Там на столе моё сердце

Проснувшись на следующий день, Макс не знал, как вести себя, но Илья все решил за него, выбрав тактику игнорирования проблемы. Выползший на завтрак похлебать кофе и поковырять остатки оливье Макс был очень сильно удивлен, когда вслед за ним подтянулся такой же сонный и встрепанный Третьяков, сонно ворчащий на дебилов, решивших в четыре утра запустить салюты, стоило ему только начать засыпать. Первые пару дней Макс напрягался, когда между ними повисала тишина. Разглядывал Илью, совершенно беспечного и даже какого-то менее зажатого, осторожничал. А потом плюнул на это дело и вернулся к привычному укладу жизни. Если Илье хотелось не замечать слона в комнате – его право. Кто Макс такой, чтобы ему мешать. Через неделю стало любопытно, когда это затишье закончится. Еще через пару дней Шустов не выдержал и решился на провокацию. Дешевую и старую, как мир, но сработавшую. Провисев накануне целый вечер в каком-то анонимном чате, придурковато улыбаясь за ужином и что-то агрессивно печатая утром – Илье не стоило знать, что это был список продуктов, – Макс договорился встретиться с Юлей где-нибудь в центре. Та давно хотела вытащить его на сеанс окультуривания в очередной свой любимый музей на Китай-Городе. Макс тихо подозревал, что в тот самый, в котором он в прошлый раз понял ровно целое ничего, час пробродив по трем этажам и оборжав с ног до головы инсталляцию из шлангов с глазами. Юля, все это время стоявшая рядом, недовольно хмурилась, но Шустов видел, как подрагивают ее брови и уголки губ, пока она сама пытается сдержать смех. И вот теперь он нарочито медленно собирался, периодически появляясь на кухне, где с ноутбуком засел Илья. Тот злобно сверкал темным взглядом из-за экрана, но молчал. – Куда идете? – наконец небрежно спросил Илья, раскладывая по столу таблетки из пяти банок, выстроенных в ряд. Он еще в ноябре настоял на том, чтобы они оба пропили курс витаминов, потому что «Макс, мы не спим и бухаем, а так будет шанс, что протянем хотя бы до конца зимы». Поэтому сейчас на столе были две ровные кучки из белых, сероватых и красно-желтых пилюль. Шустов послушно запихнул их в рот и запил кофе. – В Солянку, – беспечно ответил Макс, утыкаясь в телефон и не замечая недоумевающего взгляда Ильи. – В суп? – осторожно уточнил тот, откручивая банку с таблетками для ежа. Здоровьем Кактуса Илья тоже плотно занялся, обзвонил знакомых ветеринаров, свозил животное в клинику, потратив остатки повышенной стипендии. Там нервному и до сих пор шарахающемуся от громких звуков ежу прописали антидепрессанты. Илья сначала ржал как припадочный, потом неделю пел «попрошу у Санты антидепрессанты» на разные мотивы, но таблетки давал исправно. – Нет, – Макс хмыкнул, оторвавшись от телефона и успевая заметить, как Илья в задумчивости сгреб все витамины в кучу и засунул в рот, – в галерею. Ну, помнишь, которую Юля… – он осекся, но уже было поздно. Илья же понял это по-своему. – А, то есть ты настолько хочешь его впечатлить, что уже консультации у Пчелкиной берешь, – скривился Третьяков, – понятно. Максу вдруг стало стыдно. У Ильи на лице проскользнуло что-то такое сложное, едва уловимое. Вроде разочарования или досады. Макс внезапно подумал, что ведет себя как мудозвон. У него друг переживает самый настоящий кризис ориентации, а он над ним буквально издевается. С другой стороны, тут же сам себя успокоил Шустов, этого тугодума надо подталкивать. Иначе он в свой халатик завернется, как в панцирь , книжками обложится и все. Какой Илюша? Нет никакого Илюши, я вас не звал, идите на хуй. – Да нет, так получилось, – начал было оправдываться Макс, как вдруг лицо у Ильи вытянулось, и он начал судорожно что-то искать на столе. – Что случилось? – Ты случайно не видел, где таблетки Кактуса? – обеспокоенно спросил Третьяков, двигая банки, – я тут их штук пять разложил, чтобы сразу покрошить и до понедельника не мучиться. – Не знаю, – Макс пожал плечами и только потом вспомнил, что, когда Илья пил свою горсть витаминов, она показалась ему какой-то неестественно большой, – подожди, – он удивленно взглянул на Третьякова, – ты их что, выпил? – Нет, ты что, – на автомате возразил Илья, а потом замер, видимо, прокручивая в голове все свои действия посекундно. – Блядь, я их выпил. Они уставились друг на друга с одинаково ошарашенными лицами. Первым не выдержал Илья – заржал так, что чуть не смахнул кружку с кофе на пол. Макс закрыл лицо руками и протяжно завыл. Ситуация была нелепая на сто десять процентов. Только с ними, только, блядь, с ними могло это произойти. – Что делать будем? – жалобно спросил Шустов, смотря на медленно стекающего на пол от хохота Илью. Тот попытался отдышаться, но получилось это отнюдь не сразу. – Не знаю, как ты, – он вытер выступившие слезы и сел нормально, – а я планирую кайфовать. – А блевать ты, случаем, не планируешь? – вздохнув, отозвался Макс, набирая Юле сообщение, что он сегодня не сможет, отбой, у него домашнее животное заболело. Илья Евгеньевич зовут, та еще свинья. – Неа, – довольно улыбаясь, отозвался Илья и попытался встать. Его тут же повело, поэтому Макс, швырнув телефон на стол, подхватил его, крепко держа за талию, – все, катай меня, большая черепаха. – Пиздец, – устало выдохнул Шустов, ловя абсолютно счастливый и влюбленный взгляд Ильи, сейчас цепляющегося за его толстовку. – Илюш, ты ходячий пиздец. – Неа, – мотнул головой Третьяков, – сейчас я пиздец неходячий . Поэтому неси меня в кровать, будем жрать бутерброды и смотреть Ру Пола. Макс тяжело вздохнул и послушно потащил Илью, куда сказали. Конечно, он надеялся, что окажется в его постели немного при других обстоятельствах, но выбирать не приходилось. Когда они уже окончательно устроились бок о бок в груде одеял и пледов, обложившись мандаринами и гирляндами, а ноут медленно соображал, что от него вообще требуется, Илья внезапно повернулся к Максу, внимательно на него посмотрел и тихо выдохнул: – Ты такой красивый, это пиздец какой-то, – Макс вздрогнул от этих слов и тоже повернул голову к Илье, тут же натыкаясь на его слегка расфокусированный взгляд и мгновенно в нем утопая, – и горячий. Макс смотрел, как причудливо отражаются в темных глазах желтоватые яркие лампочки, как дрожат черные ресницы и как тени очерчивают и так угловатое лицо Ильи, в этом свете кажущееся нарисованным. Смотрел и понимал, что еще пара мгновений, и он опять не сдержится, поцелует этого дурного. И черт его знает, чем все закончится на этот раз. Но Илья вдруг улыбнулся, тряхнул волосами и, потянувшись к ноутбуку, нажал на пробел, запуская видео. А потом устроился поудобнее, плотно прижимаясь бедром к ноге Макса, и откинул голову ему на плечо. Шустов вздохнул и закрыл глаза. Он еще подождет.

