, напоминающего корень мандрагоры, только не орущего, как в книгах про мальчика волшебника.       Мистика, паранормальные явления, городские легенды и истории привлекали женщину в подростковом возрасте, она с подружками даже пытались заснять что-то сверхъестественное на территории заброшенной больницы «Гленн Дейл», а в итоге их поймал охранник, а родители посадили на домашний арест за такие вылазки на природу.       Владыка потянулась к стоящей на углу стола склянке с этикеткой «hidrogel pe bază de proteine de mătase» , на столе стояли и другие баночки: «Acid cianhidric» , «Sarin» , «Cloropicrina» , «Levizită» .       — Сейчас — сейчас, — спешно произнесла Гейзенберг, откупорив баночку с гидрогелем, и потянулась за лежащей рядом пипеткой, чтобы вытянуть немного вязкой жидкости и капать на рубцовую ткань Каду. Паразит вновь взвизгнул от контакта с прохладным раствором, а затем начал издавать довольные булькающие звуки, протягивая щупальца к пипетке с гидрогелем.       — Что это такое? — спросила Уинтерс, с неподдельным интересом наблюдала за действиями сосредоточенной владыки, хотя она уже успела прочитать этикетку на большой банке. Все-таки хотелось услышать объяснение от Гейзенберг, да и просто переспрашивать вошло в привычку еще в далеком детстве.       — Это паразит, созданный нашей дорогой крылатой шмарочкой из мегамицелия, — ухмыльнулась владыка, хватая руками в перчатках паразита и начиная запихивать его в огромную банку с прозрачным питательным раствором. Ита вздрогнула от резкости движений, отступив назад. Каду визжал и упирался щупальцами о горлышко банки, но Гейзенберг действовала бескомпромиссно и, как только настойчиво визжащее существо, очутилось в растворе, владыка быстро закрутила банку и повернулась к притихшей женщине. — Насколько я знаю, она пыталась создать идеальную оболочку для Евы, — владыка, нахмурившись, с ядом произнесла имя дочери Миранды. Уинтерс расслышала, как пискнули медицинские аппараты. — А для увеличения шансов, она заделала Каду!       — И ничего не вышло? … — попыталась продолжить женщина, засунув руки в карманы джинс. Ей было довольно трудно понять Матерь, слетевшую с катушек ради воскрешения дочери и ставящую эксперименты на людях ради этого.       — В точку, Шерлок! Жизнь сучкам никогда не дает, вот они и бесятся, — усмехнувшись, выудив сигарету из портсигара и зажигалку, Гейзенберг откинулась на спинку стула, выпуская изо рта сероватые облачка дыма.       Ита, что-то пробормотав под нос, подошла к большим холодильным камерам и потянула за ручку. Интерес, интерес, интерес — чаще он вредил, чем помогал!       — Не советую открывать, по-моему, этот ящик уже занят… — однако Уинтерс не слушала владыку и, аккуратно открыв камеру, выдвинула стальную кушетку. Гейзенберг оказалась права, на кушетке лежал разлагающийся труп с припухлостями на сине-багровой коже, покрытой трупными пятнами розоватого оттенка, и с огромными дырами, похожими на сквозные тоннели с черной засохшей слизью по краям ран. Похоже, мужчина скончался от охлаждения и множества необычных ранений, словно в него влезало что-то толстое и проворное, как угорь, к примеру. Женщина резко втянула в себя воздух, делая шаг назад, как до нее донесся усталый голос. — Я же говорила.       Трупы людей и ликанов валялись по всей деревне, почему-то именно этот напугал ее. Когда она очнулась после аварии в лесу, а Роза исчезла, рядом с ней лежал уже мертвый солдат из отряда Рэдфилда, под которым снег окрасился в насыщенный алый оттенок. И сейчас Ита узнала его, лежащим на выдвижной кушетке в лаборатории четвертой владыки. Внутри что-то сломалось, когда кушетка сама по себе резко заехала обратно, а дверца камеры громко хлопнула, женщина вздрогнула, отступив еще шаг назад, и перевела взгляд на Гейзенберг, докуривающую сигарету и стряхивающую пепел на пол.       — Пойдем, а то у нас еще куча дел на сегодня! — поднялась с места владыка, затушив бычок о металлический поднос, где раньше лежал поврежденный Каду, и направилась к выходу, зная, что Уинтерс последует за ней в любом случае. В груди разлилось приятное ощущение власти над этим человеком, но внутри боролось еще и чувство вины из-за несказанных слов. Она должна сказать, но страх, что Ита после этой информации уйдет, был сильнее. Сейчас ей нужен союзник, а вот после смерти Миранды они разберутся со всем!       