Жажда

Рон чувствовал, что что-то не так. Больше, чем когда-либо. Не то, чтобы Гермиона все выходные избегала их с Гарри. Удивительно, но она даже несколько раз посидела в общей гостиной, улыбнулась паре шуток, помогла Рону с сочинением и разобралась с домашней работой Невилла по трансфигурации. Но во всем этом было что-то жутковатое. Странное - в том, как она переворачивала страницы, в то время как Рон мог поклясться, что в течение последних пяти минут таращилась на одно и то же слово. Вот и все, или почти все. Не Гермиона. Какая-то… ненастоящая. И глаза. Она сидела, уставившись в одну точку. Вокруг вдруг обнаружилась масса мест, приковывающих ее внимание. Стена. Письменный стол. Камин. Сколько раз Рон проводил рукой перед ее лицом, смеялся, бормотал что-то про зомби, а в ответ получал блеклую виноватую улыбку. "Мерлин, Гермиона, очнись". И, самое странное. По крайней мере, для Рона, ― она не игнорировала Гарри. Даже не окидывала его холодным взглядом перед тем, как промямлить что-то в ответ на идиотские вопросы, заданные только для того, чтобы поддержать разговор. Она была необычно тихой, но ее молчание не предназначалась никому конкретному. По правде сказать, Рон просто лез на стенку. Фигурально выражаясь, разумеется. Потому что что-то было не так. Очевидно, Гермиона была достаточно взрослой. Зрелой, разумной, и Старостой Девочек до мозга костей. Но когда Гарри чересчур зарывался, а сейчас он определенно преступил черту, Гермиона была первой, второй и последней, кто ставил его на место. Рон знал, что Гарри пытался с ней поговорить. Но она только пожала плечами и ответила… «Фигня, забудь». … и с каких это пор? С каких пор Гермиона Грейнджер говорит ― «Фигня, забудь»? Не считаешься с Гермионой – будешь расплачиваться. Простое и знакомое правило. То самое, о котором они с Гарри ныли каждый раз, когда их снова и снова возили мордой по столу Мерлин знает за что… а иногда за что-то, о чем Рон до сих пор не догадывался. А сейчас, Гарри… сделал что-то действительно скверное. И да, в тот вечер Гермиона наорала на него. Рону об этом все уши прожужжали. А на следующий день? И как насчет через два дня? Ни единого ядовитого замечания. Ничего. Ничегошеньки, блин. И это было просто неправильно. В последний раз, когда Гарри и Гермиона поссорились из-за Малфоя, причиной были просто слова: кто-то что-то сказал, не подумавши. А не дикая драка и пролитая кровь. И тогда они не разговаривали почти неделю. И еще - спор Гарри и Гермионы, начатый после драки с Малфоем, так и не был закончен. Насколько знал Рон. Ну, и где завершение? Даже Гарри чувствовал себя не в своей тарелке. Хотя ему полагалось прыгать от радости, что дешево отделался. Да и Рону надо было бы радоваться. Типа: «слава богу, Гермиона на тебя не дуется, и мы в кои-то веки можем отлично жить, как раньше», и все такое. А вместо этого. Он злился. Потому что сейчас, больше чем когда-либо, чувствовал, что пропустил что-то очень важное. Но даже после того, как той ночью Рон уложил Гарри в кровать и попытался развязать ему язык, ― целебное зелье, присланное матерью, имело небольшой усыпляющий эффект, ― тот все равно что-то не договаривал. «Наверняка было что-то еще, Гарри». «Ну что еще, Рон? Пэнси сказала, что Малфой хочет Гермиону. Чтобы…Мерлин, не знаю. Трахнуть. Что-то непростительное. Но ему придется сначала убить меня». «Она что-нибудь еще говорила»? «Нет». «Ничего»? «Ничего». И, разумеется, Рон разозлился. Одна мысль о Малфое, которому что-то понадобилось в радиусе двух метров от Гермионы, бередила мозг постоянным желанием врезать ему. Ведь Гермиона привлекательна. Весьма привлекательна. Рону это не нравилось - то, как другие мальчишки глазеют на нее, и то, что он ничего не может с этим поделать. Она выросла в красавицу. И совершенно не удивительно, что Малфой ее хочет. Хотя сначала эта новость порядком ошарашила (и разозлила) Рона. С другой стороны, очевидно ― хорек все еще ненавидит Гермиону и наверняка ни за что к ней не прикоснется. Не с его идейками. Кровь и чистота и все-вашу-мать-такое. Поэтому наверняка, разумеется, ничего не случится. Скорее всего, Пэнси просто перехватила его слишком долгий взгляд. Что-то такое же случайное. Единственная проблема… Рон не мог отделаться от ощущения, что вся его теория может оказаться полной и абсолютной чушью. Просто из-за того, что появлялись новые факты. Потому что на самом деле… Картина не складывалась. Гарри, хотя, возможно, и действовал характерно для себя, все же явно немного переборщил. Ворвался в комнату, наплевал на все объяснения Гермионы, и как следует навалял Малфою, несколько раз сбив того с ног. А, ну да, после этого еще и наорал на нее в коридоре, как будто и раньше не вел себя как последняя задница. Ладно. Дурак. Вел себя как полный идиот. Ему вообще не следовало туда ходить. (Надо было дождаться другой возможности дать Малфою по шее. В менее очевидной ситуации, не на глазах у Гермионы.) А хуже всего, самое худшее, по причине, которую Рон не мог вполне сформулировать, было то, что, кажется, Гермиона на следующий же день простила Гарри. И это еще не самое странное. Последние недели. Казалось, они тянулись целую вечность. Гермиона становилась все рассеянней… Гарри – все глупее. И все это явно неспроста. Что-то случилось с Гермионой, с Гарри, или с ними обоими. Рон не знал. Но что-то было не так. А он проморгал. Да. Рон явно что-то пропустил. Единственное место, где можно было найти Гермиону в воскресенье вечером – библиотека. И вот он там. Готовый узнать и понять, что, к чертовой матери, творится в головах его лучших друзей. Начиная с наиболее разумной. Которая с большей вероятностью сможет связать три-четыре достойных слова, так, чтобы Рону не показалось, что ему опять пудрят мозги, как после разговора с Гарри. ― Окей, Грейнджер. Она дернулась, как будто он ткнул ее в ребра. ― Мерлин, Рон, ― выдохнула Гермиона. ― Я думала… серьезно… с каких это пор ты называешь меня по фамилии, нахал? ― Не знаю. Как-то само вырвалось. ― Ладно, Уизли, как насчет того, чтобы оставить это слизеринцам, и просто звать меня Гермионой? ― Извини. ― Что ты здесь делаешь? Пододвинув стул и усевшись напротив нее, Рон уставился на кусок пергамента перед ней на столе. ― Это для бала? ― Ага, правила. ― Правила? ― Никакой магии, не протаскивать горячительных напитков, и так далее. ― Понятно. ― А все-таки, что ты здесь делаешь? ― Гермиона положила перо на стол. ― Уже поздно. И где Гарри? ― Не так уж и поздно. Он наверху, в гостиной. А я хотел… эээ… поговорить. С тобой. О чем-нибудь. Если ты не возражаешь… потому что… то есть… ну… Может быть, это довольно-таки… важно. ― Он пошевелил руками. ― Понимаешь, мы с тобой. Просто немного… или много… ну, это - как ты захочешь… поболтать. Повисло неуютное, неуместное молчание. Они смотрели друг на друга. Гермиона – с ожиданием. «Хорошо. Окей. Так. Да. Скажи что-нибудь. Что