J1437K~

      Говорят добро побеждает зло. Я не уверен. Здесь мне делают только больнее.       — Эй пупс, открывай, я принесла офигенного покемона Клефейри, — слышится голос за дверьми, а затем Хлоя заходит. Видит погром и бежит на всхлипы. Юнги слышит эту возню, топот и не может прекратить рыдать. — Юнги!       — Осторожно стекло! — вскрикивает из последних сил, резко встает и перехватывает девушку за талию, пачкая футболку кровью, но успевая, чтобы она не наступила и не поранилась. Игрушка летит в кровавые капли и осколки.       — Бля, розовая бубуська похерилась, — вздыхает и, вывернувшись из рук, встает в коридоре. Поворачивается и зло отвешивает подзатыльник Юнги, тот ойкает и умолкает. — Какого тут произошло?       — Я нажрался, — голова кружится от крови, вина и запаха Чонгука — апельсин, мята, лес и долбаная ромашка. — Споил Чонгука, — только сейчас понимает какую глупость сделал, но на тот момент это казалось чем-то необходимым, таким жизненно нужным, хоть и совершенно неправильным. Как он мог так поступить с Чонгу… — Мы начали на кухне, а потом не помню, проснулся в кровати без Чонгука. Мы пытались поговорить о произошедшем, но ничего не вышло. У него был самолет и он сразу же уехал.       — Урод! — в сердцах восклицает и топает ногой. — Мудак! — носится перед Юнги взад-вперед и бежит в ванную, крича оттуда. — Кобель!       — Не говори так, — куксится Юн, нижняя губа сама собой выпячивается, и он снова плачет, утирая щеки и размазывая все по себе.       — А как еще? — показывается из-за дверей с веником и совком девушка. Вся такая из себя взъерошенная, взвинченная, немного злая. — Ошивался тут несколько дней, трахнул, а потом уехал. И все?       — Я люблю его, — упирается мальчишка и подходит ближе, как Хлоя размахивается и дает сильную пощечину. — Да за что?       — Очнись уже, — орет на него, чуть ли не веником бьет по голове, идет на кухню и начинает подметать. — Прими душ от тебя несет как от псины, руки и ноги обработай пол пачкаешь и только посмей мне еще что-нибудь вытворить, убью, — Юн не выдерживает, подлетает к Хлое, не обращая внимания на то, что ему очень больно и он продолжает пачкать этой чертовой кровью свой пол, и обнимает со спины. Она замирает на секунды, а затем невозмутимо продолжает убираться. — Я тебя тоже.       Проходит вечность как он соскребает себя со стенок душевой, обматывается полотенцем и плетётся к аптечке. Плескает перекисью и, шипя, дует на ранки. Ладони походят на кровавое месиво ровно, как и колени, где-то задело и голень, что придется обработать и обклеить пластырями, руки лучше будет перевязать. Ну почему он такой неаккуратный… Мин подходит к зеркалу, осматривает свое отражение после того, как все сделано и ужасается. Все тело в огромных гематомах будто его любил не Чонгук, а десять таких. Шея усыпана засосами, ключицы, плечи, где-то проглядываются отпечатки чонгуковых пальцев. И все такое фиолетовое. Юнги вздыхает. Спрятать это надо, но вот как, еще предстоит подумать, потому что косметика тут не поможет. Такое ощущение, что уже ничего не поможет. Остаться что ли дома и посидеть недельку другую, чтобы это сошло, и чтобы не пугать своих прекрасных одногруппников таким очень любопытно больным зрелищем. На самом деле, Юни уже не знает, что делать, как жить и ради чего. Возможно, он подумает об этом после, как вернется домой.       Наше там пустило трещину, но пока она незаметна. Я надеюсь, что заклеив остатками скотча, оставшимися в шкафу наш мир будет жить дальше.       — Вы на кровати бои устраивали что ли? — доносится голос девушки, что ногой выбивает дверь и, вваливаясь, скидывает все белье в стиралку. — Невероятно, — осматривает друга, кидает чистую футболку с шортами и хмыкает. — Давай ты погуляешь, подышишь свежим воздухом, а потом как закончу — поговорим. Как на это смотришь?       — Ты прибираешься в моем доме, — указывает Юнги, на это девушка только отмахивается, улыбаясь.       — Эй, а когда я нажралась на первой вписке убирал у меня ты.       