black eyes, bad guys

Температура в комнате упала на пару градусов, когда старик затих. В его взгляде была безысходность и что-то, похожее на сожаление, гнетущее и тяжелое, как гранит. У Ханагаки закралось подозрение, что мужчина уже пожалел о приоткрытой дверце в прошлое. Будто он не имел права проявлять ностальгию, видеть схожесть своей невестки с посторонним человеком. Возможно, кто-то из внуков особенно напоминал ему ту удивительную женщину, почившую довольно рано от тяжелой болезни. Как-то сразу Такемичи понял, что Шиничиро думал именно об этом. Вероятно, он считал, что быть похожим на его маму - это сродни приговору к расстрелу. Такемичи невольно задумался, а что он, собственно, знает об этой семье? Как часто «всё в порядке» Шиничиро было правдивым? Ему стало стыдно оттого, что он был так занят своими переживаниями, страхами и эмоциями, что не задумывался о том, каково было Шиничиро, всегда весёлому, заботливому и понимающему? Что с ним происходит на самом деле? Хватка Манджиро стала сильнее. Его лицо украсила улыбка – вымученная, но такая же светлая, как и всегда. — Ну, дед, что-то ты разошёлся! Кое-кто уплёл целую пиццу, так что пора заканчивать посиделки! А то язва разыграется, давление поднимется… нехорошо! Такемичи не понял, как у Майки получилось, но желание плакать отпало. — Под старость лет могу признаться, что я тоже врал, — с усмешкой ретировался из комнаты Мансаку, — Пицца – это не мерзко. На сердце Ханагаки потеплело. Да, это и есть семья. Любовь, которую они давали друг другу, несмотря на ссоры и на пережитое горе, спасала их. Они ценят то, что у них есть. Они могут жить. Это была та невероятная способность, которой хотел овладеть Такемичи. После уборки ребята устроились в гостиной, решив, что сон для слабаков и самое время смотреть фильм. Это было что-то лёгкое, новогоднее и с юмором, но Ханагаки уже на середине начал клевать носом: впервые за день он расслабился и даже не заметил, как уткнулся щекой в плечо Манджиро. В себя он пришёл только тогда, когда тёплая ладонь легла ему на шею. Такемичи попытался приподняться, но его добровольно-принудительно вернули обратно. Злить Манджиро не хотелось. Ладно. Дело не в этом. Прижиматься к нему было так правильно. С Майки так хорошо, как будто в него вложили кусочек солнца при рождении, способный согреть и сжечь. Вот, о чём он думал. Шиничиро предпринял попытку привалиться к Такемичи бочком, но потерпел фиаско: Манджиро ловко отпихнул брата на другую сторону дивана. Эма даже про фильм забыла – настоящая мелодрама была куда интереснее. Ведь она никогда не видела Майки таким претензионным, особенно в периоды рецидивов биполярного расстройства. В это время он закрывался от всех и просто старался казаться невозмутимым. На деле был никаким. Апатичное настроение сменялось легкомысленном поведением. Ночами, если ему приходилось быть дома, Манджиро долго сидел на кухне и пил очень сладкий чай, а днём, по большей части, просто спал. В подростковом возрасте он ненароком мог ранить себя, но только если что-то очень его сильно злило — мог ковырять кожу перочинным ножом, царапать до крови руки, тушить окурки о колени. Что было редкостью, так это агрессия при близких людях. Эма никогда не видела слёз на его глазах. По словам Дракена знала, что дерётся он в такие дни безжалостно… А эмоции, как сегодня, были чем-то совершенно новым. Чтобы Майки с кем-то попытался сблизиться в этот период… да, раньше это казалось невозможным. Почему-то несокрушимая уверенность в том, что Такемичи сможет помочь ему, сама по себе расцветала в её душе. Ведь если он увидел Манджиро таким – простуженным, домашним, с заморочками, без Тосвы, – и при этом не убежал, не слился, это ведь о чем-то говорит, верно? Такемичи вздрогнул, стоило Майки шепнуть: — Ты остался. — Я же сказал, что не хочу уходить, Манджиро. Сано склонил голову набок, аккуратный кадык на его шее дёрнулся. В бледно-голубом полумраке его кожа казалась совсем матовой, ночь в глазах – живая. — Прости нашего