J1437K~

      Юнги лежит на кровати в позе звезды, прикрыв глаза и мурлыкая любимую песню для успокоения души. Она засела в голове, застряла в мозге и никак не хотела выйти оттуда. Она настолько жизненная, настолько правильная для мальчишки, что тому до ломки в костях и звёзд перед глазами плохо.       — Люби меня так, чтоб закон нам запретил любить.       И ведь он любил и любит по сей день. Он действительно любит Чонгука настолько как никого не любил раньше до этого. Все те, кто были после Чона стали лишь копирками, жалкими пешками на фоне короля и самое обидное, что не вызывали радости, не вызывали ничего, что колышило бы душу, дергало за ниточки внутри, пробуждая миновского волка. Он старался, он правда дал шанс Элиоту, но не смог. Не смог, потому что капли фальшивой влюблённости сразу перерастали в ненависть за одно лишь неверное действие, шаг, вздох. Симуляция простая симуляция и ничего больше.       После любых объятий, любых касания, Юн приходил домой и с яростью мыл руки, лицо и шёл под душ, чуть ли не сдирая кожу мочалкой, ведь она горела, болела, просила ласки от другого. Вернее только лишь вспоминала как чонгуковы пальцы касались там, где никто не мог и просила повторить. Лёгкие поглаживания на щеках, где теперь лишь слезы, чмоки в нос и лоб, а также сжимающиеся пальцы на бёдрах.       Чуть-чуть помолчи, пожалуйста, потому что мне нужна полная тишина для того, чтобы помнить.

