Абсолютный проводник

      Длительный поход всегда рулетка. Помимо тщательного сбора снаряжения и запасов еды ты должен думать о множестве вещей: маршрут, точки старта и финиша, нюансы ориентирования по карте, физическая подготовка группы, метеопрогноз и сложность переходов. Кроме самого леса трудность представляют грязь, пески, сыпучка, наледи и тому подобное. Борьба с ветром и осадками выматывает, вес рюкзака забирает силы.       Обычно Гон рассчитывал дневной километраж по самому слабому новичку, начиная с размеренной прогулки не более 10 км за сутки и подъема не выше 300 метров. Обычно, но не теперь.       Он и его клиент должны были пересечь четыре сотни километров горного ландшафта за две недели. Киллуа легко переносил нагрузки, поэтому Гон рискнул, увеличив норму вдвое. Конечно, он всё равно учитывал дополнительные привалы, травмы и прочие непредвиденные обстоятельства, но предвидеть срезанный мост он не мог.       Ущелье тянулось с востока на север до самой реки, к той её части, где поток особенно опасен. Идти такой дорогой значило бы потерять драгоценное время и запас продовольствия. Глядя на жалкие останки моста, Гон принял единственно верное решение: дойти до удобного места и спуститься вниз. В сухом русле они найдут путь и сэкономят несколько дней, если повезёт.       — Неделю?! — с Киллуа произошло неладное. Он сел на землю и начал тереть лицо.       — Всё не так плохо, я знаю, где сократить. И еды у нас хватит. Эй, ты слышишь меня? — лёгкая тряска не дала результата. Гон проверил температуру: жара не было, но пульс на сонной артерии перешёл в галоп.       Надо сказать, что панические атаки в условиях дикой природы у людей нередки. Человек в панике перестаёт рационально мыслить, не делает правильных вещей, цепенеет и может совершить роковую ошибку. Такой попутчик — весомая проблема.       Гон взял Киллуа за подбородок и отвесил пару коротких, громких пощёчин. Это могло вызвать приступ гнева, но лучше они подерутся, чем просидят до наступления темноты. Синие глаза снова стали живыми.       — Какого хрена ты меня лупишь? — всё ограничилось тычком по плечу. Гон протянул своей проблеме флягу с водой.       — Как голова? Помнишь, где мы находимся?       — В ебенях.       Исчерпывающий ответ. Киллуа набрал жидкости в рот и зажмурился. Ему потребовалось усилие, чтобы проглотить.       Солнце миновало самую высокую точку над горизонтом и теперь неумолимо ползло вниз, к закату. Гон посмотрел на часы. Походные Timex (единственная память о близком человеке) показывали ровно три пополудни, а значит, им надо шевелиться.       Помощь в виде протянутой руки Киллуа принял, но выглядел при этом до смешного надуто. Гон сверил направление и махнул в сторону густого сосняка, что чернел впереди монолитной стеной. Если они не успеют туда до сумерек, у них будут проблемы.       Место ночёвки всегда выбирается засветло: оно должно быть ровным, в идеале на возвышении, не под навесами скал или речного берега. Установка палатки тоже занимает время. До наступления темноты следует заготовить дрова и развести костёр — ночью в горах ты едва ли увидишь что-то дальше своего носа.       Негодный мост остался позади, куртки высохли, а видимый край ущелья скрыла поросль дикой ежевики. Приходилось петлять по тропе между стволами осин и молодого боярышника, так что Киллуа озирался на каждый шорох. Гон нарвал жменю пухлых темно-синих ягод и сунул ему в ладонь.       — Ешь, это вкусно.       — Тебя совсем не волнует фигня с мостом? Типа, вдруг эти люди до сих пор рядом, и у них плохие намерения?       Ягоды исчезли одна за другой. Гон вздохнул, понимая, что так просто не отделается.       — В радиусе пятидесяти километров никого нет, это я гарантирую. За весь путь я ни разу не видел дыма или свежих следов. Мост обрезали до нашего выхода, а зачем, кто знает…       — А если бы следы прятали? Если они не разводят огня? — Киллуа собрал новую порцию ежевики и поделил её надвое между ними. Эта фиксация на преследовании изрядно беспокоила Гона: или у страха есть причина, или крыша клиента дала течь. К утру он должен решить, повернуть ли назад к деревне.       — Во-первых, жить в горах без горячей пищи тяжело. Во-вторых, мне трудно вообразить повод для охоты за двумя дебилами, которые вышли в поход накануне осенних снегопадов. Тебе вообще улыбнулась удача.       Киллуа сощурился и пнул шишку, проследив её полёт до терновых зарослей.       — Я уже сказал спасибо. Ждёшь оду благодарности? Облезешь.       — Просто пытаюсь объяснить, что бояться нечего. Ты с самого моста дрожишь как заяц.       — Иди в жопу.       Гон пожал плечами, спуская грубость на тормозах. Лиственный лес закончился, под ногами хрустели сосновые иглы, а значит, настало время присмотреть уютный пятачок для лагеря. Ночёвка в сосняке одно удовольствие: нет змей, дрова в изобилии, а толстый слой хвои на земле греет лучше любого коврика.       Слева от тропы раскинулась небольшая поляна, окружённая молодыми деревьями. Там они быстро расчистили зону под костёр и занялись установкой палатки — Киллуа принимал участие во всём, хоть и был стоически молчалив.       Правда, его общительность вернулась ближе к ужину. Гон собирался готовить походный плов — достал вакуумную упаковку мяса, морковь, лук и нож для хозяйственных работ. Киллуа долго смотрел за ним, а потом ляпнул ни с того, ни с сего:       — У тебя красивые руки.       Гон не считал свои руки красивыми, более того, он даже никогда не думал об этом. На большом пальце левой блестел розовый шрам — первая неумелая заточка инструмента. На ладони правой — цепь из твёрдых мозолей от лямки рюкзака, от верёвок и ручек ножей. Каждая фаланга его пальцев была шершавой на ощупь из-за ветра и влажности, а кожа покрыта царапинами и несмываемым загаром. Он коротко стриг ногти, носил только часы да «браслет выживания» из десятиметрового паракорда. Его руки красивые?       — Чего?       — Руки, говорю. Ловкие. Ты так здорово управляешься с ножом, а мне готовка еды совсем не даётся.       Киллуа задумчиво водил тонкой веткой по земле, рисуя круги и завихрения. После всех перепалок, ругани и упрямства он не выглядел злым. Он был грустным.       — А, это? Ерунда, походная кухня. Хочешь, научу?       Гон подсел рядом и дал ему морковь, логично рассудив, что нарезка лука не годится для начинающего.       — Держи крепко, чисть движениями от себя. Вот так, отлично! Теперь разрежь её вдоль, обмой и нашинкуй полукольцами прямо в котелок.       — Легче, чем кажется.       Гон добавил к основе из мяса и овощей немного соли. Дело оставалось за рисом.       — Верно, у походной еды два правила: она должна быть питательной и простой в приготовлении. Однажды я делал жаркое из белок, когда застрял в горах из-за оползня. Целую неделю! Думал, умом тронусь и начну сам орешки по дуплам прятать…       Киллуа прыснул в кулак, не забыв отметить, что ходки получилось бы только две. Смех оказался ему к лицу.       После ужина тщательно убрали всё, что могло своим запахом привлечь медведей или других хищников, вскипятили немного воды и сели пить чай с клюквой.       Ночь упала на лес внезапно, как одеяло. Стволы сосен тонули в её чернилах, только жёлтое пламя костра выхватывало из темноты щербатую кору у подножья. Гон хорошо помнил свой первый поход: так же пахло хвоей, землей и дымом, так же горела луна сквозь лапы деревьев, и воздух дрожал над углями.       Он задрал голову и посмотрел в звёздное небо.       — Знаешь, мне было двенадцать, когда отец впервые взял меня на ночевку. Он ходил на сома летними ночами далеко за город, и это событие равнялось празднику. Тогда я впервые увидел Млечный Путь своими глазами, не на картинке и не по телевизору. Я подумал: наверняка любовь ощущается чем-то похожим — необъятным, стихийным, вечным. Чем-то, что больше и сильнее любого из нас.       — Ого, да ты поэт. Хочешь поговорить о тонких материях? — Киллуа широко зевнул, подставляя бок тлеющим поленьям. Гон не обиделся. Он вообще редко обижался на людей, считая это бесполезной тратой времени.       — Ты спрашивал, зачем я согласился на работу. Пожалуй, то чувство — одна из причин. Я до сих пор считаю себя влюбленным, когда остаюсь под звездами среди леса. Я будто возвращаюсь домой.       — Домой, значит. Хорошее чувство.       Киллуа лёг на спину. Какое-то время они зачарованно смотрели вверх, не произнося ни слова.       — А нельзя прямо здесь уснуть?       — Тебе не понравится. К рассвету ударит мороз и покроет инеем каждую иголку. Любишь холодные иголки в штанах?       Гон пихнул его локтем, не позволяя уснуть на сырой земле. Главный враг ночующего туриста — переохлаждение. Киллуа буркнул какую-то нецензурщину и пополз в сторону палатки.       Конечно, внутри было холодно. Они сняли куртки, сменили одежду на сухую и лёгкую, надели тёплые носки — всё это происходило под стук зубов и нелестные комментарии о погоде. Мягкий спальник после целого дня пути казался роскошной периной, Гон залез туда и выключился сразу, как тумблер.       Первая ночь в походе часто бывает нелегкой для новичка. Тьма палатки нарушает ощущение пространства, усиливает звуки, и тебе кажется, будто ты лежишь на ладони у леса один. Беззащитная жалкая обезьяна посреди кровожадной чащи.       Говорят, для хорошего отдыха нужно устать — это не работает, если в каждом шорохе человеку чудится страшный зверь, а в каждой тени опасность. Древние инстинкты повелевают: бей или беги.       Киллуа разбудил его короткими, резкими толчками.       — Эй, проснись! В лесу кто-то есть…       Гон раскрыл глаза и прислушался, стараясь что-нибудь разобрать между ударами сердца. За куполом палатки царила тишина.       — Может, тебе показалось? Это был ветер или…       — Тсс! Слышишь? — железные пальцы Киллуа впились ему в руку. Где-то у обрыва хрустнула ветка, вторая, раздался лёгкий шорох листвы, а затем всё стихло. Гон почти не дышал.       — Давно так?       — Уже полчаса, с разных сторон.       Киллуа отбросил края спального мешка и медленно приблизился к выходу, двигаясь точно кот. Палатка имела предбанник, так что сперва он расстегнул молнию и высунул голову туда.       Несколько минут оба ждали, не повторится ли звук. Лесная ночь полна звуков: птицы и мелкие животные выходят на поиски пищи, роняя плоды, шишки, разрывая землю. Крупный ёж способен наделать шуму больше, чем стадо оленей, а некоторые звери обожают кричать. Основной персонаж туристических страшилок — лиса, чьи вопли сильно напоминают плач ребёнка.       Вероятно, их тоже напугала возня кого-то из лесных обитателей.       Гон потянул Киллуа назад. От нервной испарины кожа у того стала ледяная и влажная, и его требовалось поскорее согреть.       — Мне плевать, что ты скажешь, ясно? Это был не зверь.       — Ясно. Полезай в тепло, не то простудишься. А я возьму фонарь, нож и схожу на разведку.       — Один? — Киллуа нахмурился, не торопясь возвращаться в спальник. Гон вздохнул.       — Ты не умеешь читать следы. Я посмотрю, нет ли чего странного, и вернусь. Но если услышишь аппетитное чавканье…       — Заткнись, не смешно. У тебя пять минут, а потом я начну искать.       Гон улыбнулся, шнуруя ботинки. Много лет прошло с тех пор, как ему прикрывали спину в последний раз. Этот городской парень прямо шкатулка с сюрпризами.       