угодно, только лучше твоего предыдущего выступления». У Рона никогда не было ораторских способностей. Если бы он только мог, хотя бы сейчас… Как и ожидалось, Гермиона подняла брови, и Рон почувствовал неожиданный острый прилив смущения. Он знал, что этот разговор будет трудным. Но ведь раньше он как-то справлялся, и, да, временами бывало неловко. Но так – никогда. Наверное, это потому, что он не имел ни малейшего понятия, о чем говорить. Не знал, о чем спрашивать. Как подойти. Даже не понимал, чего он, собственно говоря, ищет, и как, черт возьми, собирается действовать. ― Рон? ― Как ты… То есть… знаешь, после того? Как ты себя чувствуешь? Гермиона тяжело вздохнула. Естественно, она, со своими великолепными мозгами, не могла не понять, куда ветер дует. ― Я в порядке, ― быстрый взгляд вниз, на стол, прежде чем посмотреть ему в глаза. ― Правда? ― Рон осторожно протянул к ней руку. ― Гарри… ― он секунду помедлил, ожидая изменения в выражении лица, неловкого движения, вытаращенных глаз – чего угодно. Ничего. ― Знаешь, Гарри действительно стыдно, ― немного разочарованно продолжил он. ― Если бы ты только позволила ему объясниться, может быть… все бы наладилось. ― У нас все нормально, разве не так? Мы ведь разговариваем? ― Да, но… ― Рон запнулся. ― Ты с тем же успехом могла бы и не разговаривать. Все как-то очень… ну, знаешь… вымученно. Я даже не думаю, что Гарри хочет, чтобы все было так, как сейчас. Лучше бы ты игнорировала его, чем это… странное… то, что ты делаешь. Гермиона нахмурилась, а Рон стал лихорадочно прокручивать в голове предыдущие слова, пытаясь понять, что же он такого сказал. ― Это «странное» то, что я делаю? А, вот в чем дело. ― Ну, не то, чтобы совсем странное. Просто, понимаешь, это на тебя не похоже. ― Мерлин, Рон. Ты жалуешься, когда мы не разговариваем, а когда мы разговариваем – ты опять недоволен. ― Сейчас я бы понял, если бы ты с ним сколько-то не разговаривала. По крайней мере, тогда было бы… Не знаю… ― Какое там было слово, о котором он думал раньше? ― Завершение. Гермиона помотала головой. ― Какое там завершение. С Гарри это просто невозможно. Бесполезно. ― Почему? Гермиона тяжело вздохнула. Ее очередной способ сказать «тебе-что-все-разжевать?». Рону это не понравилось. Но он был рад, что она вообще отвечает. ― О чем мы говорим? Можно еще раз обсудить это во всех подробностях, или давай, я пару дней не буду с ним разговаривать… а еще мы можем поорать друг на друга до потери сознания. Это ничего не изменит. Сколько-нибудь надолго. Гарри всегда будет... Рон, я не собираюсь лезть из кожи вон и каждый раз его останавливать. У меня просто больше нет сил. ― Она откинулась на стуле и уставилась на свои колени. ― Я устала, Рон. Просто слишком устала от споров, понятно? Слишком устала? Рону не понравилось, как она это сказала. Как старуха. ― Он не хотел, ― напирал он. ― Честно, Гермиона. ― Потому что ему не нравилось слышать, что она слишком устала. Что у нее нет сил. В день, когда у Гермионы не будет сил, чтобы поставить Гарри на место, Рон будет знать, что случилось что-то очень, очень плохое. Хотя, - думал Рон, глядя на ее бледное лицо, - он что, раньше не знал? Разве не поэтому он здесь? ― Гермиона, он не безнадежен. ― Что за глупости. Я не думаю, что Гарри безнадежен. Ни в коем случае. Просто… слишком много всего навалилось. И у меня нет сил на бесконечные разборки. ― Много чего? «Да, о чем это ты»? - Потому что у Рона было ощущение, что что бы это ни было, оно было большое и… очевидно… плохое. ― О чем ты все время думаешь? Гермиона пожала плечами. ― Обязанности старост, ― пробормотала она, отводя от лица прядь волос. ― Что же еще? ― Тебе лучше знать. ― Что ты этим хочешь сказать? ― Ой, брось. Думаешь, я поверю, что все это из-за того, что они назначили тебя Старостой? ― Что все это, Рон? ― прищурившись. “Мерлин. Неужели именно ему сейчас придется произнести это вслух”? ― Это, Гермиона. Ты. Все эти чертовы недавние изменения. Все настолько очевидно, блин, что даже ты не можешь делать вид, что не заметила. ― У меня большая ответственность. Постоянный стресс. ― И больше ничего? ― Ничего. ― Не может быть! ― Тише, пожалуйста. Ради Мерлина, мы же в библиотеке. «Рррр, Гермиона. Плевать на библиотеку». Рон уперся руками в стол. Задышал глубже. Если она не хочет даже попытаться честно рассказать о своих проблемах - что, черт возьми, им остается? «Это должно быть проще, чем разговаривать с Гарри». ― Знаешь, ты можешь поговорить со мной. Я никому не скажу. Даже Гарри, если ты не захочешь. И я пойму. Слышишь? ― Он опять понизил голос. ― Если это о Малфое. Все, что угодно. Я пойму, что ты не хотела, чтобы Гарри знал. Гермиона вдруг залилась краской, и сердце Рона замерло. Это значит?.. Малфой. Ублюдок. Это как-то связано с ним. ― Ну, так это Малфой? ― Рон, пожалуйста. Почему ты решил, что хоть сколько-нибудь терпимее Гарри? Я понимаю, что наш друг делает из мухи слона, но вы оба ненавидите его. Оба. ― Гермиона, это Малфой? ― Нет. Понятно? Нет, это не он. С чего ты взял... Рон тихо зарычал. ― Мерлин. Тебе не надоело это глупое притворство? Ее румянец стал ярче - на этот раз, пожалуй, больше от гнева, чем от чего-то еще. Определенно, Рону следовало помнить: никогда не использовать слова «глупо» и «Гермиона» в одном предложении. ― Это не глупое притворство, понял? ― хмурясь, зло прошептала она. ― Попробуй поработать Старостой, Рон, - я посмотрю, как у тебя получится. ― Серьезно, Гермиона, даже ты знаешь, что в последнее время не очень-то обращала внимание на работу. И этому, наверняка, есть причины. ― Понимаю. Теперь ты, вдобавок, сомневаешься в моей добросовестности как Старосты, да? ― Нет, нет. Ты же знаешь, это не… ― О чем ты хочешь меня спросить, Рон? Почему бы просто не сказать прямо? ― Та же прядь волос опять упала ей на щеку, и была с раздражением отброшена. ― Пожалуйста. Меня тошнит, я устала от того, что все вечно пытаются подсластить пилюлю. Мерлин… Я не умею читать мысли. Не имею ни малейшего представления, что происходит в чужих головах. Ты что, не понимаешь, насколько, к дьяволу, проще станет моя жизнь, если ты просто перейдешь к делу? Она все еще хмурилась. И Рон попытался понять. Сформулировать вопрос. Суть дела. Найти хоть один способ до нее добраться. ― Я не знаю, Гермиона. ― Не знаешь? ― Не знаю, как сказать. ― Ну, тогда и не говори. Брось, забудем об этом. Рон поймал себя на том, что почти злобно рычит на нее. На самом деле - нет, не почти. ― Черт возьми, Гермиона. Не делай из меня идиота. Как будто у нас нет ни малейших причин для разговора. Если ты предпочитаешь делать вид, что я сошел с ума… что ничего не случилось… как будто вот уже Мерлин знает сколько времени у тебя все в полном порядке… тогда мы теряем время. ― Я не… ― Я хочу только капельку правды. Совсем немного – о том, какого лешего творится в твоей голове. Я в полной растерянности, Гермиона. Глупая ярость