Абсолютный проводник

      После ночных откровений Киллуа плохо спал, все смотрел, как луна выжигает пятна на крыше палатки. Темно-синий брезент был заполнен белыми озерцами, неровными и дрожащими. Они двигались, отчего казалось, будто ты лежишь под водой.       Проводник сопел у плеча, заломив небритую щеку, его дыхание вытесняло шелест ветра снаружи.       Оба они всего лишь люди, жалкие, сделанные из мяса ненадолго и кое-как. Приматы с оружием, насмешка Вселенной. Нет бы палкой крапиву бить, да мамонта есть в пещере, а у них эволюция, чувства; и столько этих чувств, что не выразить их словами, они болезненны и жестоки, и наверняка посланы глупой обезьяне в наказание за кармический долг.       Даже много лет спустя Киллуа будет помнить вкус кипятка на хвое с ежевикой, искры костра, похожие на светлячков, и то, как Гон смешно вытягивает губы, остужая свой чай. Когда придет время расстаться (а оно несомненно придет), эти вещи спасут Киллуа, если он вновь проснется среди гостиничной пустоты где-то на трассе между городами.       Сегодня после завтрака они поднимутся еще на пятьсот метров — там, за небольшой грядой у северного рукава реки есть охотничья хижина. Гон лично держит ее в чистоте и порядке, наведываясь каждый сезон, а потому лучшего места для восстановления сил не найти. Отлежаться денек, залатать раны, запастись водой и возможно пищей, если целы консервы от прошлого пополнения.       На самом деле Фрикс мог прокормить их обоих, имея единственный нож и две рабочие руки. Киллуа нравилось думать, что он тоже не хочет торопиться. На другой стороне, в деревне они опять превратятся в заказчика и исполнителя, и у Гона больше не будет причин подвергать свою жизнь опасности.       Луна перекатилась за горный отрог, уводя с собой дрожащие зайчики. Небо медленно серело в ожидании рассвета, но Киллуа его ждать не стал: оделся, взял термос, наполненный с вечера, и пошел к воде. Крепкий, ядрено-сладкий кофе не даст замерзнуть, пока свежий воздух реанимирует мозги (жаль, не глупое сердце).       Он очень хотел предложить Гону поехать вместе куда-нибудь далеко, дальше, чем простираются руки Иллуми. Но это было бы малодушием. Вся его жизнь теперь — болтание по дороге, беготня и грязные отели. Матрасы в них шевелятся по ночам от обилия живности, а в душевых пахнет плесенью и дешевым порошком. Разменять звездное небо на клоповники вдоль шоссе? Он не мог просить Фрикса о чем-то подобном.       Гладь озера засыпало листвой, и голодная рыба то и дело тюкала носом кленовые ладошки, темно-бордовые на металлическом шелке воды. Киллуа налил крышку термоса второй раз.       Забавно и грустно, но все ценное для него отныне умещается в пределах штопаной палатки. Разное дерьмо, произошедшее по пути, слепило-склеило их напрочь, так что сложно представить, каким будет разрыв. У них есть неделя, не больше.       Солнце подняло макушку над хребтом, и Киллуа раздумывал, стоит ли ему объясниться, когда со стороны лагеря раздался характерный свист на три равных интервала. Еще в ущелье они с Гоном договорились, что в случае разделения подадут друг другу сигнал об опасности. Этот сигнал значил — «Не приближайся».       Он ломанул через ветки, через колючий боярышник, раздирая щеки и путаясь ботинками во мху. Только через время ему удалось заставить себя остановиться и подумать. Возможно, его появление не поможет Гону сейчас, возможно, Гон хочет, чтобы он оценил ситуацию с точки зрения наблюдателя.       Пульс шарахал в голову как бывалый ударник в басс-барабан. Киллуа привалился к сухому дереву и выдохнул, пытаясь выделить среди этого шума другие звуки. Метрах в пятнадцати за густым подлеском происходила какая-то возня.       — Вяжите его, да потуже. И ножи, ножи отберите! Их должно быть три.       — Один только.       — Значит, два других найдешь у себя под ребром, Хаза. Лучше ищи, я этого засранца десять лет знаю.       Послышался звук удара, хрип и смех. Веселились над Хазой, который, судя по всему, выхватил порцию тумаков от пленного. Гон молчал, и Киллуа решил подобраться ближе, чтобы увидеть его. Лишь бы шайка не услышала хруста листвы или дыхания, тогда пиши пропало.       Возле палатки стояли пятеро: рыжий детина в хаки, лысый коренастый мужик с кривыми ногами, флегматичный азиат, тощий и желтушный Хаза, потирающий ушибленное колено, а так же человек, которого Киллуа хорошо запомнил в первый визит у деревенского бара. Ник по прозвищу Кролик, мерзкая тварь с бесконтрольным зудом в области гениталий.       Киллуа стиснул зубы, глядя, как проводник смотрит на ублюдка снизу вверх, стоя на коленях в траве.       — Ну что, бойкот? Не будешь говорить, где цаца? Потерял?       Ник присел перед ним и выпустил струю вонючего дыма от папиросы Гону в лицо.       — Он ведь где-то тут, да? Второй рюкзак на месте.       Гон попытался отвернуться, но шлепок по скуле вернул его голову назад.       — Эй, будь вежливым и смотри на меня, когда я говорю. Пацан стоит денел, больших, а клиент не отличается терпением.       — Твоя проблема… — оскалился Гон, за что снова получил оплеуху.       Киллуа почувствовал, как горит изнутри самым адским зловещим пламенем. Он едва не бросился из кустов, удерживаемый крохами здравого смысла. Он должен вытащить Гона, а не убить его вместе с собой в заведомо смертельной потасовке.       Скоро Кролику надоело давать затрещины без результата, и он выпрямился, осматривая бивак. Все вещи давно были выпотрошены, лишены съестного, а так же предметов первой необходимости, вроде спичек и лейкопластыря. Шакалы забрали даже последний фонарь.       — Предлагаю вот что: пойдешь с нами. Будем ждать на хате, пока твой бойфренд готовит план спасения.       — Он за мной не вернется, мы поругались.       Наивная ложь вызвала у Ника приступ хохота, и тот согнулся пополам. Остальная четверка тоже зубоскалила, подыгрывая.       — А кому же ты свистел? Птичкам? Я чувствую… — Кролик поднял с земли свитер Киллуа и затянулся носом, как затягиваются нюхательным табаком — …Чувствую, что мальчишка поблизости. Можно прочесать лес, да так не интересно.       -Убери свои грабли от его вещей! — зарычал утробный бас, непохожий на голос Гона. Проводник оголил челюсть по-звериному и как будто приготовился к прыжку, опираясь на ступни. Киллуа никогда не видел его таким.       Ник демонстративно повязал свитер себе на шею за рукава и мерзко припечатал ртом левую манжету.       — Сладко пахнет. Мы подождем его вместе, Фрикс. Ты все увидишь своими глазами в первом ряду.       Раздался поток нецензурной брани, но тут же утих. Гона окружили, затолкали кляп из полотенец и поволокли на веревке, точно животное.       Киллуа лег в осенние листья и свернулся калачиком. Он как будто кричал, но на самом деле беззвучно открывал рот, позволяя ненависти и боли выходить наружу следом за дыханием. Когда спазмы прекратились, утро было в разгаре, и опустевший бивак предстал печальной картиной: разбросанные вещи, перевернутый котелок с остатками воды, кружка, смятая чьей-то ногой, и тишина. Тишина повсюду, словно сам лес обратил глаза в сторону Киллуа и замер в ожидании того, что же он будет делать.       Киллуа не знал.       Какое-то время он сидел посреди лагеря, рисуя в золе непонятные завитки. Долговязый ублюдок оккупирует хижину, выставит охрану и патруль, а сам засядет внутри, чтобы стеречь Фрикса. Вернее, подстерегать того, кто за Фриксом придет, не смотря на численное неравенство. У Киллуа есть пистолет и четыре патрона — на один меньше, чем требуется при стопроцентной меткости. Прокрасться ближе и поджечь дом? Глупый риск. Нет ни бензина, ни спичек, да и Гон может пострадать.       