Сердца и пули

Коридор был белым, ослепительно белым, ровные геометрические линии сливались друг с другом, не разделяя пола и потолка — или просто он их не видел. Отделение реанимации — шедшие навстречу люди вжимались по стенам, а на бледных призрачных лицах мелькал испуг. Должно быть, перед брызгами крови на его одежде, яркими посреди белизны. Должно быть, перед его остекленелым взглядом. Кажется, кто-то пытался его остановить. Кажется, он шёл по этому белому коридору бесконечно. Запах близкой смерти ощущался здесь так же явственно, как запах химикатов. Смерть осела в костях онемевших рук — тех, что не промахивались, но сейчас он, наверное, не смог бы двинуть и пальцем, даже не был уверен, что если опустит глаза, сможет увидеть их, как и остальное тело. Смерть была единственным, что нёс с собой — в себе — Леви Аккерман. Последняя тяжелая дверь поддалась напору — и за ней он увидел Фарлана. Тот сидел на полу, согнувшись, вжавшись лбом в колени. Пальцы запутались в волосах. При виде него всё в Леви остановилось. Остановился и он сам, глядя на него с немым вопросом. Тяжёлое дыхание раздувало грудь, и на каждый вдох что-то сдвигалось внутри, что-то сломанное несколько часов назад и навсегда. Из-за двери напротив появлялись и исчезали медсестры, слышался звон инструментов. Фарлан медленно поднял голову, посмотрел в ответ. Глаза красные, а взгляд полон чистейшей, как серная кислота, ненависти. Ненависть расставила все по своим местам. Лишь её Леви знал и мог понять. Лишь её — заслуживал. — Добился своего? — прохрипел Фарлан.

***

Данчо — так к нему обращалась более чем сотня подчинённых, и неисчислимое множество — соучастников. Заказчиков, скупщиков, коллег. Не дон, как обычно принято. Еще когда он только начинал, его так звали коллеги из Японии — не подозревая об этом, закладывали в слово удивительный символизм. Много времени прошло с тех пор — и на всем его протяжении Эрвин Смит оставался данчо. Белая, отглаженная до скрипа рубашка из льна легла на плечи. Эрвин не жаловал словесные угрозы — в той мере, в какой мог их не жаловать глава теневого клана. Предпочитал им корпоративную культуру поощрения, она работала ничуть не хуже, чем в бизнесе. Повязав галстук привычным узлом, он сбросил водителю зону отслеживания. Вдали от больницы. Вдали от угрозы, которой Эрвин не собирался озвучивать. Это был один из трех вариантов, рассмотренных от и до между вечерними чтениями «Атаки ходом 1e4». «Завербуешь — привози с собой в мою лабораторию, мне аж интересно, что за кадр тебе так понадобился», — воодушевленно пожелала на прощание Ханджи. Солдаты, работавшие с погибшими капитанами групп, держались бы иного мнения — но увлеклись долгими выборами на свободные места. Эрвин не позволял им много думать о лишнем. Как не позволил бы чьему-то мнению перекрыть собственный расчёт. Заправив запонки в прорези, он заправил в кобуру — пистолет. С собой не взял, оставил на столе. На собеседование не ездили с оружием. Несколько прохладных ароматных капель коснулись кожи под мочками. Интерес полыхал, двигая мысли и кровь по жилам. Эрвин редко желал кого-то впечатлить, как и его — редко впечатляли.

