J1437K~

      Я любил бы тебя вечность и еще немного, но после твоей смерти — всегда.       Юнги приехал домой, вбежал по ступенькам, открывая с силой дверь и кидая сумки.       — Мам, мама, где он? — руки затряслись, когда она вышла с кухни и грустно взглянула на сына, у которого внутри все рухнуло.       — Родной, — так будто пыталась оградить, обезопасить, попросить своим всем видом, что не нужно болеть мыслями, корить себя, убивать внутри. Но сейчас было не до сожалеющих печальных взглядов.       — Мама, пожалуйста, — так жалобно, так ядовито для внутренностей, для души. Боль есть, и она одна. Одна на одно маленькое сердце Юна, которое с каждым вздохом начало умирать.       — Я попросила соседа похоронить его в поле ближе к лесу.       Юнги сорвался. Сорвался туда. Он бежал быстро, не смотря под ноги, спотыкаясь и перепрыгивая коряги, чтобы достигнуть цели, увидеть и понять, что это правда, что это не сон. Его сбывшийся кошмар. Самый страшный, уничтожающий, убивающий, а самое главное правдивый. Он засыпал в истерике после звонка матери, лежал и долго думал, уливаясь слезами. Казалось, что все это неправда. Они поехали в ветклинику, врач помог Амику и Юнги от какого-то толчка очнулся, с непонятной твёрдой уверенностью. Часы показывали шесть, а дрожь в теле накрыла с головой. Он вспомнил. Не может быть. Нет, не так. Всё обман, ложь, все вокруг только и могут, что врать, но это лишь крохи надежды молились на другой исход, на более приятный. Такой нужный и необходимый, спасительный для юнговый души исход.       Какого это быть рядом с умирающий членом семьи? Сидеть около него, слушать хрипы, обещать, что, если поспать, станет намного легче, говорить, что все будет хорошо. Немного потерпеть. Отвлечься на телефон всего на чуть-чуть, а в следующую секунду притронуться, затаить дыхание и внезапно осознать, что он не дышит. Какого это чувство? Неверие, шок и тысячи вопросов: как и за что? В каком смысле? Это не могло произойти, не могло стать правдой! Трогаешь, проверяешь, гладишь, ласкаешь по шерсти и морде и в тот же самый момент стоишь на коленях, вглядываешься в раскрытые не живые глаза и принимаешь. Принимаешь горькую правду и как бы не было по-другому это реальность, а не волшебное там за горизонтом. Это жизнь и приходиться хоронить свою мелочь и прощаться. Юнги даже последнего не успел сделать.       Шапка спала давно, шарф развязался, а куртка расстёгнутая запускала холод в остывающее тело, такое же безжизненное каким Амиэль стал пару часов назад. Грязные колени и руки, слезы на глазах и свежевскопанная чуть мерзлая земля со вставленным уродливым самодельным крестом. Мальчишка воет в голос, не сдерживая эмоции и своего волка. Умоляет, рвёт глотку до хрипов, задыхается и, поливая солёной влагой могилку, ненавидит мир и себя.       — Почему все, кого я люблю бросают меня? Почему все, кем я дорожу? Почему все, кто меня окружают? — хватается пальцами за волосы и оттягивая до звёздочек в глазах кричит. — Это нечестно! Это несправедливо! Это больно!       Волк верещит, вертится, не может места свободного найти, ведь куда не сядешь везде шипы и колючки. Когда же это прекратиться? Когда боги перестанут наказывать бедного малыша, перестанут издеваться над ним и теми, кого он безумно любит? Юн ведь никогда не расстраивался, никогда не плакал рядом с Амиэлем, не позволял такого, потому что собаки все чувствуют. Только один единственный раз мальчишка дал себе слабость и немного горячих капель пали на ледяные пальцы рук. Тогда он сидел на полу и, уткнувшись в колени, рыдал словно мир начал рушится, катастрофа, наводнение, землетрясение, обвал в маленьком юнговом там. После Чонгука Юнги не давал слабину, не разрешал убиваться, упиваться собственным горем и трусостью, потому что сильный, потому что расстраиваться не выход. Трудности делают нас не пробиваемыми словно бетонная стенка для пуль. А тут опять сломался, распустил нюни словно трехлетка, а не человек с большими планами и великими целями. Амиэль спас от одиночества и вселенской тоски, оградил. Прижался к боку, начал успокаивать, тихо поскуливая. Мин уже соскучился, так сильно и необходимо для содрогающихся от крупных рыданий плеч.       