Чумной доктор

У кровати сонно моргала единственная свеча с огоньком слабым, точно предсмертное дыхание. Запертое окно пропускало лишь узкую полосу света. Стоя на пороге, он брезгливо поморщился, не от дурного духа — за долгие годы нос приучился к смраду немытых тел, нагноений, испражнений и едких алхимических смесей. Его нос никаким зловонием не испугать, а покривился он просто с досады. — Все, как один, закрывают окна, — пробормотал он. — Не дай бог, страдалец глотнет свежего воздуха… За спиной ожидал его указаний Жером, толковый и проворный малый лет пятнадцати, племянник аптекаря Меркюрена, замерший на изготовку с внимательностью резвой охотничьей собаки. На плече у мальчика висела торба с пилюлями, мазями, льняной ветошью для повязок и набором лекарских инструментов. Паренька теснила в сторону широкими юбками и пышными телесами супруга болящего, госпожа Турель, весь облик которой в прежние дни праздновал полнокровье. Но беспокойство за мужа стерло сочный румянец с округлых щек. — Мэтр, что же нам делать? — причитала она. Ломала пухлые ручки, в которых комкала растерзанный кружевной платок. — Мы и кровь ему пускали, и пиявок ставим, и клистир дважды в сутки, мэтр Шольяк к нам приходит для этого дела. А уж молебны я заказываю с первого дня, как Луи занемог. У постели его горит освященная свеча. Но ему ничего не помогает! И горестно хлюпнула носом. Выслушав жалобы, он только завел глаза к потолку. Все, как положено, как у всех. Кровопускания, клистиры, пиявки. Верная супруга предприняла все необходимое, докторами предписанное, чтобы упокоить своего драгоценного окончательно. Однако винить ее нельзя. Люди не знают, как еще поступать. — Раскройте ставни, — распорядился он. — Окно в комнате должно оставаться открытым, если только не будет грозового ливня. Больному необходимо дышать полной грудью, поскольку свежий воздух обладает целительной силой. Вы поняли меня, сударыня? Госпожа Турель колебалась, и пухлое лицо ее собралось в недоверчивые складки под белым чепцом. — Однако мэтр Шольяк говорил… — начала она, но времени на диспуты и бесплодные пререкания у него не было. — Мадам, вы сами решились меня пригласить, — сказал он и повесил паузу для значительности. — Коли уж вы мне доверились, извольте исполнять врачебные предписания и ни в чем мне не перечить. — Мне нужен свет, — прибавил он. — Чтобы увидеть больного, а у вас хоть глаз выколи. Распахните же ставни, принесите еще свечей, чашу для омовения рук и мыло. Немедля! Суровость и властность тона возымели нужный эффект, и складки под чепцом выстроились почтительными рядами. Забегали служанки и слуги, суетливо застучали подошвы башмаков, заворошился сквозняк шепотков в коридоре. Все домашние высыпали поглазеть на диковинного врача, о котором много болтали в городе, так и не решив, кто он такой: шарлатан, чернокнижник иль чудотворец. Он проследовал к постели больного, пробудившегося от лихорадочного забытья. Дорожек серого света пролегли от распахнутого окна до постели и показали лицо. Горячка окрасила его липкую грязную кожу красным. Хороший признак, сказал себе доктор. — Нанетт, что там? — проговорил Турель застоявшимся голосом. — Ах, дружочек, пришел новый врач! — воскликнула мадам, пробираясь в комнату вслед за ним и вновь оттирая в сторону молодого Жерома. — Это тот самый доктор, что вылечил жену мэра, и сестру нотариуса, и господина Атталя, и дочку господина Широ. И старуху Мартен, хозяйку харчевни. — Она вчера скончалась, — сдержанно сказал он. — Жена мэра? — испугалась мадам. — Госпожа Мартен. У бабули Мартен осталась внучка четырнадцати лет, теперь бедной девушке предстоит в одиночку вести в трактире дела, отбиваясь от пьяных любителей кутежа, распускающих руки. Их ничуть не убавилось с приходом чумы. Напротив, все только рады залить глаза, находя днем утешение в церкви, а вечером — развлечение на дне бутылки. Госпожа Турель, услышав эту новость, обратила на него взгляд, в котором пробились ростки недоверия. — Но супругу мэра вы все-таки исцелили? Он кивнул и пошел к