Свет в лаборатории резко потух, словно электричество внезапно отключили, двери со скрипом послушно закрылись за спинами женщин. Они вновь шли по мрачному коридору, Уинтерс пыталась вслушаться и уловить ритм пульсирующих механизмов за стенами. Ей не показали, как производят солдат, однако Ита могла бы представить этот неприятный, но интригующий процесс, основываясь на увиденных приборах в лаборатории.        «Интересно, возможно ли оживить Мари с помощью этого всего?» — пронеслась в голове женщины шальная мысль. Это было бы замечательно! Уинтерс скучала по улыбке мужа, по его смеху, теплым ладоням, она мечтала вернуться на три месяца назад, когда мужчина не казался ей чересчур подозрительным, холодным и замкнутым. Женщина не могла поверить в такие координальные изменения, появившиеся за один единственный день, когда Мари ездил ради какой-то важной деловой встречи за город.       Закрывшаяся лифтовая кабина поплыла наверх, иногда то шатаясь, то поскрипывая стертыми механизмами. Ита присела напротив Герцога, вытащив из заднего кармана дневник и ручку, и принялась по памяти зарисовывать Каду со всеми его рубцами и ожогами, вызванных, видимо, веществами из других баночек на столе. Однако линии синих чернил складываются в силуэт стоящей рядом Гейзенберг, которая, прислонившись спиной к стене и скрестив руки на груди, курила, погрузившись в свои мысли, потому что гигантский торговец не донимал своими излишне любезными репликами. Уинтерс спешила отводить взгляд, прикрыв пальцами наброски, когда владыка случайно опускала на нее взгляд. Гейзенберг, даже скашивая взгляд из чистого интереса, прекрасно видела, что рисовала и так отчаянно пыталась скрыть женщина. Владыку бы в любой другой раз заинтересовали действия Иты больше, если бы не нужно было придумать, что делать с колбами и с новообретенной союзницей, потому что Миранда, кажется, продолжает считать ее пропавшей, раз всё ещё не посетила фабрику…       Подъемник останавливается на первом, чтобы двери вновь разъехались со скрипом в стороны. Ита уже не шугается противного звука, режущего уши, лишь спокойно убирает записную книжку в задний карман джинс, будто ничего она и не делала, и идет хвостиком за Гейзенберг. «Хорошего дня!» — звучит добродушный голос Герцога, Уинтерс, повернувшись в пол оборота, махнула ему на прощание. Внутри она уже не хотела видеться с ним сегодня, потому что он отвлекал, даже, когда ничего не делал! Подбешивал своей постоянной вежливостью и непонятными намеками. Благо, что в другой стороне от лифтовой кабины женщина увидела лестницу, ведущую наверх, из арматуры. «Зачем мы здесь?» — пронесся в голове вопрос, пока Ита послушно следовала за владыкой через длинные коридоры и различные цеха, — где клубился белоснежный пар и поднимались в воздух мелкие желтые искры от станков, да сталеплавильных печей, — где витал тяжелый запах смолы и металла, но ощущался и терпкий аромат табака, заползающего в нос вместе с серым дымом с кончика сигареты четвертой владыки.       — Гейзенберг? — обратилась Уинтерс к владыке, идущей впереди. Бесконечно открывающиеся на пути двери и однообразные коридоры постепенно вводили в заблуждение. Как здесь вообще можно так спокойно ориентироваться? Гейзенберг, приспустив очки, лишь бросила на женщину позади короткий вопросительный взгляд, мол «что нужно? Валяй уже, а не молчи, как рыба». Под прицелом пронзительных серых глаз Ита слегка стушевалась, но все же спросила, оглядываясь по сторонам. — Куда мы идем?       — В мой рабочий кабинет. Ты ж не с голыми руками на мою мамашу планировала полезть? — выкинув бычок по пути, владыка засунула руки в карманы. Гейзенберг… собственная фамилия дико резала по ушам, заставляя внутренности сжаться, потому что по фамилии ее звали только в этой ебнутой семейке, казалось, что никто даже имени четвертой владыки не знал. Да оно было и к лучшему!       — Ну… — замялась Ита, нервно улыбнувшись. — У меня есть пистолет, мины, дробовик, снай…       — Снайперская винтовка, два фугасных снаряда, ручные гранаты, дробовик W870 и не так уж и много патронов… — продолжила за женщину Гейзенберг, лениво жестикулируя. Уинтерс не особо нравился тон, с которым владыка говорила, словно осуждала или перечисляла ошибки. — я знаю твой арсенал, как свои пять пальцев… потому что я собственноручно снабжала тебя необходимым оружием и боеприпасами! Все, что сейчас есть у тебя, бесполезно против этой крылатой мрази! Просто жалкий наборчик из детского магазина!       — Но с другими же получилось! Разве этого недостаточно, если вы одинаковые… — попыталась возразить Ита, дабы «защитить честь собственного немногочисленного арсенала», который успел за вчерашний день проявить себя с наилучшей стороны.       — Не смей называть меня одной из них! — неправильно уловив смысл сказанного, с рыком пригрозила Гейзенберг полностью повернулась к Уинтерс, резко отпрянувшей от неожиданности и страха назад. Только она пыталась забыть об этих ублюдках, как снова напомнили про них! Внутри начинал вить свои ядовитые сети мерзкий паук по имени Ненависть. — Я не хочу иметь даже что-то общее с ними! Мне противно, понимаешь?! — прошипела владыка, растворяясь в темных эмоциях, которым всегда так легко поддавалась, доверчиво падая в их липкие объятия.       В голову резко ударило озарение: «Ита тут не причем…Alles ist gut! Beruhige dich. Beruhige dich einfach!», Гейзенберг аж смутилась от подобных мыслей, которые до нынешнего момента никогда не посещали ее. Пришлось собрать всю волу в кулак, глубоко вздохнуть и слишком уж мягко произнести. — У меня есть малю-ю-юсенькая просьбочка к тебе… — Уинтерс, нахмурившись, склонила голову, пытаясь представить, о чем ее могут сейчас попросить. — Т-ты… Тебе не трудно будет называть меня по имени?       — Д-да нет, что ты! — поспешила заверить Ита, неосознанно делая шаг навстречу владыке. Она нервно улыбнулась, вглядываясь в глаза Гейзенберг. Просьба казалась слегка смешной– Почему ты спрашиваешь?       — Не хочу об этом говорить! — холодно отрезала владыка, вздыхая, а затем, вновь встрепенувшись, оскалилась наподобие улыбки, по-другому она просто не умела. Другие члены семейки тоже не особо утруждались с изображением дружелюбного вида по отношению друг к другу — излишне вежливые улыбки принадлежали лишь Матери Миранде, при которой приходилось играть жалкую пародию на семью. Гейзенберг с оскалом, уже более или менее напоминающим нормальную улыбку, протянула руку. — Я Каролина.       — Красивое… — смогла лишь сказать Уинтерс, пожимая руку. Сейчас ведь не самое время для повторного знакомства, да? Женщина почувствовала, что они внезапно перешли какой-то огромный барьер из недоверия. Ита практически и забыла, что напрямую контактирует с монстром, но теперь в голове упорно называла владыку человеком. Уже Каролину… которая лишь усмехнулась в ответ на слова Уинтерс.       — Не смей недооценивать Миранду, — резко расцепив рукопожатие, ледяным тоном произнесла та и скрестила руки на груди. Лицо владыки вдруг посерьёзнело, будто на него легла какая-то незримая тень, омрачившая мысли. А Ита вела про себя счет, сколько раз Гейзенберг произнесет «Не смей», к тому же ее пугали столь резкие перемены настроя Каролины, особенно, когда та не дослушивала и строила поспешные выводы. Имя казалось таким непривычным, слишком мягким для такой, как четвертая владыка. — При всём своём безумии она столь же безумно сильна. Она может стать кем угодно с помощью мегамицелия.       — Как тот стремный клоун из романа Кинга? — попыталась вставить свои пять копеек Ита, ей казалось, что в настоящий момент сравнение способностей Миранды с Танцующим клоуном уместно. Уинтерс так и не могла понять, почему до этого ярая ненависть к Гейзенберг так ослабла, подменяясь чем-то светлым и непонятным, потому и пугало. Но времени на интроспекцию и самоанализ не было!       Владыка, нахмурившись, посмотрела на собеседницу, будто та сморозила какую-то несусветную чушь. Если же говорить о клоунах, то вчера владыка уже видела четырех членов своей названой семейки. Ита прямо сейчас пожалела о сказанном, заламывая пальцы и каждый раз отводя глаза, когда встречалась взглядом с серыми глазами Каролины. Но та, вновь тихо усмехнувшись и натянув очки обратно, развернулась и зашагала вперёд, сунув руки в карманы плаща, будто ничего сейчас и не произошло.