Птичка певчая

Железные ступеньки ритмично скрипели под черными берцами дубака Сучкова. Перед ним, держа в руках скатку, медленно шагал худой и бледным парень, одетый в черную джинсовую куртку, спортивную майку и новые черные джинсы, подаренные замполитом. - Че? Закончилась твоя лафа! - ржал Сучков, -Думал вечно на больничке отдыхать будешь? Ишь какой шустрый, не успел оклематься, к лепиле нашей яйца подкатил. Майор Шверник за свою жену любому их укоротит. Топай, давай! Остановившись перед камерой, Сучком отпер дверь и , сильно пихнув Чигу в спину, глумливо добавил: - С возвращением на родину, чудила! Девочек заказывали? Дверь с лязгом закрылась. На блатной шконке отдернулась занавеска, из-за нее показалась улыбающаяся рожа Петюни. - Ой, кто это к нам вернулся? Птичка певчая, которая умеет кукарекать. Он поднялся и подошел так близко, что от вони гнилых зубов закружилась голова. Чига стоял молча, осматривая остальных обитателей хаты. На втором ярусе спал Саня Веселый, вторую кровать занимали незнакомые зеки: совсем молодой парень сверху и крупный полноватый мужчина снизу. На третьей шконке, ближе к параше дремал бомжеватого вида старичок, верхнее место было занято чьими-то вещами. - Что, петушок? Надоели ментам твои песенки? - Ухмылка резко сошла с петюниного лица, - Не надорвался ментов ублажать? А теперь не порть нам картинку. Кукарекать станешь, когда я скажу. Место ты свое теперь знаешь - у параши! Чига физически ощущал на себе чужие взгляды, вскользь касавшиеся его из-под одеял: сочувствующий - бомжа, насмешливый и презрительный - молодого зека, равнодушный - огромного дяди с нижней шконки, только Саня сделал вид, что не проснулся. Чига молча расстелил свой матрас у параши и лег, укрывшись одеялом. Наступила тишина, прерываемая только редкими всхрапыванием, кряхтением и бормотанием зеков. *** На следующий день мать прислала передачу. На кратковременном свидании, она плакала, уговаривала Чигу вернуться живым. В хату он вернулся в совсем растрепанных чувствах, пряча покрасневшие глаза. Приглядевшись к арестантам, он понял, что хата блатная, шишку держит Петюня, потому что Митяя Сухого забрали на этап. Ничего лишнего они себе не позволяли, действовали по понятиям. Все по-честному - он-опущенный, его место у параши. Могло быть и хуже... В этот момент дверь распахнулась и в камеру вошел высокий, плечистый, поросший волосами, армянин с быстрыми порывистыми движениями и горящим злобным взглядом. - Я Агдам, - коротко представился он, - слышали небось? - А кто тебе, ара, позволил тут пасть разевать? - скрививши гримасу, поинтересовался Петюня. В мгновение ока, Агдам отдернул занавеску и чуть не испепелил его черными глазами. - Ты чего, Петюнь, - спокойно заметил Саня, - Это сам Агдам. - А я - Петр Николаевич Опальский! Агдам в ярости сдернул Петюню на пол так, что тот с размаху ударился затылком о пол и прижал за горло волосатыми пальцами. - Ты не Петр Николаевич, а Петюня - Мити Сухого шестера. Вспомнил?!!! - Вспомнил, Агдам, -залебезил Петюня, извиваясь ужом на полу, - Извини, дурканул я. Извини, Агдам! - Ладно, прощаю, - великодушно отпустил Петюню Агдам и обернулся. Петюня мгновенно вскочил, с ненавистью глядя на широкую спину армянина. - Чига? Ты что ли, брат?! Помнишь, как мы в Камышине трешку разменивали?! Агдам, раскрыв медвежьи объятья, улыбаясь во весь рот , двинулся к Чиге... - Стой, Агдам! Не подходи - зашкваришься, - остановил его Чига, и возникшая было радостная улыбка сползла с его лица. - Не понял? - Опущенный он, я как раз предупредить хотел, - пояснил подобострастно Петюня. В хате накрыли стол в честь дорогого гостя. Не каждый день в хату попадает такой авторитетный заключенный. Преступная группировка Агдама останавливала фуры на трассах под видом сотрудников ДПС, убивали и грабила