кровати Туреля. Наступив на какой-то круглый предмет на полу, он едва не свалился. Присмотревшись, обнаружил еще несколько таких же предметов, разложенных у постели по кругу. — Бога ради, почему тут валяется лук? — воскликнул он. — Мэтр Шольяк велел взять четыре очищенных луковицы, дать Луи подержать их в руках и положить у кровати на десять дней, чтобы они впитали заразу, — с младенческой невинностью объяснила мадам. — А после надобно закопать луковицы глубоко в землю, — — Уже три дня как лежат, — сообщил девичий голос из коридора. Стало быть, через неделю все впитают. Напряжением воли он сдержал ироничный смех. — Сударыня, боюсь, лук вашей беде не поможет, — сказал он. — Прошу собрать его с этой неподходящей грядки, унести из комнаты и больше рядом с больным никаких овощей не класть. Горький луковый дух затрудняет вашему мужу дыхание, и без того тяжелое. Недоверие в ее глазах зацвело пуще прежнего. — Однако мэтр Шольяк… — завела она уже знакомую песню, но напоролась на стену его сурового взгляда и покорилась. Призвала любопытный нос, торчащий в дверях: — Франсуаза, поди сюда и прибери луковицы, мигом! Замелькали серые юбки и проворные руки. Мадам обратилась к нему молящим тоном: — Мэтр, можно нам хотя бы закопать луковицы в саду? Они все же три дня пролежали, должно быть, немало впитали в себя от болезни. — Нет, — он отрезал. — Бросьте в огонь. Дожди нынче льют, не переставая. Землю размоет, и зараза, если она попала на луковицы, проникнет в воду. Или раскопает собака в саду и чума перейдет на животное. Кто-то погладит пса и сам заразится. Это опасно, сударыня. Он не знал в точности, способны ли овощи вмещать в себя чуму, но предпочитал не рисковать, как и в случаях с зараженной одеждой. Ее он велел сразу жечь. — Нет, я велю закопать, — упрямо тряхнув щеками, заявила мадам. — Вдруг поможет? — Вы меня обещали слушаться. — Мы готовы цепляться за любую надежду! — Надежду в виде лука, мадам? — Отчего нет? — От того, что это шарлатанство, сударыня! Делайте, как я велел. В домах заболевших он дольше спорил с родней, чем занимался лечением. Она нехотя кивнула и сделала знак служанке. Нет никаких сомнений, что после его ухода эта дура прикажет зарыть их в саду. Чумной лук прорастет под дождями, и что будет дальше? Кабы знать… Выругавшись про себя, он приступил к осмотру. Дела господина Туреля были не столь уж плохи, в особенности, если принять во внимание назначенные ему кровопускания и клистиры, еще сильнее ослаблявшие организм. Нарывы надуты до размеров куриных яиц и не темнеют, в паху они уже смягчились и стали постепенно рассасываться. Пульс частый, но не прерывистый, кожа бесцветная, мокрая, жаркая, точно раскаленная печка. Значит, разгоряченная кровь борется с хворью. Хвала целительной лихорадке! И проклятье чертовым кровопусканьям, что и здорового отправят к праотцам. Он вынес свой утешительный вердикт, вызвав облегченный вздох и слезное лопотание мадам Турель. Приступил к рекомендациям. — Держите комнату в чистоте и постельное белье в свежести. Ночной горшок выносите сразу же, как он сделает свои дела. Обтирайте тело влажной тканью, чтобы собрать выделения и грязь. Давайте ему много пить, а воду набирайте… — Постойте, постойте, — вдруг прервал Турель своим сиплым голосом. — Отец Моро вчера совершил окропление святою водой, а вы велите меня обтирать. Святая вода тогда смешается с обычной. — Вода давно высохла, сударь, — сказал он, стараясь, чтобы тон был ровный. — Что? — удивился Турель. — Вода, которой вас обрызгали, давно высохла. — Но святость-то осталась, — сказал Турель. Святость. О господи. Он почесал в затылке, ища подходящее решение. — Пусть священник окропляет вас заново каждый день. — Отец Моро не станет приходить каждый день. Да и накладно выходит. — Значит, обойдетесь пока без святой воды. — Вы говорите как безбожник! — воскликнул Турель, от негодования перестав сипеть. Сделав усилие, он приподнялся с подушек. Устремил в него палец:  — Еретик и язычник! — Я говорю с вами как врач, — сказал он спокойно. — Тело