Амазонка

⟩⟩⟩─────⫸

Чимин не оставлял Тэхёна ни на миг вплоть до самого рассвета, прикорнув в какой-то момент рядом в неудобной позе. Образовавшееся хрупкое доверие он не мог разрушить ни при каких обстоятельствах, готовый терпеть что угодно, будь то неудобный для сна пол, от которого окоченела задница, голод или противная влажность в бане. Проснулся от того, что ноги начали неприятно ныть. Протяжно зевнул, постарался тихонько размять кости и вновь зацепился взглядом за безмятежное юношеское лицо. Тэхён спал крепко, едва слышно дыша. Он даже не шевельнулся, когда Чимин осторожно убрал пальцы с его расслабленной руки. Красивый. Такой красивый, что невозможно насмотреться. Трудно поверить, что именно это лицо ещё несколько дней назад держало в страхе добрую половину альф и довело Чимина до обморока. Но он понимает. Правда, понимает. И хочет сделать всё, чтобы такого больше не повторилось. Чтобы Тэхён больше не боялся так сильно. Едва удалось подавить желание опять к нему прикоснуться, зарыться пальцами в чистые, мягкие волосы, рассыпавшиеся по подушке, провести по гладкой, местами повреждённой коже лица. В уголке губ мрачно зияла краснота с небольшим кровоподтёком, напоминающая о том, через что Тэхёну пришлось пройти. Чимин поднялся и тут же беззвучно выругался от боли в спине. Его лицо окрасила дурацкая гримаса, и он тихонечко поковылял к двери, за которой ожидаемо встретил четырёх альф, караулящих горе-омегу прямо на крыльце. При виде Чимина они тут же расправили плечи и сунули любопытные носы внутрь бани, но тот из вредности быстро прикрыл дверь. — Что вы здесь делаете? — глупый вопрос слетел с губ раньше, чем до ума добрался очевидный ответ. — Можете не отвечать. Хосок, молодой и энергичный Тэджи, неровно дышащий в сторону новенького временного жителя, Шивон и Юнги собственной персоной, выглядевший до безумия уставшим, но при этом не забывший мазнуть надменным взглядом, расположились прямо на ступеньках. — Попридержите-ка свои таланты, парни, вы своими запахами пропитали всю баню. Он и так вас, как огня, боится, не усугубляйте ситуацию и идите спать, мне ничего не грозит, — проворчал Чимин, зевая. — Он не выйдет? — понадеялся Тэджи с самым, что ни на есть, чистым и невинным видом. — Не тогда, когда вас тут целая толпа собралась. Хосок хмыкнул, заставив парня смутиться. Доброе утро в посёлке начиналось с игры детей и птиц в кто кого переорёт. Чимин никогда не жаловался, хотя пару раз пытался выловить своё чадо и всыпать покуда надо. Пятеро сорванцов гонялись друг за другом без устали, на ходу придумывая разного рода занятия и совершая набеги на кусты с неспелыми ягодами, превращая миролюбивый посёлок в безумную чреду препятствий. Трое альф, двое омег. Росли дружно, но без драк не могли продержаться ни дня. Разнимали их все по очереди, разводили по домам, но дружная пятёрка, словно магнитные шарики, опять слепливались в кучку и начинали дебоширить по новой. И вот очередной крик ребёнка, пока остальная мелочь разбегается в испуге кто куда. На этот раз плачет Минсу, словно они действительно по очереди получают. Чимин горестно вздыхает и уже собирается к сыну, как вдруг останавливают два нюанса. Первый — Тэхён за дверью, оставить которого сейчас ну никак нельзя, второй — Чонгук, к которому уже несётся Минсу, заприметив отца раньше. Настоящее спасение. В руках мужа охапка ровных тяжёлых досок, но он тут же их бросает и присаживается на корточки, ловя обиженное дитё. Картина настолько умилительная, что Чимин приваливается к перилам и расплывается в улыбке, склоняя