escalator.

Кошмар, только что пережитый ею, все еще тянул костлявые пальцы к изящной тонкой шее, не думая расставаться со столь сладкой добычей. Страшный темный мир, неизвестный ей доселе, тот мир, в глубине собственного сознания, который поглотил ее с головой, не желая отпускать в реальность, казался единственным истинным. Судорога пробежала по коже, изводя болью и нагоняя еще больший страх, словно попытка вернуть сознание во мрачный сон, охвативший каждую клеточку ее тела. Нежно лаская прозрачную ткань, свет зари залил комнату, отогнав мрак, поселившийся в душе за ночь, и очищая разум и чувства. Но она знала. Знала, что страшный сон вернется вновь следующей ночью, — Валерия Сидельникова

***

      Ванная комната, куда буквально впихнули Уинтерс со словами «Несет от тебя, как от Моро! Так уж и быть, принесу тебе какого-нибудь чистого тряпья из своих манаток!», оказалась практически такого же размера, как и доме женщины. Правда, здесь было намного мрачнее. Белые кафельные стены с покрытыми легким налетом ржавчины трубами на потолке, спускающимися к раковине со скудным набором личной гигиены, да невысокого металлического стула справа, на спинке которого болталось махровое полотенце.       Другие, трубы потолще, спускались к крану небольшой стальной ванне с подложенной для снижения шума минеральной ватой. Очевидно, что раньше на ее месте располагалось четыре отдельные душевые кабинки для работников фабрики, снесенные для установки ванны. Ита бы никогда не подумала, что четвертая владыка одна из тех любителей принимать долгие расслабляющие ванны, женщине тяжело было представить Гейзенберг, спокойно валяющейся в теплой воде, закинув ноги на дальний бортик.       Уинтерс, тяжело вздохнув и положив сумку на стул, начала аккуратно, — чтобы не задеть заживающие раны, — стягивать одежду, за последние двадцать четыре часа полностью пропитанную и потом, и кровью и мерзким ароматом водохранилища. Ита поежилась, ступая босыми ногами на ледяную плитку пола и подойдя к зеркалу, оглядела себя с ног до головы, отмечая, сколько же шрамов и синяков появилось на теле за один только день. Они были буквально везде: на груди от арматурного штыря, на бедре от стрелы, на икрах от серпов игривых дочурок Димитреску, на шее от укуса Бэлы. Правая рука, в принципе, была два раза отрезана и два раза «приклеена» на месте, да и отсутствие двух пальцев на левой руке. Собственный вид вызывал отвращение и жалость.       По коже пробежали приятные мурашки от соприкосновения с теплой водой, с шумом льющейся из дрожавшего крана и наполняющей ванну с керамическим покрытием. Женщина осторожно залезла в нее и, когда ванна полностью наполнилась, выключила кран и, откинувшись на спинку, закрыв глаза, расслабилась. Она медленно сползла по стене ванны, чтобы волосы оказались в воде. Распутывать их было крайне сложно! Но все же удалось распутать колтуны и вытащить запутавшиеся водоросли. Усталые мысли, напоминающие мух в полудреме, медленно плыли в голове, боль в которой постепенно утихала. Ита не знала, сколько она пролежала в воде, пока ее усталые мышцы словно плавились в тепле и комфорте. Может, она даже заснула на чуток.       — Я не позволяла тебе топиться в моей ванне! — сначала раздался настойчивый стук в дверь, а за ним — приглушенный голос Гейзенберг, явно недовольной долгим отсутствием женщины. Уинтерс, устало вздохнув и крепче ухватившись за края ванны, вылезла и босыми ногами, громко шлепающими по плитке, подошла к стулу с одеждой. С кончиков волос на пол громко падали капельки воды — пришлось быстро завязать мокрую шевелюру полотенцем. Внезапный щелчок приоткрывающейся двери до жути напугал Иту, которая вскрикнула от неожиданности, прикрываясь руками и уже ненавидя владыку за бестактность. Но из небольшого проема между дверью и углом высунулась рука, держащая футболку из льна. — Держи скорее!       — Можно было и постучаться! Не вежливо это вообще-то! — выпалила Уинтерс, заливаясь краской, и выхватила чистую вещь из пальцев Гейзенберг. Та, в свою очередь, резко закрыла дверь, из-за которой сразу в ответ донеслось приглушенное:       — Не смей ставить мне условия в моем же доме! Сейчас в твоих интересах помалкивать и принимать помощь, а не базарить о вежливости. Одевайся быстрее и выходи. Я долго ждать не собираюсь!       Уинтерс что-то бормотала в ответ и принялась быстро натягивать одежду на распаренное тело. Футболка, принесенная владыкой, мешком висела на хрупкой фигуре, но это лучше, чем предыдущая толстовка кобальтового цвета со множеством дыр, с трудом пережившая этот день. Женщине и правда хотелось поблагодарить Гейзенберг за предоставленные услуги, однако мозг до сих пор отказывался верить, что четвертая владыка больше не представляет опасности для жизни. «Это все ради Розы…»  — уговаривала себя Ита, в поседений раз взглянув на собственное отражение в зеркале и быстрым движением поправив своеобразный чурбан из полотенца на голове, вышла из ванной комнаты, прихватив сумку со стула.       — Наконец-то! Я ж правда думала, что ты успела там сдохнуть! — саркастично произнесла Гейзенберг, прислонившаяся спиной к стене, скрестив руки на груди. Где-то она успела оставить плащ и шляпу. Пряди с проседью были убраны за уши, а светло-желтый свет лампочек в коридоре идеально ложился на многочисленные шрамы на лице владыки. Уинтерс немного зависла, разглядывая каждый шрам по отдельности, задаваясь немым вопросом: «Откуда они все?»       Неловкое молчание, пока женщины изучали друг друга. Однако Ита столь резко стушевалась и, отводя глаза, покраснела, заметив на себе взгляд владыки, приспустившей очки на кончик носа. Гейзенберг, усмехнувшись, поправила очки и пошла вперед, ожидая, что Уинтерс догонит ее. Та как раз поспешила за владыкой, подстраиваясь под широкий быстрый шаг хозяйки фабрики.       Гейзенберг, пошарив в карманах, выудила сигарету из серебряного портсигара, что был позже поспешно убран в карман. Дико хотелось курить. Но газ в зажигалке, как назло закончился. А металлические стены завода гулом вторили разбушевавшемуся внутри негодованию.       — Ита, — перед этим тяжко вздохнув, позвала владыка, даже не поворачиваясь к Уинтерс. Идущая рядом женщина вздрогнула, переведя взгляд на Гейзенберг и крепче сжимая руками лямку сумки. Ее сердце забилось быстрее, а в области груди скрутился непонятный комок напряжения и предчувствия опасности. — Дай зажигалку.       От сердца Иты, словно спал груз весом больше тела. Простая просьба. Женщина даже не сразу поняла, чего от нее хотят сейчас, но переспрашивать у владыки она не решалась, хотя кэррилизм так и подстегивал к тупому вопросу «Что, прости?». Уинтерс, нахмурившись, принялась копаться в сумке, звеня оружием и патронами, шурша картами и записками. Наконец-то пальцы нащупали корпус пластиковой зажигалки. Она быстро выудила ее на свет и протянула Гейзенберг, с опаской глядя на ту. Хмыкнув, владыка взяла зажигалку из рук Иты, однако та заметила, как у Гейзенберг трясутся руки, словно боялась, что вещь заберут…       Пробормотав «спасибо» в ответ, владыка, зажав зубами сигарету, щелкнула несколько раз зажигалкой. Вспыхнул оранжевый огонек, перебегающий на кончик сигареты. Вернув зажигалку владелице, Гейзенберг выпустила изо рта первое сероватое облако обычного дыма, засовывая руки в карманы штанов. Размеренный широкий шаг. Уинтерс же хотелось поговорить с ней хоть о чем-нибудь, может, даже узнать поближе. Ее столь сильно угнетало молчание, однако рядом идет монстр, а терять бдительности нельзя, чтобы, не дай Бог, допустить какую-нибудь оплошность, стоящую жизни бедной женщине. Ита продолжала бояться рядом идущей владыки, хотя животный страх постепенно переходил в простую недоверчивость.       