Ночной лес молчал, мистически неподвижные силуэты деревьев окутала дымка. Диск луны серебряной монетой нырял между тучами, то освещая сосновый бор, то погружая его в темноту. Гон обошёл лагерь по кругу, проверил окрестности в поисках чего-то необычного (чего угодно), но встретил только полевую мышь, до смерти напуганную совиным уханьем из ущелья. Место, где хрустели ветки, он не нашёл.       На обратном пути, когда тропа вильнула вправо, а купол палатки забелел маячком среди кустарника, Гону вдруг почудилось, что за ним наблюдают. Как щекотка между лопаток, чьё-то направленное внимание заставило его обернуться — в лунном свете среди кучи валежника стояла фигура. Длиннорукое существо, покрытое сваленной шерстью или грязными тряпками, ростом не меньше человека, смотрело на него в упор. Охваченный первобытным ужасом, Гон понял, что не может двигаться. Впрочем, как и орать.       Он раскрыл рот вхолостую и направил фонарь на монстра, готовый к борьбе. Из темноты показался замшелый пень, расколотый ударом молнии.       — Тьфу ты! Позорище…       — Ау, пять минут уже прошли. Какого черта ты тут застрял? — голос Киллуа за спиной вывел его из ступора. Гон убрал фонарь, пытаясь скрыть бешеную тахикардию.       — Прочесывал округу по тропе. Всё нормально. — Не врёшь?       Фрикс замотал головой, представляя, как выглядел бы в глазах Киллуа со своим рассказом про неведомую лесную хтонь. Тоже мне, опытный проводник.       — Давай лучше вернёмся и поспим, рассвет скоро.

***

      Задолго до первых лучей солнца их разбудил лёгкий мороз, что сумел пробраться в палатку через плохо закрытые мембраны. А виной всему ночная паника.       Гон выдохнул струйку белого воздуха и поспешил натянуть шапку — из-за тонкого слоя подкожной клетчатки голова быстро теряет тепло. Киллуа тоже завозился с одеждой. Судя по отеку и красной сетке на глазах, он не спал вовсе.       — Ничего, позавтракаем и сразу согреемся. Кофе будешь?       — Буду. Эй, Фрикс… — Киллуа посмотрел на него сквозь холодный недоверчивый прищур — …Ты точно не видел чего-нибудь странного во время обхода?       Куртка мешала двигаться, поэтому Гон предпочёл остаться в свитере с горлом. Спальные мешки закатали в рулоны, плотные и компактные.       — Зачем мне врать? Будь здесь опасно, я бы свернул лагерь.       — Не знаю. Ты наверняка меня за психа держишь, только я не псих. Эти звуки вчера совсем утихли, когда ты с фонарём вышел.       Гон поскрёб лицо с тонким налётом щетины. Вспоминать о ночном казусе не хотелось по причине банального стыда.       — Ну так понятно, дикие животные боятся света и людей.       Киллуа махнул рукой, как будто потерял всякую надежду на интеллектуальный разговор.       — Ладно, проехали. Я отлить, а потом соберу палатку. Завтрак и обещанный кофе на тебе, шеф.       Землю укрыла морозная пелена, но кое-где иней уже начал таять. Потухшее кострище и две толстые рогатины, на которых вешали котелок с водой, были усеяны каплями росы. Гон смахнул влагу и притащил сухие дрова, которые специально прятал.       В дикой природе огонь часто определяет границу между жизнью и смертью. Залог быстрого разведения костра — сухая древесина с большим количеством растопки. Её надо взять как минимум две горсти (солому, мертвые листья, траву или хвою), и ещё одну горсть в довесок. Место тоже имеет значение: ты не должен прыгать вокруг костра и дуть на него, пусть это сделает воздух на подветренной стороне.       Гон сложил аккуратный шалаш из веток разного калибра, поджёг спичкой пучок высохшей травы и сунул его поглубже. Через пять минут пламя растопило изморозь на метр вокруг.       Завтракали свиными сосисками, ржаным хлебом и кофе. После двух чашек походного варева со сгущёнкой Киллуа порозовел и сообщил, что отныне не собирается быть обузой. Гон охотно поддержал его, даруя право на мытьё посуды в ближнем ручье.       