Слуга Тени и дочь Мораны. Койот

      Оказывается, Анна вообще не была готова к тому, что увидит утром.       Нет, королеве Серата и раньше снились странные сны. Набег на столицу мышей-полевок, огромные деревья, на которых растет клюква вместо яблок, Александр в виде ослика… И не то, чтобы последний фрагмент далек от реальной жизни. Но обычно сны заканчиваются вместе со всеми своими чудесами после пробуждения.       Поэтому сначала девушка озадаченно замирает. Внимательно и сонно хлопает черными ресницами на протяжении нескольких минут. В какой-то момент даже пытается усиленно сморгать мираж вместе с пеленой дремы.       Результата — ноль. И это толкает на парализующее понимание, что сном здесь и не пахнет.       Они с Северином, конечно, мечтали о детях в ближайшем будущем. Но, Богиня, не настолько же… Не так же!       Король и королева точно засыпали вдвоем. В этом женщина уверена. Впрочем, резонно вклинивается сознание, вчера помимо них в покоях присутствовал еще и Койот. Но не могла же за ночь неведомым образом сотканная из Тени собака превратиться в…       На широкой постели между молодыми людьми пригрелся мальчишка десяти лет. Юный, с немного усталой, но убаюканной, светлой невинной мордашкой. Небольшой шрам на скуле. Почти нездоровая бледность. Темно-русые волосы, едва прикрывающие уши. Маленький незнакомец зябко завернулся в одеяло, упаковавшись практически с головой. Свернулся калачиком под боком у Северина — который, мерно дыша во сне, лежит на спине и слабо, по-отечески приобнимает теплый клубочек, вообще никакого смущения не испытывая.       Выдержка Мары позволяет не вскрикнуть. Анна просто рывком садится, настороженно отползает ближе к краю кровати и замирает в такой позе еще где-то минут на десять.       Главное мыслить логически… Мара внутри четко отслеживает ситуацию — потенциально опасный объект располагает слишком удобной близостью к сератианцу. Если шпион? Если затеял что-то… При всем доверии к силе своего мужа, Анна прекрасно отдает себе отчет, что сонного и больного мужчину одолеть может даже ребенок при должной подготовке. Если мальчик здесь, чтобы навредить?       А с другой стороны — мрачно-ироничное понимание, что никому этот сирота не навредит. Растаявший в спокойном тепле, безмятежный островок замученной тоски. Чутье ли это, интуиция ли, но опасности дочь Мораны не ощущает совершенно. Не от этого мальчишки, кем бы он ни был.       Настолько странно, что даже смешно. Нет, правда. В голове проскальзывает абсурдная мысль вообще этот дуэт не трогать и дать молодым людям спокойно выспаться. Вопреки логике. Вопреки разуму, более трезвому и не смягченному ни жалостью, ни тревогой, который все еще был скептически заинтересован, откуда это мелкое чудо вообще взялось.       «Надо позвать Агату», — первая четкая идея в черепной коробке.       Молодая королева вслепую приглаживает черные волосы, бочком сползает с постели. Наощупь завязывает поверх ночной рубашки белый шелковый халат.       «И Александра».       Ей точно нужна помощь. Если не фактическая, то психологическая — точно. Нужен кто-то, способный сгенерировать больше внятных мыслей о том, что делать… Анна вздыхает одеревеневшими легкими, механически разворачивается и, не переставая коситься в сторону мужа и потенциальной опасности, подходит к двери.       «Но самое главное — Агату».       Служанка понятливо кивает, не задавая лишних вопросов, и уже через семь минут вместо одного озадаченного призрака над душой спящих стоит сразу три.       В другой ситуации королева обязательно смутилась бы. Или пошутила. Судя по степени растрепанности и легкого недовольства новоприбывших, принц и будущая принцесса на момент «очень срочного призыва Ее Величества» предавались разврату, на чем их прервали с вопиющей жестокостью. Однако за семиминутный перерыв состав в постели правителей, а именно: ребенок десяти лет, король Серата, отсутствующий Койот, не изменился никоим образом.       