***

Макс мстительно ударил по струнам. Илья глухо застонал, растекаясь по столу и прикладывая к гудящей голове холодную банку энергетика. Илья выглядел откровенно жалко. Сидел, забравшись на стул с ногами, завернутый в одеяло, как в кокон, откуда торчала только встрепанная морда, на которой явственно читалось страдание всего рода человеческого. Макс еще раз осмотрел Илью с макушки до пяток и наконец сжалился – отложил гитару, налил воды и кинул туда таблетку. – Не шипи, – мученически прохрипел Илья в сторону стакана, появившегося перед его носом. А потом перевел несчастный взгляд на Шустова и каркнул: – Спасибо. Макс не ответил, сел на место, взял в руки гитару и, задорно ударив по струнам, громко пропел: – Хо-ро-шо, все будет хорошо, все будет хорошо, я это знаю! – и широко улыбнулся снова громко взвывшему Третьякову, вцепившемуся обеими руками в стакан. – Скотина, – констатировал Илья и выпил всю антипохмельную бурду залпом. Вообще, Илья сам все это начал. Он пришел после одиннадцати со смены, где они с фельдшерами на станции успели неплохо так накатить, поэтому Третьяковым было принято стратегическое решение не останавливаться на достигнутом, взять домой две бутылки Джеймсона и споить уже Макса. Шустов же, наученный горьким опытом и тремя годами совместной жизни с медиком, умудрился весь вечер больше пиздеть и играть на гитаре, чем пить. Поэтому утром он чувствовал себя намного лучше, чем познающий все прелести похмелья Илья. – Ну что ты, Илюшенька, – ласково протянул Макс, перебирая струны и снова начиная петь: – Хали-гали, паратрупер, нам с тобою было супер. Илья закрыл руками лицо и попытался пнуть Шустова ногой под столом. Макс лишь засмеялся, на пару мгновений переставая играть. Илью хотелось одновременно и обнять, и побесить еще сильнее. Тот опять вел себя, будто ничего не случилось, будто это не он полвечера прижимался к Максу всем телом и заснул, тыкаясь носом в шею и укрывшись с ним одним одеялом. Будто не он полвечера перебирал Максовы кудряшки, скользил пальцами по ребрам, пересчитывая их вслух, и рассказывал, как правильно делать искусственное дыхание. Сам Шустов уснул только под утро, еще два часа, после того как Илья уснул, тупо пялясь в потолок и пытаясь понять, как вообще это – напускная небрежность и такая искренняя нежность, – могло уживаться в одном человеке, и почему Третьяков до сих пор ничего не сделал. Все же ясно как белый день. Что не так? – Макс, будь ласка, заткнись, – с щелчком открыв энергетик, взмолился Илья, – иначе придется принимать крайние меры. – Это какие? – с любопытством поинтересовался Шустов, снова начиная петь: – Когда мне было пятнадцать лет и я копил на новенький мопед, – он хмыкнул, посмотрел на закатившего глаза Илью и быстро проговорил, – о, Илюх, точно про тебя, ты же тоже хочешь, – и вернулся к тексту песни: – Я жил лишь этою мечтой, пока как-то раз не встретился с тобой… – Да ты заебал, честное слово, – не выдержал Третьяков, отставляя от себя алюминиевую банку и поднимаясь на ноги. В один шаг он оказался перед Максом, аккуратно, но от этого не менее внезапно, выдрал у него из рук гитару и, отложив ее на освободившийся стул, повернулся, смерил ехидно улыбающегося Шустова возмущенным взглядом. А потом перекинул через него ногу и с размаху плюхнулся ему на бедра, тут же цепляясь за ворот футболки и таща на себя. Макс удивленно выдохнул, но схватил за бедра Третьякова, не давая ему свалиться. Илья же довольно хмыкнул, глядя на удивленно вытянувшееся лицо перед собой, подался вперед и поцеловал. Илья вылизывал его рот основательно, с чувством, изредка отрываясь, чтобы опалить губы жарким дыханием с привкусом мятной зубной пасты и энергетика. Макс чувствовал, как Илья невесомо скользнул кончиками пальцев ему под футболку, погладил поджавшийся живот, бока, ребра и наконец задержал руку на бешено колотящемся сердце. От Ильи пахло раскаленной на солнце древесиной и уютом, он в его руках был жаркий и