Все теперь без меня

История перебежчика Рябова в основном совпадает с имевшей место в нашей реальности. 11 ноября 1920 года. В струях поземки по улице Карасу-Базара шел буденновец в длинной, до пят, кавалерийской шинели, ведя в поводу пегого коня, а рядом - некто в свитере, летной кожаной куртке со следами споротых погон, вязаном летчицком же шарфе и офицерской фуражке без кокарды. Одетый таким образом неизвестный мерз и, как к родному, жался к коню, от которого на морозе валил пар, а конь косился, хищно прижимал уши и родство отрицал. - Да отцепись ты, зануда грешная! – ворчал боец. – Чо ты пристал-то ко мне! Мне эскадрон догонять надо! Спутник отрицательно помотал головой – мол, не отцеплюсь ни за что! По-видимому, такую удачу, как небуйный красный кавалерист, он был не намерен упускать. На крыльце полевого штаба Первой Конной стоял и курил седоусый комиссар. - Ослобоните руки, товарищ! – обратился к нему буденновец. – Я доставил пакет, догонял своих – а тут этот беляк: возьмите, мол, в плен, - и браунинг мне сует. Вцепился, как в мамкину титьку! - Спасибо, вы свободны, товарищ боец, - кивнул комиссар. Обрадованный кавалерист вскочил на своего пегаша и галопом умчался прочь. Человек в кожанке проводил его грустным взглядом. - Вы кто такой? – спросил его комиссар. Пленный вытянулся по стойке смирно и хриплым простуженным голосом доложил: - Бывший белый летчик капитан Рябов! - Бывший белый? Уже покраснели, что ли?- хмыкнул комиссар. - Не знаю… - потупился Рябов. - Почему же не ушли со своими? - Они мне больше не свои. - А кто свой? - Не знаю… - повторил Рябов. – Давно хотел сдаться, но трусил. Да и случая не было. Пехотинец руки поднял – и уже пленный, а как посадить за линией фронта аэроплан? Собьют же, как только увидят трехцветную эмблему. Он помолчал, глядя себе под ноги, потом заговорил снова: - А сегодня решился. Я русский человек. Нечего мне делать на чужбине, лучше умереть здесь. - Поживете еще, - успокоил его комиссар. – Вы хорошо сделали, что остались. Мстить не будем, месть – удел слабых, а Советская власть – сильная власть. Он написал записку к начавиарму: «Разберитесь с гражданином Рябовым. По-моему, не врет» - и сказал: - Первый переулок направо, особняк с колоннами. Спросите начальника авиации. Сами, сами. Наступление у нас, пленных тысячи, конвоировать-охранять некому. - Спасибо, - севшим голосом пробормотал летчик. Губы его дрожали, пытаясь сложиться в нервную кривую улыбку. Когда Рябов спускался по ступеням, не чувствуя холода (во время допроса его бросило в пот), его окликнул знакомый голос: - Венька?! Неужели ты? Вот так встреча! - Петька? Добров! С красным летнабом Петром Добровым они когда-то учились вместе. Не все соученики лучшие друзья, да и не все дружбы уцелели в огне гражданской войны, - как знать, что случилось бы, доведись этим двоим встретиться в воздушном бою несколькими месяцами раньше. Но сейчас Добров, счастливый и гордый победитель, был рад встрече и раскинул руки, раскрывая объятия. И Рябов, по пословице «На чужой сторонушке рад своей воронушке», бросился ему на шею. Они обнялись и расцеловались. - Какой же ты молодец! Не сдристнул с черным бароном и его шоблой! – радостно повторял Петр. – Ну, идем вместе к начавиарму, поручусь за тебя! Вениамин, ожидавший от своего перехода к большевикам чего угодно, только не дружеской ласки, кусал губы, чтобы не разрыдаться. ...