Там на столе моё сердце

У Макса было очень много вопросов к мирозданию, прошлому вечеру и самому себе. А еще к тому, когда же эта чертова таблетка наконец подействует, и голова перестанет раскалываться от каждого громкого звука за окном. Солнце, будто издеваясь, светило прямо в лицо, а полупрозрачная шторка с какими-то невнятными голубоватыми разводами не спасала положение совершенно. Хотелось забиться куда-нибудь в угол, где будет темно, тихо и пятилитровка воды. Макс приложил спасительно холодную банку колы к щеке и выдохнул – он выживет, обязательно, как тот котенок из мема. Он прикрыл глаза и постарался хоть что-нибудь вспомнить, но мозг упорно выдавал синий экран – судя по всему, голова вчера отключилась ровно в тот момент, когда захлопнулась дверь, решив, что на этом ее полномочия все. Если до этого события еще хоть как-то выстраивались в логическом порядке – вот он вместе с Ильей приезжает на посвят к первому курсу медиков, вот он находит неприкаянную гитару, вот ему щедро доливают виски в полупустой стакан с колой, и он выпивает почти залпом, в первые мгновения не замечая подставы. Ну а дальше, махнув на все рукой – терять кроме телефона нечего, стипендия только через три дня, – Макс принял единственное стратегически верное решение – пить дальше, уже без оглядки на приличия. Шустов был уверен – все важное он запомнил. Но, видимо, мозг, узнав в четыре утра родные пенаты, отдал управление автопилоту. Потому что проснулся Макс в двенадцать на своей кровати от того, что кто-то закинул на него ногу, безжалостно вдарив по почкам. После десятисекундной попытки сориентироваться в пространстве, Макс осознал, что этим кем-то оказался Илья. Тесно прижимающийся к Шустову, полуголый, в джинсах и одном носке, пьяно сопящий Илья. Макс сглотнул вязкую слюну, выпутался из цепких рук как можно быстрее, стек с кровати и, пошатываясь, уполз на кухню, где сначала трясущимися руками налил себе огромный стакан воды, выпил его и только потом свершился как личность. Полчаса раздумий привели к тому, что Шустов вспомнил, где лежит обезбол и что у них есть стратегический запас колы именно для таких случаев. Больше ничего выудить из чертогов памяти не удалось. В комнате что-то зашевелилось, потом послышался грохот, и через несколько секунд в дверном проеме показался Илья. Шел он практически наощупь, держась рукой за стены – Макс бы даже посмеялся с того, как Илюха в попытках отвернуться от яркого света приложился лбом об косяк, но, к сожалению, сам был не в лучшем состоянии. Третьяков с горем пополам добрался до раковины, выкрутил холодную воду на полную мощность и жадно присосался к крану. – Илюх, целый фильтр рядом, – проскрипел Макс, приоткрывая один глаз и смотря на тощую жопу сейчас скрюченного пополам Третьякова. Жопа его проигнорировала, хотя в трезвом уме Илья ныл громче всех, что московская вода может добить его быстрее, чем учеба в меде. – Похуй, – на секунду оторвавшись от поглощения жидкости, выдохнул Илья, – я все равно хочу сдохнуть. Макс понимал его на всех уровнях. Чего он не понимал, так это как его угораздило настолько тупо влюбиться в это недоразумение и застрять в таком состоянии на два года. Макс честно этого не планировал – он просто хотел снимать квартиру по адекватной цене и не за пять километров от метро. При академии, конечно, была общага, но явно не для всех, Шустову место не дали, поэтому пришлось в срочном порядке выкручиваться, а тут Юлька, тоже поступившая в Москву, аж на журфак МГУ, подкинула неизвестно как найденные контакты Илюхи. Третьяков очень нуждался в соседе. Его друг, с которым они успешно прожили целый год, вылетел с первого курса их понтового медицинского и уехал обратно к себе в Воронеж, оставив Илью жалобно скулить, смотря на договор об аренде, где значилась страшная пятизначная цифра. Шустов был для Ильи спасением, Илья для Шустова – ночным кошмаром в серых трусах. Ну, точнее, поначалу все было неплохо. Илья методично посвящал Макса в веселую студенческую жизнь, Макс аккомпанировал на всех совместных попойках и договаривался с соседями, чтобы те не стучали по трубам, начиная с девяти вечера – широкая белозубая улыбка, светлые честные глаза и выгоревшие на солнце кудри делали практически невозможное. А с тех пор, как Илья на третьем курсе сдал экзамен на медбрата и устроился на скорую, им прощали даже полную дискографию Нойза пьяным голосом в пять утра. И все оставалось бы так, если бы Макс феерически не проебался почти сразу же, по уши нырнув в глупую влюбленность в Третьякова, которая не исчезла ни через год, ни через два, а к концу сентября третьего курса вообще разрослась до каких-то катастрофических масштабов. Особенно после того, как Илья в начале лета расстался с Катей и в сторону новых отношений даже не чесался. Шустов упустил момент, когда Илья успел натянуть на себя второй, Максов, между прочим, носок, серую толстовку и, почистив зубы, снова возник на пороге кухни. – Дай, – требовательно сказал Третьяков, вытягивая руку и приоткрывая один глаз. Макс недоуменно хлопнул ресницами, так и не двигаясь. – Делись. Наконец сообразив, что этому голлуму надо, Макс со вздохом оторвал от себя уже заметно нагревшуюся банку и протянул ее Илье. – Ты куда? – Шустов растекся по столешнице, пытаясь сфокусировать взгляд на встрепанном, с опухшими глазами и лицом зеленоватого цвета друге. Даже в такой похмельный час красивом, собака – с острыми скулами, темными умными глазами и редкими веснушками на кривоватом носу. – На пары, – со вздохом отозвался Илья, щелкая открывашкой и выливая в себя почти полбанки, – в субботу поставили одну, суки. – Земля тебе пухом, – сочувственно вздохнул Макс, – а я пойду картохи пожарю. С салом. И сметаной. Илья разочарованно застонал, пнул довольно улыбающегося Шустова по ноге и возвел глаза к небу. Ну, точнее, серому потолку. – Вот ты паскуда, – пробубнил он, – а еще друг называется. Вот форму тебе случайно пожую, будешь знать. – Я тебе оставлю, – глухо отозвался Шустов, смотря хитрым взглядом из-под длинных ресниц на наглую морду Третьякова. – А в сторону формы даже не дыши, я тебе еще тот случай с пивом не простил. Илья пожал плечами, мол, не знает он ни про какой случай, ни про какое пиво и вообще какая форма, о чем Макс вообще, и отпил еще глоток. Наконец, глянув на зеленые цифры на микроволновке, Илья вздохнул и поплелся в сторону выхода, как бы невзначай проводя пальцами по тугим кудряшками Шустова, растрепывая их еще сильнее. Макс блаженно заурчал и уткнулся носом в сгиб локтя, от нежного прикосновения мурашки пробежались вниз по позвоночнику. С этим идиотским чувством, не помещающимся уже в грудную клетку, надо было что-то делать. Макс щелкнул чайником, заварил себе огромную кружку кофе, даже успел отпить, как в голову пришла мысль – клин клином вышибают. Ему просто нужны нормальные, человеческие отношения, сколько уже можно мариноваться в этих чувствах, как пересоленный огурец. Хватит. Он потянулся за телефоном, открыл магазин с приложениями и собирался уже ткнуть на иронично голубую кнопку «загрузить» возле иконки Хорнета, но не успел – сверху вывалилось уведомление о сообщении от Ильи. Макс на автомате на него нажал, мгновенно оказываясь в их чате в телеге. Там на полэкрана красовался очередной медицинский мем, заставивший Шустова весело хмыкнуть – черный юмор был практически профессиональным профилем Ильи. Макс был уверен, по этой теме Третьяков мог диплом защитить, учись он не в меде, а где-нибудь на социологии. Про приложение Макс вспомнил только через четыре часа, когда мешал источающую восхитительный запах картошку. Но тут же забыл – в замочной скважине заскрежетал ключ и через десять секунд в квартиру ввалился громкий, шумный и веселый Илья. И думать о чем-то другом снова стало практически невозможно.

