escalator.

«Той бездны сам я не хотел бы видеть, Которую ты можешь осветить… То сердце не научится любить, Которое устало ненавидеть, » — Николай Некрасов, «Замолкни, Муза мести и печали»

***

      Оставшуюся дорогу до одного из множества рабочих кабинетов владыки на фабрике женщины шли молча. В очередной раз погрузившись в свои мысли, Гейзенберг шагала впереди, не оборачиваясь, хотя приходилось оглядываться, когда мягкие шаги Иты не были слышны за спиной, а это слегка беспокоило. Наверное, впервые за долгие годы после эксперимента Миранды Гейзенберг ощущала странное волнение и ответственность за судьбу кого-то помимо себя. И все же владыка не просто так мысленно называла Уинтерс отвлекающим фактором — само нахождение женщины рядом заставляло все внутри головы путаться, потому что с мыслей о себе сознание непроизвольно перескакивало на маячащую рядом женщину, заставляло пристально наблюдать, чтобы та, не дай Бог, не зашла куда ни попадя.       За временем было крайне сложно следить. Ита могла предположить, что прошло не меньше двух с половиной часов с момента пробуждения, или же внутренние часы барахлят? В любом случае, до вечера еще слишком далеко. Уинтерс не знала, зачем Каролина сейчас ведет ее. Да это уже и не так сильно пугало. Голос разума не слышен, заслоняемый звонким стуком металлического пола и гулом механизмов, из-за которого стены, словно пульсировали, подобно кровеносным сосудам. Хотя женщине можно было о многом подумать за все время молчания, ослабившего свое давление после небольшого разговора. Мысли возвращались к одним и теми же вопросам: «Как мы угробим Миранду?» и «Как мне спасти Розу?». Не могла же всю жизнь Ита нянчиться с четырьмя колбами с кристаллическими частями тела Розмари! Из-за представлений о подобном раскладе событий сердце сразу же сжималось, желая перестать стучать вовсе. Это было бы слишком больно.

***

      Ей тогда было до дрожи в коленях страшно. Тело беспрерывно болело после экспериментов Миранды, по нему носился электрический ток, который Каролина не могла контролировать, потому не решалась прикасаться к Матери, идущей впереди. Внутри уже разливалась ненависть, давящая изнутри. «Ты изуродовала меня! Отобрала… Сделала своей псинкой на привязи! Сука!» — орало в голове. Миранда вела Гейзенберг знакомиться с ее новой семейкой, то есть — совершать небольшой обход деревни, заходя к трем старшим владыкам.       Величественный замок навевал неподдельный ужас. Каролина никогда не видела его хозяев, хотя отлично знала, что все горничные и служанки исчезли в нем и больше никогда свет их не видел. Большинство семей в деревне держалось лишь за счёт веры в Миранду, продажа сена, рыб и древесины была только между самими собой — Матерь запрещала покидать деревню, а тех, кто пытался — находили мертвыми, растерзанными в лесу. Социальная адаптация давалась Гейзенберг крайне тяжело: стоит сказать спасибо бесконечному потоку желчи и сарказма, который имела привычку использовать женщина в своей речи. Но с Мирандой она вела себя тише воды ниже воды, понимая величие и страх перед владычицей деревни.       Они входят в огромную залу, стены отделаны красным деревом, закругленная лестница накрыта красным ворсовым ковром, с потолка свисает гигантская многоярусная люстра из хрусталя, хрустят в камине горящие поленья, свет десятков свечей ложится на отполированные доспехи.       — Альсина, — гулким голосом зовёт Миранда, останавливаясь посреди зала и глядя наверх в ожидании. Каролина опасливо отходит в сторону от Матери и принимается изучать зал. Она чувствует себя неуместно в этой роскоши. Обычная деревенская девушка, получившая несказанную милость от самой Миранды. «Каду», кажется так, называла этого паразита Матерь, «подарок», говорила она. Каду медленно бился внутри грудной клетки, заменив собой живое сердце, обливающееся кровью от воспоминаний.       — Матерь Миранда, рада приветствовать вас. С чем пожаловали? — томный голос эхом разнесся по зале, Каролина отвлеклась от изучения доспехов и посмотрела наверх, вздрогнув. Леди Димитреску стояла на верхних ступенях лестницы, радостно улыбаясь. Гейзенберг было тяжело представить себе людей подобного роста. Дворянка была в роскошном платье, на голове с идеальной укладкой покоилась широкополая шляпа, а длинные изящные руки облачены в шелковые черные перчатки. Взгляд Каролины скользил по высокому стану аристократки, плавно спускавшейся вниз. В ее движениях было столько грации, присущей лишь родовитым особам. По сравнению с ней Гейзенберг выглядела жалко: почти черные волосы, подернутые сединой, собраны в жалкий пучок, длинная потёртая юбка темного оттенка, невысокие туфли, бежевая рубашка с расстегнутыми верхними пуговицами (и это были лучшие вещи в гардеробе!) — словом, обычная девушка, ничем не примечательная, разве что яркими серыми глазами, которых раздражал яркий свет. Каролина надеялась, что в тени ее не видно.       — Здравствуй, Альсина, — поприветствовала дворянку Матерь, когда леди Димитреску низко поклонилась ей.       — Вы привели мне очередную горничную? — Гейзенберг вздрогнула, когда приподняв уголки алых губ, Альсина перевела на нее придирчивый взгляд пронзительных янтарных глаз.       — Нет, дорогая, новый член нашей семьи, — мягко произнесла Миранда, сцепляя руки перед собой и переводя взгляд на Гейзенберг, сглатывающую комочек страха в горле. Каролине было страшно, она не знала, чего ожидать, да и в любом случае не смогла бы ничего сделать. — Знакомься, это твоя младшая сестра, Каролина Гейзенберг.       — Матерь Миранда, с каких пор вы принимаете к нам в семью какую-то челядь?! — вскинула руку леди Димитреску, выпрямившись во все свои три метра. Матерь лишь молчала, глядя на Альсину. Миранда была осведомлена об отношении «старшей дочери» к простым смертным, которые бесили дворянку одним своим видом. В них Димитреску видела лишь прислугу или банку с кровью, которую нужно обязательно замучить до смерти, а потом с удовольствием выпить. Альсина была, первой, кто смог принять Каду и не превратиться в рыскающего по лесу ликана, и гордилась этим. Для нее и другие владыки были чем-то ущербным, неправильным и недостойным и доли внимания Матери.       — Подойди сюда, дитя, — мягко позвала Миранда, обращаясь к Гейзенберг, неохотно двинувшуюся вперед. Леди Димитреску вскинула бровь, скрестив руки на груди. Когда Каролина оказалась рядом, Матерь сказала, кивая в сторону дворянки. — Это Альсина Димитреску.        «Я ж так сразу и не поняла! Это же гигантская высокомерная сука!» — съязвила про себя Гейзенберг. Все эти официальные встречи, знакомства с новой семейкой выглядели крайне абсурдно, будто владыкам было лет по шесть- семь, а Миранда, как добренькая воспитательница, знакомила детишек с новичками. Кивая высокой даме, сразу же скривившейся в лице, Каролина довольно дружелюбно — что было редкостью несказанной, — произнесла:       — Рада знакомству.       — Не скажу, что солидарна! — поставив руки в бока, ответила Альсина, окидывая взглядом Каролину, которая была такой маленькой и беззащитной рядом с высокой дворянкой. Гейзенберг пыталась контролировать ток, бегающий по коже вместо мурашек , она чувствовала металл в помещении. Доспехи… Это было странно и непривычно. Каролина постаралась провести по железным латам силой, напоминающей огромные лапы или щупальца. Послышался звон — рухнули защитные рыцарские одеяния. Гейзенберг вздрогнула, делая шаг назад, Димитреску насупилась, с отвращением глядя на спутницу Матери.       — Альсина, ты забываешься, — спокойно ответила Миранда, расправив черные крылья и направляясь к выходу через срез, выводящий сразу в вестибюль. С огромных крыльев на пол аккуратно оседали вороньи перья. — Помни, кто подарил тебе все это… Я все сказала! Будь повежливее с новым членом нашей семьи.       — Простите, Матерь, — стушевалась, услышав голос владычицы деревни, Альсина, но вновь с ненавистью взглянула на Каролину, которая тоже не стеснялась смотреть с ненавистью в ответ, скрестив руки на груди. Предыдущие двое, Донна и Сальваторе, не так бесили, как эта надменная аристократка. Благо для Гейзенберг, замок был последним экспонатом в деревушке, потому уходить она не спешила — лучше уж удовольствие потянуть. Как только Миранда вышла, Димитреску оскалилась. — Т-ты… Чтобы я тебя больше тут не видела, жалкое деревенское отродье! Всего лишь дитя… Что в тебе нашла Миранда?!       — То, чего нет в тебе, сука! — с ядом ответила Каролина, посмеиваясь, и склонила голову вбок. Она уже не могла терпеть подобное отношение к себе, а эмоции вырывались наружу еще с первых слов дворянки в ее адрес. Они точно не поладят и это было очевидно с первого взгляда.       — Как ты посмела меня назвать, маленькая гадина? — ещё сильнее выпрямилась Альсина, опуская руки, пальцы резко удлинились, превращаясь в лезвия.       — Ты сука! — громко повторила Каролина, оскалившись в ответ. Она была на сто процентов уверена в своей правоте. Когти дворянки наводили ужас, хоть и не сказать, чтобы уж слишком! Каду как-то умудрялся смягчать сильный страх, хотя Гейзенберг объективно понимала, что через секунду может быть мертва. Но казалось, что Миранда поможет, не позволит двум детишкам перебить друг друга.       Свист, лезвия расчерчивают воздух, как портновские ножницы ткань. Каролина, тихо вздохнув, чувствует обжигающую боль на лице, неосознанно касается. Подушечки пальцев окрашиваются бордовой вязкой кровью. Воздуха для дыхания не хватает, сердце — жалкий паразит — хочет выпрыгнуть из груди и смыться куда-нибудь. На бегающих из стороны в сторону глазах выступают капельки слез, смешавшихся со стекающей кровью. Все тело словно по щелчку расслабляется, непременно хочется опуститься на колени. Глубокие порезы намного болезненнее обширных ран. Нельзя показывать себя слабой перед этой тварью. Дело чести, как говорится.       — Это предупреждение, — рычит Димитреску, убирая когти. Каролина, смаргивая капли слез, морщится от бешенной боли, от текущей вниз и капающей на пол горячей жидкости. Отступает назад. Ей было даже страшно представить, как она сейчас выглядит со стороны. — В следующий раз…       — Миранда не позволит, — хватается за надежду Гейзенберг, усмехаясь, поднимает взгляд. Она просто не слышит себя, гулкий стук пульса в ушах заглушает собственный голос. Вероятно, что Матерь является авторитетом для всех, не исключая высокой дамы, но попытка терпит поражение…       — Как у тебя только язык поворачивается! — Альсина резко хватает Каролину за горло, отрывая от земли, словно та была пушинкой. Янтарные глаза темнеют от злости. Дворянке кажется удивительным и постыдным, что какая-то жалкая женщина смогла вывести ее из равновесия. А Гейзенберг просто до жути понравилось бесить высокую даму. — Ты никто! До тебя ей дела нет!       — Оу… Боишься потерять любовь Миранды? У кого-то, кажется, проблемы с чванством? — даже сейчас умудряется язвить Гейзенберг, чувствуя, как ток носится по телу, по внутренним органам, в крови, растворяясь. Единственное, что смогла сделать Каролина, ощущая ускользающее сознание от кислородного голодания — это направить скопившееся электричество в теле на Димитреску. Затрещали разряды, а Альсина тихо вскрикнула, отдергивая руку, где мраморная кожа покрылась ожогами, которые моментально зажили.       — А ну прочь из моего дома! — закричала дворянка, вновь выпуская когти и глядя на жалкого человека у ее ног. Ей казалось, что если она сейчас убьет Гейзенберг, то Миранда ничуть не расстроится, хотя здравый ум говорил, что, вероятнее, все будет в точности наоборот! И Димитреску позволит уйти, а если Каролина еще раз попробует сунуться к ней в замок, то Альсина без раздумий убьет ее. Дыхание сбилось из-за скорости крови, напитанной адреналином.       Обжигающие раны на лице лишь раззадоривали Гейзенберг, поднявшуюся на ватные и ослабевшие ноги. Надо лишь гордо выйти из замка, ухмыляясь, как победитель. У нее не было цели построить какие-то дружеские отношения с остальными членами семьи, которой они даже по факту не являлись! Как только двери ворота с грохотом опустились за спиной, Каролина, тяжело дыша, рухнула на зеленую траву, больше не заботясь о «парадном гардеробе». Это был август. Ей лишь надо выжить здесь и сейчас … А дальше она придумает что-нибудь! Похоже, у нее еще будет много времени.

