Пули

      «Что-то петухи нынче воют уже ближе к полудню», — подумал я, проходя мимо курятника, что, кажется, принадлежал Афанасию. Они с женой, дочкой и матерью его, крестьянами принадлежали Ждановым, и были одними из немногих, кто здесь действительно занимался тем, чем подобало бы заниматься всякой деревенщине, в обычных представлениях. В прочем, иного выбора у них, как у крепостных, и не значилось.       А так, Авдотьино (не хочу хвастать, но названа в честь моего прадеда, Авдотия), что лежит близ Петербурга, в основном служит пристанищем для дворян, что просто устали от общества любезных, но душных жителей и гостей города. Здесь каждая дворянская семья, коих в деревне ровно пять, в основном имеет по три-четыре души и собственное небольшое имение. Уживаются же все на не очень большой территории и часто видятся, устраивая каждый у себя приёмы. Этакий Петербург, но только для самых близких. Сама Екатерина освободила нас, людей общества высшего, почти ото всех невзгод, даруя право на самоуправство и свободу, так что воспользоваться такой чудной возможностью уже сам Бог велел.       Описал я сейчас, правда, разве что жизнь большинства своих здешних знакомых. Сам же служил унтер-офицером, сейчас в отставке, в городе посещаю балы и иные мероприятия, а в Авдотьино просто приезжаю на лето. Но об этом я сказал лишь на случай, если читатель вдруг посчитает меня некой «пустышкой», безымянным рассказчиком. На деле же я такой же человек, как и все далее упомянутые, однако же, личность моя в данной истории совсем не должна кого-то интересовать.       Всё это время я шёл вдоль афанасьевского огорода. Застал его около грядок, над которыми он так усиленно хлопотал:       — Как работается, Афанасий Иванович? — окликнул я его.       — Ох, Владимир Антоныч… в такой жаркий день вся работа — каторга.       — Ну дак, а зачем тогда работать?       — Тю, «работать зачем»… кушать-то надо что-то. Что посеешь — то и пожнёшь. У нас здесь так заведено. И так хозяевам столько оброком отдаём.       — Как скажешь, — я развёл руки в знак того, что в дискуссии участвовать больше не собираюсь.       — Куда путь держишь-то? — Афанасий решил сменить тему, что мне показалось очень кстати.       — Да, прогуливаюсь вот… Может, дойду до озера.       — Хорошее дело, — Афанасий улыбнулся.       — Ладно. Бывай! — я помахал ему рукой и пошёл дальше вдоль дороги.       Солнце сегодня пекло сильнее обычного. Июль был в самом разгаре. В такую погоду только и остаётся, что прохлаждаться около какого-нибудь водоёма, к одному из которых я сейчас направляюсь. Там, наверное, застану кого-нибудь.       Внезапно, я разглядел силуэт, что неспешно вышел из-за небольшого бора и шёл мне на встречу. Некая девушка, в которой я узнал Марфу, что на себе имела большой чёрный платок, под которым скрывалось невероятно дорогое для таких мест платье: синее, с золотой тесьмой. Не так давно я видел её в этом платке, и печальные чувства у меня вызывал факт, что девушка вновь его надела. В правой руке своей она несла старый кожаный чумодан, что намекало, я полагаю, о её скором отъезде.       Марфа, к слову — одна из тех жителей Авдотьино, о котором я уже успел упомянуть. Батюшка с матушкой её уж давно покинули этот свет, оставив единственной дочери приличное наследство: огромный дом в Авдотьино, несколько крепостных и, смею предположить, несметную кучу ассигнаций. Полагаю, девушку уже больше никогда не побеспокоит её финансовое положение.       Пока я размышлял, мы шли друг другу навстречу, всё больше и больше сближаясь, пока в один момент не подошли друг к другу достаточно близко, чтобы заиметь нам с ней разговор стало возможным:       — Хотелось бы мне сказать Вам «добрый день», но, полагаю, опрометчиво, — с ноткой иронии и сочувствия произнёс я, обращаясь к девушке.       — «Пол мира скачет, пол мира плачет», — процитировала Марфа небезызвестное высказывание, — Если Ваш день, Владимир Антонович, в отличие от моего, складывается прекрасно, то никогда не стесняйтесь об этом заявлять.       — Возможно, я смогу хоть немного облегчить Вам горе, Марфа Васильевна, если возьму Ваш чумодан?       — Нет-нет, чемодан мой мне не в тягость. А если бы и был, то я бы предпочла просто выложить некоторые вещи, что посчитала бы ненужными, только лишь и всё — сказав это, Марфа и я замолкли. Ах, это неловкое чувство! Разговор явно нуждается в продолжении, однако ни один из собеседников не в силах пока его продолжить. Эта тема буквально съедает нас двоих изнутри, говорить крайне трудно.       Я всё же решил прервать молчание своим очевидным вопросом:       — Решили отъехать в Петербург ненадолго? — взгляд мой был направлен на чумодан девицы.       — Ненадолго… только заеду на её могилу, — мы оба поникли.       — Вы ведь с ней так и не свиделись? Мы все тогда лицезрели её живой в последний раз, — Марфа кивнула в знак подтверждения, после чего я продолжил — Ох уж эти злые языки. Ведь простили же девушку, но им-то что. Для этих жалких душегубов она всё равно осталась виновата…       — Мы… в последнее время очень сблизились с Себа́стьяном, Вы не дадите соврать, — девушка решила сменить тему.       — Да, это действительно так. Но к чему же Вы клоните?       — В общем… это, конечно, ещё всего лишь глупое пустословие, но скорее всего, я уезжаю с Себастьяном во Францию. Навсегда, — от этой новости я, надо сказать, опешил.       — Вы… безусловно, делаете это из-за большой любви к молодому человеку, и… смею заявить, что так будет лучше.       — Да… — подтвердила она, затем уточнив — Так действительно будет лучше. Ни в Петербурге, ни уж тем более здесь мне не рады, мы с Вами это прекрасно знаем, — она сказала это с досадой, но стоит отдать должное, держась довольно хладнокровно.       — Ну что Вы, Марфа… не преувеличивайте, — в ответ я получил лишь взгляд, полный муки.       Девушка немного помолчала, затем выдала:       — Постоянно получаю я телеграммы с просьбой мне просунуть голову в петлю, — Девушке удалось шокировать меня уже во второй раз.       — Какой ужас… Только истинный кретин мог написать такое! Это же надо подумать, девушке… Да что там, в принципе человеку!       — Почерки всегда разные. Письма пишут всё новые и новые лица. Даже если их кто-то и надоумил, эти люди всё равно согласны с мнением первых. Всем будет лучше, если я уеду, — Марфа вздохнула, прошептав — Это горькая правда, которую нужно признать.       — Я Вас понимаю…       — Ох, смотрите-ка, повозка! — Марфа указала мне за спину. И в правду, по дороге нам на встречу надвигалась кибитка, запряжённая одним гнедым в яблоках конём.       — Кто бы это мог быть… У меня есть некие подозрения, но как Вы думаете? — посмотрел я на девушку.       — Себастьян обещал приехать с лошадьми… но я не думала, что он будет заезжать в деревню. Если Вы, Владимир, о нём, то это не мой Басти, как мне кажется.       Кибитка неумолимо приближалась, вскоре остановившись прямо около нас. Из неё вышел, как я и предполагал, мой старый армейский приятель, Михаил Павлович Синицын. Он писал мне недавно, что навестит в ближайшее время, но зная Мишу, ждал я его только к осени. Однако же ошибся, тот приехал уже спустя несколько дней.       — Володя-я! — мой товарищ полез ко мне, желая обняться. Я ответил ему взаимностью.       — Как сам? — спросил я.       — Да… не хвораю — и то хорошо, — друг мой обратил внимание на девушку в чёрном платке — а Вы… Марфа Васильевна, если моя память мне не изменяет. Нам с Вами уже доводилось видеться.       — Да, всё верно… — девушка попятилась, пару мгновений смотря на Мишу — Простите, имела наглость напрочь позабыть Ваше имя.       — Михаил Павлович, можно просто Миша.       — Не стоит, — Марфа была довольно сдержана. К незнакомцу отнеслась холодно.       — Как скажите… Не жарковато ли Вам носить чёрное в такую погоду? Сегодня печёт! — в ответ на него упал чёткий взгляд Марфы, намекающий на её траур. Взгляд этот смог пролить свет на ситуацию, и в глазах друга моего всё стало видно чётко. Он, положив руку на сердце в знак сожаления, воскликнул — Ох! примите мои глубочайшие соболезнования. И извинения. Честное слово, я не хотел…       — Ничего страшного. Признаться, я бы тоже была удивлена, увидела бы девушку в подобном мне виде. И это в такой-то солнцепёк. Просто в чемодане у меня больше нет места, а платок этот мне сейчас крайне необходим.       — А куда Вы направляетесь? Может, Вас подвести? У меня хватит места на нас троих, — мой друг намекнул, что я однозначно поеду с ним и это решение уже неоспоримо. Собственно, я и не был против.       — Если Вы позволите, я бы хотела пойти на своих двоих. К тому же, нам с Вами, кажется, в разную сторону.       — Как скажете, Марфа. Владимир, пойдёмте.       — Да, секунду… — я посмотрел на друга. В глазах моих читалась просьба оставить нас наедине на один момент. Миша понял этот взгляд и пошёл в кибитку. Мы с Марфой стояли и смотрели друг на друга:       — Что же, мы… увидимся вновь? — спросил я у неё.       — Очень… маловероятно. Может, я и останусь в Питере, но… нет. Даже думать об этом не хочу. Пожелайте мне удачи, в общем.       — Удачи Вам, Марфа… Прощайте.       — Берегите себя, — девушка изобразила на своём лице некий намёк на улыбку, после чего мы разминулись. Я направился к Мише, Марфа же в противоположную сторону. Факт, что вижу я её сейчас в последний раз, воспринимался с трудом. Но, так или иначе, я просто сел в кибитку, и мы с другом направились к небольшой усадьбе, где я на тот момент жил, вглубь Авдотьино.       Я сидел в шатре, Михаил же был направлен спиной ко мне, лицом к лошади. Приятель мой спросил:       — Марфа… потеряла она кого-то, верно? Из близкого круга или так, родственнички?       — Потеряла, да… Подругу свою, Дашу Пешкину. Ныне Тушину.       — Дашу Тушину?! Это же жена твоего брата, да? Ох, представляю, как ему сейчас тяжело… — ком, что встал в моём горле, по ощущениям, был готов вот-вот разорвать мою глотку изнутри, но я всё же сказал:       — Мой брат, Максим… он мёртв тоже, — я не видел лица Миши, но словно бы чувствовал его шок.       — Но… как же так? Как такое могло случиться? Я же видел Вас всех, кажется, так недавно, а оказывается, столько всего пропустил… Что произошло?       — Это… отвратительнейшая череда событий, что, казалось, никогда не должна была произойти. Клянусь, другого объяснения я подобрать я не могу.       — Что случилось-то?       — Давай доедем, а? Я живу в усадьбе Тушиных. Доедем, и я тебе всё расскажу.       — Я останусь у тебя? Надеюсь, что не стесню, и…       — Нет-нет. Ты можешь остаться настолько, насколько тебе нужно, — этот нелепый переход с одной темы на другую, надо сказать, немного меня успокоил.       Всю дорогу ехали мы молча. Миша понимал, что пока меня лучше не тревожить особо, и был прав. Доехав, я вышел из кибитки и взглядом сопровождал друга, который провёл свою лошадь в конюшню, да так свободно, слово бы она всегда ему принадлежала.       Род Тушиных в Авдотьино был самым богатым, так что мы могли похвастаться наибольшими в деревне владениями. Это, кстати, объясняло факт, что местные дворяне чаще всего любили ходить в гости именно к Максиму и его жене Даше. Тем не менее, я, признаюсь честно, обстановку в доме за столь недолгий промежуток житья в одиночку успел несколько запустить.       Мы прошли в столовую, где я любезно начал готовить чай, пока мой друг разглядывал головы и рога животных, убитых моим братом на многочисленных охотах, на коих он так часто бывал и так свято любил.       Мы сели за большой обеденный стол из, кажется мне, дуба, за два соседних стула и развернули их друг к другу. Отпив немного из своей чашки, Миша поставил её на стол и посмотрел на меня с нетерпением, я же тяжело вздохнул и начал:       — Итак… Поначалу мне не совсем была ясна эта история, однако сейчас, когда я уже уверен, что во всём разобрался, когда знаю каждый аспект, я, кажется, могу полностью поведать её, не упустив какого-то момента и не потеряв смысл какого-то действия.       — Ну не тяни же, друг мой!       — Я прошу прощения. Так… Это произошло примерно в последние дни июня, на опушке около… Тебе кратко, или со всеми подробностями?       — Со всеми. Я хочу услышать каждую деталь! — мой друг был полон нетерпения.       — Хорошо, в таком случае, мне стоит начать с другого. С самого начала, откуда берут своё начало эти страшные события…