Гарри и твоя постоянная задумчивость. Я не имею ни малейшего понятия о том, что происходит, но знаю, что что-то... ― Хорошо, но… ― … и не ври мне больше. ― Прекрати, Рон. ― Что? ― Это. Намеки на то, что я все время вру. Знаешь ли, мне это не нравится. ― А мне не нравится, когда меня обманывают. ― Рон! Отлично. Он глубоко вздохнул. Возможно, Рон и не имел в виду, что она врет… не то, чтобы нагло и грязно… но он не мог отделаться от мысли, что это воспринималось именно так. Только, очевидно, это не метод справиться с ситуацией. Все еще упираясь руками в стол, он постарался выровнять дыхание. ― Прости, ― пробормотал он. Ее взгляд смягчился. ― Все в порядке. ― Во всяком случае, я добился от тебя нормальной реакции. ― Извини, что? ― Знаешь... Наконец-то я разговариваю с настоящей Гермионой, а не с картонной куклой, с которой провел все выходные. Она опять вскинула брови. ― Понимаю. Секундная пауза, и Гермиона придвинула свой стул ближе к столу. Глубоко вздохнула. ― Слушай, Рон, ― прошептала она с полувздохом, полу… чем-то непонятным в голосе. ― Наверное, это я должна извиниться. Это было… неожиданно. Но хорошо. Да. Чудесно. Рон заслуживал извинения за то, что его держали в темноте, за все… недоговоренности и прочее. И, очевидно, это должно было привести к небольшому объяснению. Которое пролет немного света, чтобы можно было найти дорогу назад, к норме. ― Ты прав насчет странности. И что все выходные я была сама не своя. Я не хотела тебя обидеть. Да и Гарри, если честно. Или еще кого-то. ― Я знаю. ― Я только… наверное… что-то просто… ― она отвела глаза и уставилась в стол. ― Я была… то есть, в последнее время, Рон… странной… вроде… Мерлин. У нее не получается. А у Гермионы всегда все получалось. И тогда, если только Рону не показалось, она пробормотала… ― Не могу сказать. …еле слышно. ― Что не можешь сказать? Она выглядела напуганной. ― Что? Мягко, сочувственно: ― Гермиона, что ты не можешь сказать? Она уставилась на него широко раскрытыми глазами. Темными, туманными, с отсветами пламени. Смотрела. И смотрела. Кусала губу. …что? Что? ― Староста Девочек, Рон… Его сердце сжалось от хорошо знакомого недоверия. ― Ой, не начинай, ― рявкнул он, закатывая глаза. ― Только не надо еще раз про префектов и все такое. Мы это уже проходили. ― Ты можешь просто выслушать? ― Что? Опять твои рассказы о том, как трудно быть Старостой? Разумеется, трудно. Честно, Гермиона, я в этом ни минуты не сомневался. И я бы разделил с тобой нагрузку. Правда, помог бы, если бы хоть чуть-чуть годился для такой работы. Но она ведь не должна разрушать душу, правда? То есть, когда моего брата сделали Старостой, он вел себя, как последняя задница. Но он и раньше был порядочной задницей, насколько я знаю. А у тебя нет даже такого оправдания. Гермиона прищурилась – так быстро, что Рон едва заметил ее движение. ― И что конкретно это должно означать, Рон? Проиграть в голове последние слова. Он что, только что назвал Гермиону последней задницей? Потому что он на самом деле, по-настоящему не имел в виду ничего подобного. ― О нет, нет… Гермиона… ― У тебя не очень-то получается подставить дружеское плечо, Рон. ― Прости, я действительно не хотел… И тут… «Мерлин. Нет. Нет. Ради бога». По ее щеке скатилась слеза. ― Гермиона, не плачь… пожалуйста. Ты же знаешь, что я… вечно говорю, не подумав. Клянусь, я не имел в виду… ― Не надо. ― Гермиона… ― Не надо. Ты тут не при чем, окей? ― пробормотала она, смаргивая еще одну слезу. ― Не плачь, пожалуйста. Гермиона помотала головой. Закрыла глаза. ― Я не нарочно. Прости, ― всхлипнула она, ― это наверняка гормоны или что-то, или… ох, Рон… все так запуталось. «Нет… нет, нет. Гермиона». Рон моргнул. Потому что в тот момент, этих последних слов ему было достаточно, чтобы навсегда заткнуться. Ее голос. Как будто с болью. В нем было… страдание. Такое, что на секунду даже стало неважно, что он не знал причины. Не мог разговорить ее, сложить картинку. Единственное, что имело значение, здесь и сейчас – утешить ее. Высушить эти нечаянные слезы. Рон уже почти вскочил из-за стола, чтобы подбежать к ней, обнять и прошептать, что извиняется… что у нее все в порядке… она красавица, его лучший друг, и они с Гарри позаботятся о ней. В чем бы ни была проблема. Они будут рядом. Только они трое. Разговаривать. Решать проблемы. Помогать друг другу. Но вдруг. Он кое-что заметил и остался сидеть. Увидел уголком глаза: между высоких книжных шкафов кто-то двигался в их сторону. Вот он вышел в полосу света, этот невесть откуда взявшийся кто-то: брови нахмурены, пронзительный взгляд холодных глаз. Сердце и кулаки Рона сжались, и ненависть наверняка вытеснила с лица все следы озабоченности. Чистая ненависть. И ничего больше. ****** Гермиона подняла глаза одновременно с резким изменением выражения лица Рона. Она заметила. Он смотрел сквозь нее, на кого-то за плечом. И. О, нет. Этот взгляд. У нас гости. Это ясно и очевидно читалось в каждой черточке его застывшего лица. У Гермионы перехватило дыхание, и ее дрожащее тело мгновенно покрылось мурашками. Потому что был только один человек, на которого Рон так смотрел. И она почти чувствовала шелест его дыхания на коже. ― Грейнджер. Она не обернулась. Только застыла. Смакуя прохладные волны ужаса. ― Убирайся, Малфой, ― нахмурился Рон: голос низкий, глаза как щелки. ― Уизли, я, кажется, не к тебе обращаюсь. Я говорю с Грейнджер. ― Мы заняты. Гермиона торопливо вытерла слезы. Прочистила горло в попытке… собраться. Потому что если Малфой узнает… увидит их, эти мокрые щеки.. ей ни за что не удастся подавить мерзкую, отвратительную дрожь стыда. Важно, безумно важно, чтобы он думал, что ей наплевать. Уже. На все это. Как будто все прошло. И его присутствие уже ничего не значит. Потому что ей уже все равно. Ей наплевать. ― Вот дерьмо, ― выдохнули позади нее. Рон поднялся с угрожающим видом, который так жгуче напоминал Гарри. Нет. Довольно глупых разборок типа «я мужчина, а ты нет, давай сразимся и выясним, кто из нас мужчина». ― Предлагаю оставить нас в покое, Малфой, ― прошипел он. ― Рон, погоди, ― Гермиона повторила его движение, отодвигая стул и вставая. Отвернулась, игнорируя неодобрительный взгляд, и посмотрела на Драко. Посмотрела на него. Она избегала этого с тех пор. С тех пор, как… ― Что тебе надо? ― будь Старостой, будь гриффиндоркой, будь Гермионой Грейнджер. Хотя бы сейчас. «Потому что ― что бы ты ни хотел… какие бы слова, комментарии, идиотские чертовы планы… ни вылезли у тебя изо рта, знай, что мне наплевать. Так же, как и тебе. На меня. А мне на тебя – еще больше». ― Дамблдор, ― ответил Драко. Его глаза. Смотрят прямо на нее. Пронизывающие. Горящие. ― Что Дамблдор? ― Хочет видеть нас у себя в кабинете. ― У нас не запланировано никаких совещаний. ― Он все равно хочет нас видеть. «Почему? И - сейчас? (И, пожалуйста, просто уйди)». ― Но… почему? ― Он не сказал. На мгновение, переполнявшее