***

Макс задорно подмигнул теть Тане и принял у нее из рук стакан с жижей растворимого – кислого, но так сейчас необходимого, – горячего кофе, что бадяжили у них в буфете. И, тряхнув кудряшками, удобно устроился у окна, поставив стакан на деревянную стойку. Садиться не хотелось совсем, задница после трех пар подряд была квадратная, а поясница так вообще ныла на одной ноте – очень хотелось на тренировку и домой, но нужно было отсидеть непонятно откуда вылезшую на третьем курсе экономику. Ситуацию могли спасти только кофе и мемы, поэтому Макс достал телефон. Там красовались три непрочитанных от Сереги. «Ну что, я смотрю вы там решили с Евгеничем свои голубые вопросики?» «Если что, у меня уже две первокурсницы спросили, точно ли ты занят» «Рассказал об этом Илюхе, он погрустнел. Так что?» Так и не донеся стакан до рта, Макс завис, замерев с телефоном в руках. Сердце сделало кульбит и заколотилось быстрее. Макс нахмурился, все же хлебнул кофе и, приветственно махнув рукой тахикардии, которая стала на шаг ближе, судорожно напечатал в ответ: «Какие вопросики? Ничего не было, ни о чем не знаю» «Жаль, что не первокурсники, конечно» «Я Илюхе так и сказал, а он теперь со мной не разговаривает» «И не пизди мне тут, в пятницу на посвяте Илюха торжественно откланялся со словами “извините, дамы, я ушел сосаться с самым красивым мужчиной на этой вечеринке” и съебался в твою сторону» «Почему я этого не помню?» «В этот момент тебя попросили спеть беспечного ангела» Макс хмыкнул. Ну да, именно в этот момент он сложил свои полномочия и гитару, прихватил чей-то полный стакан с Бейлисом и свалил от греха подальше на улицу. Пока «Батарейку» не начали просить. От этих перваков что угодно можно было бы ждать. «Во-первых, ты знаешь, что Илюха по девочкам. Во-вторых, мы ни о чем не говорили. И в-третьих, не сыпь соль на рану, а» «Нахуй я тебе вообще рассказал» Макс видимо очень яростно клацал по экрану с таким зверским лицом, что от него отодвинулась пара девчонок. Шустов глянул на них вскользь, отпивая еще один глоток и морщась – кислятина жуткая, но мир наконец приобрел краски. Серега, в целом, был неплохим. Учился с Илюхой в одной группе, тоже был мастером спорта по литрболу, Максу иногда казалось, что в меде их учат не просто лечить людей, а делать это, даже когда ты в говно. Другого объяснения феноменальной способности медиков в любом состоянии приходить на пары и выходить на работу у него не было. Серега спросил сам, после прошлого Нового Года, когда Катя, заистерив, уехала на такси домой, Илья рванул за ней, а Макс остался сидеть на кухне с видом побитого щенка. Пьяный и несчастный – сначала ему вместе с насковь фальшивым «Голубым Огоньком»по телеку показывали вполне себе натуральную сцену лобызания этих двоих, а потом вообще кинули почти одного. Серега долго молчал рядом, а потом, со вздохом налив Шустову водки, пододвинул миску с остатками оливье и приказал рассказывать. Макс был отчасти военным, поэтому подчинился, выложив вообще все. И про дурацкую влюбленность. И про Катю, которая ужасно хорошая, нежная и веселая, но которую Макс на дух не выносит, потому что ее Илья любит. И про то, как недавно, ставя елку они с Ильей разосрались в пух и прах, потому что Третьяков вообще берегов не видел и закончилось это очень неожиданным поцелуем прямо возле вон той стены, где сейчас и стояла многострадальная елка. И как Илья всю неделю морозился. Впрочем, тогда Макс думал, что злой поцелуй – это случайность и одноразовая акция, но с того раза подобное повторилось еще дважды. Один – в мае, перед тем как Илья с Катей окончательно разошлись. Они отмечали закрытую без хвостов зачетную неделю у кого-то на даче, и Макс не выдержал всего этого – бескрайнего звездного неба, пропахшей дымом его толстовки на плечах Ильи, внимательного темного взгляда – наклонился и поцеловал. А Илья, опять, как, в тот предновогодний раз, ответил. Второй – совсем недавно, пару недель назад, когда оба только вернулись из своих городов, Илья из Воронежа, Макс из Тулы, и снова все случилось под влиянием момента. Они уже час курили на балконе, смотрели на изредка проезжающие мимо машины и грелись друг об друга. В голове было пусто от выпитых трех бутылок вина, и Макс не выдержал, почти целомудренно коротко коснулся тонких губ и продолжил курить дальше, стараясь не смотреть в сторону также молчащего Ильи. Никто из них эти случаи не обсуждал. Макс все списывал на природное Илюшино любопытство и эмоциональность. Ну и то, что он врач – у этих вообще мозги набекрень. Третьяков так и говорил, когда речь заходила про гендерное разделение, для врачей – тело есть тело, его надо лечить, и какая разница что там в штанах, когда человек перед тобой мучается. Может, в этом плане ему тоже все равно – момент красивый, похер с кем сосаться, губы есть губы. Отмазка была слабовата, Серега ему так и говорил, но Макс старательно игнорировал другие варианты – собирать в совочек разбитое сердце и терять друга ему не хотелось совершенно. Сережа же был бессердечным мудаком. Оно и понятно, он уже давно косился в сторону карьеры анестезиолога. «Даже если бы не рассказал, это было очевидно» «И да, Илья прям очень сильно по девочкам» «У тебя нет ни шанса» «Вообще» Сообщения были настолько пропитаны сарказмом, что захотелось протереть экран, там, кажется, просочилось. Макс раздраженно смахнул уведомления от Ильи, невовремя решившего устроить атаку мемами про пожарных, и в надежде, что у Сереги хоть где-то остались крохи совести, которые зачешутся, напечатал: «Спасибо за напоминание» Не помогло, Сережа был пуленепробиваемый, потому что сначала скинул стикер с попугаем, а потом ответил: «Обращайся» Максу захотелось обратиться к нему с официальным посылом на хуй, но это было ниже его достоинства, поэтому он раздраженно запихнул телефон в карман брюк, метнул опустевший стакан в урну и зашагал в сторону аудитории. У него была целая пара, чтобы думать только об экономике, а потом спасительная четырехчасовая тренировка, после которой можно было не думать вообще.