водителей. За столом произносились тосты, все старались угодить Агдаму, который сидел как груда камней, и с каждым выпитым глотком становился все мрачнее. - Чигу как? - наконец, произнес он. - В пресс-хате его опустили. - По ментовскому беспределу. - Все под богом ходим... - Ша! - ударил по столу кулаком Агдам, - Почему Чига жив еще? - Он обернулся у угол, где сидел на скатке Чига, - Ползи сюда! Чига медленно встал и сделал шаг к столу. - Стой, шавка! Я разве сказал иди? Я сказал ползи! - Не надо, Агдам, не надо, друг... - Мой друг умер! А ты, проткнутый, ползи, на мослы стань, мордой ко мне! Зеки, сидящие за столом очень неодобрительно посмотрели на Агдама, но перечить ему никто не стал. У Сани от сдерживаемой ненависти ко всякому рода беспределу катались желваки. Чига медленно, как парализованный, опустился перед Агдамом на колени, и поднял на него большие прозрачные глаза, полные укора и обиды, уголок рта быстро дернулся. Агдам вперился в его лицо и, не сдерживая ярость и отвращение, выплюнул в лицо: - Ты жив, потому что трусливый шакал! *** Вот уже неделю, после отправки Агдама в карцер за найденный в Библии героин, вся камера дышала спокойно - Петюня попал в больничку, а Саня Веселый, исполняющий обязанности смотрящего, никого не напрягал и не дергал, перезванивался по телефону солдатика с барышнями. - Саня, дай телефон, позвонить нужно, - встал из своего угла Чига и подошел к шконке блатных. От такой наглости коротнуло Луня - молодого блатного парня, ждущего суда за убийство двух человек. - Ущипни меня, Сорока, я сплю, кто тебе разрешил на свет божий выползти? Яростью сверкнули глаза Чиги. Коршуном он рванул к Луню. - Чига, ша! - одернул его Саня. - Ах ты падла, - Лунь с размаху ударил Чигу ногой в грудь. Тот упал, тяжело дыша - удар пришелся по послеоперационному шву, холодный пот выступил на висках, он все равно нашел силы и встал, тут же получив серию ударом ногами. Уже лежа на полу, закрывая лицо руками, он слышал, как из бочки, голос Сани: - Лунь, хорош! Лунь, хорош! - Вот это хата! - прервал их голос майора Шверника, - Ни для без бучи. Встать!!! Кто это тут у нас? Чига, держась за кровать медленно поднялся, все еще кашляя и мотая головой. - А с тобой, долбаный Шаляпин, давно нужно поговорить серьезно! В карцер его! *** Кого угодно ожидал увидеть в карцере Чига. Кого угодно... Но не так же! - Ну вот и свиделись, - Агдам отжимался от топчана, сильные мышцы на руках катались как булыжники, кудрявые черные волосы свисали на лицо. Агдаму всегда нравился Чига, нравилось, какой он красивый, какой светлый, какой улыбчивый, Чига волновал Агдама, а возможность делать с ним теперь все, что хочет, волновала просто до головокружения. Армянин молча подошел к Чиге и потянул низ его майки наверх, стаскивая, обнажая торс. В Камышинской колонии за три года много раз он видел это тело в бане, но оно было ему недоступно, а теперь он..., наконец..., все его... Тяжело дыша, Агдам расстегнул пуговицу на джинсах парня. Чига резко отвернул голову, но Агдам не хотел пропускать ничего, и его жесткие пальцы вернули ее обратно, отмечая слипшиеся черными стрелами ресницы и дрожащие губы. Говорить не мог никто, слов не было. Агдам повернул Чигу спиной к себе, сильной рукой придавил к столешницу, принуждая лечь на нее животом, спустил до колен джинсы и трусы. Чуткими кончиками пальцев он нащупал заросшие разрывы, повертев головой, увидел на раковине бутылку жидкого мыла. Намылив пальцы правой руки, он попытался запустить их в анус парня, чувствуя сильнейшее сопротивление тела. Добавив мыла он смог резко ввести указательный палец правой руки, Чига выгнулся всем телом и рванул в сторону. Палец тут же оставил его, сильные руки припечатали тело к столу. Агдам наклонился, щекоча шею смоляными кудрями и прошипел прямо в ухо: - Я