Гермиону полное и абсолютное изнеможение сменилось новым хаосом. «Что это может быть? У них неприятности»? В конце концов, уже поздно. Слишком поздно для обычного совещания с директором. И это не предвещало ничего хорошего. У него могла быть тысяча и одна причина быть недовольным. Тысяча и одна причина надавать им по шее, вышвырнуть с поста Старост и передать должность другим. Более подходящим. Которые смогут взаимодействовать, не создавая вокруг себя дикого хаоса. И, Мерлин… разве трудно было предвидеть? Ведь это профессор Дамблдор. Он ничего не пропустит, даже если ослепнет. И он наверняка чувствует, что что-то не так. Что между ними что-то происходит. Что-то. Очень, очень неправильное. ― За фигом Дамблдору понадобилось разговаривать с вами в такой час? ― выплюнул Рон, недоверчиво хмурясь. ― Может, прогуляешься с нами и посмотришь? ― огрызнулся Драко. ― Он наверняка спросит, какого хрена с нами притащился младенец Уизли, но если это поможет тебе сегодня спать в сухой постели, то, разумеется, пошли, убедись, что Грейнджер доберется в целости и сохранности. ― Ты, сукин… ― Не трудись, Рон, ― быстро обернувшись, пробормотала Гермиона. ― Он не стоит того. ― Правильно, Уизли, ― прорычал Драко. ― Я не достоин. Гермиона обернулась. Драко смотрел на нее. Что-то в его лице не соответствовало словам. Она сглотнула. ― Тогда пошли? ― буркнула она, собирая со стола рассыпавшиеся бумаги. ― Гермиона… ― Если ты не будешь спать, Рон, ― сказала она, поднимая на него взгляд, ― я на обратном пути заскочу в общую гостиную, хорошо? Она почти услышала, как Драко закатил глаза. ― Ладно, ― буркнул Рон, угрожающе сверля глазами Малфоя. Стандартная молчаливая угроза. Гермиона вздохнула. Наполовину втянув в себя воздух. Как бы ей хотелось вот так же наполниться непробиваемой уверенностью в себе. Повернулась, прошла мимо Драко, выскочила из библиотеки и направилась к кабинету директора. Шаги Малфоя раздавались прямо за спиной. Гермиона грустно тащилась по темным коридорам, мимо мерцающих факелов, сквозь тени, и его явное присутствие оглушало. Оглушало и убивало. Срывало затвердевшие слои защиты, которую она так старательно строила. Каждый звук его ног, касающихся пола. Холод, жар, трепет, пробегающий вверх по спине. И все это – просто потому, что он был рядом. Почти наступал на пятки. Дышал тем же воздухом. И все время, пока они медленно шли, Гермиона с Драко… с, перед… стараясь держаться подальше - она чувствовала это. Возвращение. Капля за каплей – всего, что пыталась игнорировать, потратив на это лучшую часть выходных. Пытаясь, и проигрывая. Сокрушительно. Но даже не думая сдаваться. Единственное, что сработало – тщательное планирование, направленное на то, чтобы избегать его. Всего, что с ним связано. Слов. Глаз. Любого присутствия. Казалось чрезвычайно важным, чтобы она больше никогда… вообще никогда… не заговорила с ублюдком по своей воле. Потому что убедилась. Раз и навсегда. Он был Малфоем. Вдоль и поперек, насквозь, до самых чертовых печенок. А она была дурой, чтобы когда-нибудь думать иначе. Изобретать фантазии об измученном сердце, кричащем об искуплении, попавшем в ловушку собственного отца. Для Драко Малфоя больше не было оправданий. Он дал ей это понять – яснее некуда. Прозрачно, как кристалл, eсли дело было только в этом. Все время. Просто способ унизить ее. Заставить истекать смазкой и оставить умирать от стыда. Шептать гадости и упиваться реакцией. Запятнать образ Гермионы Грейнджер – хорошей девочки. Какой ход в борьбе за власть. Если дело было только в этом. Может быть, они могли просто вернуться назад. Она бы ненавидела его больше, чем когда-либо. Сломленная. Готовая взорваться. Но оставленная в покое. Он получил все, что хотел. Вернуться к тому, что было. Сделать вид, что забыла, что когда-то пробовала темноту его рта. Вкус кожи. Как будто никогда не раздвигала для него ноги. Мерлин, Гермиона, почему ты была такой жуткой дурой? И самое ужасное, вспомнила она, и будет помнить до самой смерти – это то, что она все еще. Изнемогала. Ее тело истекало влагой. Наверху. В собственной постели. После того, как он задал тот вопрос. Все еще дрожала, стонала и плакала от желания. Унижение, уныние, отрицание. И жажда. Она была девственницей. И почти ненавидела себя за это. Почему? Она была так осторожна. Рассудительна. Красива. Классическая дочь «твои родители должны тобой гордиться». Девушка. Чистая. Непорочная. Невинная. Да. Невинная девушка, которая позволила бы Драко взять ее прямо на столе, жестко, сильно, так, чтобы стол раскололся. И продолжить. На полу. Снова и снова. Упрашивая, крича и умирая от желания - еще. Да, мамочка. Ты должна очень гордиться. И нет. Она больше не хотела об этом думать. Лежа в кровати. Так тяжело дыша, что был ясно слышен звук рвущегося изо рта воздуха. Возбужденная. Разочарованная. Опустошенная. И как она задрала юбку. Закрыла глаза, смаргивая слезы. Почувствовала их вкус на языке. И трогала себя. Яростно. Выгибаясь. Пульсирующие мускулы. Дергающиеся веки. Распухшая и промокшая. Пока желание не утихло. Потому что, независимо от разума, ее тело было не радо, что он перестал. Прикасаться к ней. Смотреть на нее - так. Тот взгляд. Тогда, на мгновение, Гермиона почувствовала что-то еще. В этих глазах, словно затянутых тучами. «И что? Какого лешего ты думаешь, это было, ты, глупая девчонка? Это было торжество. И больше ничего. Триумф. И как ты не догадалась, к чему все идет»?.. ― Грейнджер. Она дернулась, потом пошла быстрее. ― Грейнджер, не беги. Нам надо поговорить. Ей не о чем с ним разговаривать. Нечего сказать. И, слава Мерлину, они почти у кабинета. Почти пришли. Даже если она боится того, что ждет за этой дверью, едва ли не больше, чем настырного голоса за спиной. ― Грейнджер, ты, тупая сука. Просто притормози, а? Гермиона сжала кулаки. Но, если честно. Она почти смеялась над собой. Теперь она вряд ли может не согласиться с титулом тупой суки, не правда ли? Это она и есть. В точности. Полная идиотка. Вообще дважды взглянуть в его сторону. Вдруг он заступил ей дорогу. Злобно уставился на нее. Но она посмотрела мимо него и поняла. Это бесполезно. Слишком поздно. Потому что дверь в кабинет Дамблдора – прямо за его спиной. И у него нет времени на то, чтобы сказать еще что-нибудь. Завязывать внутренности в узлы новыми откровениями или оскорблениями. Она войдет в эту дверь. Разделается с этим. И продолжит избегать всего, что хоть как-то связано с ублюдком. ― Я захожу, Малфой, ― она нахмурилась, вызывающе наклонив голову. ― И, полагаю, мы быстрее сдвинемся с мертвой точки, если ты тоже войдешь. ― Сначала нам надо поговорить. ― Мне тебе нечего сказать. Гермиона обошла его, с колотящимся сердцем, поднесла кулак к двери и громко стукнула три раза. Она выдохнула, потому что… да… очевидно, неважно, как она напугана тем, что может сказать профессор, - все, что предотвращало