Семнадцатого ноября Фрунзе приказал выслать самолет-разведчик, чтобы выяснить, куда именно направляются врангелевские суда. Выбор командующего пал на опытного и хорошо зарекомендовавшего себя Доброва, а тот настоял, чтобы лететь с Рябовым. - А не завезет он тебя в Турцию? – усомнился его командир Спатарель. - Нет. - Выходит, доверяешь ему полностью? - Наполовину доверять – это как немножко помереть. Тут уж либо жив, либо помер. - Почему для такого сложного и ответственного задания выбрал именно Рябова? - Потому что его надо ободрить, - упрямо ответил Петр. – Кроме того, мы в Симферополе затрофеили новый «хэвиленд», а у Рябова часов налета на такой машине больше, чем у любого из нас. - Так лети с Карабановым на «эльфауге». - У «хэвиленда» дальность полета больше. - Ладно, убедил. Готовьте трофей к вылету, - кивнул просиявшему Доброву Спатарель. Добров и Рябов бросились рисовать пятиконечные звезды прямо поверх трехцветных эмблем. Наконец бледный сосредоточенный Рябов занял место пилота, Добров сел в кабину летчика-наблюдателя, и «хэвиленд», урча мощным мотором, оторвался от взлетной полосы и, плавно набрав высоту, взял курс на Севастополь. Погода была пасмурной, тяжелые снеговые тучи прижимали самолет к земле. Пройдя над Графской пристанью, где все еще громоздилось покинутое имущество беглецов – брошенные впопыхах чемоданы, оружие, седла, - «хэвиленд» продолжил полет над свинцовой равниной моря. Над водой стелился туман. - Венька, а мы не врежемся в воду? – окликнул Рябова в переговорное устройство Добров. – Впереди вообще ни зги не видать! - Не страшно, по приборам пойдем, - ответил пилот. Петр с опозданием сообразил, что на новеньком «хэвиленде» имеются приборы для слепых полетов, которые красным авиаторам на их допотопных «ньюпорах» и «сопвичах» даже не снились. Наконец впереди показались дымки пароходов. Перегруженные корабли ползли как вошь по шубе, за сутки эскадра ушла совсем недалеко. - Возвращаемся. Мы выяснили все, что хотели. Эскадра идет курсом на Босфор, - передал в переговорное устройство Добров. - Эскадра идет на хуй! – неожиданно удалым голосом заорал Рябов. - И «Генерал Корнилов» - в первых рядах! На крейсере «Генерал Корнилов» из Севастополя отплыл Врангель. Его личная яхта «Лукулл» предназначалась для каботажного плавания, в открытом море была ненадежна, поэтому следовала за крейсером, как заводный конь в поводу. - Венька, не смей! – поняв, что на уме у Рябова, не на шутку испугался Петр. – Врангель загнал флот союзникам, это теперь их корабль! Мы не воюем с Францией! «Хэвиленд» увеличил скорость. Кильватерная колонна приближалась. - ПОВОРАЧИВАЙ! Ответа не было. Похоже, Рябов был не в себе. Сидя в кабине летнаба, Добров никак не мог остановить ополоумевшего пилота. Он был пассивным наблюдателем. Вот под крылом «хэвиленда» проплыла палуба «Генерала Корнилова»… Неужели Рябов сбросит бомбу или откроет огонь? И что тогда?.. А белогвардейцы на палубе начнут палить из револьверов в низко летящий краснозвездный самолет – и шальная пуля не продырявит обшивку, а угодит в бензобак? - Иуда, предатель, негодяй! – вдруг заорал Рябов, грозя кулаком в перчатке с раструбом «Генералу Корнилову». – Чтоб ты сдох! - Венька, не сходи с ума! Брось эту падаль, летим домой! - закричал в трубку Петр. - Да-да, домой… - как во сне, откликнулся Рябов, и самолет, заложив вираж, устремился в обратный путь. Когда впереди показалась севастопольская бухта, Рябов пробормотал в трубку: - Ты извини, друг… Пришлось тебе пережить несколько неприятных минут. Просто как представил себе, что я сам на одной из этих посудин… плыву неизвестно куда… - Да ну