***

Макс проснулся от того, что в коридоре что-то с оглушительным грохотом упало. Шустов разлепил глаза, глянул на время, часы показывали издевательские два ночи, после чего со вздохом откинул одеяло и вылез из кровати, на ходу одергивая задравшуюся футболку. Илья еще в восемь вечера написал, что не вернется, сегодня ночует у своей новой зазнобы. Макс лишь пожал плечами – главное, чтобы не на улице, стипендия так и не пришла, денег вызволять этого проблемного из ментовки не было. И вот тут, здрасьте, явился, когда Шустов уже понадеялся выспаться, хоть раз за эту безумную неделю. Когда Макс вышел в коридор, Илья сидел на полу и сосредоточенно расшнуровывал свои найки. Вид у него был встрепанный и крайне недовольный. Шустов широко зевнул, скрестил руки на груди и прислонился плечом к стене, наблюдая за Ильей, скинувшим уже один кроссовок и теперь воюющим с тройным узлом на втором. Зачем это все надо – Илюха обычно разувался, наступая носком на пятку и вытаскивая ногу так, – было решительно непонятно. – Я ждал тебя не раньше утра, – лениво сказал Макс, переминаясь с ноги на ногу, пол был холодным, а тапки он не нашел, – что, не сложилось? Илья озадаченно поднял голову, хмуро посмотрел на Шустова, потом ему за спину на приоткрытую дверь в комнату и флегматично спросил: – Ты с кем-то? – Да нет, один, – пожал плечами Макс, замечая, как тут же расслабились плечи Третьякова, и тот, наконец распутав узел, стянул второй кроссовок и начал подниматься с пола. – И не переводи тему, что случилось? – Хочу тебе напомнить, что это и моя квартира тоже, прихожу, когда захочу, – ворчливо отозвался Илья, снимая куртку и вешая ее на крючок. Немного помолчал, а потом все же недовольно ответил, оборачиваясь к Шустову: – Ничего не случилось. Это у вас, голубой братии, все легко. А нам, ничтожным натуралам, Бог велел терпеть. Макс нахмурился. Что-то явно было не так. При всей своей напускной суковатости, Илья женщин любил и уважал. И дело было даже не в его младшей сестре, от которой Третьяков совершенно точно мог в любую секунду отхватить за сексистскую шутку, он сам по себе был нормальным. А тут что-то явно произошло, потому что Илья покрывался тонкой коркой сарказма и мерзотных высказываний, только когда был чем-то очень сильно оскорблен. Например, после того как его бросила Катя, вместо соседа с Максом целый месяц жила настоящая мразота. Которая, кстати до сих пор так и не призналась, что там ему умудрились наговорить, доведя до такого состояния. Поэтому Макс тяжело вздохнул и приготовился к худшему. – Звучишь как уебан, – оповестил он насупившегося Илью. – Давай, колись. – Отъебись, а, – проворчал Третьяков, но далеко не ушел, сел на старую советскую, жалобно скрипнувшую под его тушей тумбу, служившую хранилищем несезонной обуви, и скрестил руки. Пару секунд молчал, кусая губы и смотря в пол, но все же сдался: – Оказывается, это было не свидание, – он поднял взгляд на изумленно выгнувшего бровь Макса и пояснил: – Она хотела завести себе модный аксессуар для бедных, но промахнулась. Блять, да с чего она вообще взяла, что я гей? – Илья нахмурился еще сильнее, отчего Шустов весело фыркнул, такое сложное у друга было лицо: – Что ты ржешь, знаешь, какое у нее было удивленное лицо, когда я ее попытался поцеловать. Макс не выдержал и засмеялся в голос – представил. И растерянного Илюху, и смущенную, не понимающую, что происходит девушку, и как они потом объяснялись. Зная Третьякова, то очень криво и нелепо. – Это моя новая любимая история, – Шустов попытался убрать с лица улыбку, глядя на возмущенного до глубины души Илью, но получалось не очень. Макс уже давно говорил, их жизнь превратилась в гребаный ситком еще с момента, когда он переступил порог этой квартиры, по-другому этот пиздец назвать нельзя было. – Блять, иди в пизду, а, – обижено отозвался Илья, сверля соседа взглядом. – Или на хуй, вот тебе там точно будет привычнее, – и выдвинул последний аргумент, явно повторяя его сегодня второй раз, и от этого было еще смешнее: – Если я живу с геем, это не значит, что я тоже гей. – Звучит так себе, – покачал головой Макс. Илья закатил глаза. Кажется, Алину тоже не проняло. – Попизди мне еще тут, – проворчал Илья, окончательно сникая. – И вообще, это все из-за тебя. Может это твои голубые феромоны ко мне приклеились? Или аура какая-то стала ебанутая? – Макс тяжело вздохнул, но Третьяков его проигнорировал, продолжая болтать: – Я ей объяснил, что по девочкам. И что, может, все-таки замнем недопонимание и продолжим в приятной обстановке. А она, знаешь, что? – Илья кинул какой-то растерянный взгляд на Макса, тот только пожал плечами: – Посмотрела на меня так пристально, засмеялась и сказала, что столько не выпьет. И вот, бля, теперь сиди думай, что это значит, – Илья хмуро пнул рядом стоящий ботинок Шустова, пожевал губу и серьезно просил: – Признавайся, это твое… оно заразное что ли? Какие там стадии, что дальше? Я приду к тебе просить дружеской руки помощи? И если сначала Максу хотелось сказать, что эта дурочка ничего не понимает, на Илюшин точеный профиль только слепой не залипнет, что Третьяков выглядит как мраморная статуя руки мастера, и Шустов бы все отдал, чтобы иметь возможность касаться губами этих скул, то теперь в груди заворочалось глухое раздражение. Илья знал про его ориентацию с самого начала и относился к ней нормально. Макс принес эту новость вместе с вещами, на что Третьяков тогда пожал плечами и сказал, что спать с мужиками уголовно не наказуемо, а, значит, ему до пизды. И если еще первые полгода Макс ожидал подобного тупорылого разговора с выбешивающим его до дрожи вопросом «а как ты решил стать геем?», то потом просто занес Илью в список адекватных людей и забил. А вот теперь вылезло. Пусть в виде шутки, но все равно вылезло. – Илюш, – предупреждающе вздохнул Макс, пытаясь взглядом передать, чтобы тот тормозил. Но Илья или прикинулся тупым, или нарывался специально. – Хуюш, – кивнул головой Третьяков. – Нет, серьезно, мне вот всегда было интересно, а как ты понял, что по мальчикам? Ну там, все на Брежневу дрочили, а ты на Билана? – Илья заинтересованно склонил голову и посмотрел Максу в глаза. – Или как это вообще происходит? – Хуй на мужиков встает, – огрызнулся Шустов, отлипая от стены и делая шаг в сторону комнаты. Больно это происходит, хотелось сказать Максу, и пиздец страшно. Так себе мероприятие, когда все вокруг твердят, что геи – это мерзко и ненормально, а у тебя дыхание сбивается только от одной улыбки одноклассника. Когда все спрашивают, скоро ли у тебя девочка появится, а тебя кроет от неловких поцелуев в темной подворотне с каким-то пьяным парнем из бара. И все это с мыслями, что ты неправильный, ты поломанный, что так не должно быть. Внутри начало неприятно клокотать, поэтому он попытался скрыться от этого разговора, а утром притвориться, что ничего не слышал. Это ведь их любимая тактика. Илья же, кажется, возомнил себя бессмертным, потому что соскочил с тумбы и пошел вслед за Максом. – Нет, ну это понятно, – протянул он. А потом как-то трагично вздохнул и выдал: – Бля, везет вам, конечно. Макс судорожно выдохнул, попытался успокоиться, но потом зачем-то обернулся. Илья стоял совсем рядом, смотрел на него своими темными любопытными глазами и беспечно улыбался. У Макса от злости закружилась голова. – В чем везет-то, Илюш? – тихо спросил он, делая шаг вперед. Илья на автомате тоже шагнул, упираясь спиной в стену. – В том, что в любую секунду до кровавых соплей отпиздить могут? В том, что любимого человека даже за руку на улице взять нельзя? Или, может, в том, что даже родителям признаться страшно, потому что, хуй знает, что будет дальше? И как же я забыл, нас же полстраны уродами моральными считает, извращенцами, – последнее Макс выдохнул в удивленно вытянувшееся лицо Третьякова, практически нависая над ним. Однако, страха там не было, только какой-то нехороший блеск в глазах. – Это, конечно, повезло так повезло. – Ну да, вот об этом не подумал, – пожал плечами Илья и вдруг провел рукой по напряженному плечу Шустова, Макс вздрогнул от прикосновений холодных пальцев и неожиданности и хотел было уже отступить, но Илья снова вскинул на него взгляд и шепотом поинтересовался: – А ты в академию пошел потому, что там мужиков много? Я ж видел твоих однокурсников, ебать красавцы. Выбрал уже себе кого? Макс практически зарычал, чувствуя, как его начинает потряхивать. Илья, видимо, сегодня решил отыграться за все месяцы тактичного молчания, выдав концентрат ебанутой хуйни залпом, доводя Макса до бешенства. Красивые у него однокурсники? Так пускай к ним и катится, придурок хуев. – Ты сегодня заткнешься или нет? – стиснув ворот толстовки в руках и прижав этого идиота к стене, выдохнул Шустов. Илья беспечно хмыкнул, скользнул рукой выше, касаясь тонкими пальцами вздувшихся на шее вен и добивая самоконтроль Макса практически ногами: – Или у тебя кинк на форму? М-м-м, мужчины в погонах, – Илья блаженно прикрыл глаза и откинул голову на стену, чуть выгибаясь в руках Шустова. – Сука, – обреченно и зло выдохнул Макс, смотря как Илья расплывается в довольной ухмылке и ведет языком по нижней губе. В этот момент мозг отказал окончательно, заявив, что в этой хуйне он теперь не участвует. Поэтому в следующую секунду Макс вжал Илью в стену, вырывая из его груди судорожный вздох, и поцеловал. Макс вылизывал покорно открывшийся пиздливый рот настолько самозабвенно и яростно, кусая тонкие губы, проталкивая язык все глубже, что только через пару минут понял, что Илья отвечает. Третьяков вцепился в его плечи руками, сжимая пальцы так сильно, что, будь у Макса кожа чуть нежнее, точно остались бы синяки, тянул на себя и, кажется, пытался вплавиться в него целиком. Макс вздрогнул, когда почувствовал одну из рук у себя в волосах – Илья крепко сжал кудряшки и оттянул от себя Шустова. Несколько секунд ошалело смотрел на него, тяжело дыша, а потом опустил взгляд на губы и с тихим стоном подался вперед сам, целуя сразу глубоко и так правильно. У Макса плыло перед глазами. Он чувствовал под руками худое, слегка костлявое, тело и пересчитывал пальцами ребра, так и не поняв, в какой момент его руки оказались под объемной толстовкой. Поцелуй с каждой секундой становился все медленнее, и скоро Макс нашел себя вылизывающим короткими движениями языка искусанные припухшие губы Ильи, замершего у него в руках и отрывисто дышащего. Макс скользнул выше, выцеловывая острые скулы, линию челюсти, шею, чувствуя языком пульс, вторящий бешеным ударам сердца под рукой. Оставил россыпь поцелуев возле уха, выбивая едва слышный стон, который отозвался жаром внизу живота – от возбуждения тряслись руки, ноги и весь Макс целиком, но он упорно продолжал держаться за Третьякова и слепо тыкаться носом в шею, вдыхая тяжелый пряный запах – пока не отобрали, пока это безумие не закончилось. Макс снова мягко коснулся губ, Илья кончиком языка щекотно прошелся по нижней, глотнул воздуха и прижался плотнее, просто лениво целуя. Шустов вытащил руки из-под толстовки и обхватил ими лицо, притягивая Илью еще ближе, пальцами оглаживая скулы, виски и путаясь в прядях волос. Внутри все дребезжало и звенело, сердце, кажется, готово было разорваться. Макс заставил себя сделать шаг назад и, сглотнув, посмотрел на Илью. Раскрасневшегося, с припухшими губами, прижимающегося лопатками к стене и глотающего холодный воздух. Совершенно ошарашенного и поплывшего – Макс мог поклясться, он сам выглядел абсолютно так же, если не хуже. Илья отвел взгляд, наконец отлипая от стены и неловко делая шаг в сторону своей комнаты. Макс вежливо подвинулся, давая пройти. – Спокойной ночи, – хрипло выдохнул он, заторможено касаясь пальцами гудящих губ. – И тебе, – тихо отозвался Илья, кинул еще один непонятный взгляд на Шустова через плечо и скрылся за дверью. Макс еще несколько секунд потупил в стену, после чего сделал глубокий вдох и решил, что во что бы то ни стало, попытается сегодня уснуть. У него не получилось.