голову набок. У них маленький омега — настоящее сокровище, впрочем, как и любой другой ребёнок независимо от пола в их общине, и так приятно наблюдать, как из сосредоточенного и серьёзного Чонгук вмиг перевоплощается в живого и любящего. Загляденье просто. Он вытирает сыну слёзы, ласково успокаивает, что-то рассказывает, а потом ловит объятия и поднимает на руки, покачивая. В этот момент их взгляды встречаются, и улыбка Чимина принимает совершенно другую, более ласковую форму. Маленькую идиллию разрушает кашель Юнги, который поднимается со ступенек и по виду собирается уходить. — Раз мы тут даром не сдались, то я пойду, — изрекает он и откланивается. — Не хватало ещё заболеть. Целую ночь под дождём… Куда же без ворчания? Чимин невозмутимо отмалчивается, продолжая наблюдать за Чонгуком, но и угрюмого Юнги не может не провести взглядом. С Чонгуком Чимин едва ли не с пелёнок вместе. Вместе росли, вместе попадали в неприятности, вместе отгребали от родителей. Сверстников было не так-то и много, чтобы выбирать, так что, когда оба выросли, вопрос о поиске пары даже не обсуждался. Первое влечение, первая наивная страсть и первый опыт пришлись на довольно-таки ранний возраст, а там и большой праздник в честь сплетения узами брака. Чимин на всю жизнь запомнил лицо Чонгука, который протягивал брачный венок; его улыбку, светящиеся глаза, нервно подрагивающие руки. Не всем так везло, не все создавали семью по любви. Большинство всё же ради долга перед общиной и ради продолжения рода, так и не испытав животрепещущего чувства любви ни разу. Но своё они получали, держа в руках маленькую новую жизнь. Юнги был на несколько лет младше и бегал с самодельным мечом на тот момент, как маленькую жизнь удалось подержать в руках Чимину. Их с Чонгуком первенец оказался омегой — настоящая благодать с небес, но только далась она большой ценой. Чимин тяжело перенёс роды, настолько, что в какой-то момент все смирились с его возможной потерей. Но он выкарабкался и выжил ради того, чтобы самостоятельно воспитать своего непослушного чертёнка. Чертёнку уже четыре с половиной годика, и Чимин не прочь подарить мужу ещё и альфу — такого же сильного, отважного и безумно красивого. Но безумно красивый ни в какую. Не хочет рисковать здоровьем мужа. На этой почве даже ссориться больше начали, сталкиваясь упёртыми характерами. Нет, подобное нисколечко не влияло на их желание быть друг с другом, но иногда очень сильно огорчало Чимина, который так сильно мечтал о втором ребёнке. За это время много чего изменилось в их небольшом семействе. Угасла юношеская страсть, трепещущая любовь перевоплотилась в иное чувство, более надёжное и тёплое. Чимин посвятил всего себя Минсу, Чонгук — делам общины. Они повзрослели и потихоньку перебирали на себя обязанности старших. Юнги поздно созрел как альфа. До последнего скитался тощим подростком, пока в один прекрасный момент не изменился так, что едва удалось узнать. Голос стал ниже, грубее, запах окреп, приобрёл особые краски. Сам Юнги понабрал весу и благодаря физической работе стал выглядеть крепче и здоровее. Его миловидные детские черты лица заострились и вытянулись, начав выглядеть по-настоящему мужественно. Кто бы мог подумать, что из хиленького паренька вырастет вот такой… такой ворчун. Безумно притягательный, стоит отметить. Если уж Чимин на него временами засматривался, то что говорить про омег помладше? Там настоящая охота идёт, потому что даже спустя неимоверное количество лет прекрасному полу всё так же нравятся опасные и неприступные парни.