деда, ладно? — За что? В правде нет ничего обидного. Я больше переживал о том, что он заставил тебя и Шиничиро вспомнить… плохое. — Насчёт моего брата ты прав. Но я своих родителей не помню, Такемитчи. Я их не знаю. — Это тоже боль… просто другая, — он заглядывает в чёрные глаза. Блики от экрана телевизора отражаются в них, мигая, как звёзды в небе, и Такемичи ненадолго впадает в транс. Никогда прежде при общении с кем-то он не обращал такого пристального внимания на детали. — Знаешь, есть такое выражение, — Такемичи прикусил губу, — Я читал давно, когда доклад готовил по истории культуры, но сейчас… из-за тебя вспомнил. — М, это было задолго до того, как ты стал интересоваться брошюрами с напитками? Манджиро беззлобно издевается, вгоняя Ханагаки в краску. — Д-да, точно, – Такемичи понимает, что не может договорить до конца. Он слаб для такого, как Майки. Пока ещё слаб. — Прости, я перебил тебя. Продолжай, — Майки нервно закусил прядку волос. Такемичи нахмурился и бережно убрал её с лица. Сано застыл. — Я хочу быть уверен... — Ханагаки пытался отвести взгляд, но Майки не позволил. — Уверен в чём? — В том, что могу остаться с тобой. Манджиро растеряно моргает и вдруг сжимает губы, вспыхивая: — Такемитчи, что за бред? — А… ну, я просто… — Так, — Майки закрывает глаза, концентрируясь на терпении, — Давай ты кое-что уяснишь, Такемитчи? Я просил тебя не уходить. Ты сказал, что не бросишь. Какого хрена ты не уверен? Ханагаки впервые лицезрит способность ругаться шёпотом. — Я не о просьбе остаться сегодня, — бормочет он, — Мне показалось, что для тебя найти кого-то близкого… того, кто не оставит, важно. Майки замер. Сердце на пару секунд прекращает биться, а потом запускается с новой скоростью. Откуда этот честный чёрт взялся? Почему Шиничиро нашёл его раньше? Если бы братец не знал о нём, то не приходилось бы делиться вообще! Сано закрывает глаза, пытаясь избавиться от ревностных мыслей и совладать с собой. Его губы едва касаются пылающего уха: — Ты такой милый, Такемитчи. Ответь, как мне сдерживаться? — П-прекрати, — вздрогнул он, — что ты задумал? Его реакция только подстёгивает продолжать. Хочется посмотреть, что будет, если довести до точки и раскрепостить полностью. — Знаешь, — вкрадчиво шепчет Майки, — если бы не наши загоны, мы бы с тобой уже потрахались. — Манджиро, не говори глупостей! Мы ведь совсем недавно… — заикается Ханагаки, и только теперь вспоминает, что в комнате они не одни, — Слушай, твой брат уже похрапывает, окей… — Причём тут мой брат? — Но как же Эма? — игнорирует Ханагаки, — Что она подумает? О чём мы тут… шепчемся? Манджиро крайне нехотя отрывается и внимательно смотрит на сестру. Судя по слюне, стекающей по подбородку, ей снится Кенчин в костюме жениха на белоснежном байке. Но Такемичи так хочется подразнить. Майки кладёт руку на его затылок, неспешно поглаживает жесткие на самых кончиках пряди, сжимает у корней и тихо шепчет: — Да, она смотрит. Такемичи выпрямляет спину, их губы случайно, слегка соприкасаются. Он резко выдыхает: — Тогда убери руку! — И не подумаю. Ты весь дрожишь, — глаза Манджиро опасно блестят, — Тебе это нравится, да? — Н-нет, — Ханагаки шипит и прикусывает язык до крови. Карма за ложь. Он почти теряет самообладание, когда узкая ладонь скользит к ключицам. — Прекрати! — Я только начал, — ухмыляется, засранец. — М-манджиро! — Знаешь, я должен был сказать раньше… На тебе превосходно сидит моя одежда, — пальцы скользят к шее, чуть царапая ногтями кожу, — Но я сидел лучше. Там, в ванной… согласен? — М-майки, — Такемичи задушено всхлипывает, — Хватит! А потом внезапно, одним рывком поднимается с дивана, оглядывается в панике, которая заставляет Майки прыснуть от смеха. Такемичи с облегчением выдыхает и шипит: — Ты меня наебал! — Мы квиты, дружище. Ханагаки выдаёт нелепое: — Что? — Видишь, я был прав… тебе всё это нравится, — Майки наступает до тех пор, пока Такемичи не упирается спиной в стену. — Манджиро, тормози! — Если бы я сказал, что Эма спит… Как