по-утреннему расслабленный, лениво мазал языком по раскрытым губам и лукаво смотрел из-под темных подрагивающих ресниц. У Макса плыло перед глазами от такого Ильи. Нежного, чувственного, впервые поцеловавшего его самостоятельно. Это осознание ударило в голову внезапно. Шустов чуть не задохнулся от подкатившего к горлу кома и вздрогнул от понимания, что это действительно случилось. В реальности, на их общей кухне, субботним февральским утром. Он коротко застонал в губы Илье и двинул бедрами, плотно притираясь уже каменным стояком к члену Третьякова. Илья резко вздохнул, оторвался от Макса, ошарашенно посмотрел на него и подался бедрами в ответ, чуть приподнимаясь у него на коленях, из-за этого движение получилось длинным и заставляющим жалобно заскулить. Макс уже был готов разложить Илью прямо так, на кухне, на шатающемся дешевом деревянном столе, смахнув на пол старую советскую сахарницу, несколько стаканов и остатки конфет. Стащить наконец, если надо, зубами, чертовы клетчатые пижамные штаны и… Илья неожиданно подался назад, вытаскивая руки из-под Максовой футболки и стекая с коленей. Шустов так и не понял, как тот умудрился в одну секунду быть верхом на нем, а в следующую, стоять на другом конце кухни, держась за дверной косяк. – Ну вот, говорил же, что сработает, – как-то невпопад сказал Илья, зачесывая растрепавшиеся волосы назад, и, развернувшись, сбежал в свою комнату. Макс остался сидеть на кухне в полном абсолютном непонимании всего произошедшего и одиночестве.

***

Илья игнорировал его весь оставшийся день. Макс, попытавшийся было поскрестись к нему в дверь, не дождался никакого ответа и ушел к себе – дышать, думать об учебе и перекладывать книги с места на место. Хотелось, конечно, с ноги выбить дверь в соседнюю комнату, упасть на колени и наконец отсосать этому энтузиасту. Но нельзя было. Шустов почти слышал, как Илья читает панихиду по своей утраченной гетеросексуальности. Третьяков унесся куда-то из квартиры часа через два, когда оголодавший Макс гремел сковородками на кухне. И вернулся далеко за полночь, Шустов в то время уже спал. Веселье началось в воскресенье, когда Третьяков, сонный и недовольный, вылез из своей норы ближе к полудню, вежливо поздоровался с Максом и за целый день больше не сказал ему ни слова. Только отводил взгляд и старался не пересекаться в небольшой квартире. К понедельнику Макс чувствовал себя совершенно разбитым, от прежней легкости не осталось и следа. Илья шарахался от него по углам, односложно отвечал на вопросы и вообще не смотрел в глаза. А потом свалил куда-то на всю ночь. Одногруппница, поймавшая Шустова после второй пары, когда он тупо гипнотизировал взглядом телефон и нервно жевал губу, сказала, что выглядит он, как побитый щенок, и что ей даже бездомных котят не настолько сильно жалко, как Макса сейчас. Предложила выговориться, но Шустов упрямо помотал головой. Еще хуже сделали сообщения от Сереги, вопрошающего, что, блядь, творится с Ильей и почему тот уже успел нахамить вообще всем вокруг в радиусе пятидесяти метров и выкурить полпачки за три пары. Макс подавил желание послать Серегу на хуй с такими вопросами, чтобы он больше не лез не в свое дело, но сумел сдержаться и ответить, что без понятия и сам бы хотел знать. Прилетевшее в ответ «Понятно. Пиздец» было последним гвоздем в крышку гроба мнимого спокойствия. В понедельник Шустова впервые за три года обучения видели в курилке. Сидящим в форменных штанах на грязных ступенях, с сигаретой в руках и немигающим взглядом смотрящим в асфальт. Вечером, снова не удостоившись даже слова, Макс решил, что все. С него хватит. Это не может продолжаться бесконечно. Он уже столько раз пытался, он ждал так долго, что дошло бы даже до самого тупого. У него больше нет сил. Макс кинул на стол пачку сигарет, а по ощущением, свое собственное кровоточащее сердце, сел и, не задумываясь больше ни секунды, снова скачал Хорнет. Он будет счастлив, чего бы ему это ни стоило.

