Амазонка

⟩⟩⟩─────⫸

Красивый розовый закат окрашивал практически всё небо, разбросав блики по бесконечной морской глади. Очередной наполненный счастьем и смыслом день приближался к концу, забирая с собой все тайны страстной ночи. Чонгук не мог насмотреться на Тэхёна, пока тот смотрел в ответ со светящейся улыбкой, не мог налюбоваться обворожительными чертами лица. Они сидели на песке друг напротив друга и наслаждались просто тем, что рядом. Дурачились, затихали, снова дурачились, целовались, снова дурачась. Потом Тэхён рисовал на мокром песке руны и знаки, объяснял их значение и толкование, а Чонгук слушал и старался запомнить каждую деталь этого ещё одного дарованного небесами дня. Рука потянулась к длинным волосам, распушившимся после купания в солёной воде, завернула за ухо выгоревшую на солнце прядь и одним ловким движением выудила оттуда маленькую морскую звёздочку. Простой фокус для детей, маленькая шалость, а Тэхён замер с самым что ни на есть удивлением. Вскинул взгляд на Чонгука и судорожно начал шарить у себя за ушами, искренне не понимая, как? Во что влюбляются люди, выросшие в дикой природе? В искренность, в простоту, в первозданную душевную красоту. Тэхён — воплощение всего этого. И даже больше… Не улыбаться не получалось. От одного только взгляда на амазонку душа плавилась от самых тёплых чувств. А тот уже шарил по рукам Чонгука, пытаясь докопаться до истины — серьёзно взялся за дело. Но кто же ему признается? Чонгук сохранил этот момент в памяти навечно, чтобы потом возвращаться сюда вновь и вновь, в безопасное счастливое место, в котором вся жизнь. Но холодная ледяная вода — не морская — выплеснулась на лицо и шею, вырывая из блаженного сна и вкидывая в жестокую реальность. Сколько дней уже прошло?.. «Нельзя так любить, чтобы умереть от разлуки», — говорили многие до того этого момента. — Да что же это такое, Чонгук! — негодовал Намджун, встряхивая его так сильно, что закружились стены темницы перед глазами. — Возьми себя в руки! Подумай хотя бы о Минсу, в конце-то концов! Чонгук думал. Много думал, много держался, но в итоге всё же сломался. На самом деле за то время, когда Тэхён ушёл, случилось много всего. И дней прошло безмерное количество: долгих, мучительных, нестерпимых и невыносимых. Думал, что самым сложным будет смотреть на то, как Тэхён уходит? Что ж, ошибся. Жизнь без него — вот, что ждало впереди. Не представлять где он, что с ним и как он. Не знать, увидятся ли они ещё. Хотя, Чонгук знал ответ на последний и главный свой вопрос, но осознанно обманывался, чтобы не умереть от боли быстрее, чем умрёт его надежда. Сильный и мужественный альфа превратился в… — Невыносимый ребёнок, — продолжал свирепствовать Намджун, не давая желанного покоя. Ребёнок… Чонгук даже в детстве не был ребёнком. Лет так до пяти, может быть, пока не научился держать в руке оружие. А потом уже выбор невелик: охота. Другого он, впрочем, тоже не знал, так что сетовать на тяжёлые условия выживания в дикой природе даже не думал. Просто вырос в общине, которая не позволяла делать что-то только для себя. Это и не плохо, но иногда обязательства оказывались уж слишком тяжёлым грузом для юного альфы, который с самого начала сознательного возраста учился убивать. Вернулся без добычи? Пострадают все. Не хочешь продолжать род? Община не оценит. Полюбил другого, имея при этом супруга? А это уже непростительное зло. Некоторым даже простого прикосновения к омеге не дано, не то чтобы двумя сразу крутить. Что ж, Чонгук и сам знает, что совершил самый большой грех. Никто вслух этого не говорил, воочию не осуждал, но после ухода Тэхёна Чонгук остался наедине с собой против целой общины. От него отвернулись все, но это тоже было нормально. Он понимал, правда. Понимал, что поступил плохо, но в то же время ничего не мог поделать. А потому и прятался глубоко в своих воспоминаниях, оставаясь наедине с Тэхёном у моря, там, где он был по-настоящему счастлив. В этот раз он видел и ощущал всё так чётко и ясно, что даже поверил в правдивость бреда, вызванного жаром. А потом пришёл Намджун и спустил с небес на землю. Сам же запер в темнице, почему не оставит в покое? Давно Чонгук так не болел. Тем более от любви. Кто-то