***

Все, что угодно, можно купить, если заплатить достаточно — урок, который Леви выучил наизусть с малых лет. Денег у него — стократ больше, чем просто достаточно, поэтому он с лёгкостью приобрёл себе собственный вход в клинику. Со стороны персонала, а не пациентов — куда посторонние не заглядывают. С лёгкостью, с которой поставил её под прицел смерти, Леви покупал — месяц за месяцем — её нежизнь. Клиника на омытых кровью и отмытых офшорами цвела и развивалась — благо, главврач не клал в свой карман ни монетки лишнего, пуская средства на приобретение оборудования и улучшение условий для пациентов. Одна из причин, по которой Леви оставил её именно здесь. Поднявшись в пустом лифте на нужный этаж, он прошёл по служебному коридору до двери. Без опаски — любому, кого он мог здесь встретить, доплачивали сполна, чтобы он верил: его никогда здесь не было. За пару шагов уловил шум аппарата, качающего воздух сквозь недвижные лёгкие, писк кардиомонитора, отменяющий ровный и медленный пульс. Звуки привычные до дрожи — и все-таки раз за разом капали раскаленным в слуховой канал. Одиннадцать месяцев. Смерть промахнулась, но пуля — нет. Пуля повредила важные мозговые центры, уложив Изабель в больничную койку. С крайне низкими шансами подняться с неё, как сказали ему через неделю после. И тогда же предложили сделать то, чего Леви не позволял им сделать вот уже почти год. Толкнул дверь, вошёл в стерильный холод. Её волосы рыже-каштанового цвета — были когда-то, а теперь стали тусклыми и серыми. Серой стала и кожа, можно было без труда различить каждую веснушку на ней. Втянутые щеки, плотно сомкнутые губы, бездвижные ресницы. Изабель не была похожа ни на куклу, ни на восковую фигуру — ни на что из ему известного. Она была не жива и не мертва. И это состояние, наложив на неё свой отпечаток, хранило его абсолютно неизменным, сколько бы ни прошло времени. Взгляд упал на изломанную фигуру рядом с её кроватью, такую же вросшую в эти стены, как и Изабель. Как и он сам — отчасти. — Здравствуй, Фарлан, — спокойно сказал Леви, прикрыв створку. Тот поднял голову — на веки упали светлые волосы. Пустота и измождение легли под глаза лиловым. Собственная бессонница не так подламывала силы, как такой его вид. — Ты, — безликая констатация факта. Ни удивления его приходу, ни даже гнева, как было пару месяцев назад. «Добился своего?» «Уходи и никогда больше не возвращайся! Ты понял?! Никогда!» Но день ото дня Леви возвращался. Несмотря на отчаянную злость, угрозы сдать полиции, попытки ударить. Возвращался и тогда, когда крики иссякли вместе с самим Фарланом. Возвращался, но — поклялся бы чем угодно — не для того, чтобы сделать больнее. Не ему. — Сигареты есть? — спросил его Фарлан. Молча спустились вниз, молча вышли на улицу под режущий ветер. Леви протянул ему пачку и зажигалку. Фарлан вытащил чёрную сигарету, попробовал подкуриться, но пальцы не слушались — Леви сделал это за него. — Хорошо выглядишь, — безразлично отметил когда-то друг, окинув его взглядом. — Том Форд или что-то вроде? Он много работал и совсем не отдыхал, проводя в палате каждую свободную минуту, а Леви каждый месяц слал ему деньги. Сначала шестизначными цифрами, потом, смирившись, четырёхзначными — лишь за тем, чтобы через несколько часов получить их обратно до цента. — Фарлан. — Леви шагнул ближе, пытаясь поймать его взгляд. — Ты не обязан находиться здесь сутками. Я же говорил, я не дам отключить её от аппаратов. Подумай о себе. — Какая забота, — сипло отозвался он, с треском втягивая полсигареты. — Только вот где же вся она была в прошлом году? — Я здесь не для очередной ссоры. Прошу, мы можем спокойно поговорить? — Я давно сказал тебе все, что хотел, — отбрил Фарлан. — Я не могу запретить тебе приходить сюда. Ясное дело, это же почти твоя больница… Но пожалуйста, Леви, в память о старой дружбе — не разговаривай со мной больше ни о чем. Он бросил окурок на асфальт и наконец посмотрел в глаза. Пусто, измученно. Непреклонно. — Желаю счастья в той жизни, что ты выбрал для себя. И больше не хочу тебя видеть. Никогда. Повернувшись, скрылся за автоматической дверью. Леви смотрел ему вслед. И, наверное, хуже всего было то, что он ничего не чувствовал.

***

Вечер наполовину закатил тусклое осеннее солнце за линию горизонта — и Митра загорелась своими огнями. Неоном вывесок, подсветкой бизнес-центров. Выстроенный маршрут провел через длинный забитый выезд к автозаправке в нескольких километрах от здания клиники. Нетерпение не пробиралось на уровень, на котором творились расчеты и мысли. В делах, подобных этому, для него не было места. Здесь требовалась тактика, мягкий лояльный подход — они были заготовлены для Леви в кожаной папке, что покоилась на коленях. Требовалось ждать и выжидать. Эрвин выжидал — момента или его отсутствия, ждал — чего угодно и ничего. Ждал — увидеть своими глазами, убедиться, понять. Поймать. Черный «С-класс» мягко затормозил, выхватив светом фар невысокую фигуру. Когда затемненное окно опустилось, Эрвин повернул голову — и наконец взглянул ему в лицо. Навостренное, бледное, не размытое сделанными фотографиями. Это лицо не дрогнуло, было пустотой — пустотой осталось. Ветер уронил на глаза темные пряди. Мгновение тишины натянулось между ними. Выследил, приехал. Явился перед ним — сам. Леви не ожидал, однако не удивился — как много лет не удивлялся ничему. — Здравствуй, Леви, — поприветствовал Смит. — Давно хотел встретиться с тобой лично. Думаю, ты знаешь, кто я, но если желаешь, представлюсь. — Нет нужды, — невозмутимо отозвался Аккерман. — Известность идет далеко впереди вас, мистер Смит. Чем могу? — Хочу кое-что с тобой обсудить. — Дверца автоматически открылась. Эрвин кивнул, приглашая внутрь белого кожаного салона. — Садись, побеседуем в более удобном месте. О твоей машине позаботятся. Секунда — окинуть его взглядом. Оружия нет, либо очень хорошо спрятано. Секунда — на анализ. Знает имя, знал, где искать — значит, собирал информацию. И похоже, даже не пытается скрыть, что изучал. Факт, отозвавшийся ровно ничем. Сверх того, что известно о нем любому из его заказчиков, на свет не вытянуть. — Что ж… Я не вправе отказать столь уважаемому человеку, — ответил Леви, опускаясь на сиденье. Насквозь пустая дежурная фраза. Пожелай он отказать, сделал бы это — и не задержался бы здесь ни единой лишней минуты. Но Леви не желал. В один момент все стало гораздо проще.