***

Макс правда не планировал делать это так демонстративно. Просто Илья с самого утра оккупировал кухню, хлебал кофе и с уже квадратными глазами писал истории болезни. Много, долго, с матами. А их стратегический запас всевозможных лекарств от головы, желудка и жопы, включающий в себя пополняемую заначку презервативов, стоял в коробке на кухне. Поэтому скрыть свои намерения не получилось. Макс с совершенно невозмутимым лицом запихнул в карман пачку, поставил коробку на место и обернулся, ловя на себе пристальный взгляд Ильи. Тот хмурился и поджимал губы. Но молчал. За прошедшие две недели между ними потеплело разве что на пару градусов. Илья все так же шарахался от любого прикосновения, бесконечно бухал на вернувшихся в его жизнь тусовках, учился и старательно делал вид, что у них с Максом все всегда так и было. Единственное, что осталось – это совместные ужины, сейчас больше похожие на гонку «кто быстрей съест свою порцию и свалит из этой гнетущей атмосферы». Переписка перестала пестреть мемами и стикерами и превратилась в бесконечно длинные списки покупок. А у Макса было третье свидание. С довольно приятным парнем с иняза. Заумным немного, но именно этим и очаровательным. Даня сам поцеловал его еще на первом свидании. Оторвавшись от пересказа Моэма, он оглянулся, проверил, чтобы вокруг никого не было, потянулся и просто легко коснулся губ замершего Макса. И снова продолжил болтать, как ни в чем не бывало. Макс тогда не стал говорить, что ничего не почувствовал, что это было просто мило, целоваться в заснеженном парке под фонарем. Только вот сердце даже не сбилось с ритма, но Шустов тогда вежливо улыбнулся и взял замерзшую руку Дани в свою. И вот теперь, спустя еще одну встречу, едет к нему. С вполне понятной целью, Даня в переписке вообще не прозрачно намекнул. Макс же был только рад. Может, хоть так он отвлечется, может, хоть так получится вышвырнуть этого вездесущего беса из своего сердца, который сейчас не мигая смотрел прямо на него. – Хорошего вечера, – красноречиво выгнув бровь, сказал Илья и опустил взгляд обратно на бумаги. Но писать не начал. Максу захотелось подойти и как следует наподдать ему. Встряхнуть за плечи и спросить, что вообще все это значит? Что происходит? Почему? Но не стал, потому что Илья ничего не был ему обязан объяснять. «Нет – это законченное предложение», говорила ему мама, а Макс уважал выбор другого человека. Даже если этот выбор заставлял его на стенку лезть. Когда Макс уже подходил к дому Дани, ему в голову пришло, что поступает он нечестно. Именно так, как ему не советовал делать Юра, еще тогда, до нового года. Пытается заменить одного человека другим. Но Макс сам себя и успокоил: если раньше он все это делал в попытке сбежать, то теперь он совершенно точно поставил точку в этих ебанутых и выматывающих недоотношениях с Ильей. И пытается жить дальше. Он молодец, он никого не обманывает. Даня встретил его в дверях. Улыбнулся, сверкнул своими зелеными глазами и отступил в сторону, давая Максу пройти в квартиру. Шустов прикрыл за собой дверь и, даже не снимая куртки, потянулся к Даниным губам, как в кармане зазвонил телефон. – Ты его отключишь, – со смешком сказал Даня, отступая, – это первый и последний раз, когда он нам помешает. – Сорян, – вздохнул Макс, пытаясь вытащить старенький сяоми из куртки замерзшими пальцами, перчатки утащил Третьяков еще в ноябре, а новые было покупать лень, – мне обычно никто не звонит, а тут… Макс замолчал, увидев наконец имя контакта. Илья. Гребаная «Психушка», Шустов так и не переименовал его и сейчас чувствовал, как у него самого едет крыша. Сердце сделало кульбит, рухнуло куда-то в желудок, а потом забилось в горле. Макс просто смотрел на входящий вызов и пытался дышать. Ебаный Илья с его ебаными приколами и звонками в самый неподходящий момент. Шустов поднял глаза на Даню, снова перевел взгляд на телефон и, вздохнув, сделал выбор. – Что случилось? – спросил он внезапно севшим от нервов голосом. В трубке повисло короткое молчание. Макс зажмурился. Конечно же, он выбрал Илью. Конечно же. Как и много, сотни раз до этого. Пора признаться самому себе, он будет выбирать его абсолютно всегда, потому что… – Макс, можешь приехать? – тихо сказал Илья в трубке. Голос у него был какой-то странный, напряженный и хриплый, – Понимаю, что не вовремя, но, если ты взял трубку, значит… Забей. Короче, можешь приехать? Это правда срочно. – Серьезно? – Шустов пожал плечами в ответ на вопросительный взгляд Дани, замершего рядом. – Всё настолько срочно? – Ага, – в голосе Ильи внезапно прорезалась сталь и какая-то отчаянная решимость. – Бля, долго объяснять, но вернись, а? Без тебя совсем никак. Макс немного помолчал. Все это было очень странно и отдавало хорошо ощутимым запахом пиздежа. Но Илья напряженно сопел в трубку и ждал ответа. А у Макса не было выбора. Точнее, был, и он его сделал, ответив на звонок. Что уж теперь делать хорошую мину при плохой игре, он не Илья, чтобы жать на тормоза в последний момент. Шустов хмыкнул. Видимо, у него их вообще не было. – Ладно, – вздохнул он, – еду, – и положил трубку, поднимая виноватый взгляд на Даню. Тот покачал головой и улыбнулся. – Наверное, это действительно важно, – сказал парень, чуть отступая к стене и давая Максу пространство, чтобы развернуться к двери