ещё сомневается, что от разлуки люди умирают? «За принесение вреда омеге альфу могут лишить головы» — фраза, вызубренная наизусть с детства, часто крутилась в мыслях. Казалось бы, кому в голову может прийти обидеть омегу? В их общине это уже сотни лет как табу. И вот как судьба подшутила… Но никто не спешил тянуть его на гильотину (коих у них сроду не было), никто не спешил изгонять из племени. Более того, когда Чонгук сам решился уйти поздней ночью, его поймали и упекли за решётку. Совсем как он Тэхёна. Потому что помнили жертву… Решили, что делают добро. Чонгук смеялся. Просто смеялся, рассматривая выцарапанные Тэхёном пометки на стенах темницы. И плакал. Оставшись наедине. Чимина он не видел больше. Несколько раз приходил Минсу, пока Чонгук коротал дни до неудачной попытки побега в доме, ранее предназначенному для Тэхёна, но не находил в себе сил на любовь к сыну. К собственному ужасу он осознал, что больше не испытывает ни тепла, ни любви к своему же ребёнку. Словно выгорел и разлетелся прахом. И это угнетало ещё сильней. Он много охотился. Проводил в лесу практически всё время, но только отдельно от других. Еду приносил к общему костру и под дверь уже не мужа, но сам удалялся и пытался побыстрее уснуть. Пытался жить, как до этого. Дальше. Но не получалось унять боль, пока в снах являлся Тэхён: то с улыбкой, то разбитый. После последнего Чонгук просыпался в холодном поту и на следующий день старался измотать себя ещё больше, чтобы не думать, а отключаться, едва коснувшись подушки. Но чувства не уходили, не отключались, а медленно гноились и заражали кровь. Он заставлял себя думать о том, что подарил Тэхёну свободу, а не обрёк его на смерть. Его Амазонка сильный, ему все горы по плечу. Он обязательно выживет! А после молился всем известным и неизвестным богам, чтобы так оно и было. И, наконец, одним солнечным утром не смог заставить себя подняться с постели. Не смог заставить себя поесть, выйти на улицу и взять копьё. Пролежал так до следующего дня, отравленный болью, заживо сгорая в мучительных мыслях, сожалении, боли и тоске… Его дом обходили стороной, так что никто не тревожил. В кое-то веки Чонгук освободился от обязанностей и остался один на один, сам для себя. Идея уйти из общины была ничем иным, как попыткой разума спастись, потому что Чонгук камнем шёл на дно. Надежда возгорала в душе маленьким, но непоколебимым огоньком каждый раз, когда представлял, как пойдёт прямиком на то место, где впервые повстречал амазонок, найдёт там Тэхёна и заберёт обратно. Господи, просто обнимет, разочек, ничего больше. Или просто хотя бы посмотрит на него одним глазком со стороны, убедится, что тот в порядке. Он не просит многого… Шанс — один на миллион. Но жизнь Чонгука утратила любой смысл. Стала с размером с тот «один». А смысл остался там — в глазах Тэхёна. И, конечно же, пришло сожаление о том, что отпустил. Не просто сожаление, а настоящее отвращение к самому себе. И теперь расплачивался по полной, медленно увядая от тоски. Не любил никогда тот, кто говорит, что любовь — не болезнь. Самая настоящая! И, к сожалению, иногда даже смертельная. К собственному сожалению Чонгук был слишком сильным, чтобы его могла одолеть какая-то болячка (не любовная, нет-нет). Да и лекарь под боком был от бога. Сразу просёк что не так. Ледяной водой сбил жар, насыщенным отваром вернул душу в болезненную реальность. Сам в клетку заточил, так что теперь нёс ответственность за жизнь. А Чонгук… чёрт, он бы не прочь был умереть. Потому что его существование стало невыносимым без Тэхёна. Сильный и мужественный альфа превратился в ничто. — Будешь и дальше так себя вести, я оставлю тебя тут жить. До старости. Под замком. Чем ещё таким мог пригрозить Намджун, чтобы это не вызывало усмешку? Чонгук и так уже расплачивался по полной. Он молчал, не отвечал. Горло перекрыла внутренняя боль. И вновь остался один, обнимая руками одеяло, на котором вечность назад лежал Тэхён. Вспоминал их встречу по крупицам, прокручивал в голове всё от начала и до конца. Наслаждался его эфемерными прикосновениями, как тогда, в его диком племени. Воспоминания стали единственным, что не давало сойти с ума. Или наоборот… Коварная сладость с