Женщине не особо хотелось смотреть на Гейзенберг, потому она лишь крепче сжимала лямку сумки, кусая губы. Уинтерс не могла вспомнить, когда в последний раз так сильно нервничала в чьем-то обществе. После Луизианы люди вызывали страх, а затем злость и полную готовность тела к самообороне. Четверо из семейства Бейкер смогли изрядно подпортить отношение Иты к посторонним людям. Она боялась вновь учуять тот отвратительный запах плесени и разложения из их дома. Уинтерс поспешно подавила рвотный позыв, вздрогнув от липкого ужаса прошлого, закрадывающегося в голову. Нынешним спасением оказался запах металла и табака, царивший повсюду. Тут не было места дорогому парфюму, затхлой сырости иль для аромата горных цветов.       Дорога до личных комнат Гейзенберг больше напоминала лабиринт, однако более сложный, чем подземелья и тайные переходы в замке Димитреску, потому что цеха, однотипные металлические коридоры, лестницы из арматуры и монотонный стук механизмов за стенами не имели ни конца, ни начала. Владыка прекрасно ориентировалась в собственных владениях. Здесь она была Богом, а фабрика — Миром, созданным по образу ее и подобию.       Они остановились еще у одной не примечательной двери, которую владыка сразу же толкнула вперед. Ита осторожно последовала за владыкой в глубь комнаты. С потолка свисала черная рожковая люстра, резкий свет которой освещал довольно скудный интерьер. Первым, что бросилось в глаза, был массивный деревянный стол, к которому крепилась настольная лампа на шарнирах. На одном краю стола лежала кипа бумаг, серенький диктофон, закрытая книга в кожаном переплете, чернильница и стальная перьевая ручка, под кончиком которой расплылся кружок иссиня-черной жидкости для письма.       С другой стороны — черный телефонный аппарат, пепельница и вскрытая бутылка с мутным самогоном. Запах табака ощущался здесь намного сильнее, видимо, Гейзенберг любила не только пригубить алкоголя из горла, но и курила в собственной спальне, как паровоз. Перед столом стоял металлический стул, на его плечиках висел плащ, шляпа же обнаружилась на прикроватной тумбочке. Спальное место представляло из себя обыкновенный диван с тремя подушками. Владыка проворно раздвинула диван, чтобы места хватало на двух человек, и отошла к столу.       — Снимай эту бандуру с головы, — делая последние затяжки, кивнула Гейзенберг на завязанное махровое полотенце на голове Иты, осторожно присевшей на диван. Женщина стянула с головы замысловатую конструкцию, тряхнув влажной шевелюрой, что сейчас напоминала сосульки даже больше, чем ранее. Владыка, затушив сигарету в пепельнице, скрестила руки на груди и наблюдала за Уинтерс, снимающей сумку с оружием. — Сказки не будет, дорогуша, можешь и не смотреть на меня так! — криво улыбнулась Гейзенберг, глядя прямо на смутившуюся женщину. — А теперь ложись и спи! — отвернувшись от собеседницы, она села за стол и принялась что-то усердно вписывать в бумаги, аккуратно обмакивая острие ручки в чернила и периодически делая глотки самогона.       