Юнги, когда вошёл в двери, понадеялся, что вот сейчас он выбежит, накинется с объятиями, полетит следом, легко кусая ноги. Рядом, Ами будет рядом. Как Юн, смеясь, возьмёт мяч, кинет его в сторону, чтобы сбежать, скрыться в комнате, прыгая на кровать, а пёс, забывая об игрушке, будет выламывать дверь, стараясь достать мальчишку и стянув одеяло долго облизывать и заливисто лаять.       Амиэль будто понимал Юнги всего, как Чонгук. На самом деле собака появилась как раз после того скандала с Чоном, чтобы залечить несправедливость и неправильный выбор, но стала не заменой, а еще одним ценным созданием в бесполезной юнговой жизни. Пес любил ходить к забору, смотреть вдаль, в юнгово там. Наблюдать за огородом Чонгука, потому что хозяин повторял часто о вселенной и звёздах уживающихся в одном волшебном человеке, а также нюхал и рвал ромашки. И улыбка появлялась всегда на лице Юна, потому что он был уверен на миллионы процентов, что Амиэль любил все то, что делал его хозяин. Так не хватает… Мину не хватает искр в глазах, радостных заливистых гавканий с утра пораньше, когда Амик залазил на кровать, зарывался сырым носом в миновские пальцы, двигал толстой задницей худое тело и с мокрой от утренней росы шерстью и лапами двигал Юнги к стенке, будил и просил погладить.       Этого не будет! Заткнись, прошу! Так больно…       Мальчишка бьёт себя в грудь, чтобы унять волка, заставить замолчать бестолкового зверя, что плачет и не может успокоиться. Корит себя за то, что не смог, не успел, не увидел, не застал. Хлоя бы точно сказала, что Амиэль никогда не захотел бы, чтобы Мину было плохо. Чистая, кристальная, чертовски справедливая отметка. Пёс всегда желал, чтобы было хорошо, комфортно и не было слез. Любил так сильно, что не мог понять, что Юнги скоро нужно будет уехать на долгое время в другой город, поэтому последние дни не отходил ни на шаг. Чувствовал, уже скучал и иногда выл тихонько в уголке ночами. Обожал есть курицу и яблоки с одной тарелки (просто садился рядом и лез под руки, чтобы покормили), спать в обнимку на диване, играть в прятки и гулять долго-долго. Носится словно угорелый около речки, брызгаться в воде, окатывая ноги Юна и делая одежду всю мокрой… И мальчишка искренне дорожил им. Дорожил, потому что это единственное невинное существо, которое ценило его, ждало всегда и любило в ответ просто так. Кажется до сих пор, что вот сейчас Мин вернётся в дом, потреплет малыша за ухом, попросит выполнить несколько команд и, поцеловав в лоб, пойдет кушать.       Я скучаю. Ты прекрасен. Ты всегда улыбался.       Замерзший с окоченелыми пальцами, Юнги последний раз кидает взгляд на могилу. Кладёт руку на землю, зарываясь пальцами и прикусывая губу, стонет в небо, моля всех богов земли, рая и ада, чтобы Мин Амиэль добрался до облаков спокойно.       — Я люблю тебя, — всхлипывая, прикрывает глаза. — Спи малыш и ни о чем не переживай. Я отойду, мне будет легче принять твою смерть со временем, но не через мгновение. Как и другие я пронесу свои воспоминания через года, через вселенную, чтобы после другой я помнил тебя… Моего милого Амиэля.       Домой совершенно не хочется. Все напоминает о нем, поэтому единственным правильным решением будет пойти куда-нибудь подальше. Юнги бредет по полю, сворачивает к речке и, кидая потускневший взгляд на воду, уходит к домику на дереве. Вытаскивает припрятанную лестницу, которую до сих пор почему-то никто не нашел, карабкается вверх и, растирая руки, греет их горячим воздухом изо рта. Ежится, вглядываясь в потускневшие фотографии, потрепанные сыростью, морозом, но оставшиеся в порядке только из-за того, что они заклеили их с Чонгуком толстым слоем скотча. На одной они корчат рожи, смеются, на второй наблюдают за ящерицей, а у Юна такое лицо испуганное, глупое и одновременно глаза светятся любопытством. Смешной. На третьей Чон держит огромную рыбину, которую поймал на свою самодельную удочку. Юнги с какой-то черной кошкой. Они вдвоем в волшебном, как называл Чон разрушенный каменный дом, замке, куча закатов и улыбок.       