И это оказывается для Аарона достаточной причиной, чтобы забыть о своем возмущении. Или перенаправить его.              Молодые люди, по-прежнему не ведая, что сейчас решается их судьба, задушевно расползлись по разным половинам кровати: муж отвернулся и уютно устроился ближе к краю, а ребенок окончательно укутался в одеяло на манер гусеницы. Принц мрачно вздыхает, уткнувшись взглядом сначала в одного, потом во второго. Агата приподнимает брови в крайне комичном удивлении. Открывает рот. Закрывает, так и не решив, ругаться, пугаться, шутить, спасать или сочувствовать. И кому, кого и на кого.       Одним словом, Ласнецовы — все трое — совершенно не понимали, как будет уместно действовать.       Морок бдительно склоняется чуть ближе к незнакомому пареньку, взъерошенный, угрюмый, сосредоточенный и откровенно подозрительный. Анне даже кажется, что она видит, как ее ненаглядный деверь делает в голове засечки, мол: «Ребенок. Одна штука. Волосы густые, но тусклые. Черты лица наивные. Кожа чистая, пыль и грязь отсутствует. Визуальный анализ результатов не принес».       Агата делает шаг ближе. Королева просто чуть наклоняется, то ли следя, чтобы гость ее семье ничего не сделал, то ли — чтобы они ничего не сделали ему.       Мужчина сощуривается. Прикрывает глаза на мгновение, прислушиваясь к себе, точно пытаясь поймать какое-то ощущение. Ловит. Хмурится, размыкая ресницы, — и явно теряется еще больше.       — Что скажешь? — на грани слышимости уточняет Агата, понаблюдав за этой переменой. Александр бросает на свою Мару короткий взгляд. Оповещает на той же громкости, вкрадчиво и нечитаемо:       — Койот.       Мары переглядываются в откровенном непонимании. Агата бросает подозрительный взгляд на зеленые радужки, однако уточняет на всякий случай:       — Где?       — Вот, — где-то между недоумением, раздражением и досадой кивает Аарон на спящего ребенка. У Анны округляются глаза. Будущая принцесса, как смогла бесшумно, подавилась воздухом прежде чем переспросить:       — Прости?       — Мальчишка ощущается как Морок. И Койот, несмотря на свою… нечеловечность, ощущается как Морок. Он и есть Койот.       — Александр, ты как себе вообще это представляешь? — ошарашенным и разгневанным шепотом уточняет королева, требовательно смотря то на деверя, то, чуть мягче, на мальчика. — Хочешь сказать, этот ваш… наш… ручной монстр, недоморок, за одну ночь из зверя в человека превратился? И почему… Почему он ребенок?       Морок морщится. Только успевает чуть-чуть повернуть к ней голову, чтобы что-то сказать…       Объект обсуждения, перебивая любые дальнейшие разговоры, чуть шевелится в полудреме, уютнее кутаясь в одеяло. Медленно вдыхает. Щурясь, разлепляет глаза. То ли ребенка разбудили разговоры, то ли само ощущение пристального внимания к своей скромной персоне, однако сон отступил. Взгляд сфокусировался.       Мальчишка явно не ожидал обнаружить такое количество незнакомых лиц, нависших над ним и раздражённо друг на друга шипящих.       Поэтому хлопнул ресницами — и незамысловато заорал.       Аарон, Агата и Анна, не ожидавшие подобной реакции, отпрыгивают от кровати почти одновременно, инстинктивно становясь в боевые стойки и хватаясь за оружие, которого нет под рукой. Понимают. Выдыхают. Мысленно выругиваются.       Вот и познакомились.       Ребенок замолкает, садится и забивается ближе к спинке кровати, загнанно дыша. Смотрит на окруживших его людей огромными испуганными глазами. Глазами олененка, но никак не Койота.       Анна опоминается первой. Поспешно вскидывает руки в знак безоружности и торопливо негромко заверяет:              — Тише! Тише. Все в порядке, мы тебе не навредим. Все хорошо!       — Кто ты такой и откуда тут взялся? — куда менее тактично перебивает Александр, внимательно, требовательно и цепко оглядывая мальчонку с головы до ног.       К сцене, больше подходящей для плохой комедии, присоединяется последнее действующее лицо. Разбуженный криком, Северин осоловело поворачивается и задевает плечом бок новоявленного Койота. Пацан пугается еще больше, коротко вскрикивая и бросая полный ужаса взгляд на проснувшегося человека.       