***

Макс открыл дверь своим ключом и постарался как можно тише зайти в квартиру, но раздутая до состояния слона спортивная сумка тут же зацепилась за ручку двери. Банки внутри жалобно звякнули, а из пакета, который Шустов держал одной рукой, прижимая к груди, с грохотом посыпались яблоки. Макс зашипел на них, будто те могли услышать. Наконец сгрузив и сумку, и висящие на предплечьях тяжеленные пакеты, и рюкзак на пол, он повел носом, чувствуя запах жареной картошки и курицы. На кухне горел свет. Секунд через двадцать из-за угла показалась сонная морда Ильи, который, приоткрыв один глаз, оценил масштабы разрушений и, тяжело вздохнув, подошел ближе, подхватывая часть вещей. – Рюкзак оставь, там вещи, – подсказал Макс, взваливая себе обратно, на уже ноющее плечо, спортивную сумку и проходя вслед за проворчавшим что-то невнятное Третьяковым. На плите действительно стояла сковородка с жареной картошкой, а поодаль, в треснувшей глубокой тарелке нашлись сваленные в кучу куриные котлеты. Макс ошарашенно замер, глядя на все это богатство. В голову закралась шальная мысль – Илья его что, ждал? Когда Шустов наконец вспомнил, что ему нужны билеты не только туда, домой, к отцу на день рождения, но и обратно, и желательно, чтобы не пропустить ни одной пары, нормальных билетов уже не осталось. Пришлось скакать по электричкам, благо из Тулы в Москву добраться было чуть легче, чем из всех остальных мест. Правда, в два часа ночи и нагруженным как мул, но это были частности, Максу было не привыкать таскать на себе, как муравей, тяжести весом почти как он сам. Походное детство и три курса академии МЧС с их физподготовкой давали о себе знать. И вот, когда Макс уже открыл рот чтобы спросить, о нем ли так позаботились, Илья радостно завопил, вытаскивая из недр сумки две большие банки с вялеными помидорами. Их Шустов вез с особой нежностью. – Да тебе это, тебе, – заметив растерянный и даже какой-то жалобный взгляд Ильи, с усмешкой сказал Макс. – Мама просила передать тебе лично в руки. Ты ей в прошлый раз такое сообщение накатал с хвалебными отзывами, что я удивлен, почему оно распечатанное на стене до сих пор не висит. – Золотая женщина, – практически промурлыкал Илья, прижимая банки к себе и довольно улыбаясь, – позвонить что ль? Шустов хмыкнул. У Ильи с его мамой были самые взаимовыгодные отношения из всех возможных – Третьяков в красках описывал Светлане Владимировне при любом удобном случае насколько она потрясающая, а она в ответ его кормила помидорами всех видов, передавая через Максима. То, что она Илью практически усыновит, если хоть раз увидит вживую, Шустов даже не сомневался – мама и своих дипломников за любимых детей считала, про обожаемого сыном его лучшего друга говорить вообще было нечего. – Завтра, – махнул рукой Макс, вытаскивая остальные закрутки из начавшей уменьшаться в объемах сумки, и расставляя их по нижним ящикам небольшой кухни, – она уже спит, у нее первая пара. Как и у тебя, – он осуждающе взглянул на все еще милующегося со своими вялеными помидорами Илью и весело хмыкнул – любовь Третьякова к жратве была нежной и трепетной, а к домашней и халявной – тем более. – Я уснул тут, – беспечно пожал плечами Илья, кивая на раскрытый учебник, лежащий на кухонном столе, – готовился. – Случайно? – хитро сощурившись, уточнил Макс. – Ага, – совершенно серьезно кивнул Илья и отвернулся к холодильнику. Но Шустов все равно заметил резко вспыхнувший румянец на скулах, – есть будешь? Макс хотел было спросить, а почистил и пожарил картошку Илья тоже случайно? Как и разморозил фарш, порезал лук и сделал котлеты? И все это прям перед приездом Шустова, какое совпадение. Но передумал. Если Илье так сильно не хочется выставлять напоказ свою заботу, то зачем Макс будет тыкать в него палкой и подначивать? – Буду, – кивнул Шустов и, наконец вспомнив о самом важном, развернулся к двери, бросив через плечо: – Ща, одну секунду, – унесся шуршать пакетами в коридор. Вернулся Макс с многострадальным пакетом яблок в одной руке и стопкой тульских пряников в другой, торжественно передав их замершему возле плиты Илье. – И это тоже мне? – держа в руках добычу, запрокинув голову и смотря снизу вверх на Макса своими круглыми глазами, недоверчиво уточнил Илья. Шустов кивнул и расплылся в широкой улыбке. – Спасибо, – растерянно добавил Третьяков, перехватил стопку поудобней и, одной рукой перемешав начавшую снова греться картоху, наконец опустил ношу на стол. – Ты в прошлый раз сказал, что они тебе понравились, – присаживаясь на табуретку пояснил Макс, ловя на себе какой-то странный взгляд Ильи. Будто бы удивленный и даже нежный, – вот я и накупил разных видов, устроишь тест-драйв, скажешь, какой больше всего понравился. Илья мягко улыбнулся, снова отворачиваясь к плите. Макс скользнул взглядом по босым ступням, тощим ногам, покрытым светлыми, едва видными волосками, по краю синих трусов, выглядывающих из безразмерной серой толстовки, по взлохмаченному затылку. Практически облизал Илью взглядом целиком – домашнего, сонного, вредного, но все равно заставляющего сердце так сладко и болезненно сжиматься. Хотелось подойти со спины, обнять, вжаться носом в изгиб шеи – Макс все еще помнил его запах – забраться руками под край толстовки и сжать пальцами худые бедра. Хотелось вплавиться в Илью всем телом. Но он не мог, реальность практически била его по рукам, уже два года как говоря, нельзя, не твое, не смей. Максу, и так знавшему это, приходилось грустно вздыхать и принимать поражение. Ужинали, если это вообще можно было назвать ужином, на часах была половина третьего, практически молча. Лениво переговаривались, обсуждая, что теперь до января они точно протянут на Максовых закрутках, и хрустели солеными огурцами из только что вскрытой банки, закусывая слегка подгоревшей картошкой. Макс вызвался сам помыть посуду и распихать оставшиеся продукты – то есть забить холодильник под завязку яблоками, этот год оказался урожайным, и Шустов еле открестился от целого мешка, – отправив Илью спать. Третьяков даже не спорил, согласно угукнул и, пошатываясь от усталости, скрылся за дверью в свою комнату, оставляя Макса наедине с шуршащими пакетами, банками, целой горой посуды и сумбурными мыслями. Утром Илья нашел на столе записку, а в холодильнике собранный контейнер с обедом. А проснувшийся в девять Макс – сообщение на телефоне от Сереги с лаконичным «всем бы такую жену». Естественно, Серега тут же пошел далеко и в очень нецензурной форме.

