Павшая

Музыкальное сопровождение для истории: SYML «Mr. Sandman» (Audio) Корусант. Новый дворец Императора. Приемный зал внушительных, исполинских размеров прекрасно вмещает в себя всю блистательную аристократию новопровозглашенной Империи. Со дня ее основания и гибели Республики минуло, чуть больше года. Такая маленькая, но значимая для многих дата. Высокие колонны из белого мрамора с золотым напылением, будто живые змееподобные механизмы, медленно прокручивающие, старательно воссозданный барельеф новой истории. В кроваво-красном и темно-фиолетовом исполнении. Геральдика новой власти во всю красуется на роскошных шлейфах скрученной ткани с символикой тоталитарного режима по всему периметру чертогов правителя. Ходят слухи, что даже в закрытых, потрясающих своей красотой садах, охраняемых Алой Гвардией, куда доступ предоставляется действительно избранным, можно увидеть знамена и расшитые драгоценностями гобелены. Здесь тихо и одновременно громко, за счет, выжженного ожиданием волнения. Все смотрят друг на друга. Следят, пряча напудренные лица за бокалами, наполненными редкими сортами вина. Взгляды напоминают острые клинки, пропитанные ядом. Заточенные к новой битве. Такие голодные и алчные, что никакие яства не способны загасить проклятую колючесть, жаждущую лишь одного. Зрелищ. Кровавых, жестоких, регулярных для поддержания затхлого, давно скопившегося смрада страха. По-другому эти дармоеды и подхалимы не умеют. Только принижение, лесть с капающей слюной от собственного, старательного увещевания в адрес победителя. Таким ей представляется нынешнее общество, в котором навсегда стерся прежний благородный лоск. Никакой сердечности, доброты и надежд на мирное благополучие. Честность давно возведена в ранг мифа, к которому Падме упрямо цеплялась, как к главному источнику своего успеха. Во всех начинаниях. Что на поприще неудачного, смехотворного политика с заурядным статусом пацифиста. Что в роли преданной жены, страстно желавшей любви молодого рыцаря джедая. Для нее теперь существует, только одна потеха. Каждую ночь перематывать собственные токсичные воспоминания, в которых нет ничего стоящего, настоящего, правдивого и реального. Как оказалось, она жила в мыльном пузыре своей треклятой веры. В добро, справедливость и победу над любым злом. Пусть приходилось терпеть, прикрываться, врать и играть на публику. Главный итог — мир с объятиями любимого. Но никак не мир в его объятиях. Душащая обвинением разница, регулярно сводит ее с бокалом ароматного напитка рубинового цвета. Наполненный до краев, в противовес опустевшей душе. Вино хорошо разбавляет густоту мыслей. Стирает сосредоточенность на окружении с тщедушной, блеклой реальностью. Такое уродливое, не терпящее рамок великосветского общества состояние. Хмельной туман, в который, раз за разом закутываешься от колючих взоров и грязи, упрямо налипающей булькающей жижей на ее затравленные кости. Лишь в этом состоянии можно забыть, что живешь. Отчасти поэтому, молодая женщина отказывается приходить на очередные званые рауты. Дабы не лицезреть открывшуюся ничтожность тех, кем не так давно являлась сама. Гордая, независимая, ответственная. Думающая изменить прежние устои мирной дипломатией. Одно лишь упоминание этих возвышенных целей, заставляет желудок съеживаться в преддверии приступа рвоты. Закидываться пилюлями снотворного, дабы не утонуть в едкой брезгливости от самой себя. Такой приторной, вылизанной и правильной. Время течет слишком медленно, растягивая любое событие до сопливых нитей. Амидала слышит шепот вокруг, короткие смешки у столов, до верха забитых самой изысканной закуской. Бал чревоугодия, позерства и зависти. Выряженные в шелка женщины, как пестрые, юркие пташки, неустанно снующие в поисках выгодной партии. И так иронично, что ее принимают за одну них. Всегда принимали, если судить с высоты безнадежного цинизма. Молодая женщина стоит в достаточно приметном месте, еще поддерживая остатки, укоренившейся привычки бывшей королевы Набу. Правда теперь, с узнаваемой провокационной издевкой в