столкновение с Драко, было благословением. ― Войдите, пожалуйста. Но тут. Во рту у Гермионы пересохло. И все «что-бы-это-значило» нахлынули на нее мощным, все сметающим потоком. ― Спасибо, что смогли придти без предварительной договоренности, мисс Грейнджер, мистер Малфой. ― Дамблдор по очереди кивнул обоим. ― Надеюсь, для вас еще не слишком поздно, ибо у меня есть неуместное пристрастие к импровизированным совещаниям. «У старика много к чему неуместное пристрастие, - отметил Драко, стараясь не сверлить директора фирменным злобным взглядом. - Например, к существованию». Он покосился на Гермиону. Она так вцепилась в подлокотники, что, казалось, ногти вот-вот выгнутся назад и сломаются. И поделом ― за то, что все выходные была такой упрямой сукой и не дала ему ни малейшей возможности объясниться. «Я знаю, что тебе плохо, Грейнджер, и изо всех сил стараюсь не обращать на это внимания. Но это очень плохо получается: когда тебя нет рядом, и я не могу сбросить напряжение, оскорбляя тебя». Это ощущалось, как удушье. Монотонная речь Дамблдора снова вторглась в его сознание. ― Признаться, в последнее время я несколько обеспокоен, ― обманчиво мягко начал тот. ― И, прежде чем я продолжу, ― пожалуйста, не думайте, что я пригласил вас, чтобы заявить о вашей неспособности выполнять работу Старост. Драко не мог не насладиться мгновенным облегчением, волной прокатившимся по телу. Застывшая в кресле Гермиона все еще излучала напряжение, а он уже немного расслабился, понимая, что сегодня их не разжалуют. ― …необходимую работу. Наоборот, вы были выбраны потому, что являетесь очень способными и знающими студентами, которые… Тра-ля-ля, мели-блин-емеля и все такое. От голоса директора веки Драко наливались свинцом. Он не хочет здесь находиться. Ему это совершенно не нужно. Единственное, что хоть немного скрашивало ситуацию, это предоставлявшаяся возможность поговорить с Грейнджер. Не то, чтобы ему этого так уж хотелось, - напомнил он себе, опустошенный, запутавшийся и переполненный тошнотворным ползучим чувством вины, от которого отчаянно пытался избавиться последние два дня. Это удушье. Без нее. Без нее? «Черт побери, и черт побери тебя. Ты за это еще поплатишься». «А теперь перестань думать. Как только стены разума рухнут, похоронив тебя под собой, ты уже не сможешь удержать рвоту. Прямо в этом кабинете… перед Дамблдором… рядом с ней… вот уж некстати. Просто слушай. Слушай, что он скажет. Возможность отвлечься. Скажи спасибо». ― …я не хочу, чтобы вы думали, что есть вещи, которые необходимо скрывать от профессоров. Все, что вас может беспокоить… любые проблемы… важно ими делиться. Быть Старостами - совсем непросто, и, разумеется, нельзя недооценивать неизбежный стресс. Если ощущаете растущее напряжение, немедленно дайте мне знать. ― Спасибо, профессор. Послушайте, какой у нее глупый голос. Глупый ответ. Дамблдор кивнул Гермионе и продолжил. ― Разумеется, я заметил кое-что, что заставило меня заподозрить, что означенная тревожность увеличилась у вас обоих. Драко напрягся. Кое-что? Что он заметил? ― Например, в последнее время я не видел вас на большинстве трапез в Главном Зале. В особенности Вас, мисс Грейнджер. Я понимаю, что иногда бывает слишком много работы, но, в то же время, важно, чтобы Старосты старались поддерживать регулярное присутствие во время приемов пищи. Драко не был уверен, что знает, что сказать, но все равно открыл рот. ― Как я уже сказал, мистер Малфой, ― добавил Дамблдор, пристально разглядывая его сквозь очки и не давая вставить ни слова, ― я понимаю, что это не всегда удобно, но предоставляет студентам регулярную возможность найти вас, если они того желают. Кроме того, это хороший пример для остальных. Мы не особенно приветствуем, когда студенты пропускают трапезы. ― Мы просим прощения, профессор. Уверяю Вас, наша посещаемость улучшится. Опять Грейнджер. Драко не совсем понимал, почему его так раздражает ее полный раскаяния тон. ― Спасибо, мисс Грейнджер. А теперь - главное. От моего внимания не вполне укрылось, что взаимодействие между вами было несколько… сдержанным. Я бы порекомендовал бОльшие совместные усилия при разработке планов и так далее. Я понимаю, что у вас существуют разногласия, но в вопросах, касающихся исключительно работы, необходимо научиться их отбрасывать. ― Дамблдор сцепил руки на столе. ― Я не совсем глуп. Назначая вас, я понимал, что ваши отношения далеки от идеала. Но, тем не менее, верил, что вам не помешает возможность узнать друг друга поближе. Не требую, чтобы вы стали друзьями… мистер Малфой, мисс Грейнджер… Но прошу быть коллегами. Драко сделал усилие, чтобы не закатить глаза. «Жест, - с раздражением отметил он про себя, - который он, со всей очевидностью, позаимствовал. У нее». ― Должен еще раз подчеркнуть, что не сомневаюсь в ваших способностях. Я верю, что вы можете обеспечить Хогвартсу качественную систему самоуправления. И надеюсь, вы не позволите чему бы то ни было, что вас так угнетает, уничтожить свои шансы на успех. ― Конечно, профессор. ― Нет, ― пробормотал Драко. ― Мы этого не допустим. Они на мгновение взглянули друг на друга. ― Прекрасно, ― улыбнулся Дамблдор, ― В каковом случае, мистер Малфой, не соблаговолите ли посидеть еще минуточку? Мисс Грейнджер, вы свободны. Как будто он не знал, что к этому идет. Он заметил, что она на мгновение застыла. Помедлила перед тем, как встать. Тебя сняли с чертова крючка, Грейнджер, не тяни резину. Драко почувствовал, что ее взгляд переместился на него. Гермиона открыла рот, потом закрыла. И исчезла после нескольких коротких слов прощания. Он смотрел Дамблдору в глаза через широкий дубовый стол. ― Еще что-то не так, профессор? ― Он изо всех сил старался, чтобы голос звучал уважительно. «Вы хотите сказать, что, на самом деле, Грейнджер годится в Старосты, но, по зрелому размышлению, вынуждены отменить мое назначение? Заменить меня, скажем, Поттером? Вашим звездно-золотым чудо-мальчиком? Наверняка он гораздо лучше справится на руководящей позиции. Герой Хогвартса. Почему бы не дать ему все, что осталось»? ― Боюсь, Драко, это Вам придется поведать мне, что случилось, ― ответил директор с легким кивком. ― Простите? ― В выходные я говорил с профессором Снейпом. Он упомянул, или, скорее, специально пришел ко мне, чтобы рассказать, что он видел Вас в тот вечер, Драко. Вы были избиты. Судя по всему, сильно. ― Я упал с метлы, ― быстро, без выражения ответил тот. ― Во время тренировки по квиддичу. Был дождь. Дамблдор поднял брови. ― Понимаю, ― голос директора сочился крайним недоверием. ― И, полагаю, у мистера Поттера той ночью был аналогичный инцидент? Драко пожал плечами. ― Откуда я знаю. ― Целительные чары не всесильны, мистер Малфой. Еще одно пожатие плеч. ― Это была бы не первая ваша стычка с Гарри. ― Не буду врать, мы с Поттером не ладим, профессор. Но в тот вечер мы не пересекались. ― Разумеется, ― Дамблдор