должно быть чистым. Но Турель уперся как баран: — Я не желаю, чтобы меня лечил безбожник. Мэтр Шольяк… Он заскрипел зубами. — Мэтр Шольяк лечил вас луковицами и выпускал животворную кровь, которая сражается с вашей болезнью! Если вы хотите поправиться, вам придется меня слушаться. Вы слишком слабы, чтобы принимать ванны, однако чистоты можно добиться и обтираниями. Когда вы поправитесь, сударь, хоть купайтесь в святой воде. Я ничего не имею против. — В самом деле, дружочек, — неожиданно вступилась мадам Турель, заговорив воркующим, смягчающим мужско сердце тоном. — Послушайся мэтра, он все-таки поставил на ноги супругу мэра. С отцом Моро я договорюсь о скидке. О расходах не беспокойся. — Ну, хорошо, хорошо, — вяло ответствовал Турель, падая обратно на подушки. — Если уж действительно вылечил супругу мэра… Воспользовавшись затишьем, он продолжил: — Воду набирайте не в колодцах и не в реке, а в том роднике, что бьет в лесу, сейчас лишь эта вода чиста и безопасна. Пусть больной не пьет вина, и давайте ему только легкие блюда. Никакого мяса, в первую очередь не нужно свинины. — Свинины? — Турель вновь встрепенулся. — Чем вам свинина-то не угодила? — Это жирное мясо, которое трудно переварить желудку. — Да? — Налитые горячечным блеском глаза сплющились в две злые щелки. — Только в этом все дело? — Я не понимаю, что вы имеете в виду, — сказал он, но, конечно, он прекрасно все понял. Сейчас ему предъявят страшное обвинение в том позоре, который человеку не смыть. Турель сверлил его недоверчивым взглядом. За воспаленными глазами вызревало ужасное подозренье. — А вы, мэтр, часом не еврей? — вопросил болящий. И вот оно. К этому мы и шли со свинины. — Я католик, — спокойно ответил он. — Католик иудейского происхождения, если вам так будет угодно. — «Если вам так будет угодно», — передразнил Турель. Горячка злости поджарила его восковое лицо. — Что ж, мне теперь все ясно. Хотите, чтобы я отказался от святой воды и питался бы жидовскими помоями? Сделался бы одним из вас, христопродавцев, и угодил бы в ад? Не бывать этому! Он услышал, на самом деле услышал, как где-то она смеется над ним. Она побеждала, потому что ей помогали люди. Жившие в грязи, питавшиеся грязью, отвергающие любую воду, кроме святой, и растящие в комнатах лук, чтобы тот своим волшебством съел их заразу. Луковое волшебство и христианские молитвы спокойно соседствовали в их головах, ни о чем не споря. Безумие, все побеждающее безумие… — Я хочу лишь одного — чтобы от вас отступила болезнь, — сказал он. — Вы ошибаетесь в отношении меня. Я был крещен в младенчестве, и сейчас я такой же христианин, как и вы. И я могу вам, сударь, помочь, если вы мне позволите. Тяжелое дыхание рушилось на постель. Напряженная тишина ежилась по углам. Люди ждали. Господин Турель наконец повернул к жене голову. — Нанетт, я не буду лечиться у христопродавца. Позови обратно Шольяка, а этот, — он кивнул, — пусть уйдет. В коридоре пышные юбки мадам Турель смущенно терлись о стены. — Извините, — бормотала она, — мне так жаль. Понимаете, мой муж очень набожный человек… — Попробуйте его уговорить, — сказал он. — И заклинаю вас не звать этого злосчастного Шольяка, вашего мужа он уморит. — Но ведь Луи пока жив. — Госпожа Турель перекрестилась. — Может, прежнее лечение не столь худо? — Жив он не благодаря этим методам, а вопреки. Жером, — он поглядел на молодого помощника. — Подай мне пилюли. Мальчик достал из торбы коробочку. Госпожа Турель с нервным вниманием изучила ее содержимое — ароматные шарики. Пахучие, точно розы. — Давайте ему эти пилюли как можно чаще, — велел он. — Пусть не глотает их, а держит под языком и медленно рассасывает. — Что в них? — прошептала она с благоговейным ужасом. — Ничего страшного, мадам. — Тень улыбки легла на губы. — Только сушеные травы, истолченные апельсиновые корки и лепестки цветов. — Разве это может помочь при болезни? — Состав способствует восстановлению сил. Многие женщины в деревнях знают о целебных свойствах растений. Мадам Турнель испуганно зашлепала ресницами. — Вы