Erdgeschoss

Роясь одним днём в отцовой библиотеке на предмет «что бы такого полистать», десятилетний Мирон снял с полки плотный зелёный томик, который раньше ему в руки не попадался. Витой желтой вязью значилось на обложке — «Словарь русской мифологии». Ожидая увидеть внутри нечто вроде «ДОМОВОЙ — см. ХАТНИК / ХАТНИК — см. ДОМОВОЙ», поначалу хотел было поставить назад, тем паче, что поблизости интригующе выглядывал корешок «Яда и короны» Мориса Дрюона. И все же открыл — а открыв, закрывать уже не захотелось. Взахлёб два дня подряд читал он статейки про леших, навьих людей, песиглавцев, гамаюнов и алконостов; хихикал с наивных советов утираться первым яичком рябенькой курочки, чтобы избавиться от веснушек; чесал голову на предостережениях по типу «с черным в лес не ходи, рыжему палец в рот не клади, лысому не верь, с курчавым не вяжись» (а кто же хорош для дружбы тогда?). И почему-то особенно врезалась ему в память ёмкая фраза «банище — место поганое», которой, будто жирной назидательной точкой оканчивалась статья про банника — вредного и совершенно, по мироновым понятиям, бесполезного дедка, который только и мог что ошпарить до смерти и веником залупить, если кто-то ему был не по нраву (про то, как стать баннику «по нраву», статья предательски умалчивала). Услышав впервые про эссеновские Басики, будучи уже подростком, ему на ум сразу же пришло то самое «банище» — быть может потому что ребята из общины упоминали о них разве что не с благоговейным придыханием, облепливали нелепыми легендами и росказнями, будто подмерзшим пластилином. Одни болтали о том, что старый спортивный комплекс 70-х годов пару лет как выкупила у муниципалитета парочка армянских бизнесменов, чтобы удержать клочок земли на границе района для собственных нужд. Другие говорили, что абстрактные рассуждения — удел невеж, и нет там никакой парочки — есть только некий герр Арам, владеющий на юге Эссена киноточками по продаже краденых видиков и пиратских кассет. Третьи, неумело дополняя уже устоявшееся городское мифотворчество, рассказывали об утонувшем в детском бассейне мальчике, чьи хриплые рваные вздохи до сих пор слышны ночью под полной луной, и про дырявые трубы, изредка прорывающие газом, надышавшись которым, можно заразиться СПИДом — почему, собственно, в свое время комплекс и закрыли на вечный ремонт. Самая же неправдоподобная история о Басиках, по мнению Мирона, принадлежала — кто бы сомневался — его родителям, которые в два голоса утверждали, что место это облюбовали наркоманы-героинщики. Ходить туда сыну Фёдоровых было строжайше запрещено, потому что могут ограбить или — о, ужас — предложить уколоться. Последнего Мирон отчаянно не понимал — зачем кому-то предлагать ему, бесхозному поцу, наркотики, ради которых нарики сами готовы пойти на что угодно, вплоть до убийства? «Они подсаживают детей на наркотики, чтобы потом те несли им деньги — так и наживаются на них, а первые бесплатные дозы служат приманкой» — отец, казалось бы, пролил немного финансового света на это темное дельце, но мигом поскучневший Мирон, вспомнив о своих карманных, понял, что ему куда проще дни напролет кипятить для барыг шприцы, чем расплачиваться за кайф наличкой. Как бы то ни было, на Басики он ходить все равно не собирался — самой реалистичной из всех версий казалась та, где эмигрантские дети порой и впрямь устраивали посиделки под крылышком герра Арама и его многочисленных племянников, а полиция отчего-то не торопилась посиделки эти разгонять, но заявляться туда стоило только по приглашению — иначе неминуем был вариант крепко схлопотать по шее, а подобного добра парень без дополнительных трудов мог отхватить и в собственной школе. Тем не менее — кто бы