Юнги, оставляя Хлою одну, одевается, натягивает шарф, шапку и спускается. Телефон отсутствует, но карточку с деньгами приходится взять. Он планирует пойти в ближайший магазин, купить йогурта или чего-нибудь еще съестного, любимого хлоиного печенья и себе чипсов, но, открывая подъезд, видит стоящего под дверями Элиота. Тот опускает руку, что тянулась к домофону и, обхватив Юна, сжимает в своих руках, в объятьях будто в сердце запихнуть хочет. Пусти… Пальцы будто сквозь куртку обжигают, потому что вчера другой любил, другой обнимал, метил поцелуями и сейчас все тело покрыто его отметками, хоть и больными. Неважно. Об этом хочется говорить как о хорошем, но разбившие последние слова все не выходят из головы.       А может я тебя вообще никогда не любил, Юнги.       А вдруг и правда не любил или все-таки соврал, как Мин тогда, чтобы спасти Чони от опасности. Еще и испортила все эта дурацкая песня. Какого черта он заикнулся в тот день о любви и сердце?!       Мое сердце его и мне наплевать если он его растопчет, делая больно.       Теперь не плевать. Теперь эта боль изнутри жрет, ведь под грудной клеткой пусто. Что-то стучит, но что?       — Ты не отвечал, — констатирует, а Мину хочется кричать от этого тона. Отвратительно волнительного и до тошноты ласкового. Ударь меня, толкни, приведи в чувство, но не говори, что тебе меня жаль. — Я звонил, но номер недоступен.       — Телефон разбил, — фыркает и отстраняется, натягивая маску радости и блестящих глаз, когда внутри все корчится, волк забитый лежит и еле дышит, отдавая мерзкими болями где-то там глубоко внутри. — Мы можем съездить за новым?       Невинно хлопает ресничками и Эл кивает, поспешно чуть ли не бежит к машине, его распирает радость, какой-то непонятный восторг, а Юнги хочется кашлять любовью, о которой не смог рассказать Чонгуку, выплевывать бабочек, которые давно не трепыхались в животе, а теперь снова начали засыхать, курить электронку Хлои и болтать о его вселенной еще больше. Не убил, значит сделал сильнее.       — Я вчера звонил в дверь, там были крики, — внезапно выдает Элиот и Юнги прикусывает губу. Неужели он так орал? Черт… Зато как орал. С придыханием, с удовольствием, с чистым кайфом будто выпил, забылся и налил еще. — Что-то случилось?       — Телевизор, — на разговор нет эмоций, сил, ничего не осталось, кроме раненого тела и истерзанной, разбросанной в клочья души.       — А почему не открыл? — допытывается, а Юн, сжимая кулаки в карманах впервые взрывается.       — Я пил! Нажирался до беспамятства, чтобы никого не помнить и не видеть! — пинает ногой сиденье, смотрит вперед, не замечая, как парень губы поджимает, ничего не говорит. Правильно, молчи. Уж лучше, чем этот допрос с игрой в хорошего копа. Бесит его сочувствие, его этот глуповато выпытывающий взгляд, его слегка нахмуренные брови при обдумывании простых вещей.       Едут молча. Юнги покупает себе дешевый сенсорный телефон сугубо для звонков, заметок и пары игр наподобие тетриса или раскраски. Тратит сбережения, что копил несколько месяцев, а затем тратит еще немного на продукты и они едут обратно. Все делается молча. Мин будто не видит никого, идет сам по себе, а Элиот даже, когда отстаёт бегом догоняет мальчишку.       Юн петляет по бордюру, потом открывает дверь, а противный Эл заходит за ним. Мин не хочет звать в квартиру, но почему-то сказать ничего не может. Парень пыхтит, несет пакет в то время, как Мин рассматривает телефон и, включая, начинает настраивать, чтобы заглушить эти бесполезные вздохи. Оказалось, он забыл купить кляп для Элиота, но обычная тряпка тоже сойдет если этот паровоз продолжит в таком духе.       — Вернулся, наконец-то, — бурчит Хлоя с комнаты. — Симка тебе нужна или я пошла мусор выкидывать? — выходит в белье в коридор, ошарашенно смотрит на Элиота, что выпучивает глаза и закашливается, смотря на грудь и полотенце, что висит на стрингах. — Что вылупился? — огрызается и уходит обратно, со скептическим лицом.       — Нужна, — кричит Юн и разувается, не обращая на Эла внимания. — Футболка на второй полке.       — Спасибо, уже нашла, — Хлоя выходит внезапно из спальни, быстро идет на кухню и, всучив сим-карту другу, стаскивает с того куртку Мина, одевает и, беря пакеты, вылетает за двери, громко хлопая и создавая шум, чтобы Саммерсон очнулся.       Улыбка меркнет, когда мальчишка заходит в спальню и начинает переодеваться. Разглядывает отражение в зеркале, записывая номер в телефон, натягивает длинную кофту, что закрывает бедра и оглядывается на кровать. Волк будто оживает, кусается, рычит, не дает подойти, а Юну только хуже становится и вот единственное чего хочется это лечь сейчас на пол и разреветься, выть, бить посуду и смотреть на синеволосое искусство, что так и осталось висеть на стене. Юнги пересиливает себя, обхватывает руками плечи, успокаивая, и идет на кухню.       — Она у тебя часто бывает в таком виде? — спрашивает Элиот, что соизволил очнуться в кои то веки и начать раздеваться тоже.       — Часто, — недовольно бросает и идет греть чайник.       Хлоя была прекрасным человеком и, если бы не постоянные выпиливания Элиота, они бы никогда и не познакомились. На самом первом занятии она пришла в красных длинных носках с персиками, белых кроссовках на радужной подошве и классической рубашке с черной юбкой. Мальчишка тогда восхитился и купил такие же носки, а позднее слушал, как такая мода портит современную молодёжь. И куда бы ни пошел Юнги, Хлоя почему-то была рядом, помогала, веселила, поддерживала и знала обо всем, потому что не была слепой как Эл и умела слышать. Так и подружились. Она напилась в стельку, он убирал ее квартиру, потом накурились и Юн проговорился про Чонгука. Вот она идеальная дружба. Конечно, айдол в их разговоре был лишним, но язык в тот день не слушался, говорил много и о своем, отдельно от укуренного в хлам мозга.       — Это неприлично, — выводит из транса Эл, что появляется на кухне и садится на стул на котором недавно располагался Чонгук и мальчишка по привычке закатывает глаза, доставая кружки и молясь, чтобы ничего запрещенного в шкафах не нашлось, потому что к сожалению Юнги не помнил куда убрал весь алкоголь.       — Это моя подруга, — спокойно парирует и поворачивается, в ужасе наблюдая за тем, как Элиот листает тетрадь. Юнги подлетает, вырывает из рук и кидает на столешницу. Еще не хватало, чтобы он увидел то, что Юн писал в отчаянном безумии, пачкая листы слезами, размазывая душу по страницам и как снова и снова любил Чонгука. Он сам этого толком не помнил, потому что эмоции брали вверх. Не помнил слов, не осознавал того, как буквы собирались в предложения самостоятельно и как печальная проповедь выводилась, рождаясь на глазах.       — Это кровь.       — Краска, — на автомате бросает и отворачивается, идет в коридор и, разобрав пакет, кидает пачку чипсов в шкаф, а печенье ставит на стол.       — Это был не вопрос, Юнгиша, — смотрит с подозрением на перевязанные руки, хочет дотронуться, но не успевает за быстро движущимся Юнги. Разглядывает шею в синяках и качает головой. Хоть закачайся, Мин только про себя возмущается. Элиот ведь святоша хренов. Правильно у него около дома церковь построили и просыпается он только под звон колоколов, привычно видимо, только вот у мальчишки голова от этого звука болит. Может действительно дьявол в душе поселился, не иначе. — Что ты вчера делал?       Юнги вспоминает все то, что писал в самом конце тетради, смутно, но что-то всплывает в остатках мозга. «Элиот даже не представляет того, что было со мной. Он долбился в двери, звонил, ждал, а все что я делал это орал от чонгукова члена, выкрикивал люблю и кончал», — хмыкает от этого, наливает в кружки чай и тихо вздыхает. «Мы разные. Я люблю как в одном видео. Сначала идет он «У, у, всех убью!», а потом я такой зайка прыг-прыг. И я даже не могу представить жизни без Чонгука, не могу вообразить, что бы было бы если бы тебя не было. Эл не мой человек, а также я не могу тащить отношения один. Все хотят, чтобы парень смог защитить, постоять и закрыть рот любому, забывая при этом правила и перечеркивая рамки приличия. Мне нужно, чтобы со мной общались. Хочется ласки, внимания, а тут… Миссионерская поза с зачитыванием книг по психологии мне не подходит. Хочу наручники, хочу жестко, но нежно одновременно, как это делал Чонгук. Мой любимый Чонгук. Единственный и неповторимый Чонгук…»       — Я не помню, ясно? — ставит чай на стол. На, захлебнись! Себе вытаскивает воду из холодильника, смотрит на оставленный Чоном правильный зеленый напиток и закрывает дверцу. — И мне плевать уже. Даже если это и кровь то, что с того?       — Алкоголь вредит здоровью, — заключает задумчиво Элиот, а Юнги опускает шумно бутылку, чуть ли не выплескивая ледяную воду и выдает:       — Может наконец-то сдохну…       Они молчат. Элиот пьет свой чай и думает, смотря на Юнги, а тот в пустоту глядит и не понимает, что тут забыл, почему все еще дышит и ради чего живет. На первый можно по-разному ответить, к примеру он живет тут, в этой квартире, это его дом, а если рассуждать глубже, то в этой вселенной, в этой жизни он забыл Чонгука. Дышит, потому что где-то в дали живет Чонгук. И чтобы не врать хотя бы самому себе, то и живет только ради него одного, а еще Хлои, мамы и Амиэля. Теперь точно все. Больше к этим вопросам возвращаться не хочется.       Хлоя появляется достаточно тихо. Почти не слышно то, как она открывает квартиру, раздевается, проходит в спальню и, одев шорты, что выделил ей Юн, удаляется в ванную, умывается, моет руки и заходит на кухню. Со скептизмом глядит на друга, его засосы проглядывающиеся в вырезе кофты, перевязанные ладони бинтом и пластыри на ногах. Солнышко. Бедное маленькое угасающее солнышко. Подруга берет себе остатки чонгукова напитка и с довольным лицом кивает сама себе.       — Тебе не понравится, — предполагает Юн и скрещивает пальцы. Эл лишь хмурится.       Девушка делает серьезное лицо, нюхает жидкость и улыбается. Ага, конечно. Показывает руками будто это самое лучшее варево, что можно выпить, и наливает в стакан. Настоящая актриса, только вот, что она забыла на информатике с углублением математики и физики до сих пор остается загадкой. Глотает раз, другой и остальное выпивает залпом. Облизывается и еле держится, чтобы не заржать с открытого рта Элиота. Тут только мемы делать.       — Дерьмо, — огласила она спустя пару минут. — Предлагаю сделать еще. Мне понравилось. Отличный напиток, говорит о том, что блевательная функция работает у вас прекрасно. Закажу в следующий раз двойную порцию этого вашего брокколи.       — Фу, — засмеялся Юнги, забывая на секунды о своей грусти и боли. — Как ты такое можешь говорить?       — Чонгук же это пьет, — внезапно говорит Хлоя и, прикусив язык, ойкает.       У мальчишки защемило в груди и будто мир завертелся, упал, перевернулся, стало не по себе. Волк оживился, услышав знакомые шесть букв и завилял хвостом, но Юнги напомнил мозгами, что Чон бросил. Нестерпимо, паршиво, до трещащих ребер, до рвущихся ран, что заново расходились по швам и до болезненных спазмов в горле, что приходилось каждый раз сдерживать, не разрыдавшись. Он сжал кулаки под столом и улыбнулся, смотря на молчаливого, но очень хорошо слушающего Элиота.       — Конечно, — обнажая зубки в стиле милашки котика. — В новом видео Треть-и-я, Чонгук как раз готовил такое. Не уверен, что зашло, но на камеру ему очень даже понравилось.       Юн видел, как начиналась пассивная агрессия, ревность у Эла. На самом деле оправданная, потому что Юнги знал все о Чонгуке, каждую мелочь. Рост, вес, шрам на щечке вплоть до того, что мужчина любил ловить кузнечиков, рисовать закаты и ненавидел лимоны, а еще его любимые конфеты были с соленой карамелью, ну и по классике тот млел от фиолетовых облаков и любил ромашки так же как и мальчишка. Об Элиоте тот мог сказать только пару вещей — аллергичный на все, зависимый от компьютера и программирования и нельзя забывать про то, что парень носил одни и те же вещи неделями или даже месяцами. Не было любимого цвета, когда как Чон обожал черный, белый и красный. Почти все отвергал, приговаривая «Это зло» или «Удали» или «Ну как это можно делать, смотреть, слушать» и так далее по списку, но Чонгу обожал все новое, пробовал себя в различных жанрах в музыке, играл на многих инструментах и фанател от бейсбола, занимался боксом и у него даже стало это неплохо получаться. Саммерсон не любил ни то ни другое.       — Элиот тебе, наверное, пора, — аккуратно поинтересовалась Хлоя, смотря на застывшего Юна. Мальчишка знал, она хотела поговорить с ним, успокоить и поддержать, а лишние уши были не нужны.       — У меня есть еще пару часиков, — смотря на часы, пробормотал Эл.       — Что из фразы «пока-пока», тебе не понятно? — улыбнулась девушка и встала, отбирая кружку с допитым чаем, забирая у Юнги бутылку и испачканную чоновым варевом остальную посуду. — У нас с Юнги были другие планы.       — Да, нам нужно с ней много чего обсудить важного, — перевел свой взгляд на Элиота Юнги и захотел закатить глаза с лица Эла, но не стал. Как же тот бесил. Опять это непонимающий взгляд, растерянный, осуждающий будто мальчишка ему что-то должен. И вот почему тот каждый раз лез в его дела?       — Ты плохо влияешь на Юнгишу, — спокойно, но вот что-то напряженное в голосе все-таки проскочило.       — Тебя забыла спросить, вали уже и святой водой себя не забудь спрыснуть, вдруг от нас заразился демонизмом, — с сарказмом, выплеснула воду на футболку парня и захохотала, когда тот стремглав встал, вылетел с кухни и ничего не сказав, схватил куртку и хлопнул входной дверью.       Юнги наконец-то перестал улыбаться, хмуриться и вообще делать что-то со своим лицом. Молча встал, закрыл на замок дверь и прихватил куртки, чтобы посидеть на холодном балконе и поговорить о жизни с какао и сигаретами. Он на самом деле не имел к этой плохой привычкой никакого дела, но это ведь хлоина электронка, тем более наполнитель оказался манговым. Как и всегда.       — Зачем ты так с ним? — подал голос Юн, когда все было готово.       Они прибрались, вдвоем приготовили напитки и Хлоя, накинув любезно принесенную ей куртку, сделала первую затяжку. Холод пробирал, поэтому горячий какао был кстати, также пришлось дополнительно взять пледы, потому что на улице была к сожалению не теплая весна, а балкон не отапливался.       — Может хоть футболку решит постирать, — хмыкнула она и пустила дым в воздух. — А вообще он против любого движа гребаный пай-мальчик. Ему слово член скажи, покраснеет.       — Он мне про презерватив начал затирать, — вспомнил Юнги и перехватил инициативу в парении. Брови девушки изогнулись, и она прикусила губу. — Ага, я сам не поверил, когда Эл сказал, что решил померить впервые презерватив и так получилось, что мамка пришла раньше и ему ничего не оставалось как все сложить в рюкзак. Итог, презик нашла мама и выкинула не только использованный, но и всю пачку, — мальчишка закашлялся от того, что начал смеяться с лица Хлои, которая видимо представила не самую лучшую картину. — Я, конечно, что ты, попросил больше такого не говорить, мол приличный, а сам чуть не умер внутри от смеха.       — Да Эл твой вообще странный какой-то, не человек, а ебло ходячее, — отобрала электронку подруга и, сделав затяжку, постаралась выпустить кольцами.       — Ты постоянно так говоришь, — констатировал Юнги и, задумавшись, выдал. — А еще он ебло кошачье, блядина какая-то, крот, морж, человек, что не достоин даже говна на лопате, вшивый мурзик и…       — Эй, эй, это я могу только говорить такое, а ты и дальше будь ангелом, мне так больше заходит, — заржала Хлоя, кутаясь в куртку плотнее, наконец беря в руки какао и греясь о теплую кружку.       — Да пошла ты, — выдохнул мальчишка и замолчал.       Тишина затянулась, но она была уютной. Как и всегда. Юнги вздохнул, взял телефон и прочитал сообщение от Элиота.       — «Прости, виноват в том, что был резок. Надеюсь, ты проведешь этот вечер хорошо»       Бесхарактерный, слабый, не имеющий своего мнения ребенок, что еще не определился в жизни и до сих пор не понял, что такое настоящая любовь, дружба и понимание между двумя любящими. Умеющий через экран взбесить, что уж говорить про встречи вживую, а на все сообщения в стиле — поддержка писать «Все будет хорошо», вместо такого родного «Я буду рядом, я всегда буду с тобой». Только вот он последнее не сдержал.       — Что ты почувствовал, когда Чонгук пришел, — спросила Хлоя внезапно в пустоту и Юнги будто ошпарили.       Он вздрогнул, волк заскулил, зацарапался прося прямо сейчас позвонить, написать, попросить, умолять, но мальчишка научился сдерживать порывы страсти, негатива и опять забил своего волка до смерти, чтобы не было так больно, чтобы не слышать его просьб, его скулежа, его рычаний. Неприятно. Дико. До безумия неправильно.       Вновь проклятый оранжевый блокнотик в телефоне, нажатие, клик и старая запись, сделанная пару дней назад «У меня на самом деле не такое светлое настроение, но оно поднялось от одной мысли о тебе. Ты заставляешь взрываться, радоваться и пищать. Я с утра проснулся, посмотрел на тебя, на твои прекрасные синие волосы и пропал. Улыбался как идиот, по-детски махал ручками, забывая все проблемы и понимая, что так хорошо. Хочу иногда заточить себя в этот промежуток времени и бесконечно искренне быть счастливым. Навсегда быть счастливым. Замедлить время и любить тебя так сильно и бескорыстно. Вечно. Настолько насколько позволяет моя жизнь…» — Юнги прекращает читать, хмурится и пролистывает отрывок. Читать некоторые неумелые стихотворения, что он пытался создать некоторыми бессонными ночами, не хочется. — «Любовь есть, и она одна. Ты любишь человека раз и навсегда. Любовь до гроба. Не надо искать заменителей ты не подберешь правильных. Тот человек, которого ты нашел, он вгрызается в душу, под ребра, в самое сердце залазит, корни пускает и не даёт вырезать себя. Любовь как наркотик, как афродизиак. Она делает больно, когда вы не в месте и делает хорошо, когда вы лежите утром в постели в обнимку и греете друг друга. Ты полюбишь рассветы и солнце если каждое утро будешь просыпаться в любимых объятьях. Без любви можно, но невозможно одновременно. Он у меня сильный, смелый, умный, постоянно следит за тем, как одевается, чтобы выглядеть и красиво и как-то по-домашнему, хочу тебя домашнего. Хочу, чтобы меня любил, никуда не отпускал, в шутку наказывал, а потом нежно целовал, хочу быть с ним, хочу чувствовать, что меня защищают и любят. Мне нужна безопасность, мне нужно место, где я буду прятаться от злого мира и это будут его объятья. Я так хочу сейчас прижаться к его груди, уткнувшись в нее, целоваться и валяться на кровати…» — мальчишка чуть ли не плачет, вытирает чуть влажные ресницы, щеки и резко выдыхает:       — Я писал и представлял его, а потом понимаешь, позднее, звонок, я встаю, думаю, что Элиот, а на пороге он стоит, — выключает телефон, раскрывает куртку от внезапного жара внутри, а затем вообще снимает. — Ромашки мне принес с фиолетовой ленточкой, — скулит.       — Позвони ему, — резко говорит Хлоя, но Юнги лишь качает головой. — Что нет? Почему он ушел? Что ты такого сделал?       — Я его обидел очень сильно, не рассказал вовремя, не уберег. Я эгоист, понимаешь?       — Но ты же увидел его в рекламе, а потом одноклассница, концерт…       — Я… соврал, — не озвучивает лишь задерживает дыхание. — Мы с детства знакомы, любили друг друга, а потом я грубо попросил его уйти, потому что…потому, — выпаливает и кусает губу до крови. — Я гордый и никогда не извинюсь, не признаю ошибки, ясно? Для его же безопасности старался…       Хлоя подлетает к мальчишке, отвешивает сильную пощечину, что отрезвляет, приводит в чувства. Тот затихает, всхлипывает и поднимает печальные глаза на подругу, у которой над головой чуть ли не молнии летают.       — Как ребенок ведешь себя. У тебя яйца есть? Правильно есть, поэтому ты просто позвонишь ему, уломаешь жалобно на встречу, и вы все обсудите, потому что так поступают взрослые. Они решают проблемы разговорами.       Юнги кивает, мотает головой сильно-сильно и впервые девушка, опустившись на колени, обнимает его. Хватает за торс, прижимается, рукой тянется и гладит по голове, давая защиту и обещает, что если он так поступит, то все точно наладиться.       Волк лишь тихо ложиться на лапы, кладет голову и шумно выдыхает слова колющие ребра, ломающие, разрывающие напополам «Мне больно… Мне больно!».