***

      Замок металлической двери щелкнул, впуская женщин внутрь. Гейзенберг первой вошла, дабы включить свет, исходящий от нескольких свисающих с потолка светильников. Уинтерс последовала за ней, дабы осмотреться. Довольно большая комната, хотя многим меньше нижней лаборатории, операционной или все-таки морга — Ита не могла с точностью для себя определить, как стоит называть то помещение. Новое место оказалось обычной мастерской: на столах у стены громоздились папки и широкие листы с чертежами, рабочие инструменты, на полу валялись гайки, ножи, гильзы, шурупы и даже окурки. Если все остальные помещения фабрики были идеально вычищенными, словно там поработала клининговая бригада, то в рабочих кабинетах Каролины царил творческий беспорядок.       Посреди комнаты стоял широкий деревянный стол с пустующей пепельницей и раскрытой детальной картой деревни. Женщина осторожно приблизилась к столу, чтобы получше рассмотреть карту горного поселения. Большинство зданий было отмечено чернилами, а замок, водохранилище и особняк Беневиенто были напрочь вычеркнуты. Стоило только поднять голову от карты и взглянуть на противоположную стену, как Ита, хмурясь, делает неосознанно шаг назад. Вся стена увешана различными фотографиями, иконами, картинами, где была изображена и Миранда, и Альсина, и Донна, и Моро, а на каждом изображении посреди головы владык виднелись дыры, будто в них то стреляли из оружия разного калибра, то метали ножи. И все это было явно вывешено не вчера, где-то бумага уже пожелтела или выцвела, а краска трескалась.       — Тебе нравится? — с некой гордостью произносит владыка, подходя со спины и оглядывая фотографии Миранды. Уинтерс замечает, как расплывается широкая улыбка на лице Гейзенберг. Сколько раз во снах Каролина убивала Миранду — сны были, скорее, возбуждающими, чем пугающими. Дежавю. Момент сильно напоминает Ите о вчерашнем, то есть первой личной встрече с владыкой на территории фабрики. — Я скупила большинство икон, чтобы повесить здесь… А эта наивная крылатая шваль считала это своеобразным проявлением преданности!       — Похоже на логово маньяка, — тянет женщина, но все же обходит стол и приближается к стене. Она чувствует на себе цепкий взгляд Гейзенберг, спрятавшей руки в карманы.       — Маньяка? — переспрашивает Каролина, приподнимая бровь.       — В общем… это такие люди, убивающие много других людей без особой причины, — усмехнувшись, Уинтерс поворачивается лицом к Гейзенберг, заснув руки в карманы джинсов. Объяснение, которое она дала, было самым банальным. О нем пришлось помнить всю жизнь, пока в Техасе с семьдесят первого года по две тысячи шестой находили все новые и новые тела жертв изнасилования. Родители и ругали потому Иту, потому что боялись… Боялись за дочь — ее смерти они бы точно не пережили!       — Оу… — хмыкает Каролина, пожимая плечами. — Оказывается, люди еще более ебнутые, чем я себе представляла.       — Есть такое, — посмеиваясь, соглашается Уинтерс, ей хочется продолжить, может. Даже рассказать что-нибудь, но владыка успевает взять инициативу, поток разговора в свои руки:       — Собственно, я хотела поговорить о плане наших завтрашних действий, — Гейзенберг левитирует стул и ставит его со стороны Иты, дабы та присела. Стянув очки и положив их на стол, Каролина же осталась стоять и, закурив сигарету, периодически стряхивала пепел в пепельницу. — Во-первых, нам надо будет расчистить себе путь. Миранда со стопроцентной вероятностью усилит охрану деревни, так что на каждом углу будет какая-нибудь вшивая псина, которая подчиняться мне не станет! Потому мы используем моих солдат. Во-вторых… — тут она замолкает, словно в ступоре. Мелкий металл в комнате взлетает вверх. — Я сказала Матери, что тебя нет на территории деревни, так что будет довольно рискованно и безрассудно привести тебя к алтарю, — небольшая гайка приземляется на карту, где, по идее, должна быть та огромная поляна с четырьмя вратами.       — А без Миранды ритуал не пройдет? — склоняет голову Уинтерс, пытаясь поймать бегающий взгляд серых глаз. Владыка лишь отрицательно качает головой в ответ, выдыхая облачко дыма. Ита понимающе кивает и зачем-то протягивает руку в немой просьбе закурить. Каролина услужливо протягивает дымящуюся сигару женщине, чтобы та сделала первую за этот день затяжку. Табак горький, противный, но приятной истомой разливается по телу никотин.       — Да и знаешь, по деревне шастают какие-то военные, что-то вынюхивают. Мерзкие крысы, — хмыкает Гейзенберг, забирая протянутую обратно сигару, а Уинтерс вспоминает о небольшой отряде Рэдфилда, который встретила на территории водохранилища Моро. Они знали о Миранде! — Есть один у них там самый отчаянный, безмозглый камнеборец такой! — смеется владыка, качая головой. — Он на фабрике и раскладывает динамит на нижних уровнях… Так что нам придётся поторопиться и вывести армию до взрыва, иначе все пойдет по пизде! А вообще-то я хотела и сама подорвать это место… Естественно, после смерти крылатой мрази! Но они не наша главная проблема! — Каролина, затушив сигару, отходит от стола и принимается расхаживать по мастерской, металл в воздухе мелко дрожит.       — Ну… а если я двинусь по другому пути до места ритуала? — осмотрев карту, Ита передвигает гайку. На поляне, где на скалах высечены монархи, есть потайной проход до замка Димитреску. Долго, конечно, но появится шанс успеть.       — Есть шанс, что к этому моменту я буду уже мертва! — усмехается владыка, но в ее голосе проскальзывают нотки сожаления. — К тому же чтобы вернуть Розу нужны все колбы, три из которых, по мнению Миранды, у тебя!       — Я могу отдать их тебе, — выпаливает Уинтерс. Она готова буквально на все ради защиты дочери. Гейзенберг странно смотрит на женщину, потому что прекрасно понимает ценность даже кристаллических частей Розмари для Иты. Почему она готова отдать их?       — Значит, я принесу ей все колбы и скажу, что грохнула тебя, когда ты вернулась за последней колбой, — склоняет голову Каролина, отводя взгляд. Как же цель воскрешения Розы мешала плану по уничтожению Миранды! Надо не только грохнуть эту суку, да еще и успеть, чтобы она провела ритуал. В голове роилось столько мыслей, да ничего путного среди них не получалось уцепить. — У тебя, — задумалась владыка, подсчитывая временной интервал про себя. В этом она была хороша, годы практики сделали свое дело. — У тебя будет пятнадцать минут, а еще плюс-минус минут пять, пока сучка будет трепаться о своем плане, о Еве и тому подобном! Ты должна успеть к этому моменту!       — А оружие?       — Этим мы тебя снабдим, не беспокойся! — отмахивается Гейзенберг. — Арсенал я тебе позже покажу.       — Ладно, — кивает женщина и погружается в изучение карты перед ней. Нужно будет лечь пораньше и хорошо выспаться, потому что утром Ита обычно чувствовала себя вареным овощем, единственное желание которого — выпить чашечку кофе. А сейчас нужно обдумать план. Но жизнь не была бы жизнью, если бы не была сукой, которая рушит все планы различными обстоятельствами. Если придется выбрать между спасением четвертой владыки и Розы, то приоритет однозначно отдавался дочери. И точка!       — Ну и славно! — оскаливается Каролина, хлопнув в ладоши, словно пародируя манеру Герцога. Ее взгляд падает на левую руку женщины, которой та двигает гайку по завтрашнему маршруту. Отсутствие двух пальцев может отвернуть фортуну, а Гейзенберг привыкла перестраховываться, перепроверять по нескольку раз, хотя чаще действовала, ведомая импульсами и мимолетными желаниями. Хочется сделать что-нибудь приятное для собеседницы. Давно подобные чувства не посещали владыку, а Иту все больше напрягало пристальное внимание владыки. — С вами приятно работать, мисс Уинтерс!