и щелкнуть замком. – Надеюсь, – хмурясь, ответил Шустов, шагая на лестничную клетку. Он обернулся, пару секунд постоял и, бросив через плечо куцее «извини», сбежал вниз по лестнице. Всю обратную дорогу Макс гонял в голове варианты развития событий, и что вообще могло произойти, чтобы Илья его так внезапно выдернул. И ведь даже позвонил, сам, первый. Сказал подряд больше слов, чем за предыдущие пару недель. Уже подходя к подъезду, Макс подумал, что надо было почитать новости, может, ему не домой надо ехать, а за этим бешеным в участок. Поэтому поднимался он на пятый этаж практически бегом, перескакивая сразу через три ступени. А когда распахнул дверь, увидел стоящего посреди коридора Илью. Целого и невредимого. Макс принюхался, гарью вроде не пахло. Бензином тоже. В коридоре не горел свет, но из кухни лилось теплое свечение, позволяющее рассмотреть растерянное лицо замершего Третьякова. Значит, вариант с коротнувшей проводкой тоже отпадал. Макс захлопнул за собой дверь, стряхнул снег с ботинок и поднял глаза на так и не проронившего ни слова Илью. – Что случилось? – спросил он, стягивая с себя куртку и вешая ее на открытую дверцу шкафа, пусть сушится. Илья молчал. – Ну? – Макс повернулся к Илье и нахмурился. Илья стоял неподвижно, засунув руки в карманы толстовки – Максовой толстовки – кусая губы и смотря так растерянно и виновато, что Шустову потребовалось еще несколько секунд, чтобы понять. Ничего не случилось. Ничего, блядь, не случилось, кроме того, что Илья, сука, Евгеньевич Третьяков, ебаный нахуй, его приревновал. Опять. Кажется, Илья заметил, как резко потемнел взгляд Макса, и отступил назад, но Шустов оказался быстрее. Как был, в свитере и зимних ботинках, он шагнул к Илье, сгреб его за капюшон и впечатал в стену, нависая над ним грозовой тучей. Вся эта ситуация отдавала чем-то знакомым, только вот Макс теперь не просто злился. Он был в бешенстве. – А теперь слушай, Илюшенька, – обманчиво ласковым голосом начал Макс, смотря прямо в широко распахнутые глаза стоящего перед ним Третьякова. Тот сглотнул, но взгляда не отвел, только сделал судорожный вдох и снова замер, – рассказываю тебе, как обычно люди дружат. Друзья, мой хороший, – Макс чуть встряхнул Илью за плечи, – не ревнуют, когда один из них уезжает с целью поебаться, знаешь? Друзья не целуются по всем темным углам квартиры, чтобы на следующий день сделать вид, что ничего не было. Друзья не придумывают идиотские причины и не калечат себя, когда один из них идет на свидание с другим человеком. А главное, – Шустов склонился над Ильей и уже совсем тихо выдохнул ему прямо на ухо, – у друзей не стоит друг на друга. Понимаешь? – Макс чувствовал, как колотит Илью в его руках, понимал, что вот сейчас надо его отпустить и свалить, пока не стало слишком поздно. Он даже собирался, но Илья внезапно схватил Макса за запястье, не позволяя убрать руку. Шустов сглотнул, но нашел в себе силы спросить: – Ну что, будем дружить? Он правда надеялся, что это прозвучит издевательски, но вышло как-то жалко. И Максу обязательно стало бы стыдно, однако Илья нервно усмехнулся, прикусил губу и, на что-то решившись, поднял на Шустова взгляд. Отчаянный и решительный. – Я так сильно влюблен в тебя, это просто пиздец, – тихо сказал Илья и грустно улыбнулся. – Я скоро ёбнусь, как сильно. Злость испарилась мгновенно. Только что кружившая голову и отзывающаяся зудом на кончиках пальцев ярость исчезла за долю секунды. На смену ей пришло оцепенение. Макс, кажется, забыл, как дышать. Просто стоял и смотрел на Илью, цеплялся пальцами за ворот красной толстовки, шарил взглядом по такому родному лицу, всматривался в него и не осознавал, что тот сейчас произнес. Пришел в себя Макс резко, когда Илья попытался дернуться из его рук, пряча глаза и шмыгнув носом. Шустов подался вперед, не позволяя Илье двинуться с места, коснулся руками щек, и, дрожа всем телом, прижался губами к губам Ильи. Тот ответил мгновенно. Вжимаясь в Макса, зарываясь пальцами в кудряшки и, кажется, пытаясь вплавиться в него целиком. Макс чувствовал, как в голове переключается рубильник – все, можно, теперь точно можно. Макс понял, что толстовка мешается, только когда зарылся в ворот носом, выцеловывая ключицы и пытаясь достать языком до острого плеча. Поэтому он, не задумываясь, вытряхнул Илью из нее, откидывая вещь куда-то в сторону, и потянулся уже было, чтобы снова провести языком от открытого горла к теперь не скрытой тканью груди, как Илья внезапно вцепился в свитер и потянул его наверх. – Ты, – жарко выдохнул Третьяков, ловя непонимающий, плывущий взгляд Макса, – раздевайся. Макс стянул с себя свитер, тут же ощущая, как холодные тонкие пальцы проходятся по его прессу, ползут вверх, изучая. Илья при этом выглядел таким сосредоточенным и взбудораженным, тяжело дышал и дрожал, что Макс заставил себя притормозить хоть на пару мгновений, позволяя Третьякову делать все, что он захочет. – Я тоже пиздец как сильно влюблен в тебя, – тихо сказал Макс, чувствуя, как пальцы Ильи замирают на его шее. От этого тело прошибло возбуждением, хотя, казалось бы, куда уже больше, – с самого начала. Илья несколько секунд смотрел на него нечитаемым взглядом, после чего коротко выдохнул и, сжав плечи Шустова, подался вперед, опять утягивая его в долгий, мокрый поцелуй. Макса