Ита сдерживала себя, чтобы не завести разговор с владыкой, однако сил у нее все равно не хватило. Она продолжала считать ее монстром, опасным и безопасным одновременно! Собственные чувства были настолько противоречивы. Женщина продолжала уверять себя, что все ради Розы. На самом деле, ей нужна была хоть какая-то поддержка, даже плечо чудовища рядом. Уинтерс осталась абсолютно одна в этом мире, постоянно настроенном против нее.       Ита легла у стены и сжалась в комочек, обхватив себя руками. Теперь усталость затопила тело, заставляя расслабиться и набраться сил за несколько часов долгожданного сна. Сознание медленно уплывало в темноту, в непроходимые дебри хитросплетённых мыслей и зачатков сновидений. Когда Уинтерс, повернувшись лицом к стене, почти полностью погрузилась в дрему, она сначала услышала щелчок выключателя света, а затем почувствовала, как на другой половине располагается владыка, недовольно бормоча на неизвестном женщине наречии.       И снова воспоминания закидывают женщину в дом Бейкеров. Джек, не церемонясь, со всей силы бьет кулаком в лицо, так что слышится хруст, из носа брызжет кровь. Сознание резко вылетает из головы, лишая Иту сознания. Уинтерс с трудом приоткрывает глаза, чувствуя, как по коже барабанят ледяные капли дождя. Дышать неимоверно трудно из-за сломанного носа. Глава семьи Бейкеров тащит ее на плече, как пойманную дичь, но готовый отбросить ее в любой момент, если она наскучит. Туман перед глазами немного рассеивается, женщина замечает, что Джек тащит ее мужа за ногу, волоча по земле, словно игрушку. «М-мари…»  — еле слышно хрипит Ита и вновь проваливается в пучину небытия.       Перед глазами вновь возникло то отвратительное застолье, на деревянном столе множество гнилой пищи, покрытой живучими опарышами и жужжащими мухами. В приоткрытой кастрюле находилась вязкая жижа, напоминающая блевотину, в которой, по всей видимости, варились еще и чьи-то внутренности. Почему все такое реальное? Неужели это и есть реальность… А все, что было раньше, лишь сновидения во время отключки? В горле зародился тошнотворный комок. Но Уинтерс старается сохранять спокойствие, понимает, что это сон, кошмар, из которого она навряд-ли сегодня сможет выбраться, если ее не разбудят или она сама не проснётся от ужаса.        «Просыпайся, соня! Пора ужинать!»  — капаясь руками в одной из мерзкой субстанций, воркует Маргарет, смотря прямо на Иту своими сумасшедшими глазами. В это время Лукас запускает в матерь кусочек гнили или что это там было. Миссис Бейкер, резко поднявшись над столом, дает сыну пощечину и садится обратно. Уинтерс, до крови закусив губы, наблюдает за семейной трапезой, сдавленно дыша. «Сраное семейство каннибалов! Суки…» — проносится в голове мысль, заставляющая сжать кулаки.        «Этой безмозглой курице все равно что жрать!»  — заливается смехом Бейкер-младший и кидает в Иту тарелку с «пищей», за что получает сначала затрещину от вставшей матери, а затем Джек кухонным ножом отрезает сыну руку, но тот даже не сопротивлялся! Женщина сглатывает тошнотворный комок, закрыв глаза, дабы не видеть этого ужаса. Ита не может поверить, что она снова здесь… Но она уже все это видела. И не раз, больше тысячи точно! Кажется, это лишь поганый день сурка, временная петля. Проклятье на всю жизнь, личный ад!       Джек, поднявшись с места, тяжелыми шагами направляется к притихшей Уинтерс. Сердце начинает биться все сильнее и сильнее. Он страшно ухмыляется, грубо оттолкнув сгорбившуюся Маргарет в сторону. Наклоняется у Иты и, по-отечески возложив свою сероватую, как у мертвеца, ладонь на плечо женщины, крепко сжал, чтобы пленница не дергалась. Уинтерс дергается, чтобы увеличить расстояние между ним, но в прикованном к стулу состоянии это невозможно. Миссис Бейкер, фыркнув, покинула столовую.       