подумать мог? — он, Мирон Федоров, тринадцатилетний ученик класса фрау Мильт, в миру известный как «жаба еврейская», петлял по полутемным холодным коридорам лет десять уже как умирающего Sportstatte; на плиткой выложенном скользком полу кто-то заботливо пораскладывал там-сям ломанные светящиеся палочки, он шел по следу, словно Гензель-Гретель — по хлебным крошкам, чтобы сперва услышать приближающуюся вечеринку, прежде чем увидеть ее своими глазами. Толкнув, наконец, нужную дверь, он оказался в просторном бассейном зале — над белым, залитым тенями потолком через одну горели тонкие белые лампы, какие-то крепкие ребята болтали ногами, сидя на краю пустого бассейна, другие толпились у длинных легконогих столов чуть поодаль. По углам гремели увесистые поленца динамиков, остреливающиеся во все стороны разудалым «Everybody yeah yeah yeah», эхом разлетавшимся по полупустому пространству — рядом с одним из поленцев на корточках суетился капустой разодетый Ире. Приметив тишком пробирающегося Мирона, он тут же скуксил ему недовольную физиономию и резанул ладонью у шеи. Мирон ухмыльнулся — только девичий день рождения и максовы недельные увещевания могли заставить этого пацана врубить на полную мощность Backstreet Boys. Приглядевшись к остальной тусовке, понял по слегка растерянным лицам присутствующих, что этим ребятам в дубовых куртках и с бритыми затылками тоже маленько неловко было топтаться под подобную галиматью. — Рак ё бади, дружочек Миф! — подлетевший будто из ниоткуда Макс тут же загробастал Мирона в свои неотвратимые объятия. Он уже слегка подпил; одетый в необъятную цыпляче-жёлтую толстовку, теперь он ещё больше напоминал худорлявого жирафа. Тотчас к ним подошла и Надя — единственная из присутствующих девчонок, разряженная в длинное, до щиколоток, серебристое платье. — Ты не задуши его, — мягко дотронулась она до максова плеча, — Он мне цветы принес! — Ах, да, вот, — Мирон с боем выбираясь из максовых объятий, неуклюже протянул девушке чуть примятый букет, — С Днём Рождения, фройляйн Надья! Пусть все твои мечты…пусть каждая твоя мечта будет такой же прекрасной как и ты, и чтобы все они сбывались сию секунду, как только пришли тебе на ум! — Спасибо, — искренне улыбнулась Надя, отчего выглядеть стала еще раз в двести красивее. Взяв в руки цветы, она бросила в сторону Макса назидательный взгляд, после чего легонько поцеловала Мирона в щеку. — Эй! Ревную! А где мой поцелуй? — завопил Макс, качая головой. — С чего бы? — хмыкнула Надя, пожав плечами, — Где твой букет, там и ищи свой поцелуй. Проговорив это со все той же милой улыбкой, она павой отплыла к группке хихикающих девочек, осваивающих пивные залежи у бортиков бассейна. — Вот ведь, — с досадой буркнул Макс, пальцами теребя растрепанную челку, — Я же все это устроил, палки эти горящие, как долбоеб, бегал, раскидывал, фонари доставал, музыку у Гарика выпрашивал с неделю, наверное…цветы вот не принес, какая, блять, досада. Ладно, похер-дверцы — ты-то готов, поэт? — обратился он вдруг к Мирону, который и сам уже косил глазами, чтобы переместиться поближе к бутылкам и девочкам. — Я? — Ну не я же, — развесисто хлопнул его по спине Макс, — Ты и только ты, бро. Сейчас я Ире скажу, чтоб приглушил…или ты под музыку хочешь? — У меня кассета есть, — промямлил Мирон, ощутивший как его желудок тотчас скрутился в улитку. Внезапно все, кто находился в комнате, стали казаться какими-то совсем уж взрослыми, серьезными и отменно разбирающимися в хип-хопе. «Ржать будут так, что стекла из окон повыпадают» — вежливо напомнил ему голосок в голове. «Нет тут окон, хуепутало», — огрызнулся сам себе Мирон. Голосок в ответ лишь легонько хихикнул. — Тогда неси ему кассету, я тебя