слегка коснулся края очков. ― Вы же понимаете, Драко, что, если бы я обнаружил, что Староста Мальчиков принимал участие в подобном безобразии, у меня бы не было выбора, кроме как принять серьезные меры. Драко сглотнул. У него саднило горло. ― Понимаю, ― пробормотал он, ― но, уверяю Вас, это был несчастный случай. ― Будем надеяться, ― кивнул директор. Драко не мог поверить ушам. И все? Он что, собирается прямо сейчас оставить это? Ясно, как день - он не поверил. И Драко едва ли мог его винить. Несомненно, одно лишь предположение о том, что он участвовал в серьезной драке… ― Само собой, я буду внимательно присматривать за Вами, мистер Малфой. И за мисс Грейнджер. Думаю, в ближайшие несколько месяцев вам следует вести себя предельно осторожно. ― Грейнджер не делала ничего плохого, ― вырвалось у Драко. Напрасно. Зря. С любой точки зрения. Совсем охренел. Очередное напоминание. Дамблдор опять поднял бровь. ― Надеюсь, ни один из вас не делал ничего плохого, ― медленно ответил он, ― И еще я рассчитываю, что в этом семестре вы обретете большее понимание того, что означает должность Старосты Мальчиков. Большее понимание. Это прозвучало почти смешно. ― Да, ― кивнул Драко, вставая с кресла. Директор как-то странно посмотрел на него, и Драко стоило невероятных усилий сдержаться и не спросить, какого черта должен означать этот взгляд. ― Благодарю за то, что смогли придти, мистер Малфой, ― в конце концов сказал Дамблдор, вставая с кресла и делая жест в сторону двери. ― Надеюсь, я Вас не слишком задержал. ― Нет, ― все, что он смог пробормотать в ответ, поворачиваясь и направляясь к двери. ― До свидания. ― Спокойной ночи, Драко. Мрачный свет и зловещее тепло кабинета директора остались позади. И вот он внизу лестницы, толкает дверь в коридор. Какая глупая трата времени. И неудивительно – это ведь Дамблдор. Дамбл-бл*-дор. Предположительно, величайший волшебник столетия. Третий лучший друг Гарри Поттера. Или четвертый, после этого ублюдочного великана. Что бы он ни бормотал о давлении и стрессе, у него прекрасно получилось их увеличить - просто своим вмешательством. Наверняка Грейнджер будет еще более нервной, если это вообще возможно. Что, если вдуматься, совершенно нереально. И - присматривать за ним? Какая забота, как мило с его стороны. Может быть, для того, чтобы дождаться идеальной ошибки, которую можно будет использовать против него? Сбросить с самого верха. Смотреть, как он уползет обратно вниз. Тупой гребаный Дамблдор. Если отец хоть раз был прав насчет кого-то – это именно тот случай. И самое неприятное: задержка в офисе означала, что он упустил шанс… ― Что он сказал? Драко вздрогнул. Так сильно, что почти смутился. ― Блин, ― вырвалось у него. ― Где, черт побери… ― Ну? Что сказал Дамблдор? Драко выдохнул. «Хорошо. Она все еще здесь. И плохо - в том смысле… Рррр». Но у него все еще есть шанс сказать то, что казалось необходимым. Что бы оно ни было. Ложь. Правду. Что-то среднее. И как… к чертям собачьим, это сказать? ― Малфой? ― Немного. ― Это я сообразила. Ты там был едва ли больше минуты. Так что, что бы там ни было, он явно обошелся без предисловий. ― Неплохая дедукция, Грейнджер. ― Просто скажи, что он сказал, Малфой, и я оставлю тебя в покое, ко всем чертям. ― Кстати, что случилось, раньше? Гермиона раздраженно нахмурилась. ― Что? ― У вас с Уизли. Что он сделал? Ты плакала. ― Он ничего не сделал, ― прошипела она, заметно покраснев даже в тусклом свете коридора. ― В любом случае, это не твое дело. ― Ну, тогда и это тоже. ― Глупости, ― полушепотом выплюнула она. ― Разумеется, это мое дело. Что он тебе сказал? Про Гарри? Про драку? Он знает? ― Нет. ― Не знает? ― Ну да. Знает. Но у него нет доказательств. Так что он ничего не может сделать. ― Но он спрашивал тебя об этом? ― Да. ― И что ты сказал? ― Что ничего не было. Она на секунду замолчала. Драко почти слышал, как у нее в голове закипает моралистическая дискуссия по поводу его вранья. Гермиона уставилась на него. Или не совсем на него. Чуть-чуть левее. Это раздражало. ― Грейнджер, какого… Не успел он договорить, как она развернулась и двинулась прочь от него по темному коридору. ― Куда ты, черт возьми? ― он немедленно двинулся следом. ― Я сказал, нам надо поговорить. Она не ответила. ― Не смей, ― прорычал Драко, почти поравнявшись с ней, слыша ее дыхание. ― Не вздумай опять игнорировать меня, Грейнджер. ― Отвали, Малфой! ― воскликнула она, шагая быстрее, чем когда-либо в последнее время, насколько он мог помнить. «Нет. Ты не можешь уйти от меня. Не можешь. Не важно, что случилось той ночью. Мне насрать, Грейнджер. Все гребаные выходные я только и делал, что таращился на твою исчезающую спину, и больше не хочу». ― Ты можешь идти помедленнее? ― выдохнул он, собираясь перейти на бег. Смешно - пусть. Забежать перед ней. И остановиться. Гермиона мрачно посмотрела на него. ― Отодвинься, или, клянусь, я… ― Просто дай мне высказаться… ― Нет! Хватит слов, Малфой! Она попыталась обойти его Драко снова встал у нее на пути. Глаза Гермионы метали молнии. ― Успокойся, Грейнджер. ― Иди на фиг! ― О, ради… ― Заткнись, Малфой! ― она повысила голос, привычно кривясь и хмурясь. ― Не знаю, может, это просвистело мимо твоих больных, извращенных мозгов, но я из кожи вон лезла, чтобы не обращать на тебя внимания, и не собираюсь вступать в новые идиотские пререкания просто потому, что тебе жаль упускать возможность поиздеваться надо мной! ― Ну конечно, как я мог не заметить, ты, тупая сука, ― огрызнулся Драко. Выражение его лица изменилось, копируя ее. ― Какого черта ты думаешь, я тут делаю? Интересуюсь, как прошли твои выходные? ― Просто дай мне пройти… ― Нет! Пока не скажешь, что, твою мать, происходит. Да. Шок, приоткрытые губы, скептическая гримаса. ― Прости, что?! И яростное изумление в голосе, отразившееся на лице. «Прекрасно, Грейнджер. Роскошно. Да, я знаю, какого хрена у нас творится, но что я еще могу сделать? Я не собираюсь извиняться. И все еще не хочу думать об этом достаточно долго для того, чтобы облечь в какие бы то ни было слова. Но это. Я не знаю ни о чем, кроме этого. Эти выходные. И ты - маячишь за каждым следующим углом замка и отказываешься даже взглянуть в мою сторону. И я не хочу, чтобы мне было до этого дело. На самом деле, мне наплевать. Да. Насрать. Но если я до такой степени лезу на стенку… тогда – что угодно. Я сделаю все, что угодно, чтобы у меня не раскалывалась голова. Даже это. Просто разговаривать. Просто видеть, что ты смотришь на меня. Сейчас я так жалок, так отчаялся, что упаду еще ниже, Грейнджер, и побегу за тобой. Хотя бы для того, чтобы крикнуть. Услышать что-то живое. Почувствовать в себе что-то. И признайся, ты не прочь посмотреть, как сильно едет моя гребаная крыша. Местные новости, спешите видеть». ― Ты, ― пробормотал Драко, отчаянно ища, хватаясь за любые слова в этом внезапном жгучем безумии. ― Знаешь, в эти выходные я