⟩⟩⟩─────⫸

Отвращение — вот что почувствовал Тэхён, открыв глаза очередной раз рано утром и встретив за окном яркие солнечные лучи. Дни ещё не стали однообразными. Каждый из них приносил новый кошмар и напоминал, как далеко Тэхён от дома. Время тянулось долго, невыносимо долго, истончая ту слабую нить, связывающую его с родными. Он закрыл веки и нарисовал в воображении родного брата, друзей, старейшин… Как они сейчас? Чем занимаются? Им сильно больно? А потом представил, как вернётся и как покажется каждому из них, как станет на колени и попросит прощение. Они простят. Они любят, и они простят. К обнажённому плечу прикоснулся холодный компресс, прямо туда, где горело огнём от воспаления. — Тебе нужно к Намджуну, — неутешительно выдохнул Чимин, нависнув над ним. Тэхён открыл глаза и вновь испытал отвращение. Пусть этот омега не виноват, но в душе уже не осталось ни одного светлого чувства. Не хотелось больше видеть этих лиц. Ни этого солнца, ни этих земель, не хотелось дышать этим воздухом, слышать эти голоса… Хотелось домой. — Тэхён, рана не заживает. — Нет. — Ну почему? Намджун очень аккуратно… — Нет. Тот шумно выдохнул, явно рассердившись, но Тэхён был непреклонен: он больше не хотел видеть возле себя ни одного альфу. — Ты упёртый — это я уже понял. Но я ещё похлеще буду. Не захочешь добровольно — самолично свяжу тебя и приведу кого угодно, потому что это для твоего же блага! Отбой любым тактикам. Благосклонность Вселенной закончилась, амазонка перестал слушаться. Выхаживать Тэхёна изначально оказалось задачей непростой, но Чимин и не ждал поблажек, просто не учёл ещё одного важного аспекта — невыносимо упрямого характера, так что сейчас страдал вдвойне. Первый день Тэхён беспробудно спал, на второй еле удалось уговорить его поесть (даже с Минсу намного проще в этом плане), на третий не удавалось уже ничего, не говоря уже про выйти из бани на свежий воздух. Чимин затворничал с ним вместе, не оставляя ни на секунду, и, по правде, уже очень устал. — Просто принеси мне всё необходимое, я сам обработаю. Чимин на эту идею отреагировал скептически, но разумная часть подсказала, что уж лучше так, чем никак. Он для виду ещё посопротивлялся, свирепо пофыркал, но потом всё же вышел за дверь, чтобы отдать новое поручение преданным стражникам-альфам. Тэджи ринулся к Намджуну незамедлительно, стараясь быть полезным во всём, что касается амазонки. Его упорство могло бы привести к хорошим последствиям, если бы выбрал себе цель попроще. — Как идут дела? — Чимин решил задержаться на улице и присел на ступеньки около старины Шивона. Мужчина отличался добротой и спокойствием, и всецело поддерживал сторону Чимина, за что тот был бесконечно благодарен. Перед глазами сновали широкоплечие альфы с сильными, подтянутыми телами, раздетые по пояс, в подкатанных до колен широких штанах. Только потому, что зрелище не из редких, Чимин не особо заострял внимание и не пялился слишком откровенно, давным-давно заполучив себе в мужья одного из самых завидных красавчиков общины. Но с чисто эстетической точки зрения всё же не спешил обратно в глухомань в виде бани и позволил себе чутка насладиться красотой здешних… пейзажей. Канонада сосредоточенных запахов кружила голову, улыбки и громкие разговоры занятых делом мужчин дарили чувство защищённости, важности, и Чимин на минутку, на совсем крохотную минутку позволил себе расслабиться и вдохнуть полной грудью дурманящий лесной воздух. А вообще он очень удивился, когда узнал, что Чонгук поднял всю рабочую силу и предложил построить новый дом. То, что для Тэхёна, — вообще на миг из колеи выбило, ведь тот пробудет тут всего-ничего, зачем ему целый дом? Но Хосок объяснил это тем, что места в поселении мало, а у него на одного здешнего омегу особые виды и семейные планы, так что ничего даром не пропадёт. Что ж, отличная идея. И муж заодно развеется. Может, и в норму скорее придёт? С момента его возвращения Чимин не переставал беспокоиться. Чонгук плохо спал, мало ел, всячески избегал компаний и почти ни с кем не