тебя, трагик! – проворчал раздосадованный Петр. - Тоже мне Мордаунт, сочинение Дюма-пера: «Умри в отчаянии! Умри без покаяния!» И глазками, наверное, вот так: ух!.. - Ладно уж, - добавил он через пару минут, уже вполне добродушно, - не буду сообщать начальству о твоей цыганочке с выходом. Господин барон, поди, тоже пережил несколько неприятных минут… *** Назначение Фрунзе на пост начальника штаба РККА состоялось, и предстоящее первое заседание штаба он намеревался посвятить авиации. Поэтому разговоры, помимо лошадей, были в основном о самолетах. - Для чего используются авиаотряды? – экзаменовал Фрунзе Буденного. - Для разведки, бомбометания, воздушных боев, - перечислял Семен, - для прикрытия конницы и рассеивания вражеской пехоты и кавалерии атаками с воздуха… - А знаешь, что мне ответил Жлоба? Что авиаотряды ни для чего не служат и вообще обуза. Семен от возмущения стукнул себя кулаком по коленке: - Вот жопа с ушами! Ну, ты подумай! - Уже подумал. Введу экзамен для среднего и старшего комсостава на служебное соответствие. Не сдавших будем принудительно направлять на учебу. Неуспешных в учебе – вон из армии, на нестроевые должности: в военкоматы, Всевобуч. - Круто берешь, Миша, – усомнился Семен. - А иначе нельзя. Докомандует такой Жлоба до будущей войны – за голову схватимся, да поздно будет. - А чья была идея – бросить всю авиацию Южного фронта одним кулаком на направление главного удара? – спросил Роман. - Моя, конечно, - усмехнулся Фрунзе. – Кто же еще мог взять на себя такую ответственность. Ведь это самоуправство, в случае неудачи – трибунал! - Это новое слово в тактике, - сказал Роман. Взгляд его без слов говорил: ты гений или придурок? - Нужда заставила, - пожал плечами Михаил. - Самолетов у меня было – кот наплакал, да и те битые: один вылет – три дня ремонта. И Азовская флотилия не подошла, вот и пришлось использовать авиацию как огневой резерв. Не от хорошей жизни я это «новое слово» изобрел. *** - Роман, можешь ты мне сделать оперативно-тактические расчеты ликвидации банды Назарова? – спросил Семен. – Самого Назарова чекисты возьмут, Ухтомский согласился выманить его запиской в Ростов, а банду нужно зачистить. Хлудов подошел к оперативной карте. - Рельеф сложный, плавни, - проговорил он задумчиво, – нужны данные аэрофотосъемки. - Сделаем, пошлю ньюпор с фотоаппаратом. - Я сам полечу в качестве летнаба. - А ты сумеешь произвести съемку? – спросил Фрунзе. - Не так, как Наппельбаум*, конечно. Но сумею и снять, и проявить пленку, и напечатать, и смонтировать фотопланшет. В гарнизоне, если не играть, совершенно нечего делать. Ну, я и занялся от скуки фотографией. - Смотри осторожнее, а то стрельнут в бензобак - и привет. - Я дам новую трофейную машину и хорошего летчика, - успокоил Семен, - есть у меня такой Вениамин Рябов, парень - золото, хоть и бывший беляк. Может, вы даже знакомы. - Рябова знаю, - слегка удивился Хлудов, - я его посылал на Карпову Балку к Чарноте с приказом об эвакуации. Как же он у тебя оказался? - Сдался нашим в Карасу-Базаре. Теперь с Петром Добровым не разлей вода, вместе летают, друзья детства оказались. - Доброва помню, - улыбнулся Михаил, - он по моему приказанию фотографировал Турецкий вал. Отличный летнаб. Такого подробного фотопланшета мне за всю войну ни от одного разведчика добиться не удалось. *Моисей Наппельбаум - знаменитый фотохудожник, портретист, автор фотопортретов Ленина, Дзержинского, Фрунзе, Буденного, Ворошилова, Блока, Ахматовой, Пастернака, Мейерхольда и других.