вело так сильно, что он практически задыхался от чувств. Их было настолько много, что он не справлялся, его колотило от того, как правильно ощущался Илья в его руках, как тот отвечал на поцелуи, как он прижимался, кусался, дрожал. Макс опустил ладони вниз, скользя под домашние растянутые штаны Ильи и сжимая задницу. Третьяков вздрогнул и хрипло выдохнул в ухо одно слово: – Можно, – и глухо застонал. И у Макса окончательно сорвало тормоза. Он стянул с Ильи штаны в одно движение, оглянулся, замечая несчастную покосившуюся тумбу, сейчас заваленную каким-то хламом, развернул Третьякова и, одним движением скинув все на пол, усадил его туда. А сам упал на колени, цепляясь руками за ноги Ильи и разводя их в стороны. Макс собирался сделать то, что хотел так давно – вылизать Илью целиком, чтобы в конце он мог только дрожать и стонать. В его голове, конечно, это происходило в чьей-нибудь постели, но дойти до нее казалось чем-то невозможным. Илью хотелось прямо сейчас, Макс был уверен, если они помедлят еще секунду, у него просто остановится сердце. – Ты чего творишь? – прохрипел Илья, когда Макс поднялся поцелуями от лодыжки до острой коленки, чуть прикусывая косточку и тут же зализывая ее. – Макс, ты с ума сошел? Илья часто дышал и цеплялся руками за край тумбы, явно пытаясь не скатиться с гладкой поверхности. Макс взглянул на него, выцеловывая вторую ногу и переходя на внутреннюю часть бедра, где кожа была более нежной. На широкие мазки языка там Илья отозвался жалобными стонами и непроизвольно подался вперед. Макс хмыкнул и провел языком ровно по кромке трусов. Шустову давно хотелось прижаться губами к плоскому животу и ребрам, коснуться темных сосков и наконец прикусить выступающие ключицы. Он так много раз делал это во сне, так долго старался не думать об этом, когда дрочил, но так сильно хотел знать, каково ощущать под губами и руками это тело. Охуенно. Это было охуенно. Илья цеплялся пальцами за голые плечи Макса, шумно дышал и вздрагивал, когда Шустов кусал особенно сильно. Макс теперь снова нависал над Ильей, распластанным под ним, прислонившимся спиной к холодной стене и смотревшим снизу вверх шальным взглядом. Макс бы и хотел что-то сказать, но слова вообще не шли в голову, поэтому он просто наклонился, чтобы коснуться губами плеча, провести языком до чувствительного места на сгибе локтя, вылизать проступающие вены, поцеловать в центр ладони и наконец позволить дрожащим пальцам скользнуть ему в рот. Илья задушено застонал, когда Макс старательно облизал подушечки и насадился на пальцы до конца, сглатывая вязкую слюну. – Блядь, – заскулил Илья, не отрывая глаз от Макса, – ты демон. Шустов напоследок мазнул языком между пальцами, отстранился и, рассмеявшись, коротко поцеловал Илью в губы, тут же снова опускаясь на колени. Илья сам понятливо приподнял бедра, помогая стащить с себя трусы, а Макс тут же провел языком по всей длине давно стоявшего члена. Илья откинул голову назад, зажмурился и застонал, явно пытаясь справиться с открывшейся перед ним картиной. Макс усмехнулся, качнул головой и, уже почти ничего не соображая, опустился ртом на член, скользя по чувствительной головке. Илья выругался, схватился рукой за волосы Шустова, пытаясь оттолкнуть, но тот упрямо сжал губы плотнее. Илья от этого дернулся, задрожал и с тихим стоном, кончил. Макс выпустил член изо рта, и, оставив пару легких поцелуев на животе, с трудом поднялся, упираясь руками в стену позади Ильи. Тот тяжело дышал и смотрел на Шустова расфокусированным, попылывшим взглядом. Макс потянулся было к своей ширинке, чтобы наконец расстегнуть джинсы и пару раз провести по собственному, до боли стоящему члену, как Илья шумно вздохнул и зашевелился. Вцепившись в локоть Шустова, он поудобней сел, отпихнул руки Макса и непослушными пальцами расстегнул тому джинсы, тут же дергая их вниз. Макс тупо смотрел на все это, не в силах даже что-то предпринять. Происходящее до сих пор было таким нереальным. Голый, затраханный Илья перед ним с наливающимися на плечах и груди укусами, блаженно улыбающийся и стягивающий с него штаны. У Макса в голове билась одна – единственная мысль – если это сон, то пусть он никогда не заканчивается. Илья же, наконец скользнувший рукой под резинку трусов, обхватил член, вырывая из Шустова стон и заставляя отмереть. Понадобилось меньше минуты, чтобы Макс кончил, шумно дыша и цепляясь за плечо Ильи, завороженно смотрящего на быстрые движения собственной руки. Шустов, как и был, в расстегнутых штанах, сполз на пол, прислоняясь спиной к стене. И только тогда понял, что так и не снял ботинки – вокруг натекла огромная грязная лужа, а джинсы на коленях неприятно холодило влагой, Макс повозился в этой каше от души. Они смотрели друг на друга, молча улыбаясь и не в силах сказать ни слова. В голове было блаженно пусто, хотелось лишь одного – снова коснуться. – Иди ко мне, – тихо попросил Илья, не отрывая взгляда от сидящего на полу Шустова, – пожалуйста. Макс собрал последние силы и встал, делая один несчастный шаг к сползшему с тумбочки Илье. Тот нежно провел пальцами по максовой щеке и прижался к губам в целомудренном поцелуе. – Не уходи больше, – шепотом попросил Илья счастливо улыбающегося Макса, – Никогда. Макс согласно кивнул и вернул поцелуй, притягивая Илью к себе еще ближе.