Flashback

      — Я боюсь, — пищит Юнги, когда руки проходятся по бедрам и он глупо хихикает на чонгуковы возмущения. — Щекотно.       — Я только лишь целую, чего ты, — улыбается и, опуская голову к бедру, проводит губами по внутренней стороне.       Они сбежали снова. От лишних глаз, зрителей и родителей, которые могли их заметить. Сейчас лежа под звездным небом в ромашковом поле, Юнги счастлив с того, что спустя несколько лет они не забыли про то, что хотели сделать еще в детстве. И вот теперь валяясь на пледе, обнимаясь и смеясь с тупых шуток они вместе снова. Только вдвоем.       Чон оделся в легкие шорты, как и Юнги, а вот футболку снял, хотя ночью был не такой уж и дружелюбный ветерок. Мин, конечно, на всякий случай взял кофту, но рядом с любимым человеком безумно жарко, горячо, обжигающе, а еще до ломки так приятно смотреть в карие глаза напротив, ласковую, греющую улыбку до ушей. Словно солнышко взошло рядом с луной. Безумно красивый и рядом с ним так волнительно хорошо, до трясущихся коленок, до красных щек и смущенного взгляда. Чони такой один единственный.       Чонгука Мин не видел неделю или больше, потому что отец прикрутил что-то к окнам, которые теперь не открывались, на улице постоянно смотрел, как Юнги приходится терпеть нападки Саймона и молчать. Чон, сжимая кулаки, наблюдал со стороны и шептал губами, что он рядом даже если не может помочь. Они вдвоем не могли ничего сделать только лишь сбегать по вечерам в поле и проводить друг с другом всю ночь.       — А поцелуй меня в губы, — просит Юн, приподнимаясь на локтях и запрокидывая голову. — Ты…ах, просто в губы, ни в щеки, ни в лоб и нос, губы.       Чонгук заливисто смеется и, опираясь на руки, приближается к лицу мелочи.       — Я забыл какой ты у нас малыш, поэтому сладкие бедра подождут, — Мин изменяется в лице. Взрослые штучки, конечно, круто и ему исполнилось четырнадцать, Чону скоро восемнадцать, а это не такая уж и разница между ними, но тот никогда его не целовал в губы, потому что ждал чего-то непонятного. — Не куксись, иди сюда.       Юн надувается, хохлится и отворачивает голову, как Чони, заглядывая в личико, чмокает легко в щеку. Возиться, садится на колени, зажимая бедрами ноги Юна и хватая за подбородок пальцами, поворачивает к себе. Лыбиться как ненормальный и, прикрывая глаза, тянется к губам. Недотрога сначала не понимает, что нужно делать, кусает случайно любимого до крови, извиняется, но они вместе находят ритм, который подходит обоим и пропадают. Пропадают с радаров, с этой реальности, с этой земли.       Парень аккуратно кладет мелочь на плед, когда у того локти начинаю трястись и разъезжаться, наклоняется ниже, мажет по губам, кусая скулу, и спускается ниже к шее. Сердца стучат у обоих безумно громко. Они оба стесняются немного, хотя Чонгук старается брать инициативу, потому что старше мелочи. Юнги тихо поскуливает, обнимает за плечи свое искусство, зарывается в волосы и когда начинает стонать на ухо, Чон отстраняется.       — Я не сдержусь если ты будешь так стонать, — он прокашливается и выпрямляется, устремляя свой взор на небо.       — Так плохо? Я боялся, потому что не знал как это будет… Вдруг залаю как собака, — приподнимает брови мальчишка и слышит дикий ржач.       — Не говори так, ты стонешь чертовски обалденно, — слазит с Мина и ложится рядом, а Юн мурлычет удовлетворённо, кладя голову на грудь своей вселенной и довольно улыбаясь.       — А когда мы перейдем в большему? — невинно спрашивает.       — Когда тебе будет восемнадцать и твой отец не сможет ничего решать, — прокашливается спустя минуту старший и приобнимает Юнги. — У твоей семьи слишком большое влияние, поэтому я не смогу забрать свою крошку законным путем прямо сейчас, — в шутку переводит Чон, сразу же мрачнея.       У семьи Мина отец военный, мать работает в какой-то компании, у них много денег, власти и мелкий растет в условиях какие Чонгуку не снились, но он каждый раз пытается. Делает шаг и еще ради своей язвы, чтобы забрать с собой своего Мин недотрогу язву кроху Юнги. Сначала Чон предполагал, что будет работать руками, потому что умеет многое, но потом понял, что душа лежит к музыке. Идея уехать отсюда и попробовать пройти прослушивание в одной из компаний Кореи пришла внезапно и засела в голове. Может быть, это было и эгоистично, но Юна нужно было оставить тут, чтобы заработать, пробиться куда-то и, получив первые деньги, попробовать прочно укрепиться на одном месте. Он обязательно заберет принцессу в их там, но позднее пока нужно реализовать то, что было задумано.       Про мечту стать айдолом он ничего не рассказал до сих пор, потому что, смотря на Саймона с которым приходится общаться его Юнги он понимал, что может провалиться и опозориться. У Чона нет связей, у них разные статусы, разные жизни и что Чон может дать Юну кроме любви? Будут сидеть в сарае, есть хлеб, запивая молоком и возясь с курами каждое утро. Мину ведь такая жизнь не подойдет и нужно стать настоящим принцем, героем, чтобы уж наверняка. Нужно попробовать, а потом вернуться через годик и увезти свою любовь с собой. А если уж не получится ничего, хрен с ним, он Юнги перед этим отъездом скажет, что только посмотреть съездит и все, ненадолго.       Только вот Чонгук, лежа и размышляя ночами о том, как соврать и сделать так, чтобы за Юнги приехать звездой, никак не может понять, что мальчишке плевать на деньги, потому что он готов с ним жить хоть в картонной коробке, но вместе, рядом.       — Но даже если мы такие разные, я все еще люблю тебя, — продолжает как ни в чем ни бывало. — И мне плевать на деньги и статус, плевать на запреты, — утыкаясь в шею прижимает к себе ребенка крепче. — А ты?       Нет, не плевать. Он боится, что любимый отвернётся от него, когда увидит какой он жалкий на самом деле. Хочет быть лучше, известнее, дать Мину все, чего тот пожелает. Все и сразу. Хочет исполнить мечту, стать айдолом, и чтобы все смотрели на его малыша и завидовали, что ему вся чонгукова любовь и внимание достанутся.       — Прекрати, мы не разные, это наши родители такие, — заключает Юнги задумчиво, слегка возмущаясь. — А когда мы вырастем, то сбежим, правда?       — Ты не ответил, — хмурится наигранно Чон. — Ты, Мин кроха Юнги, любишь меня?       Поднимаясь быстро и нависая над мальчишкой, который жмуриться, кусая губы, упираясь руками в грудь и хихикая, строго смотрит в глаза Чони.       — Еще смеешь сомневаться и спрашивать про такое, — дуется, тянется к губам и аккуратно целует. — Люблю сильнее, чем ты… Так мы сбежим?       — Конечно… — утягивая в жаркий поцелуй, подтверждает Чонгук.       Я уезжаю через год, чтобы исполнить мечту и стать для тебя, чем-то большим, чем есть сейчас.       Я по договору отца через год выхожу за Саймона, и мы никогда не сможем больше видеться, поэтому я готов бежать прямо сейчас.       Остаются не озвученными.