привкусом яда. Окажись Чонгук сейчас там, в тех же условиях в логове амазонок, он бы даже не пытался убежать. Даже если бы его ждало ни что иное, как пытки и бесконечная адская боль. Лишь бы видеть глаза Тэхёна, лишь бы слышать его голос и дыхание. Даже если это будет последнее, что он увидит перед смертью. Это не так больно. Это вовсе не больно… Он бы жизнь отдал за то, чтобы вернуть время вспять и спасти его племя. А потом всколыхнулись воспоминания их похода в лес по дерево для лука. Улыбался с закрытыми веками, сквозь которые просачивались слёзы, и думал о том, что ещё никогда в жизни так не кропотал над оружием. И искренне надеялся, что сделанный его руками лук защитит Тэхёна от любой беды. Господи, лишь бы с ним всё было хорошо… В день, когда Намджун вытащил его на свет белый и повёл к водопаду помыться, по дороге обратно Чонгук встретил Чимина. Земля под ногами всколыхнулась, как только поднял глаза и увидел мужа, выглядевшего ничем не лучше себя. Всё ещё бледный, осунувшийся, с парой виднеющихся шрамов на том месте, где разбил голову. Что ударило больнее всего — Чимин не мог передвигаться самостоятельно. И сейчас ему в этом помогал деревянный костыль, на который тот опирался. Столкновение было неожиданностью для них обоих, но явно не для лекаря. Но несостоявшуюся идиллию внезапно прервал Юнги, который теперь постоянно сторожил Чимина. Тут же прикрыл собой и одним лишь взглядом дал понять, что если Чонгук ищет смерть, то он по адресу. — Отпусти его, — мрачно обронил Намджун, запирая обратно клетку. Чонгук смотрел пустым взглядом в самый тёмный уголок. Воспоминание об его уходе — во всех мельчайших подробностях — ещё одна пытка. — Чем быстрее ты это сделаешь, тем скорее полегчает. Чонгук не отреагировал. Намджун не понимал его чувств, раз такое говорил. Никто не понимал. И вряд ли когда-нибудь поймёт. И вновь серые дни потянулись один за другим, выжимая из тела жизнь. Тоска сгущалась, крепчала. Ни единого просвета. Даже короткие прогулки под надзором не помогали. Наоборот, утомляли, отбирали последние силы из невосполняющегося больше резерва. Чонгук притворялся, улыбаясь сыну, который на самом деле очень скучал. Но и с Юнги ему было неплохо. Тот показал, каким Чонгуку нужно было быть: любящим, заботливым, внимательным, дарить всего себя своей семье. Болело ли от этого? Да у Чонгука в душе места живого не осталось, чтобы болеть. Но вместе с тем был благодарен, потому что Чимин заслужил и эту защиту, и заботу, и безграничную любовь. Чонгук провожал закат покрасневшими глазами, встречал рассвет пустыми и безнадёжными. Старался есть, потому что так нужно, старался дышать, потому что тоже нужно. И жить, пока существовал шанс один на миллион. Вероятно, Намджун понял, что его сил недостаточно, а потому привлёк к делу других, надеясь, что хоть кто-то вставит мозги на место. Но ни одна из бравад местных жителей не растрогала, ни одна не прилетела в душу. Чонгук был благодарен за заботу Намджуна, но в то же время хотелось попросить его не тратить своё время. Нет лекарства от любви. И наверняка нет ни одного человека, кто бы по-настоящему его понимал. Юнги появился возле двери неожиданно. Чонгук учуял его запах сразу, но так и остался в самом тёмном уголке темницы, куда не дотягивался ни один взор. Наверное, всё же имелся один человек в общине, который мог бы его понять. — Не усугубляй ситуацию, Чонгук, — начал Юнги после долгого и напряжённого молчания. — Ради Чимина. И он прекрасно знал, куда нужно давить. — Ему тоже плохо от того, что с тобой творится. Если на себе и сыне крест уже поставил, то подумай хотя бы о нём. Чонгук не ставил крест на сыне, и эти слова буквально заставили взвыть где-то глубоко внутри себя. На этом всё, Юнги ушёл, растревожив и так разорванное в клочья сердце. Чонгук не помнит, на какой по счёту день его опустили, но точно знал, что число было больше десяти. Может, даже вдвое. Вернулся в дом, застыл на пороге, разглядывая заново все вещи. Новая отрава… Он не только оружие, но и дом с такой щепитильностью никогда не строил. Каждую деталь продумывал так, чтобы Тэхёну понравилось и он чувствовал себя здесь уютно. А теперь тут пусто, и живут лишь неосуществлённые мечты.