Правитель Серата, которому удалось полноценно выспаться впервые за баснословное количество времени, не проникается трагичностью ситуации. Хлопает округленными несоображающими глазами. Роняет взгляд на жену, подругу и брата, стоящих у кровати, снова возвращает его ребенку и хрипловато спрашивает гениальное:       — М… привет?       Сюр. Не такое утро они себе вчера планировали.       Агата не выдерживает первой. Командирски звонко щелкает пальцами, привлекая к себе внимание парнишки, и уверенно, как может мягко отрезает:       — Малец, тебе никто не навредит, если ты не попытаешься навредить нам. Это понятно? — быстрый, нервный кивок. — Хорошо. Меня зовут Агата. Я — Мара. Про Мар что-нибудь знаешь? — еще один кивок. — Прекрасно. Как тебя зовут?       Паника Койота начинает постепенно сходить на нет — настолько быстро, насколько это возможно в такой ситуации. Мальчишка сглатывает, смотрит на среброволосую девушку ничего не понимающими глазами, в одеяло вцепившись, как в щит. То ли не может, то ли не решается ничего сказать.       — Как тебя зовут? — ласковей, но по-прежнему твердо повторяет Мара. Анна бросает на сестру короткий взгляд, ловя себя на запоздалой мысли, что парень может просто оказаться немым. Однако ее перебивает послушное, тихое-тихое еще не сломавшимся юношеским голосом:       — В… Вацлав.       — Аарон, — мрачновато, но уже спокойнее отзывается принц. Как бы невзначай делает шаг в сторону брата, точно немо выражая готовность перехватить «гостя» при малейшей попытке агрессии. Агата замечает это движение, замечает, как сжимается в комочек Койот, но мужчину не одергивает. Сдержанно и нервно улыбается мальчику в благодарность за ответ.       Северин, невинная ромашка, наконец сонно оценивает ситуацию. Послушно представляется:       — Кхем… Сев… Северин Ласнецов. Анна, моя жена… Все друг другу представлены, да?.. — делает паузу и поднимает хвойные комически-округленные глаза на брата. — Я прошу прощения? У нас все так и было запланировано?       — Я ничего не понимаю… — неожиданно признается пацан, переводя взгляд с Северина на Мар. Опускает глаза, рассматривая пустоту перед собой. Агата чуть прищуривается, цепко отмечая: Вацлав на Морока ни разу не смотрел прямо дольше пары секунд. Боялся? Уважал? Всё вместе?       Девушка качает головой. Выдыхает, бесцельно пропускает серые локоны через пальцы и предлагает устало:       — Давайте так. Мы все… просыпаемся. Одеваемся. Приводим себя в порядок. Завтракаем. А потом ты, Вацлав, расскажешь нам все, что знаешь. Пойдешь с нами: со мной и… Аароном.       Мальчишка кивает, кажется, немного успокоившись. Тонкими подрагивающими пальцами распутывает кокон из одеяла, в котором, чисто психологически, прятался от угрозы. Агата машинально уводит глаза, Анна, замешкавшись, тоже.       Однако необходимости в этом не оказывается. Присутствующие ожидали увидеть что угодно — одежду любого качества, хоть из тряпок прислуги, хоть стащенная из гардероба королей. Подозревали даже наткнуться на гордое ничего — поэтому женская часть Ласнецовых машинально перевела взгляд, дабы никого не смущать.       Ни одно предположение не оказывается верным.       Вацлав оказывается одет в простой комплект: черные штаны, черная же рубашка со шнуровкой на вороте. Зато материал, из которого этот комплект оказался сделан, вырывает у Аарона короткое тихое ругательство. Агата сначала не понимает, потом сама делает к парнишке внезапный шаг. Койот напрягается, вздрагивает, и Мара, уже протянувшая руку, всё же замирает. Уточняет настойчиво:       — Я могу посмотреть? Твою рубашку, я имею в виду. — После паузы: — Пожалуйста.       Мальчик колеблется, но поддается. Осторожно протягивает руку служительнице Мораны, позволяя деловито ощупать пальцами край рукава.       Не ткань. Густая, осязаемая тьма.       Ладно… им стоило ожидать чего-то такого.