говорите о ведьмах? — В употреблении растений не больше ведьмовства, чем в рецепте великого Галена, который советовал умываться трижды в день процеженным настоем лаванды, календулы и чистотела. — Для чего же? — Для сохранения свежести кожи и чудодейственного избавления от морщин, мадам. — В самом деле? — живо заинтересовалась она. — Да, только собирать растения надо непременно во второй рассветный час, когда в них скапливаются чудодейственные омолаживающие соки. Складывать сорванные травы надлежит в корзинку, сплетенную из ивовых прутьев. Выпустите сок деревянным пестиком, залейте горячей водой и дайте настояться в фарфоровой емкости. После трижды процедите, читая про себя Ave Maria, и можете смело использовать. Если желаете, я пришлю вам точный рецепт. — Я буду чрезвычайно вам признательна, мэтр! — Ну что вы, — он скромно потупился. — Это все чудеса доктора Галена, я лишь его смиренный последователь. Врал он, не моргнув глазом. Как раз для таких случаев у него было сочинено множество бессмысленных, но безвредных рецептов с упоминанием того единственного врача, которому все доверяли. Славный Гален послужит доброму делу, а мадам пусть себе варит настои. Глядишь, даже омолодится от веры в чудодейственность соков. — Значит, черного колдовства в ваших пилюлях нет? — уточнила она. — Разумеется, нет, сударыня. — Только светлая магия, не противная нашей вере? — Я бы ничего не сделал супротив нашей веры. — Поклянитесь своим спасением! — Клянусь в этом спасением своей души, — заверил он, вручая коробочку, на которую она заворожено уставилась. Спохватилась: — Ох, я чуть не забыла. Ваша оплата! Он с достоинством поблагодарил и пообещал заглянуть через два дня, чтобы осведомиться о состоянии здоровья господина Туреля. Он понадеялся, что за это время на полу в спальне хотя бы опять не вырастет лук. Пустая улица проседала под тяжелой пятою дождя. Они с Жеромом сразу вымокли до нитки и заспешили вперед по скользким камням, быстро перебирая ногами. — Ну мальчик мой, что ты на это скажешь? — Пришлось перекрикивать протекающее небо. — Если позволите, скажу, что люди в большинстве своем сущие ослы! — воскликнул Жером, укрепившись в этой нехитрой истине. — Не стоит оскорблять ослов, — он улыбнулся. — Это выносливые, полезные и совсем не глупые животные. Он взвесил на ладони полученный от мадам Турель кошелек. — Послушай, — сказал он, — давай-ка заглянем перед больницей к Нинон, «Охотник и рог» нам почти по дороге. Хочу отдать бедной девочке деньги, я ведь перед нею в долгу. — Разве вы в трактире что-нибудь задолжали? — удивился Жером. — Вы же, мэтр, и не ходите никуда. — Я не спас ее бабку. — Вы в этом не виноваты. — А кто виноват? — На все воля Божья, — неуверенно сказал Жером. — Видно, пришел старухе срок. Но он не слушал лепетание мальчика. Заговорил, обращаясь больше к себе: — Она прилежно исполняла мои предписания и все равно умерла. Это ужасно признавать, но мы совершенно перед нею бессильны. Может, люди найдут еще способ… Тут он заметил ее и осекся. Он мог бы поклясться, что еще миг назад на улице не было маленькой нищенки, сидящей в грязи у заколоченной галантерейной лавки. Девочка в обносках водила руками по серому вареву земли. Ее влажные рыжие волосы словно стекали на голые плечи. Вдруг она подняла глаза. Он замер. Ледяная игла вошла в сердце. Лютый парализующий страх… Покачнулась, поплыла мостовая под башмаками. Камень таял, таял, таял. Исчезала опора. Он упал в темноту, что вращалась перед глазами, как вихрь. Время шло, а темнота не кончалась и ходила по кругу, он не смог бы сказать, сколько времени миновало с тех пор, как он в ней очутился: минуты, часы, столетья? Может, мир успел раскрошиться, города погребла вековая пыль, и угасла вся жизнь на земле? Может, его бросило во внешнюю тьму? Вроде в ней будут грешники после смерти, плач и скрежет зубов, впрочем, точно не помню… Помолиться бы, да рассыпались по закоулкам памяти все заученные с детства слова. Потом он увидел. Помещение, люди. Тухлый желтый свет проливается на