⟩⟩⟩─────⫸

Дом Чимина и Юнги (с недавних времён) находился относительно недалеко. Выйдя на крыльцо, можно было увидеть, как строится на свежих развалинах новое счастье. Пока что в хмурых лицах это трудно было разглядеть, но оно правда строилось. Чимин часто сидел на удобном плетёном кресле на крыльце, приглядывая за Минсу, но в основном набираясь сил от окружающей среды и солнца. Наблюдал за жизнью общины, пытаясь заглушить мысли, которые нападали на беззащитного в одиночестве. Хотя, об одиночестве мог только мечтать. Юнги не отходил. Буквально. Окружал вниманием и заботой, но не навязчивой, а аккуратной и осторожной. Границ не переступал, личное пространство не нарушал. Всё, что его интересовало, — живой и здоровый Чимин, и желательно хоть с какими-то признаками жизни на лице. По-своему недовольной и иногда ворчливой, но обязательно трепетный в уязвимые моменты. С утра до ночи помогал выздоравливать и… жить. Непривычно. Ново. А вот на Чонгука смотреть было больно. Сначала Чимин не хотел, прятался, боялся, злился, но потом всё-таки встретил. Трудно избежать столкновения, когда живёшь в одной маленькой общине. И сердце встрепенулось, сжалось от боли. Потому что не ожидал увидеть кого-то мертвее себя. Внутренняя пустота мужа перебралась на его лицо и вытянула из глаз всю жизнь до последней капли. Две серые пустоты окрасились на миг болью и виной, когда встретились с практически такими же. Поздним вечером Чимин вынырнул из своих болезненных мыслей, чтобы сконцентрировать внимание на Юнги, который сосредоточенно вытирал сухой тканью его ноги. Это уже стало их маленьким ритуалом: каждый день после заката Юнги приносил нагретую воду, отточенными, но нежными движениями помогал с лёгким купанием, поскольку сам Чимин ещё не был в состоянии делать это самолично, укладывал в постель и уходил. Не посягнул ни на одну ночь, хотя имел на это все права, ни разу не позволил себе лишнего, хотя мог. Вот и сейчас, убрав воду, потянулся уложить Чимина, чтобы после этого уйти. Он был уверен в том, что ничего не получит, но всё равно изо дня в день приходил и тратил свои силы, не рассчитывая на какую-нибудь плату. Лёгкое прикосновение к запястью от человека, который находился в реальности одним только телом, заставило Юнги остановиться. Всегда начеку, всегда чуткий и внимательный. Чимин поднял взгляд, в котором слов оказалось куда больше, чем в любых разговорах, и крепче сжал его руку. Юнги замер и обомлел, пусть это отразилось только в зрачках. Любую просьбу он готов был выполнить сию же секунду, даже если это будет что-то нереальное, потому что до этого Чимин ничего не просил. А тот смотрел, словно впервые. Разглядывал, словно вернулся на миг в сознание. У Юнги ноги подкосились от этого странного и одновременно болезненного момента. Опустился на колени рядом, как верный хранитель разбитого сердца, обнял хрупкие коленки и уткнулся в них лбом, пряча лицо. — Спасибо тебе, — Чимин прошептал это с необыкновенной нежностью, зарывшись руками в светлые волосы, ощущая их мягкость. Искренняя благодарность потихоньку разбивала лёд, которым Чимин покрылся, и растапливала сердце, которое тоже обледенело ради самосохранения. Юнги внезапно всхлипнул раз, другой, по коленям скатились капельки слёз. Альфы не плачут, кому, как не ему, об этом знать? Он всю жизнь не плакал, всю боль прятал в себе, но вот вдруг места не осталось. И крепче сжал его ноги в объятиях. Чимин знал, что этот альфа полностью в его власти, а потому бессовестно воспользовался этим и заставил поднять лицо. Юнги был разбит и показывать этого совсем не хотел. Просто больше уже не мог, и один маленький миг ответного тепла полностью его сломил. Чимин обхватил его лицо руками и тут же ощутил ответное тепло рук на своих. И мягкий поцелуй в ладошку с несоизмеримым обожанием. Иногда, чтобы помочь самому себе, нужно помочь кому-то другому. — Не делай этого, — прошептал Юнги умоляюще, болезненно зажмурив глаза и всё ещё не открывая. Но вопреки словам не отпускал. — Останься сегодня со мной, — Чимин не разделял его страданий и страхов. Ему было всё равно. Он этого хотел. Хотел снова очутиться на поверхности и вдохнуть жизнь. Юнги — его спасение. Чем не выгода для них обоих? Просто забыться на одну ночь. Придвинулся совсем близко и прикоснулся губами к губам, ощущая, как окончательно ломает его волю. Есть что-то прекрасное в том, чтобы наблюдать, как сильный и стойкий альфа тает от одного лишь прикосновения. Но Юнги не заслуживал такого отношения. Он заслуживал только всего самого хорошего, и Чимин не собирался причинять ему боль. Он бы никогда не поступил бы так с ним, не будь хоть толику уверен в своих намерениях. Всё будет хорошо. Он встанет на ноги и построит для себя новое счастье. И Юнги полюбит больше, чем Чонгука. Обещает.