общался. Он не был похож сам на себя, а от любых тревожных вопросов отклонялся с улыбкой, и если кого-то из близких мог обмануть, то только не Чимина. Волнение росло день за днём и вскоре переросло в настоящее опасение, которое в какой-то момент попросту перекрыло доступ к воздуху. — Тэхён, — вернувшись в баню с любезно одолженными лекарем баночками-скляночками, Чимин устроился рядом и направил беспокойный взгляд. — Ответишь мне на один вопрос? Тэхён сразу же взялся рассматривать принесённое, справляясь с пузырьками и внимательно изучая состав по запахам. За это время он успел натянуть такую ненавистную рубаху, словно переживая, что за время отсутствия Чимина к нему может нагрянуть какой-нибудь альфа, и подвесил руку, действительно испытывая облегчение от такого положения повреждённой конечности. Естественно, внимание зацепили странные на вид ёмкости из стекла, о котором Тэхён тоже ничего не знал, но решил на этом не заострять. Он между делом кивнул, не особо обращая внимание на нервы, которые излучал Чимин. — Скажи, пожалуйста, честно… В твоём племени с Чонгуком что-то произошло? Решиться на вопрос, после которого вполне могла рухнуть земля под ногами, было трудно, но и находиться в неведенье больше не представлялось возможным. — Что именно ты имеешь в виду? — переспросил тот. — Вы… Вы его тронули? Только правду, Тэхён, — Чимин померк в мгновение ока, ожидая столкнуться в данный момент с наибольшим своим страхом. Но Тэхён мотнул головой. Просто мотнул головой, изначально поняв вопрос правильно. — Это правда? — Чимин стал выглядеть совсем разбито. — Правда. — Просто… — нервный смешок вырвался сам собой. — Я знаю, что вопрос о выживании очень важен для вас, и не могу винить… — Жаль, что я не убил его, — вдруг невозмутимо перебил Тэхён, не заглядывая в лицо. — Мне помешала эта глупая жалость. А он, заметив, воспользовался ею сполна. Чимин умолк и поднял внимательный взгляд, не успев прочувствовать облегчение полностью. — Знаешь, я ведь правда хотел убить тебя той ночью, чтобы он почувствовал то же, что и я. Но я оказался слаб. — Ты оказался сильнее, — несмотря ни на что, ответил Чимин после небольшой заминки, уверенно игнорируя предыдущие слова. — Я так хотел сделать ему больно… И до сих пор хочу. Тэхён продолжал выбирать для себя нужные настойки, но уже более рассеяно. А Чимин… Ему было трудно слушать всё это. Хотел, чтобы пленник заговорил — получай сполна! Бороться с собой было куда труднее. Чимин всё ещё держался на том, что пообещал и себе и всем быть терпеливее, добраться до сердца амазонки, чтобы облегчить страдания и вымолить прощение, но неужели его резерв энтузиазма и сил исчерпывался? Он сам знает, что слишком многое на себя возложил, но слышать подобное в адрес себя и своего мужа было неприятно. Сколько бы к Тэхёну ни подступался, сколько бы ни делал добра, — недостаточно. Всегда будет недостаточно. Никто и никогда не вернёт ему родного человека. И Чимин понимал. Старался понять изо всех сил, жертвуя собой в этой борьбе. — Моё племя меньше, чем ваше, но очень сильное. Мой брат Хоноу может в одиночку справиться с тапиром, а Каири бегает быстрее гепарда. Когда мы все вместе — никто не может нас одолеть. — говорил Тэхён с гордостью, но при том с беспросветной тоской в опущенных глазах. — Ты спрашивал о Создательнице. У неё нет облика. Она — сама природа. И она живёт в частичке души каждого амазонки. — Тэхён… — Мы были рождены, чтобы сражаться. У каждого из нас священный долг перед небесами защищать слабых и мстить альфам за нарушение природного баланса. Все они должны поплатиться за то, что так долго издевались над уязвимыми. Убить хотя бы одного альфу — моя наибольшая цель. Так меня точно примут дома. Чимин прикрыл глаза и медленно выдохнул, изо всех сил стараясь не поддаваться негативу. Это оказалось сложнее, чем предполагалось. Тэхён ни чуточку не облегчал и без того тяжёлую задачу. Его хотелось встряхнуть, вытащить насильно из бани и заставить посмотреть на всех альф, показать, настолько он заблуждается в своих