несколько раз пытался поговорить с тобой, Грейнджер. Ты игнорировала меня. И мне это не нравится. ― И ты действительно не понимаешь, почему?! ― рявкнула она, все еще неестественно громко. ― Не то, чтобы я тоже хотел того, что случилось! Его заявление несколько ошарашило обоих. Смутился. Всего на секунду. Почему-то. Потому что не очень-то представлял, что дальше. Чего из того, что случилось, он не хотел? Чего именно? Всего? Или того, что оно закончилось? ― Думаю, тебе следует отойти, Малфой, ― выдохнула Гермиона. ― Ты уже достаточно навредил. ― Я достаточно навредил? ― он засмеялся. ― И, полагаю, ухитрился сделать это совершенно самостоятельно? Она вытаращилась на него. «Ага. Правильно, Грейнджер. Я говорил, как люблю запах чувства вины, когда оно переполняет тебя? Спелое. Как эти губы». ― Мы оба постарались, ― вдруг гораздо тише пробормотала она. ― Я не отрицаю. Но ты. Ты просто… то, что ты сделал. Не думай, что я не знаю. ― Что не знаешь? ― В чем было дело. Я ведь не дура. Ты получил, что хотел, так почему бы тебе, к чертям собачьим, просто не оставить меня в покое? Конец. Дело сделано. ― Ее губы слегка дрожали. ― Все кончено. ― Какого хрена ты имеешь в виду? ― Ой, не надо! ― засмеялась она, опять повысив голос. ― Не притворяйся, что понятия не имеешь, Малфой! Не делай еще хуже! Ты правда не знаешь, что иногда можно не быть такой жуткой сволочью, да? ― Может быть, если ты прекратишь говорить дерьмовыми загадками, я, наконец, пойму, что ты несешь. ― Что я несу? ― прошипела она, прищурившись и мотая головой. ― Куча дерьма? Вот на что это похоже? ― Какого хрена… ― Это ты хотел поговорить! Давай послушаем тебя! ― Скажи, что ты имела в виду, Грейнджер. ― Нет. ― Говори. ― Если ты элементарно не можешь признать это, Малфой - зачем сотрясать воздух? Нарастающее нетерпение медленно расползалось по его телу. О чем она? О той ночи. Но что? «Не думать, что она не знает, что он…» что? Его руки медленно сжались в кулаки. ― Ты объяснишь, Грейнджер. Немедленно. ― Почему это? ― Потому. ― Что потому? ― Я сказал. ― Пошел на фиг. ― В чем дело, Грейнджер? Перестань быть такой тупой сучкой! Просто скажи, или я… ― Может, мне самой впечататься в стенку, чтобы тебе не трудиться? ― Заткнись… ― Но разве не к этому идет? ― Ее пылающее лицо и яростно поднимающаяся и опускающаяся грудь сводили его с ума. ― Ты уже подошел на два шага, Малфой. Можно предположить остальное! Ну, давай, еще разок! Убедись, что я настолько жалка, что опять позволю тебе это! И буду смотреть, как ты запихнешь мое унижение в свой поганый рот и станешь смаковать его, будто не можешь насытиться! ― Унижение? Хочешь поговорить об унижении? ― Издеваешься? ― она засмеялась. ― Хочешь переложить с больной головы на здоровую? Не забудь, это ты бросил меня на стол и делал все, что хотел! Твой гнусный план «решения» проблемы! И с этим чувством абсолютной власти! Потому что все дело было только в этом, не правда ли, Малфой? Борьба за власть? Ты использовал меня. И выиграл. Ну так поздравляю. Победа, блин. Надеюсь, ты ей подавишься. ― Победа?! ― Драко очень хотелось ударить что-нибудь. Что угодно. ― Что с тобой, Грейнджер?! Когда хоть что-то из этого выглядело, как моя победа? Разуй глаза! ― Я не могла! Они были полны слез, глупых, жалких слез, я едва видела собственные внутренности перед собой на полу! И слышишь? Я тебе говорю, прямо здесь и сейчас, как много ты тогда выиграл, Малфой! Ты великолепно сломал меня! Достиг цели! Так почему бы теперь не оставить меня в покое?! ― Потому что я не понимаю! Не понимаю тебя, Грейнджер! Мне было так херово той ночью, так тошно, я безумно запутался, от меня вообще ничего не осталось, и совершенно не поэтому! Не потому, что целовал тебя, чувствовал, как ты двигаешься подо мной… а потому, что я остановился, блин! Потому что когда ты сказала мне… сказала, что ты… что ты никогда… я не мог это сделать! Не мог, чтобы… я просто…БЛИН! Даже не знаю! Слушай! У меня был шанс сломать тебя, полностью, написать «шлюха» вот такими буквами по всей этой твой прелестной фарфоровой коже, и я остановился! Ты что, не понимаешь? ― Ты зашел так далеко, как собирался, Малфой! Не ври! Я грязнокровка, забыл?! Не притворяйся, что вообще хотел чего-то большего, кроме как унизить меня! Драко съежился. Кровь. ― Неправда. Не тогда. Я не… Не думал об этом так, окей? ― Но это то, что я есть! Просто тупая вонючая грязнокровка! Тебя бы неделями рвало, если бы ты дошел до конца, правда, Малфой? Ты бы никогда не смог простить себе! ― Прекрасно! Прекрасно. ― Наверное, ты права, Грейнджер! Возможно, меня бы рвало целыми днями! Мои мозги вывернулись наизнанку недели назад, и с тех пор меня все время рвет. Я едва могу удержать хоть что-то внутри! ― Из-за меня! ― Из-за нас! ― Это одно и то же, Малфой! То же самое! Ничто из этого не имеет смысла! В этом нет ничего хорошего или настоящего! И я ненавижу тебя! Никогда не переставала, ни на минуту! ― Я тоже тебя ненавижу! Всегда ненавидел! ― Вот! Вот оно! Все это между нами, Малфой - просто мерзость. Мерзость, и грязь, и гадость! Эта ненависть! Почему ты не хочешь просто жить, как раньше? Почему не можешь оставить меня в покое?! ― Если бы я знал ответ, я бы, наверное, перестал чувствовать себя так, будто у меня не голова, а кусок свинца. ― Ой, бедняжечка Малфой! Тебе тоже несладко? Не справляешься? ― Заткнись, Грейнджер. ― С чего бы это? Не прикидывайся жертвой, Малфой, не выйдет! Ты величайший ублюдок школы! За все время в этих стенах, ты столько жизней превратил в кошмар, что если вдруг повернешься и начнешь искать сочувствия - ты совсем охренел, если думаешь, что найдешь. ― Я не ищу сочувствия, ты, наглая шлюшка! Мне не нужно нежной душевной жалости гребаной Принцессы Грейнджер, и ее мудрых советов! Это последнее, абсолютно последнее, что мне от тебя надо! Я никогда не попрошу твоей жалости! ― Жалость и сочувствие – разные вещи, Малфой, и знаешь, откуда мне это известно? У тебя нет никаких шансов на мое сочувствие, но тебе не помешает знать, что я жалела тебя все эти шесть лет - больше, чем кого бы то ни было! «НЕТ». Драко уставился на нее. Жалость. Если бы она только знала. Фактически, это было любимым словом отца. «Ты никогда не научишься, Драко, ты никогда не станешь тем, чем должен. Малфоем. Ты слишком некомпетентен. Слишком переполнен поражением. Мне тебя почти жалко.» ― Ты не можешь так говорить, ― пробормотал он. И сглотнул. Но ее глаза все еще горели. И каждая частичка тела излучала уверенность, что она скажет это опять. Еще и еще. ― Почему нет?! Ведь это так! Я жалею тебя за то, что ты думаешь, что должен быть таким! Так себя вести! За то, что ты уничтожил столько возможностей для счастья! Не только для других, но и для себя! Ты разрушал себя с первой секунды, как я тебя увидела, Малфой! И да! Я почти жалею тебя за это! И это совершенно убивает меня, тянет вниз, забирает мое счастье, и - хватит! Ты