Лес едва прогрелся, когда они собрали рюкзаки. Скользкий иней на траве делал путь вдоль обрыва небезопасным, и Гон решил поискать другую тропу немного левее. Киллуа двигался позади, с удовольствием разоряя ежевику. Он как раз присел возле очередных зарослей, когда из-под мха на дороге показались первые следы.       Сначала Гон принял их за свои собственные — в темноте он мог забрести невесть куда от лагеря и знатно тут натоптать. Но его ботинки не имели такой чёткой, рифленой подошвы. Хозяин этих следов был гораздо тяжелее Гона. А ещё он имел напарника или даже двух: на мерзлой грязи тут и там виднелись отпечатки ног разного размера.       — Твою мать… — Гон огляделся, каменея внешне и внутренне. Щекотное чувство между лопатками превратилось в зуд.       Любители армейских ботинок находятся неподалёку, видят их, слышат, следят. Они могут сидеть в роще напротив или лежать за пригорком, маскированные травой и листьями поверх камуфляжа — всю ночь они были здесь, незаметные для Гона. Рука автоматически потянула нож из футляра на бедре.       А потом произошло странное.       Киллуа ударил его ногой по запястью, выбил оружие, схватил за полу куртки и дёрнул, разворачивая на себя. Дуло пистолета уставилось Гону в лоб.       — Так ты мне соврал? Ты заодно с теми уродами?       — Погоди, давай успокоимся. Я не понимаю, о чём речь… — Гон выставил ладони в знак беззащитности. Чёрный ствол нестабильно шатался.       — Всё ты понимаешь. Это ты убеждал меня, что опасности нет, что мне мерещатся звуки. Будто я грёбаный параноик! — нижняя губа Киллуа поджалась, образуя скорбную ямку на подбородке — Это ты обрезал мост.       — Интересно как, если мы шли вместе? Убери пистолет, Киллуа. Сейчас есть проблема посерьезнее.       Гон понимал, что слова малоубедительны. В глазах парня все его действия составляли какой-то заговор, чёткую схему. Преследование, наёмники, огнестрел в кармане клиента — на сей раз, Фрикс, ты влип по самые уши.       — Хитро придумано, изобразить деревенского добрячка с комплексом спасателя. Ты слишком молод и слишком тренирован, чтобы гнить в каком-то зажопинске среди алкашей и коз. Спецназ? Котики? Отвечай, ублюдок.       — Ты пересмотрел боевиков. Мы можем поговорить как нормальные люди.       Гон попытался приблизиться, но Киллуа тут же перехватил оружие двумя руками. Он действительно считал себя преданным.       — Стой на месте! Ты притащил меня в ловушку, чтобы сдать с потрохами! А я, дурак, почти купился на милые россказни. В задницу всё это!       Боковым зрением Гон уловил какой-то шорох в подлеске, но холодное жало пистолета по-прежнему смотрело на него, вихляя туда-сюда. Весёлый цирк для ночных гостей.       — Опусти ствол и подойди ближе. Мы здесь не одни.       Попытка воззвать к голосу разума не дала результата: Киллуа насупил брови и сделал шаг назад. Тактика от противного, значит?       — Не двигайся, а то пристрелю. Я больше не поведусь на твое дружелюбие и прочую чушь, понял?       — Ты идиот! Ты меня не слушаешь!       — Сам придурок! Вот продырявлю твою лживую, тупую башку…       Киллуа хотел сделать упор на ноги, но мерзлая трава сыграла против него. Подошва поехала, и он навернулся с высоты собственного роста как подкошенный тростник. По щеке Гона мазнуло огненным росчерком.       — Совсем сдурел?!       — Это не я!       — А кто?       Вторая пуля застряла в дереве над шапкой Гона, а третья предназначалась его мозгам. Не было времени понять, откуда стреляют. Не было времени ни на что, кроме предчувствия неминуемой смерти. Киллуа вдруг закричал, подскочил на ноги и прыгнул, сшибая обоих за пределы горного плато. Клыкастая пасть ущелья проглотила дар.