***

Они, стоя в одних трусах на кухне, босиком на холодном кафеле, хлебали воду. Испачканную, валяющуюся на полу в луже растаявшего снега с грязью одежду было решено просто скинуть в стиральную машинку до лучших времен, примерно до завтра, и переместиться поближе к крану. Макс, кажется, оставивший литр слюней на сейчас прижимающемся к нему предплечьем Илье, чувствовал острую необходимость восполнить водный баланс. – Ну, что будем делать дальше? – нарочито небрежно спросил Третьяков, ставя стакан в раковину и поворачиваясь к Шустову. Илья выглядел великолепно. С гнездом на голове, с зацелованными губами, чуть подрагивающими от холода – Максу не вовремя подумалось, что надо будет подкрутить окна, чтобы из них перестало так сильно дуть, – полуголый и довольный. Макс пожал плечами, прислонился бедром к столу и, притворно задумавшись, нараспев протянул: – Даже не знаю. Вариантов много. Можно наконец досмотреть «Хорошего доктора», можно убраться в коридоре, мы, кажется, там устроили погром. Или вот еще предложение,– он посмотрел прямо на закатившего глаза Илью, – сейчас мы пойдем в любую из комнат, и ты меня трахнешь, – Макс с удовольствием просто наблюдал, как с лица Третьякова разом слетело все веселье, а взгляд стал пристальным и прожигающим насквозь. – Как я и мечтал последние два года. Илья завис. Просто молча стоял и смотрел в упор на Макса совершенно охуевшим взглядом так долго, что тот занервничал. У Шустова внутри начала разливаться паника, а в голове билась только одна, истеричная и совершенно отбитая мысль: если этот тугодум прямо сейчас что-нибудь не сделает, то он просто развернется и уйдет дрочить к себе, насадившись сразу на три пальца и громко выстанывая имя Ильи, чтобы тот точно услышал и ему стало совестно. Третьяков, будто услышав голосящую сирену в голове Макса, наконец отмер, открыл рот, чтобы что-то сказать, кашлянул и севшим голосом поинтересовался: – Я тебя? – и сделал шаг ближе к Шустову, кладя руку ему на бедро. Макс вздрогнул, нервно улыбнулся и, стараясь не впадать в истерику, кивнул. – Ага, – глядя сверху вниз на практически черные, настолько огромный был зрачок, глаза Ильи, сказал Шустов. – Зря я, что ли, полтора часа в ванной проторчал. А ты что, думал, я там каждый зуб отдельно чищу? – Макс попытался свести всю эту неловкую ситуацию к шутке, но Илья явно был не настроен. Он завел руку Максу за спину и скользнул рукой под резинку трусов, сжимая ягодицу и подталкивая Шустова вперед, чтобы тот оторвал задницу от стола. И когда тот послушно встал, вцепившись в плечо Ильи, двинул пальцами дальше, прикасаясь к уже растянутому и смазанному входу. Макс судорожно втянул воздух, замирая в руках Третьякова и смотря на него совершенно ошалевшим взглядом. Возбуждение ударило резко и сразу по всем фронтам: голова закружилась так, что пришлось навалиться на Илью, во рту снова пересохло, а в животе завязался тугой жаркий узел, заставляющий вздрагивать от каждого движения пальцев – Илья, совершенно ничего не стесняясь, потер кольцо мышц и тут же толкнулся туда сразу двумя. У Макса подогнулись колени. – Пиздец, – прохрипел Илья, зарываясь второй рукой в волосы Макса, уронившего голову ему на плечо, – ты такой пиздец, Максимка. И потянул голову вверх, чтобы поцеловать часто дышащего Шустова, застонавшего прямо в губы, когда Илья протолкнул пальцы глубже. Это было какое-то форменное безумие. Макс чувствовал, как сгорает изнутри, чувствовал запах Ильи, вылизывал его рот, чувствовал его тело под своими руками, ощущал прохладные пальцы в себе и сходил с ума. Он так долго этого хотел, что, кажется, сейчас мог только скулить и плавиться. Макс толкнулся бедрами вперед, потираясь своим стояком о член Ильи, от чего тот вздрогнул и, застонав, отнял руку. Схватив ничего не соображающего Шустова за предплечье, Илья потянул его в свою комнату, находящуюся ближе. Макс не пришел в себя даже после того, как больно вписался плечом в деревянный косяк, было так сильно все равно, значение имел только тащащий его практически на буксире Третьяков. – Смазка и презервативы, – горячо выдохнул Шустов в ухо Илье, прижимаясь к нему со спины и ладонью проводя по животу, – у меня в ящике возле кровати, – и прижался губами к плечу, не выдерживая и тихо скуля. – Я умру, – прикрыв глаза, шепотом ответил Третьяков, – абсолютно точно. Сейчас, – и, практически отодрав себя от Макса, широким шагом вылетел за дверь. Макс пару раз глубоко вздохнул, а потом, махнув рукой абсолютно на все, рухнул на кровать, стянул с себя трусы и, широко разведя ноги, протолкнул в себя два пальца, ровно так же, как пару минут назад делал Илья. От этого осознания снова накрыло, хотелось больше, глубже, сильнее. Хотелось Илью. Макс выгнулся, задвигал рукой и громко застонал, когда почувствовал чужие прохладные ладони на своих бедрах. Он приоткрыл глаза и столкнулся с совершенно безумным взглядом Ильи, неотрывно смотрящим, как Шустов сам себя трахает пальцами. Илья до боли сжимал его ноги, впиваясь ногтями в кожу, Макс был уверен, там останутся следы. – Хватит, – приказал Илья, перехватывая руку за запястье и заставляя Макса отвести руку, – это моё, – выдохнул он и, одновременно с щелчком крышки на тюбике со смазкой прижался губами к выпирающим тазовым косточкам. С этого момента у Макса все слилось в один бесконечный полыхающий ком из жарких поцелуев, прикосновений и, кажется, тихого шепота Ильи, как сильно он этого хотел. Если бы у Макса были силы, он бы обязательно рассказал, сколько это желание жило в нем самом. Как было невыносимо не иметь права касаться Ильи по утрам, целовать его сонного