Ловец снов, висевший под потолком, совсем потрепался, перья все осыпались, а звездочки сломались. Фенечки, камушки, ракушки в деревянной коробке на полке, которую сделал Чонгук одним из вечеров, рассказывая внимательно слушающему Юнги, что топор не игрушки, ножики и отвертки, ведь ими можно легко пораниться и лишиться рук. Малыш в тот день поверил и даже плакал, когда его принц по неосторожности порезался. Зато теперь у них стоял резной ларец с сокровищами.       Мин копается в нем и находит коробок из-под спичек, где лежит две спички. Каждый день после ссоры он зажигал одну, надеясь, что после последней он оставит навсегда прошлое, но не смог. Чонгук бесценный. Сначала было по десять дополнительных, потом сорок, сто, тысячи. Спички заканчивались, а он все брал, поджигал и покупал еще, потому что боялся отпустить, боялся потерять, забыть. Юнги ослеп от любви, пропал в сказках и сейчас, щупая совершенно сухой пригодный для использования коробок, он вытаскивает одну и поджигает.       Огонь несмело разрастается на маленькой палочке, а затем все больше и больше. Мальчишка меняет руки, чтобы не обжечься, смотрит завороженно и когда огонь доходит до пальцев, обжигая кожу, Юн дует с силой, туша спичку. Вздыхает любимый запах жженого и выкидывает с дерева использованную, попадая в грязь. В коробке осталась одна, но тот понимает, что не сегодня так завтра купит еще один коробок, переложит и возобновит страдания. До бесконечности пока наконец до мозга не дойдет, что это провальный план и Чонгук никогда больше не вернется к нему.       Поздно ночью Юнги возвращается домой. Мама кидается на шею, обнимает, уверяет, что все будет хорошо и Амиэль до последнего сражался, чтобы увидеть его. Не смог. Мин выдавливает непонятный набор слов, сам же удивляется и уходит в комнату. Ему до сих пор безумно больно от всего происходящего, поэтому лучше вообще не думать, вынуть душу, сердце вырезать, чтобы после растоптать. Горячий душ, почти кипяток не помогает и хоть на коже остаются красные пятна это не спасает от удушающего спазма в горле. Кофе пятая кружка, больное стягивающее что-то в грудной клетке и телефон перед глазами. Юни не понимает ничего, нажимает на кнопку вызова и молится, чтобы он взял трубку. Это единственное, что сейчас нужно. Его голос, его поддержка, его совет самый бесполезный или самый нужный в этой жизни, в этот момент. Хоть что-нибудь…       Вибрация, гудки и сброс. Миллион сбросов и слов недоступно пока Юнги не оставляет попыток, не видит, как включаются цифры, начиная записывать голосовое сообщение. Он сначала рыдает, прикусывая до крови руку, а потом шепотом кричит, боясь разбудить маму и извести ее тоже. Женщина видела, хоронила, ей и так нелегко еще и сын будет выть под ухо. Да подумай ты о других тоже, а не только о себе!       — Прости, прости меня. Я не успел. Я узнал в самый последний момент, что мой милый Амиэль умер, приехал как смог и не успел попрощаться, поглядеть в глаза и понять, что моя жизнь стала еще ничтожнее чем была. Сначала я потерял тебя, Чонгук, понадеялся, что собака сможет зализать, зашить боль в груди, но просчитался, — всхлипывает, утирая сопли и глаза рукавом кофты. — Он стал мне другом, зверем, которого я полюбил такой же любовью, как и тебя тогда. Сейчас ты оставил меня, потому что я не заслуживаю прощения за те слова, которые я сказал, но еще и Амиэль решил, что пора прощаться. Так не должно было случиться. Мне так больно, — впервые он не врет. Впервые снимает маску, откладывая в ящик и говорит, что думает и чувствует на самом деле. Это точный пример того, что маска не всегда сидит на человеке; она имеет свойство пропадать. Не человек ее