⟩⟩⟩─────⫸

На второе полнолуние после ухода Тэхёна Чонгук всё ещё не понимал, как до сих пор живёт. Одним погожим днём он взял сына на прогулку и показал ему все памятные места, где бывал до этого с Тэхёном. Было что-то невероятно прекрасное в том, как маленький сын без осуждения выслушивал любые истории и восторгался мелочам. И Чонгук почувствовал, как время с сыном немного оживляет и как возвращаются чувства и немного света в его душевные потёмки. Новую волну вины уже перед собственным ребёнком заглушил тем, что пообещал себе с этого дня проводить с ним намного больше времени. Одним прекрасным днём застрял у открытых ворот, собираясь на охоту, вновь мучая себя болезненными воспоминаниями. Хрупкая фигура убегающего амазонки уже не была такая чёткая в голове, как раньше. Это пугало. Потому что Чонгук боялся утратить ту последнюю связь с Тэхёном, которая у него осталась. — Ты знаешь, что я очень сильно тебя люблю? Перед прощанием после очередной совместной прогулки Чонгук присел возле сына и ласково погладил по кудряшкам. Юнги уже вышел навстречу, но остался вдалеке, давая им время. — Да. И я тебя тоже люблю. Пусть они и жили в одной тесной общине, но Минсу всё равно тосковал по отцу. Он ещё был слишком маленьким, чтобы понимать всё, но чувствовал себя потерянным и напуганным от таких кардинальных изменений в своём привычном мире. Естественно, без щекотливых вопросов не обошлось, но Чонгук не врал, признаваясь, что очень сильно обидел папу и пообещал, что обязательно попросит прощения. Объяснил, что иногда такое случается и что родителям нужно пожить раздельно, но заверил, что на его любовь к нему это никак не повлияет. Юнги с Чимином со своей стороны тоже сделали всё возможное для того, чтобы не ранить ребёнка. То, с какой радостью Минсу побежал к Юнги после прощания, немного укололо, но всё же улыбка ребёнка была дороже, чем все их разногласия, так что всё, что оставалось, — поблагодарить Юнги за это. А через несколько дней Чонгук собрал вещи и выдвинулся поздней ночью к воротам, специально выбрав день дежурства Юнги. Не мог он дальше жить в неведении. Не мог просто ждать, сложа руки. Юнги, увидев его, практически не удивился. То, как в последнее время вёл себя Чонгук, натолкнуло на подобного рода мысли о его уходе. — Недолго же ты продержался, — хмыкнул он с возвышения, окатив равнодушным взглядом. — Просто открой ворота и закончим на этом. Ты ведь тоже этого хотел. Теперь Юнги смотрел серьёзно, долго не отвечая. Как ни крути, вся случившаяся ситуация сыграла в его пользу, хоть и помотала нервишки. Чимин теперь с ним, Чонгук уходит — как по заказу. — Ты ведь в курсе, что вряд ли его найдёшь? Чонгук не выглядел тем, кто не в курсе. Всё ещё одна крохотная песчинка надежды на весь космос, не больше. Но и этого достаточно, чтобы решиться. — А если вновь на одичалых наткнёшься? С этого Чонгук слабо усмехнулся: — Если продолжишь в том же духе, я подумаю, что ты меня отговорить пытаешься. Показательно, очень показательно Юнги соскочил с возвышения и открыл ворота. Неизведанная темнота — вот, что встретило за ними. Потаённая и опасная, хищная и недружелюбная. Но где-то в ней был Тэхён, и Чонгук не мог его там оставить. Не мог бросить. Этот момент немного охладил жар перепалок. Притихли оба. В глазах Чонгука было что-то такое, от чего невозможно было оторвать взгляд. И оба понимали совершенно ясно: вполне вероятно уже никогда не увидят друг друга. Обычно в такие моменты и уходят на второй план все невзгоды и обиды. — Спасибо, что вытаскиваешь Чимина. — Я не для тебя стараюсь, — огрызнулся Юнги в своей привычной манере. Чонгук не держал на него зла, странным образом не сердился на то, как тот поступил с Тэхёном. То ли места для ненависти у него не осталось, то ли просто простил всех перед тем, как покинуть это место. — Знаю, но всё равно спасибо. — Ненормальный… — Юнги искренне не понимал его поведения. — У тебя хотя бы план есть? Или так и попрешься, как слепой, непонятно куда? — слабая попытка замаскировать волнение. Всё-таки друзьями когда-то были, близкими. И, конечно же, жертва. Никто не забывал. Но Чонгук его уже не слышал. Он так и стоял перед открытыми воротами неподвижно, вглядываясь в темноту, вот только лицо его изменилось до неузнаваемости. Что-то было не так. Юнги это понял только тогда, когда рецепторов коснулся едва уловимый незнакомый аромат, и в тот же миг сам Чонгук, словно сдуревший, рванул с места, вконец сбив с толку.