***

      — …я ничего не знаю, вообще ничего, правда. Я даже не могу объяснить, как я себя чувствую, — словно раскаиваясь, объясняю я, усаживаясь на стул и неловко притягивая к себе чашку чая. Обхватываю ладонями горячие стенки. Выдыхаю. Признаюсь, уже немного спокойнее, задумчиво и тихо: — Я как будто… как будто очень долго спал, и теперь ничего не понимаю.       Они привели меня на кухню. Мужчина и женщина, которые меня сопровождали. Мара, Агата, объяснила, что скоро сюда подойдут король и королева и еще два незнакомых мне человека. Я молчу, понимая, что возражать просто нет сил. Во рту привкус пепла, и голова кружится. Внутри пусто. Я не знаю, что со мной произошло.       — Откуда ты? — спокойно, но грозно спрашивает мужчина, Аарон, садясь напротив меня. Черные длинные пряди спадают на плечи и спину. Он смотрит строго, внимательно, как будто бы без злости, но я все равно чувствую, что руки начинают дрожать. Упираюсь взглядом в чашку. Признаюсь чуть слышно:       — Я не помню. Простите.       Виски чуть покалывает. Я боюсь, что незнакомцы сейчас потеряют терпение, расценив мой ответ, как лживый. Но этого не происходит. Агата садится рядом со мной. Смотрит проницательно, уточняет:       — Расскажешь, что помнишь? Последнее.       — Последнее…? — я прикрываю глаза.       Воспоминания разлетаются, как испуганные птицы… Нет. Расплываются. Смешиваются как акварель. Образы тают, неосязаемые и нечитаемые. Не поймаешь, не поймешь.       Наконец, отзываюсь тихо:       — Я помню лето. Я помню строение… Храм. Мы жили там с кем-то… С кем-то родным. Тётями, или наставницами… Я красные плащи помню. Они… — осекаюсь и размыкаю ресницы, сраженный запоздалой догадкой. Хмурюсь, бросая потерянный вопросительный взгляд на девушку. — Я воспитывался Марами, при храме богини Мораны?       Агата и Аарон переглядываются. Мужчина уточняет чуть нейтральнее:       — Ты много знаешь о Марах?       — О Марах… знаю. О Мороках — тоже знаю. О Храме. О Моране и Тени. Да, — чуть увереннее киваю я, пытаясь разобраться в собственной памяти. Мужчина склоняет голову набок, пронзительно меня рассматривая. Неожиданно уточняет:       — А что знаешь о себе?       — Аарон, — шикает на него Мара, бросив короткий осуждающий взгляд. Я теряюсь, не столько от вопроса, сколько от ее реакции. Спрашиваю:       — В смысле… О себе?       Мой вопрос тает, оставаясь без ответа. Незнакомцы несколько секунд буравят друг друга взглядами прежде, чем мужчина выдыхает и хмуро, но спокойно уточняет, кажется, отойдя от более острой темы:       — Что-то, кроме имени. Фамилия? Семья? Отец, мать? Почему ты, как сам утверждаешь, рос при храме? Почему Мары о тебе заботились? Что последнее — вменяемое, я имею в виду, — ты помнишь?       Я окончательно теряюсь. Перевожу взгляд на молодую женщину, но она молчит, не обрывая этот бесконечный поток вопросов. Сглатываю. Опускаю взгляд.       Фамилия… Семья. Отец, мать… Голова начинает гудеть, как будто по ней что-то ударяет изнутри в такт пульсу. Не больно, но тягуче. Я словно сон пытаюсь вспомнить, размытый, потерянный, приятный, но далекий, построенный лишь на образах, которые не опишешь.       Красные плащи. Шелест ветра по листьям. Просвечивающее сквозь ветви солнце. Зимний покров, замерзшее озеро. Книги. Лошади. Окна в сумрачном свете. Красивые голоса сплетаются в песне-молитве, отражаясь от стен…       Пятна цвета, свет, вкус, чувства — чужие и собственные, впечатления, мысли, ощущение покоя.       Всё что угодно. Так много, что не переварить.       И ничего конкретного. Ни имен, ни… Вообще ничего.       У меня начинают дрожать руки, и я крепче сжимаю пальцы на чашке. Мара, кажется, видит, что я окончательно перестаю что бы то ни было понимать, и сдержанным, но уверенным жестом накрывает мое запястье рукой. Произносит тихо, когда я вздрагиваю:       — Мы тебе верим. Слышишь?       — Кто тебе… — хмуро перебивает ее Аарон, но Агата жестко и тихо обрывает:       — Посмотри на ребёнка, у него сейчас истерика будет.       «Я не ребенок», — собственный детский голос из воспоминаний, тонкий и почти обиженный, в ответ на располагающий смех какого-то мужчины. Большие руки в черных перчатках подхватывают мальчишку семи-восьми лет. Кто-то уверенный и спокойный покровительственно целует в макушку, но, когда я поднимаю голову, уже вижу маску — чёрную, с нарисованной золотом мордой… Койота.       — Отец… — выдыхаю на грани слышимости, привлекая к себе внимание. Поднимаю глаза на Мару, большие, почти испуганные, и выдыхаю после нерешительной паузы, не уверенный, что воспоминания не обманули: — Я… сын Морока?       «Не ребёнок. Но папа за тобой всё-таки присмотрит. А ты — за ним. Договорились?»       Мягкий, но очень родной голос женщины. Оглядываюсь — рядом две красавицы в красных плащах, статные, удивительные. Одна иронично кивает мне головой. Вторая улыбается. А мужчина полушутливо укоряет: «Это за вами, мои дорогие, нужно присматривать».       — И Мары, — уже в реальности раздается со стороны двери незнакомый голос. Я все-таки вздрагиваю так, что опрокидываю чай на свои руки. Тихо шиплю. Очередной неизвестный мужчина, светловолосый и с удивительно живой мимикой, бледнеет и поспешно виновато заверяет, подбегая к нам: — Прости Богини ради, я не специально… Сильно обжегся? Давай под холодную воду, бегом!