снимает, сама спадает как бы невзначай. Юнги безумно тяжело играть роль счастливого человека, иногда это просто не получается. — Ты, наверное, никогда не думал, как я интерпретирую любовь. Все твердят, что это химия, а для меня любовь — это когда встречаешь человека и сразу же замирает дыхание, когда спать не можешь, ведь все мысли заняты им, скучаешь, ждешь и можешь даже не уснуть, потому что та половинка, где спал он пустая и холодная. Любовь — это когда закрываешь глаза и видишь перед собой его. Он уже вгрызается в тебя полностью, пьет из тебя не может напиться, а ты дышишь и надышаться не можешь. Меня тошнило от другого запаха, ведь я хотел только тебя, только запах моего любимого мужчины. Я засыпал с твоим именем на устах, просыпался с тобой, обнимал будто в последний раз, прижимал так сильно, чтобы ты понял, что я тебя в свое сердце запихивал, заталкивал, чтобы не потерять, — усмехается сквозь слезы, переворачивается, глядя на телефон и наконец понимая, что все это записывается. Плевать. Руками обхватывает подушку и вздыхает. — Ты уже корни во мне пустил, задушил ими и все больше и больше проникал в сердце, а я цвел рядом с тобой, потому что только ты давал мне новую жизнь и вздох. Мы дополняли друг друга, и я никогда не умел любить никого кроме тебя. Прости меня…       Юнги дрожит от редких всхлипов, берет телефон, нажимая красную кнопку. Любовь — это когда любят оба, любят до конца. Любовь — это когда страдают оба, причиняя друг другу боль днем на людях, но ночами зализывают раны, обнажают душу и, наконец-то, пока никто не видит безумно любят. Совсем с ума сошел, но любовь тоже болезнь и кажется у Мина новый диагноз.       Все как в тумане. Сны странные и страшные от которых хочется бежать, но они запирают с собой в одной комнате и Юн не может сбежать, потому что нужная дверь, спрятанная в самих кошмарах, а все остальные лишь муляжи. Тяжело думать, что это все внутри, но болит не живот, не голова и не легкие, а душа. Врачи еще не придумали таблеток от любви, привязанности, от тяжести внутри и тяжело бьющегося сердца. Юнги представляет во сне, как Чонгук берет за руку, а мальчишка, сплетая пальцы, понимает, что тот отпускает его. Он обещал быть рядом, обещал, что побьет всех, кто заставлял плакать. Соврал, не сдержал обещания. Шепчет так тихо-тихо проклятое прости, которое перестало работать, а Мин понимает, что ничего не чувствует. Что-то там сломалось, разбилось внутри и он умирает уже не в иллюзии, а в реальности.       Он разучился со временем выпускать своего волка. Зверь фырчит, пищит, рычит, а Юнги, задавив его, не разрешает показывать эмоции, выражать чувства. Мин умеет смеяться, когда не весело, плакать, когда не больно, ведь просто хочется, чтобы специально посочувствовали, хотя ему нахрен не сдалась эта жалость, эти сочувствующие взгляды. Переживать, когда глубоко срать на людей и их самочувствие. Ну почему он такой? Отец всегда учил другому, хотел воспитать себе подобного, но разве любовь выбьешь палкой, отрежешь кусок, чтобы не чувствовать — нет…

Flashback

      — Юнги, подойди ко мне, — просит ласково отец и Юн чувствует подвох. Он же ничего не делал. Маленький, самый хороший мальчик в мире, послушный, который кушает кашку, пьет молоко, убирает комнату и помогает по дому маме. — Милый, ты же знаешь у меня есть один бизнес, о котором я просил молчать и никому не говорить, ведь это наш секрет, так?       Мин прекрасно помнит тот разговор, только он ничего тогда не понял. На детских рисунках папа герой, военный, спасающий людей, сражающийся за благое дело. Малыш понимает слово бизнес — это что-то большое, компания или нет, какая-то сфера деятельности, которая приносит деньги, но взрослый говорил про оружие, защиту, вывоз, нелегальные заработки и что-то еще. Ребенку до такого еще далеко, но он честными глазами старается все-все слушать, что говорит ему родитель и подчиняться правилам игры, которую придумал отец. Играть в молчанку на эту тему, иначе сюрприза ни для кого не будет. Юнги умеет хранить секреты, обещает и исполняет свои обещания, обходя деликатно вопросы про работу Мина старшего.       — Да, — кивает головой, напрягаясь всем телом. — Я помню.       — А ты помнишь, что одним из условий было, чтобы ты дружил с Саймоном, потому что у мистера Граймса такое же занятие, как и у меня и мы работаем вместе? — Мин быстро обдумывает и снова кивает.       — Да.       Молчит некоторое время и продолжает, тараторя прямо в лицо папе, потому что коленки болят, ручки болят, ребра болят, и никто его не может пожалеть, приласкать, потому что маме запрещает отец, а Чона обычно рядом не бывает. Принцам ведь тоже нужно отдыхать.       — Но Сай меня обижает, а Чонгук меня всегда-всегда защищает. У меня, поэтому синяки везде, а еще Саймон…       — Молчать! — малыш быстро опускает голову, весь вытягивается, ежится. Губы дрожат, ладошки холодные. Хотя бы раз выслушай меня, пожалуйста. — Ты будешь с ним дружить, потому что, когда тебе будет шестнадцать вы поженитесь.       — Но он не…нравится мне, — не успевает пискнуть.       Мужчина смотрит на ребенка сурово, сдвигая брови. Огромный, страшный, убийственный. Горой навис и нет теперь пощады и прощения, ведь он злится на Юнги. А он ничего не сделал! Это разборки взрослых. Почему ему нужно в этом участвовать? Почему они все решают за Юна, когда он другого любит, своего Чонгу…?       — Да, иначе твой Чонгук будет много плакать, а ты ведь не хочешь, чтобы он плакал? — нет, конечно, не хочет. Это только в самом страшном сне увидеть. Он будет драться за Чонгука, защищать принца, если понадобиться. Принцесса маленькие кулачки сожмет и будет ими размахивать, но не даст своего героя в обиду. — Ты меня понял.       — Я сказал, что ненавижу его, — признается, вспоминая, как Чон расстроился, как заплакал. Мин под деревом стоял, ромашки спасал, которые потрепались, опали после высокого падения. Ни руки ободранные болели, ни коленки с кучей заноз, а сердце и ранимые, слабые ромашки.       Это самый красивый букетик был и плевать, что до него было множество. Ему именно этот нравился, с ленточкой фиолетовой и его рыцарь-принц был такой счастливый, когда болтал о будущем, когда говорил о свадьбе. Он всегда серьезные вещи говорит, никогда мелочь не обманывает, учит чему-то новому, а Саймон частенько только тыкает под ребра, да машинки прямо в голову бросает. От такого искры из глаз, синяки, но всем же плевать! Чонгук бьет за это дракона, лопаткой в лоб, сразу же хватает Юна и уводит прочь, чтобы подуть на ранки и пожалеть.       Сай совсем распустился последнее время, собрал какую-то фигню из лего и зарядил Юнги по коленке, так что крошка встать не мог. Чонгу словно жених нес его на руках и утешал громко рыдающего ребенка, что он поцелует и все пройдет. Так и было. А еще эти противные лягушки, ледяная вода, грязь в волосах, песок в глаза. Какого черта он, Мин Юнги, должен выходить за этого хулигана?       — Умница, а теперь вытяни руки, — просит отец и зрачки расширяются от такой просьбы.       — Не надо, я же сделал все, как ты попросил, — умоляет. Мамы дома нет, чтобы защитить, а сбежать он не сможет. Мужчина его вмиг догонит. Где же ты Чонгук, когда так нужен… Хотя лучше ему не появляться, потому что папа его ударит снова.       — Для закрепления материала, чтобы по несколько раз не повторять, что Саймон друг, а Чонгука надо обходить стороной, обижать и делать все, чтобы это чудовище не подходило иначе плакать будете оба.       Дрожащие ладони вытягиваются вперед и в коридоре слышаться противные громкие сильные хлопки под истошный вой раненого волка, который безумно любит своего Чонгука, который жить не может без радостного мальчугана и боится за его жизнь больше, чем за свою. Он готов терпеть сколько угодно лишь бы его Чони не плакал, лишь бы принц ни слезинки не проронил. Он будет защищать до последнего вздоха пока тьма не поглотит его, потому что жизнь Чонгука бесценная Мин это давно уже понял.