Конец flashback

      Чонгук его также любил. Любил так, что закон в виде отца Мина запрещал любить, но на это было плевать, потому что Юн и Гуки были единым целым и не могли существовать без друг друга.       — Чтобы каждый день я просыпался и не мог забыть, что не сможешь ты чужим мне стать.       Самое обидное, что будто эта песня писалась по ним, двоим. Злой автор сидел где-нибудь неподалёку и, глядя на двух безумно любящих людей, писал свой текст. Почему злой? Он делает больно сейчас, в данный момент. Чонгук не знает всей правды, не знает, что Юнги обманул, защитить пытаясь. Он устал. Он хочет ложиться спать без таблеток, не рыдать ночами в подушку и не верещать словно подстреленный раненый зверь.       Прошу, я прошу тебя останься со мной. Ты так мне нужен.       — Как много сейчас между нами.       Километры. Огромные километры словно другие миры, планеты, соседняя вселенная. Но как однажды сказал Юн — он будет любить Чонгука даже если тот будет в космосе, в другой стране, в параллельной реальности.       Мальчишка поднимается с кровати, бредет на кухню, пиная разбросанные вещи, что в спешке собирал домой, а потом так и не разложил по местам. Включает свет на кухне и безразлично глядит на коробки из-под пиццы, грязную посуду, открытую бутылку вина в дальнем углу столешницы. Мойка вся в каком-то дерьме, мусор — тут бы прибраться, открыть окно и проветрить ведь что-то точно стухло в приоткрытом холодильнике, который беспомощно пищит уже какой час.       Не обращая внимания на беспорядок, открывает шкафчик и вытаскивает таблетки. Вроде успокоительное. Юнги ищет чистый стакан, но ничего не видит в нижних ящиках куда последний раз складывал посуду.       — Выпить все до дна и плеснуть еще.       Бутылку. Две. И плакать ночами, чтобы стало легче, чтобы устранить пустоту внутри, вытравить боль и зашить. Закрыть на множество замков, на засов, ещё и стульчик к ручке придвинуть.       Мин усмехается и подходит к открытой бутылке. Ничего же не будет если запить пару таблеточек? Прекрасно знает, что будет, но его ничего не останавливает. Ну, а что… Чонгук ушел, Амиэль умер, мама не улыбалась последние два дня, когда они говорили по видеосвязи, а Хлою он заблокировал, чтобы не переживала за своего ненормального на голову друга, не видела боли в глазах, не жалела, не приезжала в его квартиру и не пыталась помочь. Юнги сам как-нибудь отойдет.       — Я знаю, что со мной не так, но он вечно рядом.       Был. Был рядом, а после оставил. По глупости Юнги взял и оставил, а Чонгук даже не сопротивлялся, принимая как должное и уходя в закат. Может мальчишка заслужил такое мучение и нужно принять как должное, а не противиться судьбе?       Не читая состав и инструкцию к приему таблеток, закидывает в рот сразу три, запивая залпом красным. Кажется прокисло, гадость. Остатки приходится вылить в раковину, хлебнуть из-под крана воды, чтобы прополоскать рот и убрать эту противную горечь, а после вернуться обратно в комнату.       — Как же теперь, — взгляд упирается в стенку. Юнги скручивается в позу эмбриона, сильно-сильно обнимая себя за плечи. — Я не в себе…один. Мне дотерпеть, так, чтобы все пройти.       Пройти весь путь без него. Осознать свое жалкое ничтожное существование и продолжать двигаться дальше. Надежды на поддержу и опору никогда не было и никогда не будет. Чонгук забрал её с собой. Забрал свою куртку, которой укрывал от всех невзгод, пластыри, что лечили миновские раны, заботу, любовь и себя всего без остатка. Ничего не сохранилось после лишь холодный ветер в открытом поле еле доносивший запах ромашек и костра.