***

      Светозар был уверен, что историю, которую вскользь однажды упомянул его наставник, ему никогда уже не придется вспоминать. Будучи в тот год совсем молодым и зеленым, он вбил себе в голову, что это — просто страшилка, рассказанная «для галочки». Но, как и всё, что ему говорили, запомнил. Сохранил в голове.       Чтобы сейчас оказаться здесь. В этой библиотеке с двумя Марами, двумя, кроме него, Мороками, младшим братом одного из своих друзей и — ребенком, который, оказывается, и являл собой для Светозара страшилку когда-то.       Выдыхая, чтобы вернуть себе решимость, молодой мужчина опускается на стул. На него смотрят шесть пар глаз, слова путаются, и Ястреб мысленно ругает себя на все буквы алфавита, что не умеет в ответственные речи.       Прокашливается. Начинает преувеличенно бодро:       — Мне было лет восемнадцать, когда мой наставник поведал мне одну легенду. По его словам, эта история передается по нашей ветке от наставника к подопечному не одно поколение, но и он, и даже его наставник считает это чем-то вроде… поучительной притчи. Правда, мы с моим во мнениях не сошлись, в чем мораль: он как-то пошутил, что, согласно этой легенде, Мороки обречены на вечное одиночество и печальную смерть под забором, а я вообще…       — Светозар, — мягко, но настойчиво перебивает Михаил, возвращая нервно заговорившегося друга на путь истинный. Ястреб истерически коротко хихикает, давится и выдыхает серьезнее:       — Да. Простите, да. Одним словом… Суть легенды заключалась в чем: много-много лет назад Морок полюбил прекрасную женщину. И у них даже родился… Сын. Имя, к сожалению, не сохранилось.       Десятилетний пацан, точно ощутив, что внимание присутствующих концентрируется на нем, опускает глаза, напряженно сцепливая пальцы. Поднимает взгляд уже осторожнее. Светозар ловит себя на том, что у сидящего рядом с мальчиком Северина радужки почти такие же — темно-зеленые, уходящие оттенком куда-то в хвою. Совпадение, конечно, но все равно причудливо. Примечательно.       Поняв, что мысли снова начинают уплывать, Ястреб оглядывает присутствующих и уже смелее поясняет:       — Сначала все было хорошо. Предполагалось, что счастье Морока с его избранницей и их ребенком даже продлилось какое-то время. Однако в один день все закончилось — видимо, какая-то нечисть оказалась сильнее.       Агата под столом полумашинально кладет руку на ладонь своего без пяти минут мужа, уводя расфокусированный взгляд. Светозар зарывается пальцами в русые волосы машинальным движением и продолжает:       — Пацану было как раз в районе десяти тогда. Может, немного меньше. И вроде как он был рядом с отцом в момент его гибели. Железно все детали я не расскажу — не все помню, и не все могло сохраниться при такой передаче из уст в уста. Однако перелом в этой истории приходится на момент десятого дня рождения.       Ястреб замолкает на несколько мгновений, пробегаясь пальцами по обложке закрытой книги. Прикусывает губы, пытаясь сформулировать мысль, однако в конце концов просто прямо признается:       — Я процитирую то, что говорили мне, и это может звучать жестоко. Один из Мороков, как раз кто-то из разряда наставника наставника наставника моего наставника, почувствовал, что у него появился ученик. Однако, найдя, он увидел не мальчика, а… чудовище. Сотканное из тени, дикое, безумное — из-за боли или из-за чего-то темного, точно не ясно было. Обнаружил белые нити жизни. Навредить не смог. Монстр скрылся, а Морок искал его, но так и не нашел. Среди людей молва о неком чудовище не прошла. Все было спокойно. А через какое-то время Морок вновь почувствовал это ощущение тяги, как ниточка от него к подопечному. Проклял себя за беспечность, посчитал, что это — тот монстр, пришел к одной из деревушек в полной боевой готовности… А нашел паренька, другого, совершенно обыкновенного.       За столом повисает тишина. Неожиданно тихий сломленный голос подает сам объект обсуждения — Вацлав слишком серьезно для мальчишки десяти лет глухо спрашивает:       — Он посчитал, что я мертв. А я… не умер.       