⟩⟩⟩─────⫸

Чимин нежно поглаживал клюющего носом Минсу, который, вдоволь наигравшись сегодня с отцом, напросился к папе под бок и теперь проигрывал в борьбе со сном под убаюкивающую сказку. Он старался держать глаза открытыми, упорно доказывая, что дослушает до конца, но всё же сдался и уснул. Чимин тем временем продолжал всё тише и тише, пока не умолк вовсе, уступая место детскому сопению. Подтянул одеяло на ребёнка выше, невесомо чмокнул в лоб и сам умостился поудобнее. Последнее время он долго не мог уснуть по ночам, изводя себя мыслями, словно это обязательная часть завершения дня. В этот раз вспоминал сон, который ему то ли снился, то ли он бредил. Много-много лиц со странным раскрасом столпились тогда над ним. Из-за того, что дом Намджуна снился в тончайших подробностях, ещё не до конца пришедший в себя Чимин думал, что это воспоминание. Честно говоря, он не понимал сути этого сна, но тот почему-то накрепко засел в голове и не давал покоя. Может быть потому, что ему снились амазонки, коих он никогда не видел? Про Тэхёна рассказали не сразу, в частности из-за того, что сам Чимин попросил не упоминать его имя. Услышанное, естественно, повергло в шок, и обида, как бы то ни было, потеснилась с состраданием. Сам Чимин, если отключить чувства, понимал, что Тэхён ни при чём, но вот от боли это не избавляло. Верить, что Тэхён ушёл, не хотелось. Понимать, что всё его племя мертво — тем более. В одно мгновение всё полетело прахом. И даже когда впервые увидел Чонгука, то почувствовал ни что иное, как сожаление. Словно все они стали жертвами какой-то глупой игры судьбы. И всё же он знал, что в будущем обязательно простит всех, кто причинил ему боль, и найдёт для всех оправдание. Возможно, Чонгук изначально не был предназначен для него. Возможно, он любил не так сильно, как любил Чимин. Возможно, всякая потеря — это приобретение чего-то нового? В любом случае он потихоньку возвращал себе желание жить и, возможно даже, любить. Время лечит. И люди лечат. Юнги всегда был ему ближе, чем друг. Как родственник, как брат, как прочная защита. Они грызлись, но в этом тоже был какой-то шарм. И был шарм в том, как его разбитое сердце хранили в тёплых ладонях и боялись лишний раз дыхнуть, чтобы не потревожить. Нельзя остаться равнодушным. Невозможно.

⟩⟩⟩─────⫸

Сперва это показалось чем-то до жути пугающим. Не всегда готов к тому, что из пучины густой темноты огонь факела выхватит череп с рогами. Испуг, однако, очень быстро перекидывается в неверие. Это скорее иллюзия, фантазия или привидение, но никак не то, о чём мечтает Чонгук. Под черепом едва уловимые черты лица и родные глаза. Они всё так же выделяются светом и выразительностью. Такие же тайные, острые и временами отчаянно безумные. Чонгук теряет дар речи, теряет способность дышать и думать. Невидимая волна сшибает его душу с ног. Ещё один шаг ночного привидения навстречу, и этот короткий миг кажется вечностью. Тэхён выплывает из густой темноты, появляется словно по фрагментам: его длинные усыпанные рисунками руки, худые плечи, отблеск украшений на шее, лук в ладони, стрелы за спиной, обвязанная вокруг бёдер ткань, раньше служившая рубахой. И раны. Много-много ран, от которых почти вся кожа покрыта кровью. Чонгуку кажется, что это всё не по-настоящему. Но прямой холодный взгляд действует не хуже любой пощёчины, особенно когда эти глаза закатываются. Чонгука точно кто-то толкает в спину, и он успевает словить Тэхёна прежде, чем тот свалится на землю. Вместе с ошеломлением приходит всепоглощающая паника и безумный крик о помощи, потому что потерять то, что даже не успел толком приобрести, ему дико страшно. Он ничего не слышит и не видит, когда подхватывает Тэхёна на руки и несётся обратно в поселение прямиком к Намджуну. Его крик будит лекаря прежде, чем тот успевает переполошить своим внезапным появлением. Чонгук не верит. Он не может прийти в себя и собрать мысли в кучу. Его трясёт и колотит, пока внутри всё стынет от ужаса. Тэхён и правда весь в тёмной крови, и дыхание его не чувствуется, и сердце не бьётся… Он как труп. Кто-то его хватает и старается оттянуть, но Чонгук настолько в ужасе, что не соображает ничего и, более того, даже не слышит слов Намджуна о том, что с Тэхёном всё в порядке. Чонгук видит кровь и видит мёртвое тело. — Пожалуйста, спаси его. Он ни в чём не виноват! Спаси его, умоляю! Я что угодно сделаю! Он ни в чём не виноват! — повторяет, как сумасшедший. Намджун смотрит на него один короткий миг очень хмуро, а затем, осмотрев Тэхёна до конца прямо на пороге, куда его уложил Чонгук, на миг исчезает в доме. И пока Чонгука вновь одолевает паника, холодная вода врезается в лицо ещё одной внезапной пощёчиной. — Успокоился? — Намджун поднимает брови, убирая пустую уже чашку. Чонгук перестаёт сопротивляться и с изумлением поднимает взгляд на Намджуна, всё ещё тяжело дыша. Он не в порядке, ему трудно совладать таким шквалом эмоций и страхом. С его волос и ресниц стекает холодная влага, пока в напуганных глазах плещется беспросветный страх и искреннее замешательство. — С ним всё в порядке, — дождавшись проблеск трезвости, повторяет лекарь. На шум выходят сонные встревоженные жители, один за другим приближаясь к дому Намджуна. — Но кровь… И он не дышит… — Это не кровь, это маскировка. И дышит он, дышит. Чонгук опускает взгляд на Тэхёна, словно видя его заново, пока Намджун сетует на то, как это Чонгук мог подумать, будто Намджун не станет помогать Тэхёну? Что бы там ни было, он никогда так не оставит нуждающегося в беде. Это ж настолько нужно перестать верить в человечность их общины?.. — Обидно, знаешь ли, — ворчит он, вновь присев возле амазонки и аккуратно снимая его пугающую маску с головы вовсе. Само лицо Тэхёна спокойное, умиротворённое, перепачканное от расплывшихся рисунков. На его худом теле нет следов серьёзных ранений, и дыхание, которое уже и Чонгук замечает, тоже ровное. — Он просто истощён, вот и всё. Скорее всего позволил себе свалиться после того, как очутился в безопасном месте. Намджун возвращает взгляд на взволнованного Чонгука, который, немного придя в себя, упал на колени рядом и не может перестать гладить Тэхёна по лицу и рассматривать его всего. — Он к тебе вернулся, — мягко произносит лекарь не без улыбки.