суждениях, потому что вот он — Чимин — омега! И его не насилуют, не бьют и не издеваются. Но благоразумно подавил острое желание во избежание новой стычки. Всему своё время. И как назло всё пошло насмарку уже в следующий миг. В баню без просу вбежал Минсу, радостно размахивая корявой клеткой из толстых ветвей, хотя Чимин строго-настрого запретил входить сюда без разрешения. Сердце ухнуло в пятки, когда ребёнок бросился в объятия с ценным грузом. — Папа! Мы с дядей Джином нашли совёнка в лесу, он был на земле совсем один! Дитё дитём, что с него взять? За нервами Чимин не замечает, как темнеет за спиной взгляд амазонки. — Минсу! — прикрикивает строго. — Я тебе что говорил? Брысь отсюда! — Чимин собирается выпроводить чадо, поднимаясь на ноги. — Ну па-апа! Ты даже не посмотрел, — маленький омега никак не хочет слушаться, а потом со всем своим детским доверием обращается к Тэхёну, широко улыбаясь и показывая клетку. Но встречает совершенно иную реакцию, от которой Чимину натурально стаёт нехорошо. — Выпусти его, — напряжённо говорит Тэхён, а через миг глаза заволакивает пеленой гнева: — Выпусти! Минсу подпрыгивает от грубого крика и роняет в испуге клетку — та легонько сталкивается с полом из-за небольшой высоты. У Чимина плывёт в глазах, когда Тэхён резко поднимается с места без единой живой эмоции на лице. — Не смей, — неестественно низким рокотом останавливает Чимин, приобретая кровожадный вид. Родительский инстинкт напрочь отбивает у него страх. Ребёнок оказывается выставленным за дверь совсем неласково и тут же начинает реветь по ту сторону, — но там он в безопасности. Сам Чимин с готовностью перекрывает собой выход. Они сталкиваются острыми взглядами. Сила амазонки против силы родителя, защищающего своего ребёнка. Воздух сгущается и вот-вот начнёт трещать от перенапряжения. Все на своих местах, никто не двигается. — Не смей пугать моего сына, — медленно проговаривает Чимин, выглядя совсем уж враждебно. Тэхён не отводит от него взгляда, и его холодное спокойствие пугает своей непредсказуемостью. Чимин не шарахается. Наоборот, перенимает поведение и скалит зубы в ответ, потому что накипело. — Ты думаешь, мы тут все изверги, да? Только то и делаем, что издеваемся над животными и чужаками? Захватываем любого, кто сунется к нам на территорию, и готовим к жертвоприношению? Тэхён мрачнеет ещё больше, всерьёз начиная выглядеть опасно. Но Чимина, кажись, это ни чуточку не беспокоит. Его понесло. — Мы не дикари, Тэхён. Мы никого не мучаем и не убиваем ради забавы. Но убиваем ради выживания. Никакого удовольствия в этом нет, это чистая добыча. Но вы… Знаешь, почему добрая половина альф здесь тебя на дух не переносят? Потому что они знают, какие амазонки на самом деле жестокие. Вы — дикари! У вас нет ничего святого! Вы будете идти войной до конца, даже если этой войны никто больше не хочет! Хоть кто-то тут хоть на секунду задумался о том, чтобы пользоваться тобой ради сношения и размножения? Знаешь, омег тут очень не хватает, и ты бы пригодился, но никто! Слышишь? Никто бы с тобой так не поступил. Тэхён не сводит внимательного взгляда. По его лицу нельзя прочитать никакой эмоции, но у Чимина не пропадает ощущение, что он ступает по лезвию ножа. — Я очень надеюсь, что ты как можно скорее отсюда уберёшься и моя община больше никогда не столкнётся с такими, как ты. Искренне. Чистая правда. То, что всегда было на уме, но скрывалось под толстыми слоями самых благих намерений. Достучаться, не обидеть, подружиться. Всё насмарку. Чимин полностью слетел с тормозов и, честно говоря, ожидал уже какой-нибудь малоприятной для него реакции. Пускай. Пускай всё закончится здесь и сейчас. Тэхён вполне мог приложить его чем-то, или просто толкнуть, ударить. Но вместо этого молча стоял, на последних словах вдруг убрав взгляд и обратив к клетке на полу. Видно было, что он терпел. Терпел и сдерживался изо всех сил, наверняка зная, что последует сразу после того, как он накинется на Чимина. Но тот не был уверен в том, верны ли его опасения. Без разницы. В