глазах. Такой натуральной, нетипичной для сладкой, красивой дурочки. К ней еще подходят. Целуют руку и выражают почтение, с умело прикрытой, насмешливой иронией. Особо прыткие и самоуверенные не оставляют попыток получить согласие на личную аудиенцию. В своих же апартаментах. Будто она дешевая продажная шлюшка, а не благородная госпожа. Хотя, какая разница? В кружок верных почитателей умудряются вписаться несколько вояк, в том числе гранд-мофф Таркин. Отпетый фанатик тоталитаризма. Падме дразнит этих хищников. Подпускает к себе ровно настолько, чтобы похоть начинала застилать глаза. Играется с ними, равнодушно принимая дорогие подарки с восторженными комплиментами. А когда отказывает, открыто высмеивая все их старания, совсем не боится быть прижатой к стенке солдатом с карабином у виска. В этот острый, фатальный момент, она отчетливо представляет Энакина. До сладостного, больного трепета в животе. Звук активации голубого клинка, его рассвирепевший взгляд с золотой поволокой. Нахмуренные брови, ладная боевая стойка и непримиримость в каждом завитке отросших волос. Он убивает всех с яростным, темным наслаждением. Резко взмахивает световым мечом. Срубает головы к ее ногам, во славу их любви. Как на Мустафаре. Ее главной ошибкой стал страх, а подкрепленное верой упрямство, всколыхнувшееся от речей Кеноби, образовало брешь в дипломатическом щите. Она испугалась не за себя. За детей и молодого супруга, которого не пыталась понять. Всем вниманием тогда завладела подготовка к рождению и роли счастливой матери. Теперь страха нет. Амидала не боится быть на виду. Ни перед агентами СИБ, неустанно отслеживающими каждый ее шаг. Ни перед бывшими соратниками, вознамерившимися вернуть, канувшую в бездну Республику. Если Мотма давно приняла бессмысленность ожиданий на возвращения сенатора Набу к прежним идеалам, то от Органа так просто не отвяжешься. Бейл, который отлично умеет расположить к себе и является образцом благородства, сейчас представляется еще более одиозным манипулятором, нежели Палпатин. Альдераанец до сих пор ластится к ней, преисполненный медового сочувствия. Пытается проявить заботу, ограждая от нахального внимания провластных ухажеров. Его идеальность такая же омерзительная и слепая. Ибо все эти старания объясняются тревогой за судьбу теневой Делегации, о которой Падме известно. Она не выступает в Палате Созыва и позволяет себе опаздывать на заседания. Ее не волнует скорое смещение с поста сенатора, так как дела в секторе, до безобразия запущены. Почти все, кто величает себя друзьями, на самом деле трясутся ожиданием. Когда же служба безопасности, наконец бросит за решетку вдову джедая. Учитель с учеником пали, после продолжительного сражения. Сгинули навсегда в огненной лаве Мустафара. Падме пыталась доползти до корабля с отошедшими водами, но ее подобрал челнок с самим Императором. Она звала мужа из последних сил. Говорила в пустоту о своей любви и желании быть вместе, даже несмотря на случившееся. Шептала в бреду, между схватками о планах вернуться в Озерный Край на Набу. Скорые роды не принесли результатов. Вместо задушенной матери, которую несправедливо обозвали лгуньей, пострадали дети. Молодая женщина до сих пор не интересуется, почему старый ситх оставил ее в живых. Даже позволил работать на прежнем посту в Сенате. Ее совсем не трогают плевки и возмущения коллег, относительно раскрывшейся правды брака. Она планомерно вливает в себя вино, пока агенты СИБ проводят, уже какой по счету обыск в ее апартаментах. Изымают бумаги, голодиски, считывают данные с датападов. И конечно же устанавливают камеры слежения. Пусть взирают, раздевают глазами и потрошат, преисполненные похотливым безумством. — Его Величество, Император. — громкий стук посоха Масса Амедды извещает собравшихся о прибытии правителя. Голоса и шептание в толпе резко смолкают. Подданные выстраиваются в два ряда, освобождая центральную часть зала для процессии Палпатина. Несколько военных, дослужившихся до губернаторских регалий, намеренно занимают самые выгодные, заметные позиции. Все