Agnes Obel — Broken Sleep

⟩⟩⟩─────⫸

Сначала была баня. Чонгук набрал много воды и подогрел её до комфортной температуры, чтобы заодно согреть продрогшее тело. Тэхён всё ещё был без сознания, так что забрался в воду вместе с ним, сняв с них всё лишнее. Он не спешил, нежно смывая с кожи грязь и кровь. Раны у Тэхёна были: свежие и старые, мелкие и не очень. И от этого болело сердце. Одному богу известно, через что ему пришлось пройти. Но он здесь. Он вернулся. В это до сих пор не верилось… Долго и тщательно вымывал волосы, придерживая голову, аккуратно умывал лицо. А после позволил себе притянуть ближе и обнять. И выпустить всю боль и любовь наружу горькими слезами. Все те пустые дни без него и страдания, которые ему причинил… Чонгук скорее поверит в то, что умер и оказался в каком-то самом сладком бреду. Треск костра убаюкивал, тёплая вода морила в сон не меньше, а глубокая ночь за окном укрывала их от всего мира. Любимый человек был рядом, в надёжных обьятиях и под защитой. Кто долго страдал, тот с трудом верит своему счастью. Вынес на руках из воды, бережно вытер и завернул в одеяло. Каждый жест, каждое касание было пропитано любовью и заботой, тихим обожанием и тоской. После так же на руках отнёс в их новый дом и уложил на кровать, накрывая сверху ещё одним одеялом. Намджун ждал, чтобы обработать раны и осмотреть более тщательно, а Чонгук не отходил, оберегая. — С ним точно всё в порядке? — заметив хмурое выражение лица, переспросил Чонгук. Его дико волновало это задумчивое состояние лекаря. И то, как тот перепроверил выжженую железу на шее… — Мне показалось, что я чуял его запах. Как это возможно? Невозможно. Но Намджун молчал. Долго, непонятно, опять же, пугающе. А потом вывалил обухом на голову: — Похоже, Тэхён вернулся не один. И понимай как хочешь.