думаешь, хватило бы у тебя сил прервать это? Ханагаки понимает, что нет. — Если ты снова не в себе… — Мне надо быть в тебе? Такемичи шлёпает себя по лбу, пытаясь привести мысли в порядок. Сано с минуту в недоумении таращится на него, а потом злобно рявкает: — Зачем ты ударил себя? Ахренел? — Скажи, Манджиро, ты… — Нет! — Что, блять, нет?! — Я хочу спросить и ты дашь мне ответ, — требует он, — Это важно! — М… л-ладно! В голубых глазах столько обреченности, что задор начинает щекотать нервы Майки. — Когда я держал тебя за руку… ты ведь не думал, что я ненормальный? — Я никогда так не думал! — Ханагаки кусает губу, понимая, что повысил голос, — Если говорить о безумии, то это было в ванной. Я думал так про нас двоих! Он глухо стукается затылком о стену. — Такемитчи, — Манджиро переводит взгляд от глаз к губам, — Я привык делать всё, что захочу. И обожаю провоцировать людей делать то, чего они хотят. Ханагаки сглатывает, когда руки Майки умещаются по обе стороны от его головы. Он настойчив, решительно настроен и совершенно беспощаден. — Иногда мне приходится прессовать, чтобы подтолкнуть к действию. — Судя по тому, что происходит между нами, — Такемичи обрывисто выдыхает, — Не «иногда». — Скажи мне, чего ты хочешь прямо сейчас? Он вполне себе однозначно смотрит на его губы. Как противиться этому? — чувство паники прожигает Ханагаки мозг. — Спать, — заявляет он, толком не понимая, кому даёт ответ? — Точно? Манджиро закусывает губу и подходит ближе. Его шумное дыхание заставляет несчастное сердце биться чаще. Разница в росте у них практически незаметна, но давление Майки стирает все границы. — Рядом с тобой, — шепчет Такемичи, и его грудная клетка от резкого вдоха соприкасается с чужим торсом, — Я сказал глупость? Он решается посмотреть в космически-чёрные глаза, и вдруг понимает, что эта глубина больше никогда его не испугает. — Глупо, что ты хочешь заразиться? — По-моему, я уже больной, — хрипит он, — Надолго. Они стоят, как два слишком неопытных идиота, не представляющих – а что делать дальше? Долго смотрят друг на друга, распрощавшись чуть ли не навеки-вечные с желанием моргать. Внезапно Майки закрывает лицо руками и стонет: — Да ты… ты… блять! Хорош быть таким честным! Ты мне и так нравился, дурачок! Если продолжишь… — Если вы, блять, продолжите и оба не сдрысните куда-нибудь, то я за себя не ручаюсь! — рычит Шиничиро. Такемичи роняет челюсть, а Майки прыскает от смеха. Его брат с трудом встаёт с нагретого места и тянется всем телом. Сухо произносит: — Во-первых, у меня теперь будет бессонница. Слава Такемичи, Майки и биполярному расстройству. — Что? — Во-вторых, я отнесу спящую красавицу на законную койку-место, а потом пойду к себе, потому что мне рано вставать. — Не пизди, у тебя выходной… — Если вы своим воркованьем поднимете деда, то всем пизда! Советую уединиться, голуби мои! — Шиничиро… эм… а как много ты слышал? — пыхтит Такемичи, пока Манджиро скалит улыбку. — Достаточно, чтобы подскочить от кошмара! — у него глаз дёргается, — Снимите себе номер в отеле и развлекайтесь, не надо делать так, чтобы у простых смертных вяли уши на пару с мозгом! — Он просто ущемился, — шепчет Майки на ухо другу, но Шиничиро его слышит, — Могу поспорить, мой флирт заставил его почувствовать себя прыщавым школьником. — Сано Манджиро, — цедит старший, — Детское время уже закончилось. Майки довольно оскалился и взял Ханагаки за руку. — Идём спаточки, Такемитчи! Братик… ну прости, что ли? — Не сегодня, — грозно рявкает Сано им вслед. Стоит парням исчезнуть за поворотом, он бессильно усмехается. — Сколько кругов ада я получу? Я бросил щенка в клетку льва. — Первый – донести меня до кровати, — с зевком напоминает Эма. — Точно, — в спине у Шина хрустнуло. Ну и наградил его бог родственниками, ничего не скажешь. Все, как на подбор, способны вытрясти из него душу при желании. До ада она не долетит, даже если подключить скорость Бабу. В постели Эма улыбается, как ангел: — Шиничиро, ты лучший, знаешь? — Кто бы в этом сомневался?