***

Молчание затягивалось. Макс чувствовал себя неловко с самого момента встречи. Рома, парень из Хорнета, который он установил наутро после того поцелуя, в переписке показался вполне себе приятным собеседником. Во всяком случае, довольно занятным, чтобы позвать его пройтись где-нибудь в центре и выпить кофе, урвать последние теплые дни осени и, возможно, познакомиться поближе. Макс кинул взгляд вбок, Рома, отрешенно смотря вперед, молча шел рядом, иногда прикусывая губы и заметно нервничая. Разговор не клеился с самого начала, парень отвечал общими фразами и больше слушал бесконечно болтающего Макса, пытающегося изо всех сил заполнить тишину. И вот сейчас, когда он выдохся, не почувствовав даже малейшего интереса, повисло тянущееся уже минут десять молчание. Они успели даже дойти до поворота на Патрики, Рома же за все это время не сказал ни слова. Макс вздохнул и вытащил телефон, сначала демонстративно открывая карту, чтобы сделать вид, что сверяется с ней, но тут же свернул приложение и открыл телегу. Там висело три непрочитанных от Ильи пятиминутной давности. Макс хмыкнул, отлично, значит телефон далеко убрать не успел. «Макс» «Мааааакс» «Максимка» Шустов фыркнул, очень информативно, Илья Евгеньевич, пятерка с плюсом за смысловую нагрузку. Впрочем, это сейчас было не важно. «Супер, ты тут» «Спасай меня» «Что случилось?» «Свидание не задалось?» «Тебя забрали в гей рабство и угрожают огромным резиновым членом?» Макс недовольно наморщил нос. Он так тупо спалился перед Ильей, что собирался не просто встретиться с другом, что до сих пор было неловко. И неизвестно почему, то ли потому, что изнутри грызло чувство неправильности происходящего, будто он Третьякову изменять пошел, то ли из-за взгляда Ильи, разочарованного и растерянного. Подумалось, что изначально надо было оставаться дома и никуда даже не пытаться ходить. С другой стороны, сам же себе и отвесил подзатыльник Макс, нужно было жить дальше и всеми возможными способами уходить от этой влюбленности в лучшего друга. Иначе еще один такой срыв, и Шустов просто свернется у Ильи в ногах клубком и помрет от тоски, когда тот, наверняка, переступит через него и уйдет в свое прекрасное гетеросексуальное безмаксовое будущее. «Если бы» «По-братски, позвони минут через десять, скажи, что у нас трубу прорвало. Или пожар начался. Или ты в тазике утопился» «Ты умный, придумаешь» «Пизди, короче» «Ай ай ай, Максим, как не стыдно» Максу вообще не было стыдно, ни капли. Ни когда он с очень озадаченным выражением лица доставал телефон, попутно объясняя флегматично смотревшему на него Роме, что это сосед звонит, а значит это срочно и важно, обычно тот телефон только как штуку с приложениями судоку признает. Ни когда он, хмуря брови, слушал как Илья, чавкая бутербродом, сначала минуты полторы рассказывает что их заливает соседка сверху, а потом просто перечисляет список продуктов, за которыми Максу надо зайти, раз уж тот вышел из дома. Ни когда они попрощались с внезапно повеселевшим парнем возле перехода на кольцо. Максу не было стыдно, потому что правильным ощущалось зайти в Ашан, сгрести в тележку пачек пять чипсов, взять пива и наконец дойти до дома. Валяться перед телеком рядом с Ильей и пересматривать «Клинику» тоже казалось правильным. Как и смотреть на непривычно довольного жизнью Третьякова, и это при том, что Илье через пару часов нужно было ехать на смену. – Странно, я думал у вас с этим всем проще, – протянул Илья, складывая ноги на Макса и отпивая пиво. – В смысле, разве это твое приложение не для поебушек? – И такое там тоже есть, – Шустов пожал плечами и на автомате протянул руку, начиная разминать забитые мышцы икры, от чего Илья судорожно вздохнул. – Но ты же знаешь, я люблю чтобы, ну, – Макс задумался на секунду, – с душой. – Тяжко тебе будет, – сочувственно покачал головой Илья, смотря на друга исподлобья изучающим внимательным взглядом. – Это ж надо влюбиться. Макс усмехнулся краешком губ, кинул быстрый взгляд на Третьякова и, пожав плечами, отвернулся к телевизору, где суетились люди в белых халатах. Нужно было что-то ответить, но не хотелось. То, что он уже, Макс предпочел бы не озвучивать. Руку с ноги он так и не убрал.

***

Они столкнулись в дверях. Макс пытался хоть что-то сделать со своими непослушными кудряшками, которые, по уму, надо было подстричь еще недели две назад, чтобы те не выглядели как плохо расчесанный парик, но все было лень. Илья же, пнув дверь ногой, завалился в квартиру и тут же чуть не упал, споткнувшись об оставленные прямо посередине, огромные ботинки Шустова. – Сука-а-а, – обеспокоенно протянул Третьяков, замирая на месте и тревожно заглядывая в коробку, которую держал в руках, – сорри, братан. – Да ничего, бывает, – растерянно отозвался Макс, бросая гиблое дело и думая, что гори оно все синим пламенем, внешность — это не его конек, придется, как всегда, брать харизмой. – Это я не тебе говорю, одуванчик, – стягивая с себя кроссы, насмешливо протянул Илья. Макс сделал шаг, с любопытством заглядывая в коробку. Оттуда на него посмотрели два круглых черных глаза. – Ты, – Макс нахмурился, глянул на сияющего Третьякова и уточнил на всякий случай, может, приглючилось, – притащил домой ежа? – Ага, – радостно отозвался Илья, – смотри, у него носик влажный, – а потом с какой-то нежностью добавил: – Это бешенство, сдохнет скоро. Макс перевел взгляд на неприлично счастливого Илью и громко заржал. Илья же, вручив коробку улыбающемуся до ушей Шустову, принялся выпутываться из куртки, попутно рассказывая, что ежа он спас буквально из-под колес скорой на станции, и вообще непонятно, как он туда попал – до ближайшего подобия леса минимум километра три по оживленным дорогам. Да и еж, скорее всего, домашний, слишком уж мелкий. Вот он его и подобрал. – А ты куда-то собирался? – спросил Илья, щелкая чайником и открывая холодильник в поисках чего-то вроде мяса, чтобы накормить новое домашнее животное. Макс, притопавший за ним на кухню и уже сгрузивший коробку с зашевелившимся ежом, начавшим принюхиваться к незнакомым запахам, невнятно угукнул, набирая текст в телефоне. – Собирался, – кивнул он, отправляя сообщение, – но, видимо, все отменяется. Надо же теперь гуглить, как этот кактус растить в домашних условиях. – А хорошее имя, – хмыкнул Илья, вытаскивая замороженный кусок говядины из морозилки и скептически его рассматривая, – Кактус. Может, так и назовем? Телефон Макса возмущенно завибрировал, оповещая о целом манифесте, который ему сейчас кто-то написывал. Шустов поморщился, но потянулся, чтобы ответить. Илья пристально на него уставился. – Ну? – не выдержал через пару секунд Макс, бросая на Третьякова взгляд поверх телефона. – Холодильник закрой, дует. – Ты что, отменяешь свидание? – с какой-то непонятной интонацией спросил Илья, внимательно глядя на Макса. Тот смущенно улыбнулся и кивнул, не переставая набирать текст. – Мне вот даже интересно, как ты отмазался, – в воздухе повисло недосказанное «на этот раз». – Ну, – Шустов пожал плечами и, прежде чем заблокировать телефон, поставил режим «не беспокоить», – сказал, что муж домой больного ребенка притащил, надо лечить. Илья уставился на Макса абсолютно круглыми глазами, высоко подняв брови, постоял так секунд десять, а потом снова отвернулся, принимаясь с еще большим энтузиазмом копаться в уже изведанном отсеке морозилки. Макс же изо всех сил сдерживал рвущуюся наружу улыбку при виде того, как заалели скулы Ильи. – Мясо, ему нужно мясо, – проворчал Илья, закрывая холодильник, – а мне кофе, – и, кинув обреченный взгляд на довольного Шустова, добавил, – и что-то от бешенства. Макс щелкнул зубами и, улыбаясь, взял ежа в руки. Тот казался совсем крошечным в его огромных лапищах, и сначала свернулся в тревожный клубок, но, полежав так немного, потихоньку оттаял, спрятал иголки и начал с интересом обнюхивать кончики пальцев. Макс, улыбаясь, подумал, что вообще не жаль пропавшего свидания, все равно Дима казался ему занудным с самого начала их общения. Морозил бы он сейчас задницу где-нибудь в районе Парка Горького и не видел, как уже обнаглевший еж начинает путешествие по рукаву огромного шерстяного изумрудного свитера, связанного еще бабушкой. Увлекшись, Макс так и не заметил внимательного и восторженного взгляда Ильи, замершего неподалеку.