⟩⟩⟩─────⫸

Чонгук и позабыл, что за пределами стен существует община, и что новость, облетевшая каждый дом с утра пораньше, взбудоражила народ не меньше, чем его. Тэхён вернулся. Уму не постижимо! Один шанс на миллион обернулся реальностью. Возле двери собрались несколько людей, но Чонгук никого не хотел видеть. Не сейчас. Отвлечься от Тэхёна он не мог ни на миг. Кто-то непрошенных гостей таки разогнал. Судя по голосу, Хосок. Чонгук всё ещё чувствовал давление и неприязнь со стороны общины, но сейчас его это абсолютно перестало заботить. Лишь бы Тэхёна не трогали — этого достаточно. К вечеру начал тревожиться о том, что Тэхён ни разу так и не проснулся за весь день. Новость о беременности он пока держал на задворках сознания — разберётся с эмоциями позже, когда Тэхён откроет глаза. Не готов был осознать всё так сразу. Зажёг несколько свечей, потрогал лоб, в сотый раз послушал дыхание и сердце. Нужно было его накормить, потому что худоба не на шутку пугала. Решился разбудить, но слишком осторожничал для такого крепкого сна, так что успеха не добился. Тэхёну требовался сон тоже, и Чонгук решил ещё немного подождать. Сам же вообще позабыл о еде и отдыхе — все свои силы направил на выздоровление Тэхёна. Но ближе к утру всё же провалился в неглубокий сон прямо возле постели, уронив голову на сложенные руки. Разбудило его лёгкое касание к плечу, но Чонгук вскинулся будто от удара. Сразу бросил взгляд на Тэхёна, который до сих пор спал, а затем заторможенно перевёл на нарушителя покоя. Чимин перед глазами будто мерещился. — Прости, не хотел тебя напугать, — пока Чонгук непонимающе таращился во все глаза. — Привет. За окном лился яркий солнечный свет, шумели детишки и слышался гомон жителей. В открытых дверях виднелся силуэт Юнги, который отвернулся спиной, словно на страже порядка. Чонгуку пришлось заново осознать, где он и кто он, настолько глубокой оказалась его отключка. И заново попытаться поверить своему счастью, рука которого всё ещё была в его ладони. — Я принёс еду для Тэхёна. Намджун мне всё рассказал. Ему необходимо поесть. Чонгук с трудом сфокусировался на том, о чём говорит Чимин, и кивнул, стараясь отодвинуть неверие в сторону. Чимин пришёл. С добром. После всего… — Просто отодвинься немного. Чонгук всё ещё тормозил, так что сообразил спустя вечность. — Я… я пытался, но он так крепко спит. — Ничего страшного, дай я попробую, — Чонгука пришлось подтолкнуть, потому сам он так и не сдвинулся. Если отбросить всё то, что случилось с ними за последнее время, то это даже забавляло. Чимин аккуратно присел на край кровати, оставляя костыль неподалёку, и кивнул Юнги, который сразу же вошёл и подал тарелку с тёплым супом. Будь Чонгук более бодр, сразу бы заметил немного странное поведение альфы и, более того, странный смешавшийся запах обоих, но и с этим опоздал. А когда-таки учуял, то просто замер, слегка сбитый с толку. Чимин настойчиво тормошил Тэхёна до того, пока тот не начал вяло шевелиться, и в этот момент Чонгук уже обо всём забыл и едва держал себя на месте. Добившись результата, Чимин начал медленно кормить Тэхёна, ложкой приоткрывая его губы и вливая свежий мясной бульон и следя, чтобы он глотал. Ужасно сильно не хотелось мучить Тэхёна, но Чонгук знал, что это во благо, а потому терпеливо наблюдал со стороны, благодаря Чимина, что тот так настойчиво проделывает работу, с которой сам бы слишком осторожничал. — Давай, ещё одну, Тэхёна. Вам нужны силы. Слышишь? Это «вам» снова заставило Чонгука затаить дыхание. У Тэхёна будет ребёнок… Странно, слова в голове произносятся, но мозг не понимает. Он сидел на полу неподалёку и ловил каждое движение, каждый шорох его ресниц, пусть глаза тот так и ни разу не открыл. Весь похолодел от нервов, но признал, что это уже слишком, и что он попросту начал уже сходить с ума. Период разлуки не имел дней и границ, он тянулся одним чёрным пятном, но за это время, пока его жизнь застряла в мертвецкой пропасти, вокруг много чего изменилось. Чимин выглядел лучше, светлее, и Юнги больше не излучал убийственной ауры. И солнце словно ярче светило. И жизнь буйствовала за пределами двери. Чонгук понял, что нужно с собой что-то делать, и решил выйти на свежий воздух на минутку, пока Тэхён находился под надёжным присмотром. Собрал себя в кучу и поднялся, медленно шагая на свет из двери. Прошёл мимо Юнги, спустился с крыльца и глубоко-глубоко вдохнул свежий лесной воздух, стараясь унять беспокойное сердце. Его Тэхён дома. Рядом. Живой… Невесть откуда взялся Минсу и прилепился к коленям. Чонгук без раздумий потянулся и взял его на руки, крепко обнимая любимого сына с улыбкой на лице. Сердце потихоньку оживало, как стебелёк, увидевший солнце после долгой-долгой зимы. И пустота в душе постепенно наполнялась жизнью. Вот только одна деталь не давала покоя. Деталь, от которой зависело всё: значило ли возвращение Тэхёна то, что его племени действительно больше нет?