В интонации почти звучит горькое «к сожалению», и Северин не выдерживает: невесомо поддерживающе касается его плеч. Койот затихает, автоматически прижавшись к боку короля, не ища заботы, но принимая ее, как что-то необходимое. Светозар виновато подтверждает:       — Видимо, так. О тебе так ничего и не слышали, все было тихо. Но тот Морок все же рассказал своему подопечному об этой ситуации. Просто на всякий случай. А тот — рассказал своему… При многократном переходе от наставника к будущему наставнику история начала обретать формат легенды. Однако… В лесу появился Койот. Когда девочки — Анна и Агата — рассказали, что у них случилось… У меня уже тогда мелькнула мысль, что что-то не так, но я даже не вспомнил об этой ситуации. А потом… Потом Аарон привел тебя в облике Койота домой. Показал, что в тебе нет агрессии, что ты более чем спокойно воспринимаешь Мороков. А Агата подтвердила, что у тебя нити жизни белые. — Он поджимает губы, но все же продолжает: — Мы сидели в библиотеке с Михаилом. Я понял, что, возможно, легенда все это время вовсе не была легендой, но сначала даже не смог… Не смог рассказать сразу, одним словом. Не был уверен, не смог сформулировать… Я не знаю. Простите. Но у меня появилась теория, или вернее… Нашелся еще один паззл картины.       Пальцы Ястреба открывают книгу, лежащую на столе. По закладке быстро находят нужный отрывок, разворачивают к наблюдающим.       — В истории был лишь один известный нам случай, когда Морока полюбили. И полюбила его Мара. Ее звали Дана, десять лет они были вместе. И… я осмелюсь предположить, что эти десять лет принесли плоды. Не в первые два года, но, может, плюс-минус на третий у них родился сын. По какой-то причине мальчика скрыли, в целях безопасности, я думаю. И, Вацлав… То, что рассказал ты, о пении Мар, о красных плащах, об отце… Это только подтверждает, потому что Морок этот остался при Храме, и остальные Мары нисколько этому не препятствовали, счастливые за Дану. Ты вырос с ними. А потом… А потом что-то произошло.       В воцарившийся тишине Светозар произносит, почти извиняясь перед мальчиком:       — Я не могу утверждать, что точно случилось. Но до сегодняшнего утра… Мы нашли тебя в лесу койотом, ты укусил Агату, а потом уснул в одной комнате с королями и вернул себе человеческий облик. Я могу предположить, почему все произошло в твои десять — в этот возраст из мальчиков выбираются Мороки. Я даже могу предположить, что это как-то связано с… гибелью твоего отца. Но все остальное… прости, — молодой мужчина окончательно затихает, не решаясь уже что бы то ни было говорить.       Северин все еще слабо приобнимает Койота за плечи, смотрит встревоженно, но понимающе, почему-то слишком отчетливо ощущая, как ему это нужно. Вацлав, помолчав, качает головой. Признается мертво, но решительно:       — Мне жаль. Простите, правда.       — Твоей вины нет, — поправляет Агата, но парнишка ее перебивает, вскидывая глаза:       — Есть. Моя вина есть, и мне… Я прошу прощения за хлопоты, которые вам доставил. И мне жаль, что я ничего не помню. Из того, что со мной происходило все эти годы. — Делает паузу прежде чем спросить без особой надежды, собранно и с моральной готовностью к худшему: — Я все еще опасен?       — Нет, — поспешно и мягко заверяет Северин, однако Александр перебивает честно:       — Мы не знаем точно. Извини.       Все молчат еще некоторое время. Мальчишка прямо спрашивает на грани слышимости:       — Вы убьете меня?       — Ты что? — в шоке округляет глаза Северин.       — Нет! — почти одновременно с мужем оскорбленно выдыхает Анна.       — Нет, конечно, — Аарон категорично качает головой.       — Ты с ума сошел? — Светозар давится воздухом.       