***

Макс устало выдохнул, стянул куртку, ботинки и, громко топая, поплелся на кухню, проводить ревизию холодильника. С утра ожидаемо ничего не поменялось, внутри оставалось все так же пусто. В углу затаилась открытая банка с яблочным повидлом и четыре сырых яйца. Все остальное место занимали энергетики. Макс горестно вздохнул и закрыл дверцу. Что-то готовить было откровенно лень, глаза уже слипались и хотелось одного – рухнуть в кровать и проспать как минимум сутки. Злобно щелкая зубами и заставляя тихо скулить, тащилась зачетная неделя. По календарю был четверг, а по внутренним ощущениям обитателей данной жилплощади – отличное время для того, чтобы выпить кофе и застрелиться. Илья, сунувший сегодня утром нос в список вопросов к зачету по урологии, так и сказал. С душой и надрывом, Макс его на всех уровнях почувствовал. У Шустова самого в академии было не лучше, их, вроде как уже прошедших экватор и, по идее, заработавших авторитет, третий курс, решили потыкать носом в ссаные тряпки, как неразумных котят. Катя, учившаяся с Максом, с умным лицом говорила, что это политика качелей, чтобы они не расслаблялись. Макс же уже ничего не мог считать, вытрясшая из него душу экономика снилась ему в кошмарах. По идее, к завтрашнему зачету надо было хоть что-то повторить, но Шустов махнул рукой – перед смертью не надышишься, лучше он выспится и будет способен проблеять хоть что-то вразумительное и связное. Приняв окончательное решение, Макс, стаскивая с себя китель, открыл ногой дверь в комнату, попутно раздумывая, куда делся Илья. Третьяков должен был сейчас, обложившись учебниками, конспектами и гуглом, учить как не в себя, этим он занимался практически все время, когда был не на учебе и не на смене, и когда он спал не знал никто. Макс тихо подозревал, что даже сам Илья. А тут пропал – свет в его комнате был выключен, да и оттуда не доносился невнятный бубнеж и очень отчетливые маты. Шустов щелкнул выключателем и собирался пройти к шкафу, чтобы повесить форму, как замер. Илья нашелся мирно посапывающим на его кровати, разлегшись поперек и уткнувшись носом в его желтую, между прочим, самую любимую, толстовку. Макс тупо стоял, сжимая китель в руке, и смотрел на развернувшуюся перед ним картину. Даже вопросов никаких не было – в голове царила абсолютная всеобъемлющая пустота. Единственное, что мог Макс, растерянно смотреть на свисающие с кровати ноги в веселых кислотно-зеленых носках с динозаврами. Илья всхрапнул. Шустов наконец заморгал. Ладно, подумал Макс, ладно. И спокойно, будто не происходило ничего из ряда вон выходящего, направился к шкафу, раздеваясь. Аккуратно повесил форму на вешалку, проверил, точно ли она не помнется, натянул на себя первую попавшуюся футболку и полосатые легкие штаны. И с непроницаемым выражением лица повернулся обратно. Илья со своего места никуда не делся. Разве что переполз поближе к стене, поджимая под себя ноги и крепче прижимая к себе толстовку Макса. – Пиздец какой-то, – прошипел Шустов, подходя к кровати, присаживаясь на нее и толкая соседа в бок пару раз, – Илюх, ты комнатой ошибся. – Не ошибся, – сонно проскрипел Третьяков. Макс почувствовал, как по щекам разливается жар, он мог поставить три последних сотни – лицо сейчас полыхало огнем. – Я за сигаретами пришел. Шустов кинул взгляд на балконную дверь. Ну да, обычно Илья выходил курить на лестничную площадку, но иногда, особенно в сессию и в таком задолбаном состоянии он, как хтонь, скребся в дверь к Максу и шел на балкон. Макс вообще уже не раз предлагал ему махнуться комнатами, но Третьяков был существом крайне ленивым и, оценив масштаб того, что нужно было бы перетащить, все время отказывался. До следующий сессии, конечно же, тогда он клятвенно заверял Макса, что как только экзамены закончатся, и он выспится, так сразу приступят к переезду. Конечно же, за два с половиной года они так ничего и не сделали. Поэтому, ничего удивительного в том, что Илья заходил за, видимо, забытыми на балконе сигаретами, не было. Осталось выяснить, как он оказался в чужой кровати. – Пиздуй спать к себе, – Макс потряс Третьякова за плечо, тот протестующе замычал, – я пиздец как хочу вытянуть ноги. – Все равно не поместишься, – с трудом ворочая языком, хмыкнул Илья. Вот скотина, даже в таком состоянии язвил, Макс был возмущен до глубины души. Ну, он упорно уверял себя, что это было возмущение, а не умиление напополам с очарованием. – А толстовка тебе моя зачем? – предпринял еще одну попытку Макс, забираясь на кровать с ногами и вытягиваясь рядом. Если этот вредный черт не хочет уходить, значит будет терпеть неудобства. Спина хрустнула и противно заныла, Макс сдавленно зашипел и лег нормально, толкая бедром так и лежащего рядом Илью, только после этого соизволившего подвинуться ближе к стене. Третьяков недовольно заворчал, но дал немного места. Хотя, на небольшой кровати его все равно было мало для двух мужиков, Макс оказался прижат вплотную к теплому боку Ильи. Илья же, будто бы вообще не ощущая странности всей ситуации, повозился еще немного, после чего кинул толстовку Макса куда-то в ноги и уткнулся носом ему в плечо. Шустов на этом моменте, кажется, забыл, как дышать. – Вот ты нудный, – пробубнил Илья, опаляя горячим дыханием кожу даже через ткань, – Хотел одолжить, я все свои в стирку, оказывается, кинул. – И? – единственное, что смог выдавить из себя Макс. Сердце билось где-то в горле, а голова совсем отключалась. Илья был так рядом, хотелось развернуться, сгрести его в объятья и уткнувшись носом в светлые волосы, остаться так лежать на всю оставшуюся вечность. Макс со своей влюбленностью ощущал себя не просто тотально по уши в дерьме – в небытие. – Потянулся, не удержался на ногах, упал и заснул в эту же секунду, – все так же, не открывая глаз, оповестил Илья. Потом немного подумал и добавил: – А ты меня разбудил, пидор, – и очень трагично вздохнул. – Я гей, – на автомате ответил Макс, чувствуя, как Илья дергает плечом, будто пожимая. – Час от часу не легче, – фыркнул Третьяков и тут же раздраженно выдохнул: – Так ты заткнешься и дашь мне поспать? – Макс не ответил, только перевел взгляд в потолок и мысленно спросил вообще всех существующих богов, за что ему это. Илья рядом оторвал голову от подушки и, сонно щурясь, проворчал: – Не молчи на меня, я все равно не собираюсь шевелиться. – Илюх, тут мало места и я очень устал, – предпринял последнюю попытку Макс, хотя уже даже совесть перестала выть как бешеная сирена и молча наблюдала за всем этим цирком. Самоконтроль держался зубами за воздух и полузадушено хрипел. – Ты очень заебал. Прям как топка , – внезапно подорвался с места Илья, и у Макса замерло сердце. Ну все, довыебывался, теперь Третьяков, сопя и топая ногами, как Кактус, уйдет к себе. Но Шустов волновался зря, Илья лишь протянул руку к выключателю и с силой хлопнул по нему. Комната погрузилась в темноту. – Все. Спокойной ночи, кудряшка Сью, – проворчал Илья, откидываясь обратно и, явно промахнувшись, опуская голову Максу на плечо. Шустов судорожно выдохнул, прикрыл глаза и наконец признался себе, что капитулировал еще в тот момент, когда только открыл дверь и увидел худое костлявое спящее тело на своей кровати. Сердце бешено колотилось, щеки и уши горели, а сам Макс так и не мог решиться пошевелиться. Отсчитав мысленно до ста, он аккуратно повернулся к Илье лицом, положил ему подбородок на голову и закрыл глаза. – И тебе, – тихо выдохнул Макс, опуская теплую ладонь на предплечье почему-то мелко дрожащего Ильи. Тот в ответ нагло закинул на него ногу и тут же отрубился.

