Резонанс

Актёр – это такое существо, как бы точнее подобрать слово... Наверное, как и в любой творческой профессии, оперирующей материями внутренними, глубоко чувственными, духовными, логически запредельными порой, нельзя выдать то, что ты не носил сам в себе. Не поверят в целлофановые слёзы, несимметричную улыбку и прорезь морщинок у глаз. Не зная боли утраты, как можно показать её? Не зная искреннего счастья и тепла другого человека, как ты сыграешь, как ты расскажешь историю, которую полюбят? И самая главная ценность актёра – умение "вшиться" и связать себя с любым сценарием. А когда он прекрасен, как в "Неукротимом", ох, ну что уже тут говорить? Все наперебой твердили Сяо Чжаню, что это будет прорыв в его карьере. Во всех смыслах. Кастинг-директор искал пламя и лёд, искал "естественно живое и улыбающееся лицо" и "лик луны, холодный и беспристрастный". Непонятно, кого там просматривали ещё, но Сяо Чжань и Ван Ибо в кадре – это слюноотделение у всей женской половины съёмочной группы. Это работало, они оба знали свою музыкальнокарьерную аудиторию, но всё-таки смогли играть ещё глубже и чувственней. Сяо был достаточно опытным актёром и умел расставить приоритеты в игре дорамамира, стреляный воробей, он мимикрировал и плавился под сценарий умело и грациозно. Его лицо и характер действительно были от природы дружелюбными и милыми. Он легко сходился со всеми, легко поддерживал любой разговор, легко мог рассмешить кого угодно. Но это трата сил, это неимоверный запас прочности, это укутывание своей души в удобный продукт, пусть и очень красивый, очень правдоподобный. Ему подходила лёгкая манера балагура и неподчинителя правилам и с надрывом и душевным скрипом – слёзы несправедливости и непонимания по мере того, как история становления Старейшины Илина разворачивалась дальше и дальше. После каждой такой затратной сцены он меньше говорил, меньше шутил, меньше мог соответствовать. Он уходил со съёмок один, предупреждая менеджера о "небольших перерывах". Это было сложно и тяжело – показывать боль, которая была не только частью истории, но и его личной, очень глубокой, теневой. Напротив, Ибо, казалось, с лёгкостью давались длинные, молчаливые, напряжённые сцены. Он был непроницаем, но и совершенно беззащитен в них, а это подкупало. Он мало говорил вне съёмок, больше слушал и кивал, кивал и слушал, наблюдал за другими, внимательно подходил к замечаниям. И Лань Ванцзи ковался сильным и уверенным на экране. Вану Ибо не сразу удавалось разделить, отклеить от себя эту маску. Он улыбался одними уголками губ, не шутил, много работал, не выпуская из рук папки со сценарием. Его лицо не выражало почти ничего, он был методичен, сосредоточен, даже когда внутри всё дрожало. Это был его способ справиться с эмоциями. Очень долго он и Сяо Чжань "сходились характерами". Многим из команды казалось, что они похожи на перевёртыш инь-ян, как один человек, разделённый на два тела. Когда Сяо уходил в себя, Ибо становился не в пример энергичным, он создавал вокруг Сяо Чжаня видимость шума и веселья, постоянно подкалывал его, толкал, пытался расшевелить, как снежный шар, в котором блёстки искрятся и переливаются в яркой вьюге, только когда потрясёшь. И когда Ибо долго перечитывал одну и ту же реплику с каменным лицом, Чжань кричал через павильон: – Малыш Бо, порепетируем? Ван морщился, не выдавая смущения, медленно поднимал глаза на Сяо Чжаня и кивал. Иногда Ибо прятался за гримёрочными шатрами, когда снимались не "его" сцены, и втихаря, как школьник, приканчивал одну-две сигаретки. Запах, конечно, оставался, и он сидел ещё, как минимум, полчаса, притворяясь несуществующим. Заходил в соцсети, иногда звонил кому-нибудь, но надолго это не помогало. Однажды Сяо застукал его: – Сиди, сиди, я никому не скажу, хотя... Ван Ибо испуганно поднял на него глаза. – ...все же и так знают, где ты. Здесь невозможно спрятаться. – Да-а-а-а... – выдыхал Малыш Бо. – Будешь? – он протянул пачку Сяо. – Не-а, пасиб. А ты чего сам-то? – бросил короткий вопрос Чжань, присаживаясь на корточки рядом с Ибо в своём толстеньком и длинном пуховике. – Это так... не серьёзно, балуюсь. – А. Снимаешь стресс? – сделав губы уточкой, протянул Чжань. – У меня нет стресса. – Ладно, все мы немного на нервах здесь с таким расписанием. "Улыбайся, не улыбайся, а теперь заплачь, заплачь сильнее". – Это ты про себя? – повернулся Ибо, выдыхая густой дым. На него было смешно смотреть: белого мрамора лицо, налобная повязка ордена Гусу Лань, серебристая заколка на идеально зачёсанных чёрных волосах, лазуревое платье и такой же, как и у Сяо Чжаня, огромный чёрный пуховик поверх. Да ещё и сигарета в уголках губ, и узкие холодные глаза. – Нет, это я так, в целом. – Да, в целом, – отвернулся Ибо, смотря на быстро темнеющее небо. Помолчали. – Темнеет, – оборвал тишину Ван, затаптывая сигарету остроносым сапожком. – Пойдём? – Угу... только давай посидим ещё. Ибо удивлённо посмотрел на Сяо и присел на то же место, где и раньше: – Уже закат. – Угу. – У нас ещё одна сцена? – Угу. – Но короткая. – Очень. Хочешь порепетировать? – Нет... Слушай, а ты сегодня ночуешь на Саньлитунь? – Ой-ой, как невежливо спрашивать такое у взрослых, – широко улыбнулся Чжань. Ибо запнулся и опустил голову. – А что? – Да так, захотелось пива вот. Думал предложить составить компанию. – Пива?! – почесал подбородок Сяо. – Только если пшеничного. – Можно и пшеничного, – обернулся Ван с потеплевшими глазами. – А ты чего это ко мне? Небось хочешь сбежать от менеджера? – Как и ты, – ухмыльнулся Ибо. – Если честно, то мне одиноко. – М-м-м-м, – только и ответил Сяо. – Я знаю. Саньлитунь очень близко, так что можно дойти пешком. – Да, я гулял там. – Когда? – Сегодня утром. – Один? – Нет, с менеджером. – Зачем? – Спрашивал его, где тебя поселили. – Наглец! – чуть не поперхнулся словом Чжань. – Ну и что? – ответил Ван Ибо, смотря Сяо Чжаню в глаза. Его лицо не выражало абсолютно ничего, только губы подёрнулись едва заметной улыбкой. – Сработало же.