не хочу тебя бить, особенно об стол головой! Слушай, что я говорить буду, я тебе помогу! Я могу тебе и с размаху задвинуть, только порву, как Тузик грелку. Понял? Отпускаю тебе руки, можешь за стол ими держаться... Когда входить буду дыши часто и постарайся не сжиматься... Намыленный палец правой руки занял свое место, левой рукой Агдам старательно размазывал мыло по члену. Раздвинув анус намыленными указательными пальцами двух рук, Агдам приставил головку и медленно по миллиметру начал скользить внутрь. Вцепившись руками в бедра Чиги, Агдам что-то крикнул по-армянски, и более чем двадцатисантиметровый детородный орган оказался сжатый телом парня. Страшной разрывающей боли, как в прошлый раз Чига не ощущал, но было еще хуже, слезы от страшного унижения катились по щекам, с трудом сдерживаемая тошнота подступала к горлу, он сдерживался, как мог. Агдам сношал его медленно, с оттяжкой, что-то бормоча под нос. Постепенно желудок успокоился, слезы высохли, Чига лежал на столе, безучастно посматривая по сторонам, лежал тихо, не всхлипывая, не вскрикивая... Когда Чига вернулся из-за занавески, скрывающей парашу, уже помывшийся и одевшийся, он увидел лучезарного Агдама, сидевшего за столом, на котором дымились две кружки, и лежал черный хлеб, разорванный на две части. - Присаживайся со мной за стол, - пригласил его Агдам, - расскажи, как могло с тобой такое случиться? "Псих проклятый! Что ж ты еще придумал?!" Лихорадочный блеск, льющих из черных глаз, отражался в мутном зеркале. Смотреть на Агдама было неприятно, противно до тошноты. Чига медленно подошел к столу, на котором некоторое время назад лежал голым животом, сел напротив Агдама. Суетливыми движениями армянин поправлял волосы, кружки, избегая смотреть в глаза сокамернику. "Совсем как мальчик, решивший рассмотреть бабочку поближе, перепачкал пальцы в блестящей пыльце, полюбовался ее близкой неземной красотой и... уничтожил... погубил... Пытается расправить смятые крылья, сажает на куст, а она больше не летит..." Чига придвинул осторожным движением кружку и отхлебнул обжигающий чай. Впервые со времен его возвращения в общую камеру с ним делили стол. белыми острыми зубами он вцепился в горбушку черного хлеба, внезапно осознав насколько голоден. - Пение мое замполиту очень понравилось, вцепился в меня, поедешь на конкурс, прославишься, как Буратино... - А ты что же? - Я ему так и так, мол, не по понятиям мне это, а он на меня главному куму Раевскому пожаловался, тот меня в прессхату и определил... Дальше ты сам знаешь... - Знаю, - Агдам отхлебнул огромный обжигающий глоток, вцепился свободной рукой в густые кудрявые волосы. - Знаю, что насильника своего ты порешил, ну и что? Что ты изменил в судьбе своей?!!! Любой блатной на зоне тебя на четыре кости поставит, нагнет и ты молчать будешь, как сейчас... - Не трави ты мне душу , Агдам! Мне ли не знать?! На зону не соскочу, лучше смерть... - Одного я не пойму, Чига, ведь был же у тебя пистолет в руках. Почему не застрелился? "Зеленые волчьи всполохи в глубине огромных зрачков, почти поглотивших радужку, шоколадные крапинки, золотистые искры... С каким укором смотрите вы... Собака я... Тварь последняя... По больному бью..." - По старой дружбе, Чига, могу я тебе помочь... - Чем тут поможешь, - безнадежно прошептал Володя, в упор разглядывая Агдама, катая из хлебного мякиша шарик. Поднялся Агдам во весь свой богатырский рост, расправил могучие плечи , перекрестился размашисто. - По старой дружбе могу я тебя, Чига, убить. Чем так мучиться, возьму грех на душу! Володя чуть не подавился хлебом. "Главное не спорить, с психами спорить нельзя..." - Хорошо, я согласен, только дай мне несколько дней - дела уладить. Заключил Агдам его в свои медвежьи объятья, сильно сдавив ребра, так, что последние силы оставили тело.