Flashback

      — Чонгук! — кричит Юнги, со всех ног кидаясь к уходящему парню. — Пожалуйста, мне нужно объяснить тебе все.       — Я не хочу тебя слушать, — отрезает, продолжая тащить к машине огромный чемодан.       — Выслушай, а потом решай, что со мной делать, — умоляет, на колени готов встать, но боится, что отец сейчас выйдет, увидит все и убьет его точно за такие своевольности после недавнего разговора.       — Ты мне дал понять пару часов назад, что я тебе нахрен не сдался! Ты врал мне в лицо последние несколько лет, — рычит на мальчишку. — Уходи иначе я не сдержусь и прибью на месте, тебе же насилие и издевательства нравятся. Мазохистом заделался.       Твой мазохист, который терпит боль ради тебя.       — Хорошо, — отступает, кидая в грязь чоново кольцо, которое оказалось на подоконнике случайным образом за день до ссоры. Красивое, сделанное с любовью из эпоксидной смолы, где залиты были лепестки ромашек. — Сдохну со своей правдой, что же, пусть так. В одиночестве, молча унесу в могилу секрет, — орет на всю округу, заставляя Чона развернуться и растерянно смотреть на взъерошенного мальчишку, у которого щеки покраснели, в глазах слезы, а брови нахмурены домиком. — Давай иди, чего вылупился, чего ждешь? Не хочу, чтобы ты смотрел на то, как ты меня убьешь! Уж лучше так, чтобы я остался язвительной тварью в твоих глазах нежели слабым забитым еле дышащим скотом.       У Чонгука желваки ходят, пальцы сжимаются на рукоятке сумки, чуть ли не ломая ее, а у Юна грудь быстро двигается, не может прийти в нормальный ритм.       — Эй, сучка, — окликает от напряженной сцены Сай. — Отлично уделал это дерьмо. Иди ко мне, киса, с него хватит.       Мин теряется сразу же, моргает, опуская голову и судорожно соображая, что делать. Сейчас Чон уедет и все, он останется один на весь мир. Мальчишка видит краем глаза как начинает идти к ним Граймс и срывается с места, улетая в ромашковое поле. Там легче спрятаться нежели где-то еще. Не видит, как Саймон кидает удовлетворённую довольную улыбку парню, что-то говорит и Чонгук, недовольно фыркая, наконец-то садиться в такси.       Кольцо, одиноко валяющееся на земле, пропадает.