***

У Макса громко звякнул телефон. Третий раз за последнюю минуту. Но Шустов упорно пытался сделать вид, что его совершенно не волнует, кто ему там разрывает личку, и продолжил сосредоточенно жевать оливье. До нового года оставалась неделя, и Шустов всерьез начал паниковать по поводу подарков. Сестре он заказал давно, озоновская коробка уже месяца два валялась в шкафу, с отцом было тоже понятно. А вот мамину книгу он никак не мог выловить – договорился завтра, в восемь, сука, утра пересечься с человеком на Цветном, чтобы тот наконец отдал гребаный Бестиарий мохнатого восемьдесят какого-то года издания с переводами и комментариями. Макс три недели ее на Авито пас, Илья наслушался про кельтскую мифологию, валлийцев и всех историков с их гиперфиксациями на сто лет вперед – Шустов не ворчал на эту тему только когда ел, спал и готовился к зачетам. У них оставалось по одной пытке знаниями и все – можно кидать вещи в сумку, жать друг другу руки и сваливать на вокзалы – Макс на Курский, Илья на Казанский. Встретиться они теперь планировали только после четвертого числа, на пятое уже договорились с остальными ребятами собраться тут и устроить марафон новогодних фильмов, плавно перетекающий в пьянку. А еще Макс уже неделю не вылезал из переписки с довольно очаровательным парнем. Юра казался слегка припизднутым, со странным юмором, но вроде даже был похож на интересного человека, с которым можно было поддержать беседу – Макс не то, чтобы сильно надеялся на него, но от приближения встречи чувствовал легкое волнение. Давно такого не было. Телефон звякнул еще раз. Макс скосил на него взгляд, но не дернулся. Зато не выдержал уже Илья: – Да ответь ты ему, – рявкнул Третьяков, кидая вилку на стол и сердито глядя на Макса. – Мы обедаем, – упрямо ответил Шустов, гоняя горошину по тарелке и пытаясь сдержать легкую ухмылку. Ситуация и правда была забавная. Илья бесился с момента, как довольный Макс, вообще ничего не высекая, кроме того, что он наконец сдал экономику и ему больше не надо пытаться сломать об нее мозг, рассказал проспавшемуся после медреабилитации Третьякову, что, кажется, познакомился с нормальным парнем. Илья тогда сонно кивнул и отвернулся налить себе кофе. Весь последующий разговор, где Макс распинался о Юре, Третьяков задумчиво булькал в кружку и хмурился. Следующие четыре дня он был невыносим. И если первые два Макс списывал это на расшатанные сессией и предновогодними безумными сменами на скорой нервы, то потом до него дошло. Илья ревновал. Макс еще давно печенкой чуял, что-то поменялось после того злого поцелуя в коридоре осенью. Илья будто начал к нему подбираться ближе, больше касаться, практически перестал уходить на бесконечные тусовки и все чаще оставался дома, предпочитая компанию соседа. У Шустова же вчера был вечер активной аналитической работы, он соединял все кусочки пазла воедино и в итоге, с замиранием сердца, пришел к выводу, что варианта два. Первый – Илья выяснил, что он, Макс, смертельно болен, и теперь пытается провести с ним немного больше времени. И второй – влюбленность Макса не настолько невзаимная, насколько он думал, а Илья не такой уж и натурал. Чисто логически, первый вариант отпадал – Макса бы поперли из академии тут же, или он бы сдох на одной из миллиарда тренировок. Второй же был слишком заманчивым и нереалистичным, так что даже думать о нем было страшно. Поэтому Макс упорно гнал подобные мысли из головы, переписывался с Юрой, надевал свитер потеплее, чтобы не замерзнуть на сегодняшнем свидании, и делал вид, что не видит недовольного лица Третьякова. Илья же ел колу, пил чипсы, хмурил брови и вел себя отвратительно. Демонстративно разговаривал с ежом о погоде за окном, агрессивно чистил клетку, а потом не менее громко мыл посуду. Но ничего не сказал, когда Макс, кинув, что вернется поздно, захлопнул дверь. И позвонил ровно через час. Макс даже потом по часам сверил: с момента его последнего сообщения Юре, в котором он писал, что подходит, и звонком Ильи было от силы минут двадцать. Шустов выудил телефон и тяжело вздохнул. Юра рядом удивленно вскинул брови, замечая пьяную морду Третьякова, обмотанного мишурой, на заставке и имя контакта – «Психушка». – Сосед, – коротко улыбнувшись, пояснил Макс, понятливо кивнувшему парню, – обычно он звонит примерно никогда, поэтому, скорее всего, это что-то серьезное, – и принял вызов. – Чего тебе, чудовище? В трубке что-то шумело, шипело и грязно материлось. Шустов прислушался, в груди начало копошиться беспокойство, потому что голос абсолютно точно был Ильи. – Максон, – через несколько секунд наконец сказал Третьяков. Звучал он глухо и отдаленно, явно на громкой связи. – Ты прости, что отвлекаю, просто тут такое дело, – Илья замялся, снова зашипел и внезапно застонал. – Ты не мог бы приехать? – Что… – Макс ошарашенно замер, пытаясь переварить информацию, но мозг закоротило. В голове на репите прокручивался высокий отрывистый стон Ильи, а больше ничего там не было. Шустов подозревал, что щеки начали у него гореть не от мороза. – Илюш, что происходит? – Блять, я тут немного порезался об дверь и теперь заливаю кровью всю квартиру, – теперь Макс понял, что эти торопливые нотки в голосе Ильи были чистой воды паникой, – можешь бинтов захватить? – Немного – это сколько? – сердце у Шустова пропустило удар, и медленно начала накрывать паника. Он, взглянув на растерянно стоящего рядом Юру, вдруг понял, что готов прямо сейчас, ничего не объясняя парню, сорваться в сторону метро, но только силой воли заставил себя остаться стоять на месте. – И что значит, заливаешь кровью? Останови, ты врач или кто? – Я пытаюсь, – зарычал Илья в трубку и тут же шумно задышал носом. Что-то с грохотом свалилось в ванную, – у меня не получается одному наложить жгут, кровь продолжает идти. Я это, – он на секунду замялся, – дверь расхуярил случайно. Стеклянную которая, в кухне. – Ебаный рот, пиздец, Илюш, ну как так? – вздохнул Макс, прикидывая, сколько денег у него на карте, и хватит ли на такси. – Я еду, постарайся не сдохнуть, – и отключился. Шустов открыл приложение с такси и, скрипнув зубами при виде ценника, без раздумий ткнул на ярко-желтую кнопку «заказать». А потом наконец поднял глаза на Юру. Тот смотрел на прямо на Макса, чуть усмехаясь. – Свидание отменяется? – совершенно спокойно спросил он, засовывая руки в карманы черного пальто. Макс виновато улыбнулся и кивнул. – Следовало этого ожидать. – Ты о чем? – Макс изобразил удивление, но Юра лишь закатил глаза и кивнул на телефон, который Шустов до сих пор сжимал в руках. – Сам знаешь. Лети к своей принцессе, – и чуть, подумав, добавил, – и мой тебе совет, не пытайся строить новые отношения, пока не закончишь старые. – Между нами ничего… – попытался было оправдаться Макс, но Юра, кинув на него насмешливый взгляд, неопределенно качнул головой и зашагал в сторону метро. Макс остался стоять один, провожая взглядом невысокую угловатую фигуру с идеально ровной спиной. Макс смотрел ему вслед и понимал, что не чувствовал ни сожаления, ни разочарования, что свидание не состоялось. Лишь зудящее беспокойство за Илью и панический страх, что этот бешеный до его приезда сотворит еще что-нибудь похуже. Юра был на сто с лишним процентов прав – Макс настолько глубоко увяз в своей влюбленности в Илью, что строить сейчас что-то новое было бы по меньшей мере бесчестно по отношению к другим.