От безысходности ситуации Киллуа прокусил губу. Несколько капель крови упали вниз на брюки, и он поднял голову в поисках чего-то вроде салфеток, когда встретил желтые звериные глаза. Он не слышал даже хруста травы и не представлял, как долго хищник смотрел на него. Серая треугольная башка в два раза больше собачьей, длинные, массивные лапы и шерсть на загривке, вздыбленная веером — это был настоящий волк.       Фильмы ВВС говорят нам, что волков не стоит бояться, что звери пугливы и стараются избегать людей, но когда с одним из них тебя разделяет всего прыжок, перестаешь доверять оптимизму.       Киллуа помнил — убегать нельзя. Хорошо, если попался одиночка, который просто шатается по округе в поисках нетрудозатратной еды. Если это разведчик стаи, ему крышка. И Гону крышка, потому что спасать его будет некому.       Волк поводил мордой вдоль лагеря, обнюхал рюкзак. Желтые глаза неотрывно следили за Киллуа, и временами казалось, что они совсем человеческие. Умные, настороженные.       Не заметив агрессии, Киллуа медленно приподнялся, чтобы стать больше и шире. Так хищник не примет тебя за лёгкую добычу. Волк остановился, переступая ногами, и любопытно навострил уши.       — Уходи. — в меру громко поизнес человек, и зверь сощурился, выискивая носом запах крови. Что бы сделал Гон?       — Уходи, я не хочу убивать тебя. Киллуа вытащил из кармана блестящую рукоять, заранее щелкнув предохранитель. Каждая его пуля была на счету и обошлась бы дорого, дороже золота в эквивалентном весе.       Хищник недовольно заворчал, будто понял людскую речь, дернул хвостом и пошел к озеру, все так же принюхиваясь. В прозрачном осиннике он обернулся снова, и Киллуа сообразил — волк идет на запах трупов. Вовсе не его жалкие капли крови привлекли зверя, не разграбленный бивак, а приторный шлейф разложения, что тянулся сюда по ветру от перевала. Конечно, сам Киллуа его не чувствовал, но нюх волков в сотни раз лучше человеческого. Как и медвежий.       Это была великолепная идея, а главное, доступная.       В палатке под спальником спрятан топор, Гон всегда кладет его так, чтобы не забыть при сборах и не потерять. Топор удобнее ножа, тяжелее, он подойдет как нельзя кстати. Киллуа проверил лезвие и решительно сунул его за пояс. То, что он собирается делать, далеко от понятия человечности, и страх перед хищниками больше не властен над ним.       До перевала около шести километров, недалеко, если спускаться с горы, а не карабкаться вверх точно козел. Часть маршрута Киллуа бежит по-марафонски, экономя силы и регулируя нагрузку на ноги, часть — просто скользит боком или бедром по сыпучей поверхности склона. Обратный путь не будет таким легким.       Его главная надежда состояла в том, чтобы косолапый людоед не учуял тела раньше положенного. Съеденные наемники будут бесполезны, и у Киллуа останется один выход — трагически подохнуть, выдирая Гона из лап Кроличьей шайки.       Дерьмовый финал.       В голову некстати лезли вопросы про то, почему Ник назвал его бойфрендом, и почему Гон не стал этого отрицать. Сказал бы, что им пофигу друг на друга, но предпочел отхватить лещей. Такой странный.       Если Фриксу навредят, Киллуа прикончит каждого обмудка с особой жестокостью.       Он добрался на перевал к обеду, когда солнечный блин стоял высоко над верхушками снежных хребтов. В траве копошились птицы-падальщики. Их было немного, а значит ночной мороз сработал не хуже холодильника. Пришлось разогнать пернатых с помощью воплей и ударов палками: по-другому эти господа покидать банкет не собирались.       Труп с оторванным ухом оказался почти цел, если не брать в расчет пустые глазницы да обклеванную линию рта. Киллуа выбрал его, а второй спихнул с обрыва в ущелье, чтобы не отвлекать внимание хищников. Настал черед подготовки.       