себя привёл резкий и громкий стук в запертую дверь подоспевших альф. Теперь испугался Тэхён, ломано отступив на шаг. Хмурое лицо исказила тень страха. — Всё в порядке, я сейчас выйду, — громко оповестил Чимин, буравя взглядом человека, с которым совсем недавно хотел подружиться. Победа в этом противостоянии за ним, но на душе гадко. Слишком гадко. И он выходит, сгорая от нахлынувших эмоций, громко стукнув дверью. Если у Тэхёна есть свои нерушимые границы, то Чимину необходимо обозначить свои. Сам он может быть хоть сто раз глупым в своём бесстрашии, но никогда не поставит под угрозу жизнь своего ребёнка. Тэхён начинает дышать чаще и глубже, оставшись в бане наедине с собой. Он делает один неуверенный шаг, затем другой. Подходит к брошенной клетке у двери, в которой пленён маленький птенчик, но внезапно обходит её, направляясь к выходу. Решительность берётся невесть откуда, и он с готовностью отворяет незапертую дверь. На улице пасмурно, свежий прохладный воздух ветром ударяет в лицо и будоражит напряжённое тело. Тэхён сталкивается с уймой удивлённых взглядов — настолько неожиданно для остальных, что шум и движение в общине постепенно замедляется. Он не перестаёт бояться альф. Этот страх, кажется, у него навечно. Но находит в себе смелость, хватает за шкирку храбрость и идёт вперёд — прямо туда, где Чонгук второй раз за день успокаивает маленького человечка. Тэхён не чувствует своей вины, более того, он не понимает, что мог того напугать. Он никогда не видел детей, следовательно, без понятия, как на них реагировать и как реагируют они. Он выжидает крохотный момент, пока Минсу заберут, обезопасив в первую очередь себя, и подходит вплотную. — Я верю тебе, альфа, — говорит отчётливо, уверенно заглядывая в глаза и ощущая пробивающую самую душу дрожь. Между ними разница в полголовы роста и ничтожное расстояние. — Я верю, что ты отведёшь меня домой. С этого дня я буду с уважением относиться к твоему племени и буду следовать всем вашим законам. Я буду делать всё, чтобы ни один кусок мяса не был отдан мне понапрасну. Также я буду защищать слабых и помогать сильным. Но если ты, — он подаётся вперёд, оказываясь впритык лицом к лицу, — нарушишь своё обещание — ты за это заплатишь. Чонгук слушает внимательно. Его застали врасплох, но в какой-то момент он оказывается пригвождён пылающим взглядом воинственно настроенного амазонки. Молча выслушивает всё от начала до конца, ни разу не моргнув, и хочет улыбнуться, но сдерживает себя, молча протягивая руку — так заключают договоры в его общине. Но Тэхён отбивает конечность и отступает на шаг. — Я требую клятву на крови! Чонгук поднимает брови. Сдерживать улыбку всё тяжелее — и это ни в коем случае не насмешка, нет — но во имя уважения остаётся серьёзным. И при том всём медлит, изучая черты лица дикого омеги. Ему нравится видеть наконец появившуюся искорку жизни в светлых глазах, поэтому честно достаёт из наколенной повязки нож, который по нелепому стечению обстоятельств оказывается имуществом амазонки, и поднимает выше. Тэхён игнорирует полоснувшую сердце боль и с твёрдым намерением протягивает ладонь здоровой руки; упёртый взгляд не сходит с лица Чонгука. Альфа подхватывает тонкую руку с длинными пальцами, тянет ближе к себе, медленно приближает заострённую кость к тёплой уязвимой коже, но вместо того, чтобы сделать надрез, с выжиданием вкладывает орудие и смыкает на нём чужие пальцы. — Прости меня, — он не спешит отпускать руку Тэхёна, удерживая не силой, а искренним раскаянием. А тот на миг теряется, но ничего не произносит, так и застыв на ровном месте. За ними наблюдают, и в этом мало прелести, но чем дольше Чонгук смотрит в глаза амазонки, тем меньше волнует внимание со стороны. Ему кажется, что гнева в них уже не так много — по крайней мере, хочется в это верить. — Меньше я тебя ненавидеть после этого не стану, — шепчет Тэхён, открывая себя с совершенно иной, уязвимой стороны. Не ярость, а боль. Он показывает Чонгуку свою боль. И в уголках глаз собираются такие же болезненные слёзы.