сейчас кааааак объявлю, — заулыбался Макс. — Подожди…подожди ты, не на… я сначала…пива только выпью, — Мирон в отчаянии повис на его вскинутой руке в попытке остановить неминуемое каааак-объявление незадачливого МЦ. Невозмутимый Макс, и бровью не дёрнув, свободной рукой указал куда-то поверх девичьих голов. — Вон там твое пиво и другое всякое, у Гарика можешь косячок взять. Как освежишься — маякни, начнем… «…экзекуцию», — автоматом продолжилось Мирону на пути к сладкому столу недетской вечеринки. Пиво, вино, текила, какая-то белесая муть без ярлычка… А что если все вместе намешать — и сразу прогуляться под стол? Извините, пацаны, не рассчитал маленько, давайте сегодня как-нибудь без рэпчика. Ну покормит потом ихтиандра полчасика, зато никто не услышит, что он там насочинял. По стеклу огромного, во весь рост, заплеванного банного зеркала, висевшего за столиком, мелькнуло отражение — сутулые плечи, выпученные глаза, растрепанные волосы, какие-то сраные пятна на бледных рыхлых щеках. «Что ещё за детский диатез, ёб твою мать!». Губы как у девчонки. Серая WU-майка насмешкой выглядывала из-под расстёгнутой куртки… — Эй, Миф! — окликнул его околачивающийся неподалеку Гарик, — Будешь? Первый за счёт заведения. Мирон недоуменно посмотрел на мятое, в рытвинах лицо пацана, после — на косяк в доверчиво раскрытой ладони. Этому Гарику было лет шестнадцать, не меньше. — Ты меня помнишь? — зачем-то пробубнил он, отхлебнув из первой попавшейся под руки банки. — Ну это же ты на крыше был, разве нет? — нахмурился Гарик. — Да, просто… «Просто заткнись и возьми уже сраный косяк». — Макс говорил, что ты типа круто рэпчик читаешь, — сказал Гарик, осыпая новые руки непрошенными дарами. Мирон торопливо закинул полученное в карман куртки. — Ну, хрен знает, насчёт «круто», конечно… «И хуй знает, насчет «читаешь», будем честны… — А Тупака слушал? — Чего? — округлил глаза Мирон. — Ну Тупак — это типа рэпер такой, из Америки, — по-свойски пояснил Гарик, — Умер года два назад, его в перестрелке застрелили, ему вроде лет двадцать пять или около того было. У него песенки классные есть — у отца на работе пацаны частенько гоняют. Жизненное такое. Послушай как-нибудь, может понравится. Я тоже вот… Тут Гарика гласно позвал кто-то из компании: он торопливо откланялся, отправившись по делам барыжьим, договорить не успев; интригующее «тоже вот» повисло в воздухе, равно как и по-слоновьи тяжёлое негодование Мирона, которому теперь, ко всем прочим бедам, надо было проглотить тот факт, что какой-то долдон считает, будто он никогда не слушал Тупака. А ещё он внезапно понял, что ни один человек по всем Басикам знать не знает его настоящего имени, даже Макс. Не приглашали сюда никакого Мирона Федорова. Есть только Миф. — …между прошлым и будущим. Именно он называется жизнь, — тоненько затянул он, салютнув кому-то невидимому банкой и чуть не расплюхав драгоценное пойло себе же на голову. Пиво, впрочем, даром не пропадало — оседая вялостью где-то в груди, оно плавно настраивало на общительный лад. «Как дома у зеркала. Хорошо же было у зеркала», — думалось ему, пока он с кислой усмешкой поглядывал на угорающих по углам ребят и девчат. Вот бы подойти к ним да поболтать — но не про него ведь такие радикальные эксперименты. Может кто-нибудь сам подойдёт? Так для этого надо сделать что-то хоть немного интересное. Сука, замкнутый круг, уроборос хуев. А вот из хуя можно сделать уроборос? До конца жизни в сосущем одиночестве он будет задаваться этим вопросом… — Ире, я готов! — орнул Мирон что есть мочи — да так, что на него взгляды вперили абсолютно все присутствующие. Ире с явным облегчением направился к магнитофону; недовольные девочки дружно зафыркали, когда