Киллуа засучил рукава и взмахнул топором, кривясь от неприятного хруста. Хорошо, что Гон не видит его, безумного, с кусками костей и мороженной кожи в волосах, но тело слишком велико для подъема в гору. В перерыве между правой и левой ногой приходит запоздалая мысль, что проще рубить по суставам. Его мучает головная боль, которая давит на затылок от виска к виску. Воды во фляге ниже половины.       Когда дело кончено, ненужные части отправляются следом за вторым трупом. Линия среза достаточно кровит, чтобы след тянулся к самому домику. Киллуа связывает покойнику руки собственным шарфом и тащит его за собой, как игрушечный самосвал на веревке. Он старается не думать, была ли у этого парня семья.       С какой-то чертовой радости начинают печь мозоли на ногах и место, где его ужалила пуля. Кроме прочего есть жажда, до того невыносимая, что илистые лужи с облаками мошкары выглядят все привлекательней. Киллуа гонит усталость и вешает труп на спину, взбираясь по острым камням вдоль откоса, чтобы сократить путь. Гон бы его прибил.       Из-под ноги вдруг откалывается порожек, и он едва не падает, содрав до красной росы подушечки на пальцах. Компаньон за спиной как будто тяжелее час от часу и уже воняет так, что слезятся глаза. Миновав подъем, Киллуа падает на траву, где долго пьет из фляги. За веками у него мельтешат цветные разводы, похожие на калейдоскоп.       До озера десять минут, а оттуда в хижину, по горе. Нужно убедить себя, что это совсем немного, что он полон сил и способен идти. Киллуа моргает и день почему-то превращается в вечер.       Между соснами крадутся сумерки, пожирают малиновый закат. Кто-то смотрит на него из-за камней, обросших бузиной, кто-то знакомый.       Снова волк.       В пелене полуобморока Киллуа заставляет себя встать, поправляя жуткую ношу за плечами. Он не знает, настоящий ли зверь — голод, усталость и обезвоживание действуют на людей по-разному. Волк ждет, пока человек сделает шаг на своих хлипких, негнущихся ногах, и задирает морду к северу. Его протяжный вой ложится на след добычи.

***

      Охотничью хижину построили много лет назад, до его приезда в деревню: тесовая крыша местами заросла мхом, а бревна в стенах осели под давлением времени и горного снега. Только центральный столб, живой ствол могучего кедра, был по-прежнему крепок как монолит.       Гон дернулся. Руки, скрученные за спиной, онемели так, что он не чувствовал пальцев. Ник и его шайка закатили пир, выпотрошив местный запас продовольствия. Пили, ели и рубились в карты, не слишком обращая внимание на постороннего. По началу Гон радовался, думал, легче будет совершить побег, когда черти наконец перепьются. Но бутылки пустели одна за одной, консервы звякали о дощатый пол, брызгая соусом, а каждый упырь выглядел бодрым и полным энтузиазма. Тот, которого звали Хазой, шлепнул веером карт по столу.       — Ааа… Сучья кровь! Ник, дело к закату, этот пацан точно придет?       Ник лениво закурил сигарету и положил ступни в грязных сапогах рядом с его тарелкой.       — Когда я охочусь, я кладу шмат мяса в капкан, а не бегаю по лесу за зверем. Ты же видел их у озера. Принцесса придёт, зуб даю. А уж когда придет, мы с ним повеселимся…       Что-то в общем гоготе и их сальных, похабных рожах сделало Гона больным. Он ясно ощутил иглу в самом сердце, которая шла насквозь и выглядывала под лопаткой и, вероятно, пригвоздила его к дереву точно мотылька.       Вся деревня знала, каждый мордоворот из банды Кролика отсидел по нескольку лет за разные отвратительные вещи. Что, если они поймают Киллуа, если им хватит сил связать его по рукам и ногам, раздеть его, как того парнишку, что повесился в гостиничном номере прошлой зимой? Алое полотно укрыло мир, и Гон рванул столб весом своего тела. Пол у хижины затрещал.       Шайка вдруг утихла, и Ник поднялся со своего стула, чтобы тут же присесть на корточки возле пленника. Смуглое, щербатое лицо с сеткой восковых морщин выражало искреннее любопытство.       — Злишься, валетик? Что, хотел сам с ним покувыркаться? Вместо ответа порция вязкой слюны прилипла к харе Кролика, стирая остаток ухмылки. Ник смахнул плевок, ударив Гона наотмашь как женщину или ребенка, не как мужчину. Дышать становилось все труднее.       — Если вы хоть пальцем тронете Киллуа, я вас убью. Всех. — прошипел Гон, глотая дым от его самокрутки. Грубая пятерня сжала щеки с обеих сторон, заставляя смотреть прямо.       — Ты меня дразнишь, Фрикс? Тогда я присуну ему прямо здесь, на столе. А потом пущу по кругу, чтобы выл, как сучка, и плакал, плакал и выл.       Ладонь Ника зашлепала по боковой поверхности кулака, изображая звук потных движений.       Внутри грудной клетки что-то лопнуло — Гон зажмурился, заорал, насколько позволяли легкие, забился как бешеный пес. Из-под досок полетела пыль и стружка, и Нику пришлось отползти, чтобы не оглохнуть.       — Да он псих… — бросил рыжий, откупорив новую бутылку. Шестерки подали Кролику его стул, и все вернулись к игре, словно потеряли интерес.       Отчаяние Гона росло с каждой минутой, в какой-то момент он поймал себя на том, что ритмично бьется затылком о дерево. Он молился, чтобы Киллуа не приходил.       Внезапно дверь распахнулась, и с улицы ввалился один из тех, кого оставили в карауле. Табачный дым поредел от свежего воздуха.       — Ник, там стая волков у теснины. Штук двадцать!       — Так постреляй их к ебаной матери! И шкуры сними!       Бугай почесал репу, после чего нерешительно перемялся с ноги на ногу.       — Только они, ну… Не подходят близко. И еще странно, кто-то по кустам вокруг домика кишки развесил. Много.       Ник задумался и треснул кулаком по столу, разом повеселев.       — Ба! Так это наш мальчик! Ну-ка, метнулись и все проверили, а мы тут подождем. Верно, Фрикс? — он подмигнул, как будто их связывали теплые дружеские отношения. Гон скривился. Хотелось плюнуть снова, но Ник был далеко, а ему с утра не давали воды.       Когда остальные ушли, Кролик подвинул стул и устроился рядом, с абсолютным спокойствием вычищая грязь из-под ногтей его последним ножом. Ножом Кайта.       — Ну так что, сильно ты вмазался? У вас прямо Горбатая гора. И закончится тоже хреново.       — Завали.       Ник не воспринял агрессию, продолжая смотреть только себе на руки. Ноготь мизинца был тошнотворно длинным и желтым как лежалый маргарин.       — Пацана отпустить не могу, за него зелеными дают, а вот тебя… Свалишь в закат, потом попробуешь отомстить мне. Как той кошке блохастой, за которой ты неделю по лесу гонялся. Заманчиво?       — Ничуть.       — А что так? По-другому вы тут оба ласты склеите. Сложно разве, выгляни в окошко да позови.       — Я скорее сдохну. — отрезал Гон, внутренне осознавая, что это чистая правда. Приятная правда.       Снаружи раздалась пара выстрелов и волчий вой. Кто-то истошно просил о помощи со стороны леса.       — По-моему, твои.? — насмешливо выдал он, глядя, как лицо Никак приобретает беспокойный вид. Звери могли прийти сами, но потроха на деревьях… Должно быть, это все-таки Киллуа.       Многие слышали рык собаки, когда она треплет игрушку или разрывает ткань на куски — звук за окнами хижины был куда страшнее. Волки редко нападают на людей, но могут защищать территорию или мстить за убитых членов семьи. Тогда их гнев страшен и не знает жалости.       Ник подхватил ружье и вышел прочь, воткнув нож в столешницу на целую треть, подальше от Фрикса. Едва тот скрылся за порогом, Гон начал усиленно перетирать веревку о столб. Кролик был прав в одном: его чувства больше не определяются как долг проводника, он не позволит коснуться Киллуа, чего бы это не стоило.       Когда веревка в самом деле завоняла паленым, в крохотном окне сбоку появилось лицо, перепачканное кровью и глиной. Синие, как грозовое небо, глаза смотрели решительно.       — Киллуа!       — Слава богам, ты цел. Жди, я сейчас.       Каким-то чудом он умудрился протиснуться в раму, выхватил нож из стола и принялся пилить узлы, на ходу проклиная освещение старой керосиновой лампы. Он пах злобой и трупами, но еще он пах собой, и Гон вдруг понял, что соскучился. Ужасно, до скрежета в зубах.       — Ник ищет тебя.       — Я знаю, прости. Скорее всего, брат решил нанять местных для надежного результата. Тебе досталось, опять.       — Мелочи. — Гон размял кисти и сунул родной инструмент обратно за пояс. — Но как ты смог?       Киллуа вытер лоб рукавом, неловко кривя губы в подобии улыбки. — Я, похоже, сраная Белоснежка. Хотел привести медведя на запах крови, а привел стаю волков. Надо бы валить отсюда поскорей.       — Ты не брал рюкзаки?       — Только один. Руки и спина у меня были заняты.       Гон кивнул, догадываясь, как далеко и как долго Киллуа пришлось тащить свою ношу.       — Отлично, идем. Нельзя, чтобы те отморозки поймали тебя. Понимаешь, Ник, он…       — Насильник? Знаю. Пусть рискнет, подавится своим же членом! — Киллуа ободряюще ткнул его в грудь, туда, где болело — и все вылечил.       — Не держи меня за соплю, Фрикс.       — Да-да, я помню.       Горная ночь запеленала дом, наглухо укрыв темнотой окрестности. Выйти наружу оказалось просто: поблизости не было никого, кроме бесформенных кровавых ошметков и пары волчьих туш. Бой переместился южнее, за пригорок, и они тихо миновали открытую площадку.       За плотной линией деревьев у реки был спрятан рюкзак, последний и единственный. Он стал значительно легче без пищи. Надев скромные пожитки на спину, Гон понял, что внутри нет ничего, кроме палатки, спальника и каких-то мелочей. Киллуа с трудом держался на ногах после экстремального перехода, а значит, им нельзя рисковать. Собственные руки дрожали.       — Ты в порядке? — прошептал Киллуа, как будто чувствуя его сквозь темноту. Гон проверил ногой прочность насыпи, думая о том, что должен ответить. Где-то неподалеку грохотали выстрелы.       — Я не хотел, чтобы ты приходил. Я боялся, что они поймают тебя.       — Вот уж кого не спрашивали! — фыркнул Киллуа, застегивая куртку до самого горла.       — Но теперь я счастлив, что ты вернулся за мной.       Белые волосы спрятались под капюшон. Сам Киллуа не прятался, он стоял очень близко и смотрел на него. Сердце отсчитывало удары как секундная стрелка часов.       — Гон, мне надо сказать тебе…       — Какая трогательная сцена! Далеко собрались, голубки? — из кустов у насыпи, ломая валежник, вывалился Ник. Походная парка на нем висела лоскутами, а правая лодыжка кровила, капая в сухую траву.       Киллуа потянул что-то из кармана, но ружье в руках Кролика предупредительно дернулось, черными ноздрями глядя им в животы. Расстояние говорило о том, что он вряд ли промахнется.       — Тц-тц-тц, конфетки! Без глупостей. Руки вверх и к папочке. Быстро, быстро!       — Мне кажется, у тебя есть проблемы посерьезнее. — Гон махнул подбородком на рану, силясь отвлечь фокус. Ник раздвинул линию рта, демонстрируя неровные лошадиные челюсти.       — Нет ничего серьезнее денег, малыш. Особенно, если они выходят из рук.       — Уверен?       — Я могу прожить на эти бабки пол жизни, почесывая жопу в мягком кресле с холодным пивом на перевес. Черта-с-два вы меня поимеете, сосунки!       Из тех же кустов у него за спиной показалась широкая медвежья морда. Крохотные блестящие глазки были посажены далеко, а нижняя губа вывернута розовой скобкой. Киллуа сжал Гону запястье, взглядом указывая в сторону реки. Когда за тобой приходит медведь, есть лишь один путь спасения.       — На что таращитесь, а?! Живо ко мне!       Ник принял стойку для выстрела, и тонна звериной мощи выросла у него за плечом как индейский тотем.