⟩⟩⟩─────⫸

Тэхён старался не думать о том, что сейчас почувствует. Его «надо» затмевало все боязливые «не хочу», пока языки пламени в печке облизывали проклятый нож. В кои-то веки он остался один на один с собой, в самом деле давно об этом мечтая. То, что собрался сделать, Чимину не понравится однозначно, так что хорошо, что тот ушёл. Тэхён хочет домой, значит, нужно позаботиться о плече. Страх перед болью он считал своей слабостью, но амазонки клин клином вышибают — это тоже их изящная изюминка. Первое уверенное касание — первая невыносимая боль, уже не идущая в сравнении ни с чем. Тэхён зажимает тряпку меж зубов до побеления в глазах и до судорог, напрягаясь всем телом до предела. Он сдирает раскалённым ножом загноившиеся участки кожи, дурея от невыносимых ощущений, — рана небольшая, но болит от этого не меньше. Тело с головы до пят вмиг покрывается испариной, бледнеет и начинает крупно дрожать от шока. Он знает, что к нему не сунутся, так что насчёт этого спокоен. Высказав Чонгуку всё, он шмыгнул обратно в баню незамедлительно, испугавшись вовсе не стаю альф, а самого себя. Допустить подобного больше не собирался. Клетка с брошенным птенчиком оказалась у него в руках сразу же. Нельзя вмешиваться в природу, нельзя нарушать её естественный поток, но ничего уже не исправить. Тэхён достал крохотное создание, умостил в ямку, вымощенную в своём одеяле, и согрел своим теплом. Он просидел так достаточно долго, дав Создательнице обещание выходить крохотное создание и после выпустить на свободу. Возвращать его обратно в клетку очень не хотелось, но там по крайней мере он в безопасности. Тэхён мог допустить мысль, что Чонгук обошёлся с ним так по той же причине, но быстро её отмёл — не простит. И чтобы подобное больше не лезло в голову, взялся за дело. Половина пути проделана, а остальное уже как в тумане, но оттого же легче. Тэхён сдирает ещё кусок кожи, уже пребывая в полуобморочном состоянии, но и того оказывается мало. Раз уж решился — иди до конца, но Тэхён больше не смог. Рука с накрепко зажатым ножом перестала слушаться, сам он привалился спиной к бочке и обратился плывущим взглядом к потолку. К горлу подкатывала тошнота, пробивая омерзительными спазмами. Но он это сделал. Невыносимо захотелось спать, но Тэхён противился. До тех пор, пока перед глазами не замаячило перепуганное до безумия лицо срывающего голос Джина. Тэхён слабо удивился тому, что тот оказался здесь и почему это он его не услышал. Прислушался — звуки как будто глубоко-глубоко под водой. Его встряхнули, но помогло мало. А вот появление других лиц в бане привели в чувства намного эффективнее, вот только Тэхён ничего не смог сделать, пока над ним, словно стая стервятников, кружили лица альф. Он с трудом узнал Намджуна, а остальных даже разглядеть не успел — они резко исчезли, словно их выдернули. А слух потихоньку начал возвращаться, разражаясь разгневанным омежьим: — Безумец! Ненормальный! Безголовый! Намджун выдернул из зубов тряпку, следующим делом разжал пальцы и вытащил из них нож, попутно успокаивая Джина. Нельзя сказать наверняка, но, кажется, Тэхён в какой-то момент не выдержал и попросту разорался от боли, созвав сюда всю делегацию альф. — Ох, глупый, — подметил очевидное лекарь, со знанием дела заглядывая в лицо, а потом перемещая взгляд на разодранную рану. Тэхён бы отбивался, но тело не слушается, и Намджун вновь этим пользуется. В поле зрения появился и взволнованный Чонгук. Поняв, что да как, он вдруг успокоился, словно Тэхён уже перестал удивлять их своими выходками. — Что ж ты сразу меня не позвал, а? Тэхён медленно приходил в норму, наблюдая, как Намджун сосредоточенно колдует над плечом. Приступ страха покрыло расслабляющим чувством безразличия. Тэхён остерегался очередной боли, но Намджун её не причинял. — Побоялся? Ты уж прости меня за руку, я не хотел тебя пугать. Но ты собирался навредить Чимину, так что мы квиты. — Что такое квиты? — нашёл силы поинтересоваться. Намджун перестал суетиться, поднял на него глаза и вдруг добродушно улыбнулся в ответ на угрюмый взгляд. — Это когда люди получают по заслугам. Мы с Хосоком повели себя слишком резко, сами понимаем, но зато теперь ты будешь здоров, — и легонько постучал пальцем по