***

– И долго это будет продолжаться? – делая вид, что усердно что-то ищет на столе, спросила Юля. Вокруг царил хаос. На столе кучей были свалены пустые пакеты от чипсов и попкорна, стояли полупустые бутылки колы, на полу возле дивана красовалась ровно выстроенная батарея пустых пивных бутылок и, как главнокомандующие, две Лоусона. Макс взглянул на них, поморщился и тяжело вздохнул. Во-первых, он представил, что сейчас еще придется убираться, потому что спать в таком свинарнике он не собирался, а во-вторых, как жаль, что они уже все допили. Хоть в голове приятно шумело, все равно, он был слишком трезв для подобных разговоров. – А я откуда знаю? – развел он руками, кидая короткий взгляд на подругу. Юля смотрела на Шустова с долей скептицизма и явно не верила ни единому слову. – Макс, даже я заметила, – мягко, как маленькому ребенку, сказала она. Максу захотелось наклониться и укусить ее за любопытный нос. Ну, чтобы неповадно было. – Не аргумент, – вместо этого упрямо ответил он. – Ты вообще все замечаешь. А еще анализируешь и разнюхиваешь, так что, если что-то очевидно для тебя… – Все, поняла, – Юля закатила глаза и махнула рукой. – Ладно, перефразирую. Даже Саня заметил и сегодня спросил у меня, встречаетесь ли вы и когда можно начинать про это шутить, – и выразительно посмотрела на Макса. Тот вздрогнул. А вот это уже был аргумент. Саня был замечательным, веселым, но очень тупым. Даже несмотря на то, что он очень сильно старался в академии, все равно выше тройки никогда не прыгал. Преподаватели все понимали и даже не лезли с нравоучениями – Саня старался изо всех сил, пахал на износ и сам знал, что он, скорее, движущая физическая сила, чем умственная. Макс Саню обожал – за душевность, за нежное, даже трепетное отношение к семье, за искренность и прямоту. То, что Саня нормально воспринял внезапно ставшую для всех очевидной влюбленность Макса в Илью было странно, но… ожидаемо? Макс запоздало понял – Саня никогда не шутил про геев зло, скорее, на общей волне шуток мог пробросить парочку беззубых фраз. Да и относился он ко всему просто, Макс с ним поэтому и начал общаться – у Сани было свое какое-то видение мира, порой так сильно отличающееся от обычного, что любую ситуацию он воспринимал с олимпийским спокойствием. Макс уже было открыл рот, чтобы сказать, что Саня ушел недалеко от истины в своих умозаключениях, но у Шустова нет ответов на эти вопросы потому, что Илья – странное и загадочное существо, как в дверной проем просунулась голова второго виновника всего этого нелепого разговора и возмущенно выдала: – Это вы так тут Юлин блокнот ищете? – Третьяков нахмурился, перевел взгляд с насмешливо смотрящей в ответ Юли на растерянного Макса и выгнул бровь. – С собаками, – утвердительно кивнула Пчелкина и наконец заметила угол красного блокнота под подушкой, сделала шаг и, подхватив пропажу, протиснулась мимо Ильи в коридор. – Гав, – тупо добавил Макс, смотря на Илью, подозрительно щурящегося на него. Третьяков в ответ ничего не сказал, развернулся и отправился провожать Юлю, уже к этому моменту успевшую натянуть ботинки и закутаться в огромный черный пуховик. Юлька звонко чмокнула их в щеки и, попрощавшись, выскочила за дверь, посматривая на телефон, за ней должен был заехать ее какой-то однокурсник, усердно подбивающий клинья еще с конца первого курса. Пчелкина о нем ничего не рассказывала, только закатывала глаза и говорила, что он придурок. Макс был практически на сто процентов уверен, что скоро она его притащит знакомиться. Пока Илья носил из комнаты посуду и распихивал остатки еды по холодильнику, Макс, закатав рукава длинной темно-серой кофты, начал неспешно перемывать ту гору, что была свалена в раковине. Минут через пять, закончив шуршать пакетами и греметь тарелками, свою тощую задницу рядом устроил Илья, скрестив на груди руки и задумчиво глядя в стену. Макс скосил на него взгляд, хмыкнул и продолжил молча намывать вилки. – Вот скажи, ты можешь поцеловать женщину? – внезапно спросил Илья, по–совиному склоняя голову вбок и смотря на замершего от неожиданности Макса. Тот непонимающе хлопнул глазами пару раз, несколько секунд подумал и ответил: – Могу, – а потом ухмыльнулся и вернулся к посуде, – Чисто анатомически это возможно, представляешь? – Я не об этом, – Шустов мог не глядя сказать, что Илья закатил глаза настолько сильно, насколько физически был способен. – Не так сформулировал. Тебе когда-нибудь хотелось поцеловать девушку? Макс задумался. Вообще, он с девчонками целовался. И в лагерях, и в походах у костра, когда все расходились, и он оставался с гитарой и какой-нибудь впечатлительной дамой, и когда еще пытался ходить на свидания с девушками в попытках убедить себя, что он такой же, как и другие пацаны. Но, наверное, никогда не хотел по-настоящему поцеловать ни одну из них. Они или сами тянулись вперед к нему, или Макс делал это сам, просто понимая, что момент как бы располагает и от него этого ждут. – Илюш, – вздохнув, терпеливо начал Макс, – если бы мне хотелось целовать девушек, я бы это делал, честное слово, – все это напоминало древний разговор с мамой, которая поняла, кажется, все раньше него самого. От этого стало немного неуютно. Третьяков весело фыркнул, разряжая обстановку. От сердца чуть-чуть отлегло, но Макс до сих пор не понимал, куда Илья ведет. И зачем ему этот очередной разговор нужен. Опять побесить? – Не, ну вот я просто натурал, – Макс не удержал нервного смешка, за что получил ледяной взгляд от Ильи, старательно проигнорировавшего выпад. Шустов состроил невинное выражение лица и продолжил оттирать кружку. – Я когда целовался с тобой, это было ну, норм. Не противно, – Илья неосознанно потянулся пальцами к губам, но, заметив насмешливый взгляд соседа, тут же опустил руку. – Если бы ты поцеловал девушку, ты бы мог получить от этого удовольствие? – Не знаю, – честно ответил Макс, пристраивая ярко-розовый стакан со слоном на сушилку, – не задумывался над этим. Скорее, у меня бы просто не было желания целовать ее, поэтому я бы не стал этого делать, – и, повернувшись к Илье, покачал головой: – Тупой какой-то разговор. Илья скрестил на груди руки, выглядя так, будто приготовился обороняться. Макс поднял мокрые ладони в капитулирующем жесте, взгляд Третьякова стал чуть теплее. – Ничего не тупой, – проворчал он. – Просто мне, как среднестатистическому гетеросексуальному парню, – Макс приложил все свои силы, чтобы не улыбнуться, – интересно, ты, чисто в теории, вообще любого мужика засосать можешь? Шустов внимательно вгляделся в темные бесстыдные глаза Третьякова. Тот смотрел прямо, с искренним любопытством. Но за всем этим, Макс чувствовал, что-то скрывалось. Илья добивался от него какого-то определенного ответа или действия, и Шустову это все очень сильно не нравилось. Он влюбился в том числе и в прямолинейность Ильи. Тот, не жалея ни себя, ни своих нервов, ни доброжелательных отношений с людьми, всегда говорил все открыто и в лицо. Часто, приправляя тонной сарказма. Еще чаще огребал за свой длинный язык. Макс же всей этой ершистостью был просто очарован. Он сам не любил надоевших танцев с бубном, интриг и тайных схем, держался от них подальше и сам старался не вляпываться. А теперь вот стоял, как дурак, посреди собственной кухни, обмотанный этими недомолвками и домыслами по самое не хочу. – Чисто в теории, любого, – вздохнул Макс и потянулся за цветастым полотенцем, начиная медленно вытирать руки. Илья же, к удовольствию самого Шустова, безбожно залип на это представление: – На практике не проверял, мне зубы и жизнь дороги. – А понравится? – как-то беспомощно и немного невпопад спросил Илья, с трудом отрывая взгляд от рук Макса и смотря на него снизу вверх. Макс усмехнулся. – А тебе со всеми нравится сосаться? – Шустов прислонился бедром к мойке, с легкой улыбкой глядя на Илью. Тот, кажется, даже не осознавал, насколько близко стоит. Словно для него было совершенно естественно влезать в личное пространство Макса, толкаться локтями и задевать босую ногу своими ступнями. – В зависимости от того, сколько я выпил, – полушутливо ответил Илья и, посерьезнев, честно сказал: – Но знаешь, давно такого не было, чтобы ну, бабочки в животе, сердце переворачивалось, – а потом, на секунду замерев, нахмурился и чуть тише добавил: – С девушками, – Макс не без удовольствия заметил, как на скулах вспыхнул румянец, и уже было собирался сказать, что если у Ильи есть какие-то желания, то ему следует их озвучить, как тот перевел тему. – И все-таки я тебя не понимаю. Как их можно хотеть? Вот тот же Саня, он же на тумбочку с глазами похож… – А всех и не надо, Илюш, – мягко сказал Макс, делая шаг ближе к Илье. Тот даже не заметил: – Это же вкусовщина. – И все равно, – упрямо помотал головой Третьяков. – Мне бы точно не понравилось, я все же по дево… Макс тяжело вздохнул и, одним движением преодолел разделяющее их расстояние, сначала вжимая Илью в столешницу, а потом, чуть подумав, схватил за бедра и посадил прямо на нее. Сзади что-то громыхнуло, кажется, повалились банки с крупами. Но было немного не до этого. Илья развел колени в стороны, так, чтобы Макс удобно поместился между ними. Шустов хмыкнул и, приподняв пальцами острый подбородок Ильи, наклонился к нему, выдыхая в губы: – Договаривай, – и скользнул рукой дальше по шее, выбивая судорожный вздох. Взгляд Ильи был темный и шальной, от него Макса вело так сильно, что он вцепился второй рукой в острое колено Третьякова, только бы устоять на ногах. – Я по девочкам, – беспомощно отозвался Илья, неотрывно смотря на сухие губы Шустова. Тот на автомате их облизнул и усмехнулся. – Ага, – согласился Макс и наклонился, накрывая рот подавшегося ему навстречу Ильи своим. Макс плавился от того, как Илья цеплялся за его плечи, притягивая ближе, сжимал ногами бедра, выгибался в пояснице от прикосновений горячих рук. Целовался Илья совсем не как в прошлый раз, сейчас во всем этом сквозило какое-то отчаяние и тоска, он словно пытался урвать побольше – иногда останавливался, горячо дышал в прямо в губы и тянулся снова, так и не открыв глаз. Макс позволял абсолютно все. И вылизывать рот, и больно прикусывать губы, и царапать короткими ногтями затылок зарываться рукой в волосы и больно тянуть за кудряшки, вырывая тихий стон. На этом моменте Илья вздрогнул всем телом, распахнул глаза и, уставившись на Макса ошалевшим взглядом, замер. Шустов изогнул губы в ухмылке и с довольным видом опустил руки на колени Ильи, медленно ведя вверх по бедрам, скользнул ладонями дальше, сжимая ягодицы и одним резким движением впечатывая Илью в себя. Третьяков шумно вдохнул воздух, обхватывая ногами Макса сильнее, выпуская его волосы из хватки и цепляясь за плечи. Он дрожал, от нервов или холода, Макс не знал, но дрожь передалась и ему. Шустова трясло от накативших эмоций и вседозволенности, Илья в его руках горел и плавился. Поэтому он опустил голову и сделал то, о чем так давно мечтал – одним широким движением провел языком от ключиц по горлу до линии челюсти, тут же опускаясь, чтобы повторить траекторию вновь. Илья глухо застонал, чуть оттолкнул от себя совершенно ничего не соображающего Макса и, посмотрев на него несколько секунд, снова утянул в поцелуй. Еще более безумный и жаркий. Макс собрал всю волю в кулак и, оторвавшись от Ильи, сделал шаг назад, окидывая того взглядом. Третьяков сидел на столешнице, широко раздвинув ноги, в задранной футболке, встрепанный и зацелованный, с припухшими губами и красными щеками. Его хотелось разложить прямо здесь и сейчас. Но нельзя было. Макс внимательно осмотрел его с головы до ног, запоминая каждую деталь, после чего усмехнулся, сделал шаг вперед и положил руку на отчетливо проступающий под тонкими домашними штанами стояк. Илья вздрогнул и снова застонал, взгляд у него совсем поплыл. – Макс, – прохрипел он, цепляясь руками за край столешницы, – Макс, блять. – Ну очевидно, – совершенно спокойно сказал Шустов и чуть сжал руку на члене, – ты натурал. После чего практически отодрал себя от охуевшего Ильи и широким шагом унесся в свою комнату прежде, чем Третьяков сообразил, что вообще произошло. Уже там, дрожащими руками стягивая одежду, Макс подумал, что, по-хорошему, надо бы зажать этого тугодума где-нибудь в темном углу и вылизать целиком. Может, после этого он перестанет отрицать очевидное.