для того, чтобы взор лидера коснулся наглаженной униформы. Амидала видит и почти ощущает напряжение спин в готовности сложиться пополам, ради самого выразительного поклона. Верные стражи в кровавых, обтекаемых мантиях выходят первыми. Держат дистанцию, прописанную протоколами безопасности и никого не подпускают, ближе положенного расстояния. Медленное шествие обусловлено желанием Его Величества. Чтобы его ждали и боялись поднимать взоры, лишь бы не столкнуться с взглядом жутких, оранжевых глаз. Несменное одеяние ситха, как мрачная визитка новой реальности. Длинный, безразмерный балахон, густого, черного цвета. С широкими рукавами и глубоким капюшоном, закрывающим обезображенный лик. Что Империя, что сам Палпатин. Одинаково уродливы для восприятия. Он неспешно ступает, опираясь на трость, как какой-то дряхлый старец. Путь к возведенному трону весьма продолжителен, а осторожные, брошенные украдкой взгляды гостей, пытаются пробить кровавый заслон императорских гвардейцев. Они не устают надеяться, что их натянутые, сломанные в поклонении плечи, будут вознаграждены довольной улыбкой Палпатина. И только Падме видит во всем этом слаженном, пугающем великолепии, какую-то дурную шутку. Новый глоток вина. За ним еще, и еще один. Пока не приходится пополнять запасы. Былое спокойствие улетучивается, а дерганность в движениях служит сигналом для срывающихся оков. Есть ли смысл сдерживаться, когда все равно придешь к этому? Ведь можно завершить круг с громким напоминанием о себе и своей затравленной жизни, от которой так устала. Заливистый женский смех разносится по залу приема, уничтожая загустевшую тишину. Отскакивает от колонн, как солнечный зайчик. Будоражит слух собравшихся. Она держит фужер за тонкую ножку и продолжает открыто смеяться, выпуская из себя накопленную, захмелевшую реакцию на комичность происходящего. Пусть сейчас, это будет последним для нее выступлением, ибо солдаты СИБ уже готовы сокрушить смешливую «угрозу» в ее лице. Толпа, до этого закрывавшая молодую женщину и не подпускавшая к удобному месту наблюдения за процессией, в миг расходится, открывая смутьянку, посмевшую наглым образом испортить шествие Императора. Тонкий звон колокольчиков ее очаровательного, завлекающего смеха, приходятся некстати, почти всем. Возмущают, до крепко сцепленных губ и хмурости сдвинутых бровей. Что самое парадоксальное в апофеозном моменте ее славы, так это полное отсутствие удивления на лицах гостей. Ведь им известна причина смеха. Известно, что Падме знает о них и сейчас нахально преподносит Палпатину в качестве стухшей, давно смердящей закуски. — Сенатор Амидала. — разносится тяжелый, протяжный скрип. Как лезвие меча, прорубающего сладость ее вопиющей дерзости. Так получается, что сама процессия оказывается строго напротив вдовы Энакина Скайуокера. Правда на достаточном расстоянии. Алые гвардейцы выстраиваются в двойной ряд, перед ней и активируют силовые копья, намереваясь защитить правителя. Однако простого взмаха бледной руки достаточно, чтобы отменить протоколы защиты и разойтись в стороны, пропуская вперед ожившего мертвеца. — Приветствую вас. — уже официальным и более терпимым слуху голосом, произносит Сидиус. Его оранжевые глаза прищуриваются, пытливо осматривают молодую женщину, нисколько не робеющую в присутствии адепта Темной Стороны. — Император. — с искренней ядовитостью протягивает Падме, закусывая нижнюю губу. Чуть вертит головой, дабы немного успокоиться. Не выходит, поэтому приходится импровизировать. Поднимая фужер с красным вином, она цепляет пальцами другой руки подол своего платья и склоняется в поклоне. Таком грациозном, идеальном, чарующем. — Ваше здоровье.— выпивает до конца, роняет пустой бокал. Тот разбивается на осколки, подле ее ног. Будто призыв к смертельному поединку. Ситх поднимает очи к ее лицу. Сталкивается с прямым, непуганым взором карих, душащих живительной теплотой глаз. От витка неудобного молчания необходимо избавиться, пока натянутые нервы присутствующих не успели сожрать сами себя. — Не желаете посетить мой сад?