кровати, отгороженные холщовыми стенками. Под тонкими одеялами лежат коротко остриженные существа-скелеты. Между рядами медленно передвигаются мужчины и женщины, одетые в белое с изображеньями алых крестов. Лица скрыты под белыми полумасками, как у блеклых солдат, гнавших перед собою желто-зеленые ядовитые облака. Он слышит слова, часть которых звучит, как выдуманный язык. Они доносятся отовсюду и ниоткуда, ему просто вкладывают их в уши. Тиф. Испанка. Грипп. Пневмония. Инфекция, бактерии, эпидемия, пандемия … — Охлаждайте пациента хоть льдом, — говорит кто-то. — Холод — это смерть: когда человек холодный, он умирает, — возражает другой. — Соблюдайте тишину и покой, и не надо ему давать много лекарств. — Я считаю, что лекарства необходимо использовать. — Я испробовал их все — дай бог, чтобы половина из них работала. — Они умирают от осложнений. — Течение болезни непредсказуемо… Темнота снова ширится и поворачивается другим боком, через нее медленно сочатся холодные краски. Свет теперь беспощаден и бел, перегородки между кроватями сделаны не из холста, а прозрачны. Тела обнажены и покрыты блестящей металлической паутиной. Ввалившиеся, туго стянутые рты обметала боль, по испарине на раскаленной от жара коже бежит рябь озноба, но люди не шевелятся, будто уже мертвы. Они спят, но этот сон неестественен, как снег в кипящем котле. Значит, они одурманены чем-то, может, гашишем или настоем из мака, что запрещает применять наша святая Церковь, ибо Господь посылает боль в наказание, коему не должно противиться. Должно мучиться и терпеть. Аминь… Человек в голубой рубахе устало трет лоб. Вдруг смеется долгим отчаянным смехом. — У них выпадают зубы. Как в чертовы темные века! Голоса, вступающие вслед за ним, принадлежат привидениям или духам. Говорящих в комнате нет. — Хуже всего то, что возможно бесконтактное заражение. Если не помогает полная изоляция, что нам тогда поможет? — На сегодняшний день летальность составляет сто процентов. Ни один из пациентов… — Азия тоже. Первый случай в Тайване… — Вакцина Бойдена? — Мутация вируса… — Вакцины не существует! Что нам делать, Вальтер? — Что нам делать, Ченг? Лиза? Ирфан? Дино? — Ничего. Да поможет нам Бог… Он очнулся от вопля, раздиравшего горло. Его с силой трясли за плечи. Он разлепил глаза и увидел Жерома с бесцветным лицом. — Мэтр, что случилось? — жалобно спрашивал тот. — Вы не заболели? — Все в порядке. — Он с трудом вытолкнул слова изо рта. Тошнило, хотелось пить. Голова как чугунная.  — Все в порядке, -повторил он. — Я только… От обморочной слабости подгибались колени, он бы упал, если бы его не поддержал Жером. — Пресвятая Дева, защити нас! — Юноша чуть не плакал. — Ах, мэтр, не дай бог болезнь затронет и вас! Мы тогда все погибнем. Взгляд черного монаха еще держал его на крюке. Видение, думал он, видение без сна, ведь я не спал. Что это значит? Значит ли это, что я видел?.. Господи, зачем мне все это? Но обманываться он дальше не мог. Да и догадался уже давно обо всем, лишь не желал самому себе признаваться. Сколько ужаса, сколько зла, сколько смерти в мире… Жизнь — словно вечно тонущий корабль. Разве его можно спасти? — Девочка, — вспомнил он. — Здесь была нищая девчонка в лохмотьях. Рыжая… Жером затряс головой, мокрое от дождя лицо совсем стерло страхом. — Здесь не было никакой девочки, мэтр. — Она играла в грязи. — Никого тут больше не было, только мы с вами. Мысли варились вяло, расплываясь какими-то пятнами, словно солнечные блики на воде. Но понимание пришло к нему. — Да, верно, — прошептал он. — Вы точно не заболели? — переспросил Жером. Он поднял голову, подставляя пылающее лицо под тарантеллу холодных капель. Вдохнул полной грудью дождь. — Конечно, нет. — Он улыбнулся, стараясь ободрить мальчика. — И не вздумай больше тревожиться. Видишь ли, мне в точности известна одна вещь. Жером хлюпнул носом, по-простецки обтер его рукавом. Слезы цвета дождя. — Что за вещь, мэтр? — Чумою я точно не заражусь. — Он похлопал мальчика по плечу. — Уж поверь, над Нострадамусом эта болезнь не властна.