дама I'm a bitch I'm a lover не смогла стать child и mother по вине какого-то полупьяного щегла. Он на негнущийся ногах подошёл к диджею вечера, отдал ему кассету, все так же молча стал у края бассейна, сглотнул и уставился себе под ноги, смиренно ожидая начала казни. — О, господа и дамы, емана — это Миф, мой дружок, охуенно талантливый рифмоплет! — очнулся Макс, до того пытавшийся продемонстрировать мастерство жонгляжа пивными банками — одна упала, рванула, обдав какого-то черноглазого поца по ногам, отчего напряжение в той части компашки заметно возросло, — Садитесь и заткнитесь, сейчас нашу Надю будут поздравлять куплетами. Мадмуазель, прошу, — предложил он даме сердца руку, чтобы той удобнее было усесться на предусмотрительно подстеленную куртку. Все потихонечку расселись по бортикам — кто хихикнув, кто вздохнув. Ире нажал на пуск — зал в секунду обволокло гипноритмами Бигги Смолза. Мирон пару раз глубоко выдохнул, все так же ни на кого не глядя. На синем, в белый квадратик, полу, кто-то успел разлить вино — красное пятно напоминало голову собаки с острым ухом…к черту все, хорош, хватит. Один Один знает, сколько времени просрал на вирши, Думал, что не нужны слова, фразы и вовсе излишни. Сломал башку, потянул спину, будто сели в рикшу мне пять пятикратных чемпионов по сумо — пиздато вышло же…» На деле все оказалось куда проще, чем курилось дымом кошмаров над ним все эти бесконечные дни. Текст он помнил назубок, от ритма его не отбрасывало, руки сами летали так, как заучилось ещё там, в коридорчике, дома, и финальную фразу про «у нас дворовый Реннесанс — ты в нем мурал Джоконды, улыбкой хитрого ребенка улыбаешься тонко» он бросил в своих зрителей абсолютно уверенно. Ему уже не важно было, встанут ли они тотчас с вялых от выпитого и скуренного задниц, и завопят ли так, будто ничего лучше в жизни не слышали — не встали, не завопили. Но никто не смеялся, Макс так и вовсе разулюлюкался, кто-то похлопал, кто-то просто соорудил на лице сложноватый «нот бэд». Надя со своего курткогнезда гордо поглядывала на подруг — не совсем было ясно, понравились ей сами рифмы или тот факт, что кто-то их для нее сочинил, но раз уж она так или иначе довольна, то разве не значит, что он справился с поставленным заданием? — А че такое «рикша»? — понуро прогундел какой-то плотный паренёк с дальнего края. Мигом смутившийся Мирон только открыл рот, чтобы пояснить, как нужда в его комментариях тотчас отпала. — Ромчик, ты чего тупишь? — отозвался кто-то поближе к центру, — Это повозка японская с чуваком вместо лошади. Не позорься, братик. — Пошел в жопу, — поблагодарил за ликбез Ромчик, грузно вставая — за ним, по примеру, подниматься начали и другие. Помявшись для проформы ещё полминуты у всех на виду, Мирон хотел было уже утянуться в свой спасительный угол, где можно было опять порассматривать себя в обхарканное зеркало, но на пути к малой родине его зацепил какой-то парень, назвавшийся Серым. — Хочешь с нами? — указал он сначала на бутылку пива в руке, а после — на двух девчонок, ожидательно держащих в руках пластиковые стаканчики. Одна из них, с рядами белесых тонких косичек и необычайно светлыми, как будто вовсе незрячим глазами, широко улыбнулась Мирону. — Я, кстати, была с родителями в Боробудуре, — сообщила она, стараясь, чтобы голос звучал как можно более небрежно. — А я вот не был ещё, — мотнул Мирон головой, беря из рук второй девчонки стаканчик, — Но, думаю, что съезжу как-нибудь. Может даже следующим летом. — Меня Таня зовут. А это Карина. — Миф. «Надо бы найти Макса вообще … Куда он смылся? Вот это допью — и пойду искать. Искать. Блять, а я ж ему так не сказал, что Павло его искал. Ладно, это тоже потом. Все…потом».