escalator.

«Эти сны… они есть единственное, что принадлежит только тебе, тебе одной. В них тебя никто не может тронуть. Держись за свои сны, пока можешь. Ибо скоро они превратятся в кошмары» — Ким Лиггетт

***

      После схватки с Моро, извергающим кислотные дожди, руки покрылись красными чешущимися язвами, а не до конца высохшая после «купания» одежда пропиталась потом, стекавшим холодным ручьем по телу, и вонью слизи, распавшейся сразу после гибели третьего владыки. Ноги подкашивались, в горле же скрутился тошнотворный комок. Ита еле как добрела до берега и практически без сил легла на вязкую землю, покрытую плесенью, тиной, подсохшими водорослями и тушками мертвых рыб, — которые не успели сбежать из водохранилища вместе с основной массой воды, — натянув на голову капюшон толстовки, чтобы еще сильнее не запачкать подсохшие волосы, слипшиеся на подобие сосулек в зимнюю пору. Белоснежный свет прожекторов, ярко освещающих углубление с плесневелыми домиками, покрытыми тиной и залитыми кислотой, изрыгаемой Моро.       Единственным спасением стал ветер, подувший столь внезапно, что из носа словно мгновенно улетучился уже основательно осевший аромат гнили и мерзкой слизи. По небу сливового цвета с маленькими капельками звезд плыли кроваво-красные кучевые облака, плыли они как маленькое стадо овец, вечером заботливо подгоняемое уставшим пастухом. Уинтерс с наслаждением, опьяняющим уставший от постоянной беготни мозг, глядела на закатное небо и пыталась понять, что делать дальше. Но сознание было чистым, как лист бумаги, только что привезенный с фабрики. Внутри царила безупречная пустота. Мысли давно растворились среди болевых ощущений во всем теле. Морозный ветер ощутимо начинает щипать кожу, пальцы сложно сгибать из-за холода, который до этого ощущался лишь неприятным зудом. Дыхание начало постепенно успокаиваться, как и ритм сердца. Женщина, достав изнутри последние силы, приняла сидячее положение и принялась рыться в промокшей сумке. Желание курить ощущалось жизненно необходимым.       Ита, с трудом сгибая пальцы, вытаскивает из пачки сигарету. Тихий щелчок газовой зажигалки, на которой вспыхивает яркий огонек, перебегающий на кончик сигареты. Первые затяжки никак не откликаются в теле, табачный дым, смешиваясь с белым паром, просто вылетает изо рта и растворяется под воздействием февральского ветра. Эффект никотина на оголодавший организм намного сильнее, чем прежде. Уинтерс сейчас прекрасно понимает, что надолго ей здесь нельзя оставаться. Нужно найти ночлег, а завтра достать последнюю колбу, которая определённо должна быть у Гейзенберг. Женщина, выкинув бычок, мгновенно затухший в грязи и плесени, осторожно поднялась на ноги и направилась к выходу с водохранилища, что до этого был скрыт под толщей мутной воды. Перед глазами поплыли белые круги от смены кровяного давления в теле. Идти. Надо идти.       Рядом со входом есть маленькая деревянная комнатушка со сломанным телевизором, хламом на полу и колбами со странным паразитом, в которой Ита узнает подземную обитель Моро, пропитанную вонью и запахом слизи. Женщина морщится, но все же заходит, движимая лишь интересом. Третий владыка вызывал у нее лишь жалость и отвращение. Жил бы он спокойно в своем болоте, боготворя Миранду и мечтая о любви названой матери… С одной стороны, подобное поведение казалось Уинтерс слишком мерзким, но, подумав, она пришла к выводу, что для Моро это был единственный способ выжить здесь. Не найдя ничего интересного, Ита уже собиралась уходить, как заработал телевизор:       — Я знала, что ты справишься с этим болотным ублюдком…       — Гейзенберг? — женщина, приближаясь к работающему ящику, узнала искаженный помехами голос владыки. Говорить было тяжело, горло начало першить.       — Нет, блять, Миранда … — саркастично произнесла Гейзенберг, посмеиваясь.       — У тебя последняя колба? — перебила ее Уинтерс. Вопрос прозвучал скорее, как утверждение. Она сейчас далеко не в настроении шутить. Телу нужен отдых, как и психике, практически полностью угробленной всей историей и с Бейкерами, и с семейкой Миранды.       — Да, она у меня… — ответила владыка, видимо, расстроившись, что ее позитивный настрой не поддержали. Среди помех и затянувшегося молчания Гейзенберг Ита различила какой-то грохот. — Думаю… я могу отдать ее тебе, — наконец-то, устало вздохнув, сказала владыка. — Если, конечно, живой доберёшься до фабрики.       — Не за «просто так»? — скрестила руки на груди Уинтерс, вглядываясь в мелькающие помехи. Она уже уяснила для себя, по крайней мере, что за все в этой дыре надо платить.       — А ты довольно сообразительная, — после этих слов Гейзенберг на том конце вновь замолчала, но не отключалась. Похоже, она опять задумалась, однако быстро оживилась. — Я не Герцог, так что о цене мы с тобой договоримся. А вообще хватит базарить! Покеда, Ита, — теперь владыка отключилась, а помехи разошлись мелкой рябью, утихая. Женщина отчего-то не спешила уходить, обдумывая сказанное. Ей никогда и ничего никто не говорил полностью. Жизнь стала похожа на сплошную загадку, где ответы приходится искать самой, выпытывать информацию, чтобы не погибнуть. А здесь… Никаких отличий от обычной жизни, если не считать армии чудовищ, желающей сожрать все, что только движется или пахнет кровью.       Деревня, куда совершенно не хотелось возвращаться, встретила полутьмой, где-то нарушаемой светом масляных фонарей, зажженных неизвестно кем. Ветер, бушевавший практически весь день, утихомирился к наступлению полуночи — однако, это не значит, что холод ослаб, он продолжал прожигать тело. Сквозь возникшую тишину в поселении были слышны далекие завывания ликанов из возвышающейся каменной башни, — куда соваться, к слову, еще больше не хотелось, — резкие крики ворон, практически сливавшихся с темнотой на крышах и длинных крючковатых ветках. Звуки уже не так сильно пугали перенапряженное сознание. Наконец-то вдали маячат багровые огоньки, вспыхнувшие вокруг алтаря.       — Добрый вечер, мисс Уинтерс, — любезно поприветствовал подошедшую женщину торговец. Ита, тяжело вздохнув, подняла на него усталый взгляд; в висках пульс начал отдавать больными ударами. Улыбка Герцога немного спала, но он продолжал сохранять добродушное выражение лица. — Что ж… Смею предположить, Моро доставил вам немало проблем, — но женщина даже ничего сказать из-за накатывающей усталости не могла, прикрыв глаза и вслушиваясь в голос торговца. В голову с очередной порцией боли и слабости ударило воспоминание о Розе, бедной малышке, заточенной в колбы. Это должно было взбодрить организм и мозговую активность, но не смогло победить усталость. — Мисс Уинтерс, — позвал Герцог Иту, о чем-то глубоко задумавшуюся. — Вы в порядке?       — Да, все в порядке, Герцог, — солгала женщина, улыбнувшись. Последнее, что сейчас хотела Ита это, чтобы по отношению к ней испытывали жалость или видели ее слабой. Точно не сейчас! Ей нужно идти на фабрику к Гейзенберг и забрать последнюю колбу. Конечно, в подобном состоянии туда соваться не стоило, мало ли что. Уинтерс вытащила из практически высохшей сумки кошелек, — хорошо, что торговец никогда не давал ассигнации, иначе они бы промокли, и все бы пошло коту под хвост, — и высыпала перед Герцогом несколько сотен лей, попросив приготовить что-нибудь на предложенную сумму.       Еда пахла вкусно и выглядела неплохо, но горло кусок не лез. Ите пришлось буквально заставлять организм поесть, а не противиться пище. Женщина представляла, что со стороны выглядит максимально жалко. Быстро закончив позднюю трапезу и почувствовав мизерный прилив сил, Уинтерс направилась к воротам, ведущим к месту ритуала. Дорогу за ними уже поглотила тьма, даже никаких факелов на каменных стенах и иных средств освещения. Пришлось разгонять темноту светом карманного фонарика. Под ногами шуршал снег и пожухлая листва под ним. Впереди Ита еле как смогла рассмотреть каменные руины, в сумерках напоминающие готический замок. Тишина. Даже ни одной птицы или животины, чьи крики могли унять нарастающий в глубине души страх. Жутковатая атмосфера.       Наконец-то ноги ступают на огромную каменную поляну, окруженную скалами с выдолбленными статуями монархов. Уинтерс хотелось видеть завод с множеством дымящихся труб и морально приблизиться к скорой победе. На иссиня-черном безоблачном небе мерцали звезды, распылённые по небосводу, и сиял сероватый круг луны, чьи лучи напоминали длинные серебряные нити, вплетаемые в темное одеяние ночи, накрывшей деревню. Лунный свет опускался на каменный с плавным наклоном мост, ведущий через обрыв к фабрике на другом берегу.       — Думаю, тебе стоит поторопиться, Ита Уинтерс — мост скоро опустится, если продолжишь так плестись, — погремел из висящих динамиков голос Гейзенберг. Женщина, вздрогнув от неожиданности и нахмурившись, повернула голову в поисках громкоговорителей, но не нашла. Пришлось лишь ускорить шаг и подавлять ощутимую боль во всем теле. Ита до сих пор испытала неприязнь к владыке и сколько бы та не помогала, у Уинтерс был принцип — никогда не доверять монстрам. Ворота из проволоки со скрипом открылись пред ней, за ограждением раскинулось поле, покрытое желтоватой иссушенной травой, снегом и различными обломками металлолома, освещенное прожекторами, установленными на вышках электропередач вокруг фабрики. Яркий свет резал глаза.       Входные стальные двери оказались довольно тяжелыми и поддались не сразу. Внутри было очень тепло и пахло гарью, женщина даже стянула с озябших плеч оледеневшую куртку. У Иты не вызывало особого доверия строение, состоящие полностью из металлических пластов, как и владелица данного места, но делать нечего. Сейчас надо найти владыку и забрать колбу, а потом — желательно уйти отсюда живой. Это не замок Димитреску со множеством потаенных комнат, пристроек и головоломок. Длинные коридоры освещали лишь неяркие настенные лампы, промежуточные комнаты с кучей ящиков, инструментов и прочего хлама. Был, конечно, один момент, который здорово так ломал мозг: все было идеально вычищено, ни пылинки; женщину это насторожило. Но последняя комната вызвала интерес сильнее, чем чистые вещи, когда Уинтерс увидела в ней огромное песочного цвета полотно на всю стену. Ита осторожно приблизилась к полотну и потянулась к нему, чтобы посмотреть, что за ним скрыто.       — Зря ты, конечно, сунулась именно в эту комнату, — раздался за спиной голос Гейзенберг. Уинтерс, срывая хлипко прикрепленное пыльное полотно со стены, повернулась к владыке, сглотнув мерзкий ком в горле. Разум твердил достать оружие, но женщина понимала, что вреда ей сейчас навряд-ли причинят. Гейзенберг, засунув руки в карманы, приближалась к Ите вальяжной походкой. Женщина осторожно повернула голову к стенду за спиной и резко отшатнулась назад. К стене были прикреплены изображения практически со всеми знакомыми лицами: от Джека Бейкера, снятого мельком, до Розы рядом со свадебной фотографией Уинтерсов, на которой Мари в отглаженном костюме держит на руках улыбающуюся жену в платье.       — Что это? Что за хрень? — выпалила Ита, оборачиваясь к владыке, стоявшей в метре от нее.       — Я же сказала, что ты зря сюда пришла, — произнесла Гейзенберг, устало вздыхая. Похоже, не только у Уинтерс выдался напряженный денек. Но маленький мостик нормального отношения Иты к владыке был уже безвозвратно сломан и, маловероятно, когда-либо будет вновь восстановлен. Женщина не знала предназначения всех этих фото, но они явно не были просто семейным альбомом, учитывая то, что лица Димитреску, Беневиенто и Моро были перечеркнуты. — Послушай, Ита, — довольно спокойно начала владыка, сейчас одно неверное слово — и ей кранты. А помирать так не хотелось.       — Это не то, что ты думаешь… — только Уинтерс открыла рот, чтобы сказать очередную колкость, как Гейзенберг прервала ее. Слова было очень трудно подбирать, особенно, когда рядом бомба замедленного действия, но в человеческом виде. — Сука, как же все сложно… — пробормотала владыка, потирая переносицу. — В общем… крылатая сука, — с рядом стоящего стола поднялся нож и воткнулся к фото Миранды. — планировала эту ахинею ну неприлично долго… Для нее это игра, где ты и я — просто пешки для гамбита! Миранда никогда не станет играет по-честному…       — Меня уже достали эти игры! Хватит их с меня! — теперь перебила ее Уинтерс, подаваясь вперед. Тело переполняла злость и ненависть ко всем плесневелым отродьям, что только существуют на Земле, ненависть к организации, на которую работал Мари, и которая испоганила жизнь женщине, да и всей ее семье.       — Но мы с тобой в одной лодке, Ита, — обратилась Гейзенберг и подошла к стенду с фотографиями, придирчиво их разглядывая, а затем резко повернулась к Уинтерс. — Я бы тебя уже давно убила, но ты нужна мне, чтобы прирезать к хуям эту мразь поганую.       — Почему я? — нахмурилась женщина, пытаясь не подавать виду, что голова продолжает нещадно болеть, а ноги все слабеют и слабеют. Владыка лишь усмехнулась, стягивая круглые солнцезащитные очки с носа. — Почему ты сама не можешь этого сделать?       — О, видишь ли… ей достаточно одного касания, чтобы получить контроль над Каду и убить нас, но это не ее цель! Миранда ищет идеальный сосуд для воскрешения своего личинуса, а я и остальные, — Гейзенберг кивнула на фотографии других владык. — Мы лишь неудачный эксперимент. Но вот твоя дочурка, Роза… эта тварь, — нож с новой силой воткнулся в фотографию Матери. — Считает ее особенной, подходящим сосудом. Да Миранда попросту боится твоей карапузки! Роза обладает невероятным даром… Мне кажется, — наклонила голову Гейзенберг, вглядываясь в глаза Уинтерс. — как и ее мать. Ты ведь необычный человек, верно? … Ты сумела загандошить моих припизднутых родственничков, да и обладаешь ты нечеловеческой живучестью! — с энтузиазмом произнесла владыка. — Ты знаешь, что это значит?       — Это значит, что я любой момент могу убить тебя, как и других владык, — сжала губы Ита, скрещивая руки на груди. Ее уже бесила эта бессмысленная болтовня Гейзенберг, которая отдавалась пульсирующей болью в голове. Женщина пришла сюда исключительно за колбой, а не затем, чтобы все это выслушивать, но тупую боль в теле и усталость не так уж и легко просто взять, да отбросить в сторону, как какую-то бесполезную вещицу.       — Да нет же, — протянула владыка, активно жестикулируя. — Ита, ты мой козырь. Моя темная лошадка… Вместе мы спасем Розу и тогда… Эта крылатая шваль отправиться прямиком в Ад!       — Мне абсолютно плевать на твои семейные проблемы! Ты монстр! — выплюнула Уинтерс. Гейзенберг напряглась, исподлобья глядя на женщину. — Я просто хочу спасти свою дочь, а не слушать твои тирады о том, как тебе плохо в этой дыре! Отдай мне колбу, и я уйду.       — Ты до сих пор считаешь меня монстром… — усмехнувшись, произнесла владыка, но за мнимой усмешкой различались еле заметные оттенки разочарования. — Вот как оно вышло-то, — Гейзенберг быстрыми движениями вытащила сигарету из портсигара, а рядом парила вылетевшая из кармана зажигалка, как из огромного закрытого люка раздалось грозное рычание пропеллера, словно кто-то безуспешно пытался завести вертолет. Уинтерс вздрогнула от внезапного звука. Владыка раздражённо вздохнула и, положив сигарету на стол, дернула крышку люка вверх, чтобы накричать на существо внизу. — Ебало свое завали! Я занята!       — Что это там? — женщина хотела осторожно приблизиться к люку, чтобы посмотреть, но Гейзенберг захлопнула крышку прямо перед ней. Страх начинал потихоньку подавлять ненависть.       Походка владыки нервная и чересчур быстрая, без былой вальяжности и уверенности. Гейзенберг подхватывает облаченными в кожаные перчатки пальцами сигарету со стола и вновь достает зажигалку, чтобы прикурить. Но быстрые щелчки колесика не приносят результаты — владыка с силой зашвыривает утратившую работоспособность зажигалку далеко в угол комнаты. Вслед за ней летит и стол, от которого Ита в панике уворачивается, падая на пол и крича: «Что ты делаешь?». Похоже, это семейная привычка — швырять мебель в разные стороны.        «Пора валить отсюда, пока меня не прибили ещё чем-нибудь!»  — стучит тяжёлым молотом мысль в голове, пока Уинтерс поднималась на ослабшие ноги, делая осторожные шаги назад, ближе к двери. Сейчас она оказалась в довольно затруднительном положении, да и ситуации, как эта, раньше не встречались на пути. Потрясающий и одновременно мерзкий коктейль эмоций из отвращения, страха и благодарности.       — Извини, что вспылила, — Гейзенберг продолжает сбивчиво и тяжело дышать, сунув сигарету в карман драного плаща и опустив взгляд, как виноватое животное. Ите хочется кричать, что владыка её чуть не убила этим столом, но настроение меняется — теперь хочется приблизиться и коснуться, а затем — неудержимо нервно рассмеяться от абсурдности происходящего. По жизни она была тактильным человеком, которому требовались постоянные телесные ощущения, как подтверждение привязанности. Но последние контакты с людьми и не-совсем-людьми приносили лишь боль и ощущение страха. Теперь Уинтерс с долей жалости смотрит на владыку, на монстра, который помогал ей все это время.       Пока женщина изучала Гейзенберг, та, довольно быстро отойдя от вспышки гнева и оживившись, все же подняла взгляд серых глаз на Иту:       — Вернемся к нашему разговору о колбе! Ты ведь помнишь, что ее я отдам тебе не бесплатно, — Уинтерс нахмурилась после этих слов, но вся была во внимании. Ей действительно интересно, что вновь нацепившая черные круглые очки владыка попросит взамен за частичку Розу. — Но о подходящей цене мы условимся в подходящем месте.