и усталого, засыпать с ним рядом после долгого дня. Как практически каждую ночь, когда у них оставалась Катя и он слышал ее стоны, он ненавидел их обоих. И себя за то, что мечтал оказаться на ее месте. Как он пытался быть хорошим другом, а потом мысленно натягивал себя на Илью, стоило тому снова сорваться и поцеловать его. И как его размазывало от того, что с ним делал Илья сейчас. В себя Макс пришел, когда Илья толкнулся в него одним слитным движением, заставляя Шустова задохнуться и вцепиться пальцами в спинку кровати. Макс запрокинул голову, глотнул воздуха и, почти привыкнув, закинул одну ногу Илье на поясницу. Усмехнувшись, резко двинул бедрами вверх, насаживаясь до конца. – Нихуя себе, ты циркач, – простонал Илья, ударяя ладонью по плечу Шустова и зажмурившись. Макс, не ожидавший такого, нервно хмыкнул, а потом засмеялся, дрожа всем телом. – Пиздец, виброрежим выруби, – тут же взвыл Третьяков, – я и так скоро кончусь. Макс почувствовал, как вместе со смехом к горлу подкатил комок, а глаза начало щипать – все это было слишком. Слишком много касаний, ощущений, самого Ильи. Все, что еще несколько часов назад он считал невозможным, нереальным, несбыточным, сейчас случалось с ним. Он бы и правда заплакал, если бы Илья, тут же почувствовавший смену настроения, не наклонился, легко прижимаясь к его губам и нежно проводя пальцами по щеке. – Дыши, Макс, – прошептал он, разрывая поцелуй и тут же начиная двигаться. Истерика застряла где-то в районе грудной клетки, а после и вовсе растворилась – Макс больше ни о чем не мог думать, только ощущать Илью в себе, подаваться бедрами и громко стонать, чувствуя мокрые поцелуи на шее. Макс опустил руку, касаясь своего члена, ему нужно было еще немного, совсем чуть-чуть. Настолько, что когда Илья скользнул своими пальцами вниз, по груди, потом животу и наконец коснулся головки, размазывая остатки смазки и чуть сжимая, его выгнуло. Макс чувствовал, как в паху все горит, как начинает сводить ноги. Хватило нескольких быстрых движений, чтобы кончить – Макс сжался на члене Ильи, кусая губы и впиваясь пальцами в предплечье Третьякова. Илья тихо заскулил, больно вцепился зубами в плечо Шустова и кончил следом, последний раз сильно толкнувшись и замирая внутри. Приходили в себя медленно. Тяжело дыша и пытаясь хоть как-то сообразить, что сделать с тяжелыми, непослушными конечностями. Максу отчаянно хотелось целоваться и воды. – Охуеть, – тихо сказал Илья в плечо Шустову, тут же высовывая кончик языка и зализывая место укуса. Макс обессиленно хмыкнул. У него до сих пор тряслись руки, а вместо мозгов было желе. Он не мог думать вообще ни о чем, кроме того, что даже после всего этого, хотелось прижаться к Илье ближе, мокрому, липкому, одуряюще пахнущему своим каким-то тяжелым терпким запахом, почувствовать его жар и никогда больше не отпускать. Макс понимал: он так безнадежно, оглушающе и катастрофически влюблен в Илью, что это было почти больно. Илья же, снова что-то почувствовав, вытянул руку и, положив ее на щеку Макса, заставил посмотреть на себя. Шустов вздрогнул – в глазах напротив было так много нежности и любви. – Прости меня, – тихо сказал Илья, растягивая губы в грустной улыбке, – прости, что так долго. Мне было очень страшно. Но я смог, – он потянулся вперед, оставляя легкий поцелуй на губах Макса, – для тебя. Макс аккуратно убрал прядь волос с лица Третьякова, погладил по острой скуле и внезапно понял. Не только он выбирал Илью. Но и Илья его. Из раза в раз, рано или поздно. Но выбирал. Потому что тоже это чувствовал, потому что тоже. По уши. – Спасибо, – тихо выдохнул Макс и, притянув Илью к себе ближе, уткнулся носом ему в макушку и закрыл глаза.

***

Макс лениво зевнул, отпил кофе и снова с довольной улыбкой посмотрел на гипнотизирующего взглядом омлет на сковородке Третьякова. Тот стоял в полоборота, в старой Максовой клетчатой рубашке и, как всегда, босиком на холодном полу. Сонный, теплый и жутко встрепанный – они провалялись в кровати до одиннадцати, лениво целуясь и тихо споря, стоит ли сначала поесть, а потом трахаться, или все же наоборот. Закончилось все обстоятельной дрочкой – ни нашим, ни вашим. Но вроде, никто из них не жаловался. – Итак, – шумно разворачивая конфету, сказал Макс. Илья вопросительно глянул на него, – в этой квартире остался только один неразрешенный вопрос. – Это какой же? – выключая плиту и доставая тарелки, спросил Третьяков. Макс скользнул взглядом по голым ногам, довольно ухмыльнулся, но тут же сам себя одернул – не время, им еще коридор приводить в порядок после того, что они там вчера устроили. – Кто из нас будет выкидывать эту сраную елку? – широко улыбаясь, спросил Макс. Илья тяжело вздохнул, поставил перед Шустовым тарелку с завтраком и собирался уже отойти, как Макс перехватил его за запястье и, потянув на себя, заставил наклониться, благодарно целуя. Илья улыбнулся и вернулся обратно к плите за своей порцией, но Макс успел заметить, как вспыхнули его щеки. – Вот ты и начинаешь задавать неприятные вопросы с самого утра, – не прекращая улыбаться, притворно проворчал Третьяков, – что же будет дальше? – А дальше март, – фыркнул Макс, – поэтому нам жизненно необходимо избавиться от этой колючей помирающей инсталляции, – именно в этот момент в дверях кухни показался Кактус, дефилирующий в сторону своей миски с водой. – Это не про тебя, родной, – тут же обратился к нему Макс. Еж в ответ только фыркнул. Илья пнул Макса под столом и усмехнулся, когда Шустов попытался ткнуть ему в руку вилкой. Между ними все снова было тепло, уютно и хорошо. Даже лучше, чем хорошо. Идеально.