Резонанс

Сигарета магически зависла в уголках губ Малыша Бо в то время, как его взгляд был сосредоточен на колечке банки пива. Он очень аккуратно и методично пытался поддеть ногтём край, чтобы открыть пиво без пены и брызг. – Ты похож на бандита, – с округлёнными глазами смотрел на Ибо Чжань. – Ой, ой, сейчас же прожжёшь! Ван только элегантно махнул рукой в сторону Чжаня, мол, тише, смотри. Пепел ссыпался на рукава толстовки, дым мягко обтекал его лицо молочными струями, но Ван даже не думал моргать и был сосредоточен только на одном. – Пс-с-с-с-... – освобождённое пиво прозвучало усладой для ушей так спокойно и мягко. Пару капель вышло на ободок, но, отняв сигарету, Ибо быстро их слизал. – Э-э-э, – с восхищением протянул Сяо, не отрывая глаз от бледных и очень ловких рук. Они начали пить уже в подъезде. Большинство немногочисленных и временных соседей тоже предпочитали ночной образ жизни, но в час ночи все уже гнездились в своих золотых клетках и буянили втихую. Коридоры шестнадцатиэтажки были освещены скупо, но чётко. Охранник, зная этих двух, ничего не сказал про сигареты, когда на стол опустились две баночки добротного пива. – Господин Ван и господин Сяо очень добры. Ван лениво махал ему рукой, а Сяо Чжань тянул уже безэмоционального Малыша Бо за рукав к лифту. – Пойдём, ослик! Ты такой медлительный, не создавай проблем, ну же... – пытался втолкнуть он в коробку лифта всё ещё махающего Ибо. – А это я у тебя заберу, слышишь. Догоревшая до фильтра сигарета давно потухла. Грудь Вана была густо усыпана пеплом, глаза его слезились, но он просто баловался. Ему доставляло какое-то садистское удовольствие провоцировать Чжаня на продолжение роли Вэй Усяня – дружелюбного, копошливого, вездесущего и заботливого, без умолку болтающего Усяня. Сяо Чжань в жизни был совсем другим. Он ехидно расплылся в улыбке, когда двери лифта закрылись, а Сяо Чжань продолжал стряхивать с его груди пепел, держа в другой руке пустую банку пива, в которой слышно болтался окурок. – Чего ты так лыбишься? – У тебя ресницы дрожат, когда ты на чём-то сосредоточен. – Э?.. Ничего у меня не дрожит, прекращай шутить. – Я же серьёзно. Я всегда серьёзен. – Да, да, да. – Мамочка. "Пам" – упала ладонь ребром на голову Малыша Бо. – Получай, папочка. – Мне не больно. – А хотел, чтобы было? – Возможно. Несколько часов до этого они просто бродили по шумным улицам и болтали ни о чём. Поели жареной рыбы на палочках и кальмаров. Покидали крохких снежков друг в друга. Они разваливались, даже не долетев до цели. И когда Чжаню наскучила эта игра, Ибо, подкравшись сзади, засунул ему за шиворот куртки целую пригоршню хрустящего снега. Улицы хохотали вместе с ними. Звёзд не было видно в этой черноте. Повсюду сновали люди, мало кто хотел спать, казалось, что для Саньлитунь самое подходящее время – это сплошная ночь. Всё одевалось каким-то не проходящим шармом обещаний – удовольствия, желания, веселья, радости, какой-то лёгкости бытия, беспроблемное время вне времени. Как будто здесь не существовало работы, обязанностей и горя, не было страданий и унижения, а если и были, то только пустяшные, для контраста с обжигающей сладостью мечты. Везде горели фонари, эклектично сочетаясь с ярким неоном, повсюду мелькали вязаные шапки и смешные рукавицы, хотя снег выпал только первый день. Горели щёки и белые зубы мелькали в улыбках повсюду. В открытых барах и лавках щедро наливали чуть мутноватое вино, от которого можно было опьянеть в три секунды. Мужчины в больших компаниях наперебой рассказывали пошлые анекдоты. Ибо пытался уловить что-то после фразы "и тут он, не выдержав, побежал за сливочным маслом", но Чжань уже оттаскивал его в другую сторону. Даже к полуночи окна бутиков сияли предновогодними витринами, пусть и в не совсем китайской традиции. Блестели ленты и коробки, люрекс серебристых платьев от Шанель и белые тёплые свитера от Ральфа Лорена. Саньлитунь сочетал в себе несочетаемое. Сяо Чжань и Ван Ибо просто бродили без цели. Они давно купили в круглосуточном десять банок хорошего пшеничного пива, пачку красных Lucky Strike и всякой мелочи на закуску – от арахиса до кислых "язычков". – Ну и дрянь, – сказал Сяо, когда Малыш Бо щедро накладывал в пакетик засахаренные полоски. – После третьей банки пробьёт на сладкое. – Я столько не выпью. – Посмотрим, – ухмыльнулся Ибо, загребая щипцами очередной клубочек кислых радуг. Пакет забавно шуршал, когда они протискивались сквозь толпу в центре. Ван боялся за сохранность ценного груза и предложил каждому взяться за ручку пакета. Так они и шли, без цели и назначения, с одним пакетом на двоих, молодые и красивые в свете ночного города, щедро раскрывающего объятья ночи... Девушки и женщины часто оборачивались на эту парочку. Многие узнавали, но подходить всё-таки не решались, зная, что территория Кинематографического центра Хэндяня – место сокровенное, где боги экрана такие же люди на работе, как и все простые смертные. Все делали вид, что не замечают их. Что не ловят намёки, не изучают подробно черты их лица и втайне на завидуют той или иной половинке странной дружбы. Сяо Чжань, наверное, в силу возраста и опыта, не обращал внимания ни на кого. Он был умеренно холоден и уверен, совсем не замечая восхищённых взглядов и смущения Малыша Бо. Ван пытался оставаться таким же грациозным и сильным, как Лань Ванцзи, но в жадной толпе чужих взглядов, направленных на его лицо и тело, он казался уязвимым и не принадлежащим себе до конца. Он начал раздражаться. Вдруг, потянув пакет на себя, он зло посмотрел на Чжаня, когда они дошли почти до конца улицы, где начинались жилые кварталы: – Всё, перекур. – Окей, – смущённо ответил Чжань, будто только что уловивший неловкость друга.