Конец flashback

      — Это история сказка, — самая правильная по началу, но несправедливая в конце. — В ней только теряться.       Дай мне жить. Отпусти! Отпусти, отпусти, отпусти…       Мину резко плохо становиться. Он думает сначала, что возможно неправильно лег, слишком сжал себя руками, но легкие скрутило, горло свело от спазма, а перед глазами звезды. Симпатичные. Перевернулся на спину, попытался вздохнуть полностью, не получилось. Запаниковал, руки онемели, бросило в жар, а потом в холод.       — Где я теперь? — задаёт сам себе вопрос Юнги. — Нигде.       Пустота окончательно окутала, забрала. У Юна в глазах на мгновение потемнело, показались белые пятна вместо звезд, и он понял, что переборщил с этими дерьмовыми таблетками. Хуй с кружкой, надо было из-под крана пить, а не с дуру бутылку брать. Не сдох бы такой глупой смертью.       Руки затряслись, воздуха совсем стало не хватать и Мин приподнялся, моргая. Вязкий тяжёлый воздух тянулся через ноздри, окутывая легкие. Блять! Пересохло во рту и, схватив телефон, мальчишка набрал номер. Гудок, потом ещё один и на конце тишина. Ничего. Совсем. Чонгук не ответил, бросил трубку, и эта милая дамочка опять заговорила, что номер занят. Придурок, Юну в скорую звонить нужно, Хлое, маме, чтобы помогли, а он последние секунды жизни Чону посвятить желает.       Хотелось заплакать, горько, выпуская наружу душу вместе с опьяневшим молчавшим волком, но Мин, скатившись с кровати, быстро полетел к белому другу. Нужно было очистить желудок, умирать сегодня в планы не входило. Слезы не могли вырваться из-за проклятых таблеток — подавителей чёртовых эмоций. Не было ничего внутри, чёрная непроглядная пустота, а лучше бы был он и мальчишка не помнил, как свалился на пол, запинаясь о ковер, как ударился больно рукой о соседний столик и потерял сознание.       Телефон завибрировал.       — Мин чертов Юнги! — заорал девчачий голос рядом с ухом. Он не полностью отключился. — Если ты решил сдохнуть, то какого хрена не позвонил мне. Я бы тебе мозги вправила.       Девушка схватила за запястье, поволокла в ванную, ругаясь. Как она попала сюда? Блять, он же дал ей дубликат ключей. Что она сейчас хочет сделать? Уже почему-то ничего не хочется. Сил совершенно никаких не осталось. Приподняла голову, резко сунула в рот пальцы от чего глаза распахнулись и его тут же вывернуло. Садистка, но спасибо, что не оставила. Он кашлял очень долго пока подруга сидела и придерживала его за тело, которое тряслось. Молчала, сверлила недовольно взглядом, проклинала точно.       — Такими темпами я перееду к тебе, чтобы следить за тобой, как за гребаным ребенком! — взорвалась, когда все было закончено и она усадила на стул Мина пока прибиралась на кухне. Тут такая помойка конечно. — Что случилось?       — Амиэль умер, — прошептал мальчишка и Хлоя, заломив брови, сразу же развернулась к нему лицом и подошла ближе, присаживаясь на корточки. — Тут, — показывает ладошкой на грудь и сердце рядом. — Пусто.       — Я понимаю, милый, но мы не можем за ним пойти следом, — строго начала от чего Юн прикрыл глаза. Какой же поспешный, бездумный поступок был с его стороны. По своей глупости и драматизму умереть. Идиот! — Амик болел, ты прекрасно знал его проблемы с сердцем и это рано или поздно должно было случиться. Но пес в лучшем мире, о нем там позаботятся, а я о тебе позабочусь, чтобы Амиэль не смотрел с неба и не говорил какой у него тупой хозяин.       — Хорошо, — пожав плечами, Юнги отхлебнул свежего теплого горячего успокающего желудок чая.       — А вообще, раз уж ты заблокал меня, я пришла сказать вживую, что мы едем в Корею на неделю, потому что университет выделил шесть мест для лучших учеников, — улыбнулась ободряюще девушка, сжимая плечо, поднимаясь на ноги и возвращаясь к уборке.       Мин помнил про такое условие, но приказа не было, подписи тоже… Неужели он со своими страданиями и скорбью пропустил все? Мальчишка полез в телефон, посмотрел в группе и убедился, что все уже было известно еще пару дней назад, а Хлоя как настоящая подруга подала заявку за них двоих. Поехали: Марки, Элиот, Хлоя, он, Саймон и Мари — самая ботанка из всех ботанок, учащаяся во второй группе вместе с Граймсом.       — Увидел? — залезая в холодильник, спросила девушка. — Я написала нас, потому что за эту неделю мы должны найти твоего Чонгука.       Это был прекрасный план, и она никогда не забывала про Юна, хотя могла бы уже этого ущербного жалкого ребенка оставить и к черту послать.       — Я поживу тут пару дней? — неуверенно поинтересовалась Хлоя. — Моя мама была против поездки, потому что переживает сильно, а я поехала, чтобы быть рядом с тобой и может быть если повезет увидеть Намджуна. Глупости, правда…?       — Нет, что ты, не глупости, — улыбнулся Мин, вздыхая. — Оставайся, мне нужно собраться с мыслями и отлично повеселиться с тобой, — ведет плечами. — Вернее отпиздить меня надо за такое дерьмо в голове.       — Не волнуйся, ангелок, как бы мозги тебе не отшибла этим кулаком, — захохотала подруга, ударяя его в плечо и подмигивая. — И еще, я на картах посмотрела, черная полоса закончиться скоро, и белая точно пойдет примерно через пять дней (?), наверное, пять, не знаю.       — Черт, вот бы пережить эти дни, — ужаснулся Юн, очухавшись окончательно от того, что происходило внутри до этого. Желудок будто с ума сходил, а теперь все более-менее стало благодаря лучшей подруге, что никогда его не бросала, всегда приходила на помощь и не оставляла в одиночестве даже если Мин слезно упрашивал уйти куда дальше от него, отказаться и вообще мог обидеть словами.       — Переживешь, куда денешься, — хмыкнула она и побежала в коридор с криками о том, что купила новых покемонов и обязана их показать.       Юнги, продолжая сидеть на кухне и глупо улыбаться, шептал спасибо. Он не слышал волка, там трескалось с каждой секундой, расходилось по швам, но все равно в груди что-то шевелилось и, наверное, это была забота и любовь Хлои.       Ты единственная не оставила меня, когда у меня не осталось ничего кроме изорванной в клочья души и разбитого вдребезги сердца. Спасибо, малышка, за все.