Конец flashback

      Он не гребаный робот, но никогда не просил отца остановится. Кусал до крови губы, сжимал пальчики на ногах, жмурился, но лишь бы Чонгук целым и невредимым остался. Юнги поздно понял про бизнес взрослого. Продажа оружия, травка, порошок — вот тебе и работенка. Мужчина хотел расширить границы, укрепиться вместе с мистером Граймсом, который работал ради мечты, что Саймон и Юнги когда-то будут вместе. Не дожил, скотина, ни первый, ни второй. И вроде бы Юн должен оплакивать потерю, но он смеется и радуется, что этот ублюдок сдох и больше не тронет самого любимого человека на свете. Только вот все равно из-за отца все похерилось — Чонгук его никогда не простит.       Телефон и заметки, все, что сейчас нужно, чтобы не бить посуду, не орать в подушку и не валяться на полу от истерики: «Я просто хочу быть нужным. Как мне нужен Чонгук, а Чонгуку нужен был я. Мне хочется слышать голос, который становится с каждым разом все роднее, искренне смеяться над глупыми шутками, знать все-все о человеке, дорожить воспоминаниями и слышать проклятое «принцесса» не с ненавистным взглядом, а до безобразия влюбленным. Вроде бы одинаковые, но такие разные. Черт, будь даже ты в другой вселенной, не будет у меня другого человека ближе, чем ты. Плевать, да даже если он будет жить со мной в одном городе, а ты исследовать космос, приезжать и пытаться обнять, а ты забронируешь билет на самый ранний рейс в Сидней — ничего не поменяется. Никто не заменит мне тебя — это я уже понял».       Мы поменялись ролями.       Обычная многоэтажка, одинокое окно пятого этажа по сравнению с его огромной квартирой в центре города или коттеджем в самом престижном районе смотрится ущербно, как-то неправильно. Кипяток, йогурт и самый простой бутерброд с утра, ведь от еды до сих пор тошнит, а у него кофе из Стара, яичница с беконом и пышные сладкие булочки.       Сейчас мы другие, далекие друг от друга, и кто-то из нас имеет многое, а кто-то почти ничего. Как же так получилось, что теперь у нас разные жизни, разные взгляды на мир, а также разные статусы? Чонгук никогда не обращал внимания, что Юнги был из богатой семьи, ему просто нравилось проводить с мелким все свободное время. Он не хвастался машинками, пистолетами, потому что у него этого не было, а имелись золотое сердце и искренняя любовь с заботой.       Но даже если мы разные, я все еще люблю тебя, а ты, Мин кроха Юнги?       Живя в одной из таких квартир, глотая воду, плача ночами в подушку и ненавидя свою жизнь, Юнги любит. Любит всего и частицами. Внутри и снаружи. Полностью. В целом, общем и конкретном — любит. Когда он путался в чоновых волосах, целовал, Мин жил. Впервые за долгое время, на мгновение, длившееся четыре дня, Юн чувствовал себя прекрасно и спокойно. Эти ссоры не входили в список того, что портило, потому что про них мальчишка благополучно постарался забыть. Впервые он не представлял, не угадывал и не воображал, а чувствовал и видел. Конечно, сейчас, признаться честно, он не знает, что Чон любит по утрам, как проводит свои ночи, ведь все кардинально поменялось. Что-то удавалось предугадать, но лишь малый процент того, что было.       Взрослая жизнь меняет, реальность заставляет разбить розовые очки, а Юнги до сих пор держит стены в нашем там, не слышит отчетливо волка, не чувствует в груди громкого сердцебиения, но продолжает стараться сохранять их собственный мир.