Бейкер-старший улыбается лишь шире и берет со стола горсть какой-то вонючей человеческой плоти или, может, это был толстый опарыш, и сует это рот пленницы. Женщина плотно сжимает губы и отворачивается как можно сильнее, чтобы даже лица Джека не видеть. «А ну ешь!  — приказывает он и продолжает пихать еду в рот Иты, со стороны доносится неудержимый хохот Лукаса. Внезапно щеку обжигает пощечина. Уинтерс, широко открыв глаза от шока, с жадно глотает воздух. Раз это сон, почему боль такая яркая? Джек, усмехнувшись, воспользовался замешательством Иты и засунул этот несчастный плесневелый кусок женщине в рот, сжав челюсти той и заставляя пережевать эту редкостную дрянь. — Ну давай же ешь, ешь… Вкусно же, что ты противишься?!»       Как только Бейкер-старший, скрестив руки на груди и довольно усмехнувшись, отошел от пленницы, ту сразу же вырвало этой самой мерзостью. На языке осел мерзкий привкус, возобновляющий желание выхаркать наружи все внутренние органы, лишь бы перебить вкусовые ощущения. На глазах женщины скопились горячие слезы, она тяжело дышала и никак не могла прийти в себя. «Ого, ей определенно понравилось, отец!»  — в голос заржал Лукас, размахивая обрубком руки.       Теперь она с пистолетом убегает от Джека, размахивающего лопатой, как мечом. Давление тисками сжало голову, а сердце стучало так быстро и громко, что, кажется, все обитатели этой заброшенной фермы в Далви слышали стук человеческого мотора из тканей, перекачивающего кровь по напряженному телу. «Не бойся! Мы можем стать семьей, если ты перестанешь убегать, » — с обманчивой нежностью зовет Бейкер-старший, одной рукой отбрасывая стол в сторону бегущей Иты. Она, вскрикнув, бросается в ближайший коридор. Здесь множество переходов, женщина даже не знает, что ей искать! Уинтерс забегает в небольшую комнату с инструментами и сразу же запирает дверь за собой, прислушиваясь к звукам снаружи. Ничего не слышав, она осторожно отошла от двери и осмотрелась. На металлическом столе находился черный телефон, который начал разрывать тишину пронзительной трелью. Ита помнила Зои, помнила, как та помогала ей. Сейчас, зная намного больше, Уинтерс особо не понадобилась помощь младшей дочери Бейкеров, но услышать ее все же хотелось.        «Зои… Это ты? Зои?» — поинтересовалась женщина, уверенно подняв трубку, крепко сжимая пистолет в другой руке. Спустя несколько секунд молчания на другом конце, что было так непохоже на младшую Бейкер, донеслось судорожное: «Проснись! Ита Уинтерс! Ита, проснись!» Дыхание сбилось от замешательства и страха. Это не голос Зои, это голос откуда-то из будущего. Он был знаком Уинтерс-будущей, но не нынешней. Не успела женщина что-то произнести, как дверь вылетела с петель от удара Бейкера-старшего. Ита, вскрикнув, выронила трубку от испуга.       Проснулась. Уинтерс, приняв сидячее положение, закрыла руками лицо и тряслась в тихой истерике, бормоча: «Господи, Господи, Господи… Нет…» Тело покрыто холодным потом, а по коже продолжают бешено носиться мурашки от пережитого кошмара.       — Все, Ита… тихо, — разрешал мрачную тишину в комнате слегка взволнованный голос, а на плечо опустилась широкая холодная ладонь. Женщина замерла и напряглась от прикосновения, переводя взгляд в сторону скрытого темнотой собеседника. Не было сомнений, что Гейзенберг, — второй человек в помещении, — ее разбудила. В какой-то степени Ита была ей даже благодарна, но открыто выражать благодарность была пока не готова.       — Порядок? Ну ты меня так больше не пугай! — усмехнулась Гейзенберг, легонько, словно по-дружески, толкая Уинтерс в плечо. — Я могу дать тебе снотворное… — владыка спустила ноги с кровати и направилась в темноте ко столу. Она громко ругнулась, когда врезалась ногой о ножку стула. Ита невольно приподняла уголки губ, радуясь, что их разговор происходит в темноте. Гейзенберг на ощупь нашла на столе бутылку и вернулась к дивану, передавая сосуд Уинтерс. — Пей, пока не почувствуешь, что болит башка…       — Не думаю, что пить спиртное — это хорошая идея, — нахмурилась женщина, принюхавшись. Алкоголь не был частым гостем в семье Уинтерсов, лишь по знаменательным дням Ита или ее муж покупали по бутылке чего-нибудь не столь крепкого, как, например, то местное вино, купленное Мари в вечер перед смертью.       — Ну извиняй, — усмехнулась владыка, садясь на диван. — таблеточки от бессонницы только местный жирдяй в повозке своей хранит.        «Ничего же не будет от пары глотков…»  — решила про себя Ита и сделала два больших глотка, чувствуя обжигающий вкус алкоголя на языке. Но в голову вдарило практически сразу. На вопрос Гейзенберг «Понравился?» Уинтерс лишь угукнула, передавая бутылку владелице, и повалилась спать, как убитая. Алкоголь скосил усталое тело и разум. Владыка, одобрительно хмыкнув, поставила сосуд с самогоном рядом с мятой шляпой на прикроватную тумбочку и тоже легла. Женщина заснула довольно быстро, хотя спиртное поджигало внутренности, а к щекам прилила кровь. Надо уснуть…       И вновь телефонная трель. Но уже утренняя. Ита чувствует, как Гейзенберг резко подрывается с кровати и в темноте бежит к телефону, как животное на зов хозяина. Уинтерс с трудом разлепляет глаза в попытках осмотреться, хотя в комнате была та же непроглядная тьма, но, слава Богу, владыка включает настольную лампу и садится за стол, пригладив растрёпанные, как гнездо, волосы и протерев глаза перед тем, как ответить звонящему. Наконец-то звон замокает, когда владыка поднимает трубку и сурово интересуется:       — Алло… Кто? — когда собеседник на другом конце отвечает, Гейзенберг резко выпрямляется. — Ой… Д-доброе утро, Матерь Миранда. Что-то случилось? — женщина съеживается и притихает от упоминания имени жестокой владычицы деревни. Ита наблюдала за владыкой, по привычке наматывающей волосы на палец. Внезапно Гейзенберг поворачивается на Уинтерс и говорит прямо в трубку. — Она… она вчера была на моей фабрике и что-то искала, — женщина старалась превратиться в мраморную статую и ничего не чувствовать под испепеляющим ее взглядом четвертой владыки. Внутрь закрались подозрения о предательстве Гейзенберг, они постепенно отравляли мозг своей настойчивостью. Миранда на другом конце телефонного провода смогла произнести что-то такое, что заставило владыку, тяжело вздохнув, сдавленно пробормотать:       — Она исчезла, — после этих слов она, поморщившись, немного отнесла трубку от уха, чтобы не оглохнуть от крика «Как ты позволила этому случится?!». Видимо, Матерь была вне себя, раз повысила на свое «дитя» голос. Гейзенберг прекрасно играла послушную дочь. Она, продолжая глядеть на Иту и слегка заикаясь, ответила. — М-мне жаль, Матерь Миранда. Уверяю вас, я найду ее и... я вас больше не подведу! — владыка заметно расслабилась, когда наконец-то вернула трубку на место. Гейзенберг, откинувшись на спинку стула, усмехнулась. «Ты предашь меня?» — звенели мысли в голове женщины, особого доверия полуулыбка владыки у Уинтерс не вызывала, потому она поспешила спустить ноги с кровати, чтобы в случае опасности быстрее сбежать. Однако, чаще всего опасения насчет Гейзенберг оказывались ложными.       — Я была права, — криво улыбнулась владыка, скрещивая руки на груди. Ита нахмурилась, сцепляя пальцы и прикусывая губу. — Ты действительно нужна ей для церемонии живой… А мне за пиздеж, как мне кажется, пиздец!