сделал достаточно! Не сомневаюсь - ты способен на большее, правда. Не показывай мне. Не нужно доказательств! Я просто хочу, чтобы ты оставил меня в покое! Ей больно. Кто угодно мог это почувствовать. И она хотела, чтобы ему тоже было больно. Он знал, потому что ему. Было больно. Вместе с ней. ― Я не знаю, почему мне надо, чтобы ты знала, ― выдохнул он, тише чем она, в сто раз тише, но не спокойно - неровно, задыхаясь. ― Мне просто надо, чтобы ты знала. Я ненавижу себя за это, но это так. И мне плевать, что ты об этом думаешь. Плевать, потому что я ненавижу тебя. Все еще. Прямо сейчас. Но. В ту ночь. Грейнджер. Я остановился не потому, что хотел. Не потому, что это был план - унизить. И если это была борьба за власть… той ночью… я проиграл. Потому что я был совершенно беспомощен. И все мои последние силы ушли на то, чтобы остановиться, Грейнджер. ― Ты врешь, ― сказала она гораздо, гораздо тише. Почти прошептала. ― Нет. В ту ночь ты была нужна мне. И все еще. Ты была мне нужна весь семестр, Грейнджер. Но я не мог этого сделать. Когда понял. Я не мог забрать это у тебя. ― Не надо, ― выдохнула она. Он почти слышал ее слезы. ― Я не вру. И вдруг… ― Нет! ― опять громко, голос искажен эмоциями: злость, разочарование, смятение. ― Нет, ты врешь! С меня хватит, Малфой! Довольно этих жестоких игр! Я больше не хочу! Не могу больше! ― Но я не… ― С чего ты взял, что я тебе поверю?! После всего?! После того, как узнала, кто ты?! ― Потому! Потому что не то, чтобы я говорил, что лю… И тут что-то внутри него смолкло. И он замолчал. Совершенно. ― Мне плевать! Я тебе отвратительна, помнишь? Омерзительна! Так грязна, что никогда не узнаю, как это – быть чистой… Я всегда буду в разряде грязи! Той, что никогда не отмоется, не исчезнет, никогда не изменится! Меня не исправить никаким заклинанием, Малфой, я такой родилась, и останусь такой навсегда! Только подумай об этом! Подумай о моей крови! Густой и черной. Текущей. Подумай о ней у себя на языке, когда ты погружаешь зубы мне в губу, Малфой! Как долго тебя рвало после этого? А в другой раз? Никакая ванна не будет достаточно долгой, правда?! Ничто и никогда не смоет этот тухлый мерзкий вкус! Эту вонь! Ты мне все время говоришь! Так много раз, что это накрепко засело у меня в голове, и я не могу забыть! Да! ДА! Я грязнокровка! И поэтому я знаю, Малфой! Вот откуда я знаю, что ты врешь! Врешь сквозь свои чертовы зубы! Просто ждешь удобного случая опять ударить и сломать меня! Но с меня довольно, понял?! С меня хватит, Малфой! Ты больше не сможешь, я тебе не позволю… Единственное, что он мог сделать. .Опять. И она снова позволила ему. Оба падали. От ощущения друг друга. И это было единственное, что он мог сделать. Драко поцеловал ее - так, что почти потерял равновесие. И почти… полностью…. потерялся в ощущении. Суровая простота. Абсолютная сложность. Целовать Гермиону Грейнджер. Но до того, как он смог опустить руки, обвить их вокруг нее, толкнуть ее к ближайшей стене и почувствовать под губами великолепную кожу … она отстранилась. Отстранилась. Задыхаясь. Отступила. ― Нет, Грейнджер, ― прохрипел он, ― не надо. ― Хватит, ― пробормотала она, мотая головой. ― Не надо, ― повторил он, и бездумно, отчаянно схватил ее за руку и рванул к себе. Она споткнулась. Всем телом врезалась в него. Стоять так. Прижавшись. Звук дыхания. Драко прислонился щекой к ее щеке. ― Ты должна понять, ― выдохнул он так близко к ее уху, что почти слышал в нем тончайшие вибрации своего голоса. «Я хочу, чтобы ты дотронулась до меня и почувствовала, как это прожигает дыры в твоей коже. Поняла. Это объяснение.» Он протянул между ними руку и завладел ее второй рукой. Дрожа, крепко прижал ее к члену. И застонал от прикосновения, привалившись головой к Гермионе. Твердый член, болезненно упирающийся в ткань штанов. Лихорадочный пульс. Ее. Гермиона всхлипнула. ― Вот, что ты со мной делаешь, Грейнджер, ― прорычал он. ― Чувствуешь? Она молчала. ― Когда я думаю о тебе, ― хмуро пробормотал Драко низким голосом, тыкаясь бедрами в жар ее руки. ― Когда ты рядом. Я ничего не могу поделать, Грейнджер. Я падаю. И я не могу выбросить тебя из головы. Не могу… У меня мысли путаются, блин. ― Он задышал быстрее. ― Ты это понимаешь, Грейнджер? Гермиона чуть-чуть подвинулась. Он удержал ее. ― Я бы хотел, чтобы было иначе. Клянусь всей жизнью, которая мне еще осталась. Но я не могу с этим справиться. Она опять дернулась. На этот раз сильнее. Вырвала руку. «Нет. Пожалуйста, только… нет.» ― Отпусти меня, ― тихо сказала она, обдавая его дыханием. «Но я не хочу.» ― Малфой. Медленно. Он опустил руки. ― Послушай… ― Не говори, Малфой, ― прошептала она. Ее распухшие глаза были полны слез. ― Просто… не надо. Он уставился на нее. «Не надо? Почему? Если я не могу прикоснуться к тебе. Мне нужны слова. Чтобы дотронуться. Что угодно. Почувствовать. Посмотри на меня. Посмотри, твою мать, во что я превращаюсь». ― Мы так больше не можем, ― пробормотала она, ― Пойми ты. ― Она провела тыльной стороной ладони по щеке. ― С меня хватит, Малфой. Это никогда. Никогда не даст нам ничего, кроме опустошения. «Нет... Не смотри на меня. ― Я просто… Я говорю. Для нас обоих, Малфой. Ради всего… Ради Гарри и Рона. Старосты Девочек и Старосты Мальчиков. Всего, чего каждый из нас когда-нибудь хотел добиться… ― Грейнджер… ― Пожалуйста, Малфой, не надо, ― она шмыгнула носом, опять вытирая лицо. ― Просто не надо. Я никогда не пойму, что это такое. Мы никогда не поймем. И даже пробовать – слишком опасно. Слишком больно. И я не хочу этой боли. Я не… ― Но ты не можешь просто… ― Прекрати! ― всхлипнула она, быстро опуская глаза, и еще одна капля упала на пол. ― Извини. Или… Я не знаю, что со мной. Но это – то, как оно должно быть, Малфой. Все. Кончено. ― Она подняла на него глаза. ― Это конец. Это конец. Драко не шевелился. «Нет. Неправда. Не так просто. Ты не можешь вот так взять и сказать это, и надеяться, что»… ― Я действительно так думаю, Малфой, ― выдохнула она. ― На самом деле. Если мы продолжим - в конце концов, это сломает меня. Необратимо. И я не позволю, чтобы это случилось. Ее губы все шевелились. Что еще она могла сказать? Он услышал достаточно. Понял. Понял, что она ничего не поняла. Ничегошеньки. Все, что он мог слышать. «Кончено». Кончено. Повторяй, снова и снова. Выше леса. Дальше радуги. Как она ошибается. Во всем. Это же очевидно. Ты не можешь решить прекратить это. Если бы она могла. Если бы это могло сработать. Он бы сделал это, разве не ясно? Еще черт знает когда. Даже раньше, чем оно началось. Он не хотел. Ничего из этого. А сейчас она думает. Думает, что все кончено. И она верит себе. Абсолютно. Мерлин… почему… ты что, не понимаешь, что все зашло слишком далеко? Пробормотать «пока» вслед ее исчезающей спине. Глядя, как она поворачивает за угол. Еще раз. Она не может верить. На самом деле, не может верить в это. Потому что он не верил.