обмундированной руке, после чего вновь обратился к плечу, замечая по первым признакам заражение. Тэхён уже проделал самую тяжёлую часть, и дело осталось за малым. Но только оставлять всё как есть никак нельзя, иначе не обойтись без лихорадки и осложнений. — Чонгук, — обратился к альфе, — давай-ка его ко мне. И перед тем, как Тэхён успел что-то понять, ненавистный альфа приблизился и слишком резко запустил руки под тело, после чего без особых усилий поднял воздух. Тэхён только и смог что ухватиться за ткань его рубахи с удивлённым «ох». — Дожить до возвращения домой хочешь? — старший альфа прикрыл обнажённую часть тела покрывалом, встретив недовольство. Тэхён пальнул острым взглядом: — Я сам могу идти. — Не сомневаюсь. До завтра, может быть, и доберёшься, и то если не свалишься по дороге. На этом всё. Намджун указал Чонгуку рукой на дверь, не принимая больше никаких возражений. Рана начала кровоточить и её немедленно нужно было зашить. Сам лекарь собрал всё то, что успел вынести из его дома Тэджи, и направился следом. На руках у Чонгука Тэхён терпел. Ощущение слабости его испепеляло, а ожившее глубоко в душе трепетное чувство — совершенно неправильное, мерзкое и отвратительное — резало без ножа. Это предательство в самом чистом виде. Тэхён вступает в жестокую войну с ним, готов положить что угодно ради победы, ради своего спасения, ради памяти убитого Мо. Он жмурит глаза и комкает в руке ткань, совершенно точно не справляясь. Чонгук думает, что ему больно. А ему больно. В совершенно новом незнакомом доме, пропахшем ароматами трав, Тэхёна кладут на невообразимо мягкую кровать. Он следит за каждым движением Чонгука, пока тот убирает покрывало и им же стирает выступившую кровь. — Не бойся, ты ничего не почувствуешь, — успокаивает, нависая над ним. — Намджун умеет убирать боль. Тэхён отворачивает голову, и Чонгук послушно отступает. Намджун открывает окна, впуская побольше света; готовит на столике неподалёку всё необходимое, стуча баночками и странными железками, зажигает маленький огонёк на подставке. Тэхён не испытывает страха, но остаётся начеку и ловит каждое движение. Как ни странно, он испытывает также и интерес. Перед тем, как приступить к делу, лекарь вымывает руки в странной цветной воде и обрабатывает чем-то растревоженную рану, затем смешивает кое-какие настойки и заставляет Тэхёна выпить всё до дна. Терпкая жидкость разливается по горлу небольшим жжением, а после — теплом по телу. Боль утихает вовсе, когда Намджун смачивает чем-то тряпку и прикладывает ко рту и носу, заставляя подышать немного. Запах кружит голову и вызывает сонливость. Намджун наблюдает, спрашивает о самочувствии, и, когда касается к ране устрашающей тонкой железкой, которую весьма трудно заметить в его больших пальцах, Тэхён ничего не чувствует. Лекарь выполняет ритмичные точные движения, касаясь орудием к коже, а после словно что-то вытягивает. Тэхён ощущает протыкающее чувство, но боли оно не приносит. Во всей этой напряжённой ситуации он успокаивается и полностью отпускает все тревоги. Становится хорошо. Даже слишком хорошо. Вскоре Тэхён засыпает полностью, а Намджун, закончив, убирает всё и плотно перевязывает рану. Вот теперь точно курс на выздоровление. Он хочет продержать амазонку у себя под наблюдением несколько дней, так что укрывает спящего, оставляет Тэджи на пороге своего дома стражником, и уходит на поиски Чонгука, потому что у него назрел один мучающий вопрос. — Знаешь, клятва на крови — не такой уж плохой вариант. — Намджун находит альфу за поселением у небольшого озера, скрытого в густых деревьях. Чонгук опять коротал время в одиночестве, словно его что-то очень сильно беспокоит до сих пор. — Он бы стал больше тебе доверять, — и присаживается рядом на сваленное деревцо. — Почему не согласился? Чонгук усмехается, уже даже не поражаясь проницательности мудрого лекаря. Он медленно выдыхает перед тем, как собраться с мыслями и сказать всё то, что камнем лежит на душе, и слова эти даются слишком тяжело. — Я не могу поклясться в том, чего не выполню. — Так… — Намджун ожидал чего-то плохого, но подобное ему и в голову не приходило. — Выкладывай. Чонгук вдруг направил на него беспросветный взгляд: — Боюсь, Тэхёну больше некуда возвращаться.