Агата просто бросает на мальчишку удивленно-осуждающий взгляд. Михаил, как самый педагогичный, бросает осуждающий взгляд уже на всех остальных в своем духе «я вас, дорогие мои младшенькие, люблю, но я немного недоволен вашим поведением». Поворачивается к хлопающему глазами Вацлаву и мягко поясняет:       — Ты — маленький Морок. Да, возможно, немного необычный, но Мороком от этого ты быть не перестаешь. А здесь — Мороки. И Мары. В ближайшее время тут пока только старшие Мары, но младшие тоже скоро приедут.       — …и мы — семья, — иронично хмыкает Александр, явно не до конца понимая всю важность монолога Медведя, но мужчина бросает на него суровый взгляд и с нажимом бескомпромиссно подтверждает:       — И мы — семья. А ты — ее часть. — Шатен возвращает свое внимание мальчику и заверяет тепло, мягко и весомо: — Я понимаю, что кровных родителей мы не заменим. И что очень многое в твоем мире изменилось, я тоже понимаю. Но, что бы там ни было, мы разберемся и найдем все ответы. Один ты больше не останешься. Разумеется, если сам примешь нас, как семью. Договорились?       Теперь, когда у мальчишки блестят, тихо светятся изнутри глаза, в них становится видна не только хвоя, но и небо. Он медленно, почти неверяще, осторожно оглядывает всех участников разговора. Михаила, Светозара, Аарона. Анну, Агату. Северина. Точно пытается — и боится — найти сомнение в их лицах, недовольство принятым решением пощадить. И не находит. Дрожаще лихорадочно выдыхает, как-то неловко проводит рукавом по ресницам, по-мальчишечьи сдерживая «глупые» слезы, сглатывает и произносит с трудом:       — С… Спасибо. Спасибо вам. Я, я правда…       — Чш, — Северин, улыбнувшись, обнимает Вацлава уже полноценно, укладывая подбородок на темно-русой макушке. Пацан всхлипывает, но сжимает зубы, старательно берет себя в руки, и у Анны и Агаты это вызывает слабые, грустные, почти снисходительные улыбки.

***

      — Ну, как он? — Светозар, не выдерживая, вскакивает, когда Северин и Аарон входят в гостиную. Младший из братьев вскидывает руки, успокаивающе заверяя:       — Хорошо. С ним все хорошо, не волнуйся так. Вацлав спит сейчас.       — Он в шоке, но жить будет, — подытоживает Александр спокойно, проходя к сидящей на диване Агате и опускаясь рядом. Девушка коротко устало ему улыбается, вздыхает и серьезно уточняет:       — Что будем делать?       — С Вацлавом? — Михаил хмурится. Мара кивает:       — И с Вацлавом, в том числе. Но вообще — со всей этой историей. Произошло что-то, из-за чего он в десять лет вместо того, чтобы, как будущий Морок, стать чьим-то учеником, стал… Койотом. Он пережил несколько поколений Мар после Даны, пережил нас с Анной и нашу смерть на две сотни лет. При этом о нем ничего не слышали. Где он был? В спячке?       — Возможно. — Аарон сосредоточенно хмурится. Уточняет: — Но есть и более важные вопросы. Как-то: почему он из Койота превратился обратно?       — И не может ли этот мальчик «озвереть» снова в какой-то момент. — Анна проходит от окна к сестре и деверю, садится на диван рядом с ними и складывает руки в замочек. Качает головой. — Нет, я не сомневаюсь в самом Вацлаве, но… Кажется, он теряет человеческий рассудок, становясь Койотом. Если он снова попытается загрызть кого-то, будучи в… не своем облике?       Северин, странно задумавшись, поджимает губы. Предлагает неожиданно:       — А можно информацию в храме Мораны найти?       Мары переводят на него взгляды. Потом переглядываются между собой. Однако вопрос задать не успевают — Светозар пораженно понимает:       — Тень, а это ведь гениально! В библиотеках, пусть даже королевских, есть только крупицы информации, а в храме? История Даны как единственной Мары, у которой было хоть что-то, похожее на семью, могла сохраниться… Я не знаю, где-то в старых архивах?       — Сомневаюсь. Об этом бы узнали, за двести с лишним лет, — Агата невесело хмыкает. Михаил замечает более оптимистично:       — Но попробовать-то мы можем. Вдруг есть какой-то тайник.       Светозар, разгоряченный, снова вскакивает и начинает ходить туда-сюда по гостиной, не в силах усидеть на месте. Тараторит:       — Ну конечно! Возможно, там будут ответы. Ребенок уникальный, если были хоть какие-то предпосылки, кто-то мог их записывать! Найдем, проанализируем — и сможем понять, что произошло и насколько это опасно. И опасно ли!       — Это все, конечно, мило, но кто поедет? — перебивает Аарон. Ястреб, потерявшись от того, что его перебили, хлопает на Шакала глазами и как само собой разумеющееся глупо радует:       — Ну… мы.       — Извини?       — Мы. Мары и Мороки.       — Ты издеваешься?       — Да почему издеваюсь-то сразу?!       — На самом деле, — привлекает к себе внимание Михаил, и Александр поднимает брови уже на него. Мужчина хмыкает, качает головой и продолжает: — Я тоже считаю это хорошей идеей. Мары знают храм лучше кого бы то ни было. Вы с Агатой связаны, все равно ты ее никуда не отпустишь. А Светозар дитя малое.       — Эй!       — Во-первых, я на твоей стороне. Во-вторых, на правду не обижаются. Тебе любознательность не даст на месте усидеть. Тем более, что девочкам может пригодиться ваша помощь.       Принц давится воздухом и категорично заявляет, скрещивая на груди руки:       — Сговорились, значит? Я Северина одного не оставлю!       — Богиня, Александр, мне не пять лет, — король закатывает глаза. Анна усмехается, но не обрывает справедливое возмущение старшего брата своего мужа.       — Ты болеешь. И ты вечный ребенок еще хуже Светозара. Я сказал: не оставлю, и точка!       — Он один не останется, — объясняет Медведь мягко и медленно, точно единственный ребенок в их компании — это Аарон. — Северин останется со мной. Я буду за ним присматривать.       — А за Койотом…?!       — А за Койотом будет присматривать Северин.       Александр смешно открывает и закрывает рот, не в силах сформулировать свое возмущение. Северин и Михаил стараются не улыбаться. Агата трет переносицу, беззвучно ругаясь и ворча.       Анна вздыхает. Замечает серьезно, негромко:       — Я тоже не поеду.       — Анна, — ласково и осуждающе зовет Северин, чуть наклоняясь к ней и забирая в свои ладони хрупкую руку. Мара качает головой:       — Ты действительно болеешь. И я вообще не понимаю, почему ты сегодня ходишь полдня. У тебя постельный режим!       — Анна, мне лучше.       Королева хмуро переводит на мужчину голубые глаза, но замолкает, понимая, что он не обманывает ее в этом. Бледность прошла за одну ночь, синяки под глазами — тоже. Конечно, идеально здоровым правитель не выглядел, но эта данная ему невесть каким образом возможность выспаться стала глотком свежего воздуха. Точно на мгновение сняли с плеч тяжеленный груз.       Северин твердо стоит на ногах. Хвойные глаза блестят, ясные так же, как когда Анна их полюбила.       Сератианец настойчиво продолжает, переводя глаза с жены на хмурого брата и обратно:       — Прошу, прекратите волноваться за меня так. Да, бессонница, скачки давления, один раз — обморок, это было неприятно, но я почти уверен, что все закончилось. Давайте спишем это на погоду? Врачи меня исследовали с ног до головы: ни отравления, ни какого-то серьезного заболевания, вообще ничего страшного они не нашли. Может, просто не было ничего страшного? — мужчина вздыхает, улыбается и обещает с задором в голосе: — Я вам клянусь не вставать с кровати в ваше отсутствие и во всем слушаться лекарей и Михаила. А вы спокойно поезжайте в храм. Попробуйте найти что-то, что даст нам подсказку. Мальчику надо помочь.       Анна опускает ресницы. Молча, с какой-то сдержанной решительной любовью чуть склоняет голову, целуя костяшки пальцев своего мужчины — в хвое искрится смущение пополам с откровенной влюбленностью в старшую из Мар. Аарон молчит. Мрачно утыкается взглядом в сторону окна, лишь бы на брата не смотреть, выдыхает и, наконец, сдается:       — Ладно. Ладно, Богиня, ладно! Но, Михаил, если с ним что-то случится…       — Александр, — перебивает старший из мужчин мягко, но уверенно. — Меня, конечно, восхищает твоя убийственная преданность. Но ты правда можешь не волноваться. В конце концов, — переводит на короля Серата карие глаза и, улыбнувшись, напоминает, — Северин и наш брат.