Параллельные

       И все же Даша наивно продолжала «молиться» на то, что ей кажется. Что это все не всерьез. Что если не обращать на него внимания, ему это надоест, и он прекратит.        Флирт и откровенный интерес от собственного ученика — последнее, что ей нужно было в этих стенах как молодой практикантке.        Тем более, интерес совсем непростого ученика этой гимназии. Если бы речь шла о ком угодно, кроме него — ей было куда проще. Прочих она могла грубо одернуть, поставить на место или же просто проигнорировать, но вот только не его.        Дементьев Александр — спадающие темно-угольные пряди на высокий лоб, пронзительные глаза — цвета замороженной (неестественно яркой) зелени и длинные пальцы пианиста.        Он сам по себе — сверх магнитное излучение. Взгляд Абрамовой на уроках против воли к нему притягивался, как намагниченный, настолько сильно, что она уже сомневалась в существующих законах физики. Но на него было невозможно не смотреть, а его присутствие невозможно было игнорировать. А улыбаться (в его случае остро усмехаться) ему должно было быть запрещено законом, потому что любые яркие эмоции на этом холодном лощеном лице — и вовсе могли в моменте полностью эмоционально оглушить.        Даша поддерживалась идеи, что на него вообще не стоило смотреть: усмехается ли он, или нет — без разницы. У нее нет на него иммунитета — она это хорошо поняла еще с самой первой встречи.        А от этих его странных изучающих взглядов, что из урока в урок будто физически жглись морозом на ее лице, и вовсе постоянно хотелось передергивать плечами и кутаться во что-то теплое, мягкое и шерстяное.        Она даже вспомнила, что не только кипяток может обжигать, но и лед.        Дементьев же продолжал все также пронзительно, откровенно осязаемо-нагло смотреть на нее (будто несимволично прикасаясь к ней своим взглядом). И Даша ничего не могла с этим поделать.        А что тут можно было сделать? Не скажешь же ему, чтобы он перестал пялиться. Так она могла сказать кому угодно, но только не ему. Потому что прекрасно знала, что за этим последует и что это ему и нужно: вывести ее на открытую конфронтацию — он, кажется, получал от этого свое особое ублюдошное удовольствие. Вот только Абрамова не собиралась играть по его правилам, и давать ему это развлечение собой.        «Пошел он к черту!».        Она по-прежнему упрямо игнорировала его существование, хотя ощущала его взгляды на себе, как самое осязаемое, что с ней происходило в этих стенах. Но упрямо продолжала делать вид, что не замечает. Что ей все равно.        И вполне успешно, кроме одного лишь «но»…        — Здравствуйте, Дарья, — провокационно протянул ей Дементьев, входя в ее кабинет.        Даша, сидящая за своим столом, вся сразу напряглась и неестественно выпрямилась, будто в позвоночник ей кто-то вставил прямую спицу.        Она кинула на него недовольный короткий взгляд исподлобья, и только тогда он привычно насмешливо выдохнул:        — …Григорьевна.        «Мудак!».        — Здравствуй, Дементьев, — сквозь зубы процедила Абрамова, снова с усилием гоня премерзкое чувство успешной «дрессировки» себя от него.        В этот день у нее в его классе было два спаренных урока физики. И на первом уроке по плану должна была быть самостоятельная по пройденной теме, а на втором — очередные решения задач.        Светло-бежевый просторный кабинет физики утопал в золотистых лучах дневного солнца. А в самом воздухе, от оставленных открытыми на перемене для проветривания окон, тянуло уличной свежестью, распустившейся первой зеленью на деревьях и скошенной травой. Приятные запахи ранней весны.        Солнечные зайчики, отражаясь от металлических вставок на потолке и по углам кабинета, скользили по ее лицу, когда Абрамова ходила по рядам, раздавая ученикам листочки с самостоятельной работой.        Но удача, как всегда, была не на ее стороне, когда она, дойдя уже до четвертых парт, запнулась ногой, будто о сам воздух, и, покачнувшись, удержалась на месте, но вот самостоятельные работы выпали из ее рук, рассыпавшись по полу.        И это все, как назло, случилось прямо перед чертовой партой Дементьева.        «За что это все мне?», — совсем обессилено и измождено подумала она.        Абрамова, как завороженная смотрела на белоснежные листы в своих ногах на светлом гладком паркете и не могла физически заставить себя сейчас для их сбора опуститься на колени перед ним…        Под этим его надменным высокомерным взглядом, зная какое удовольствие он от всего этого получит. Нет!        Это было уже совсем унизительно. Она не могла. Она не могла.        Даша судорожно сглотнула, когда перед ее застывшими глазами возникла чья-то тень.        И ноги у нее едва не подогнулись во второй раз. В голове все от волнения заухало. Абрамова сейчас совсем не верила собственному зрению и думала, что ей это снится.        Ведь Дементьев, отчего-то сам, встав перед ней на колени, собирал сейчас своими длинными пальцами прирожденного пианиста рассыпавшиеся листы. Она впервые смотрела на него с такого ракурса: сверху вниз.        От удивления у нее даже рот раскрылся.        Ведь это было… почти фантастичным явлением. Сравнимой разве что с раз в сто лет пролетающей кометой по небу. С полным солнечным затмением. Со снегом в Сахаре.        Дементьев, все еще стоя перед ней на коленях, внезапно запрокинул к ней голову. Яркий солнечный свет из окон высветлил всю холодную зелень его глаза в чистый светло-зеленый абсент, и то, как он смотрел на нее в этот момент…        Чуть сузив глаза от света, совсем пронзительно, по-хищнически, голодно, будто не он сейчас стоял перед ней на коленях, а она…        Сердце тревожно заколотилось внутри. Абрамова снова тяжело сглотнула, сдерживая в себе отчего-то проснувшийся в ней рефлекторный порыв бежать от него сейчас, как от огня. Она сама не понимала, отчего он ее так сейчас напугал.        Следом же Дементьев, так и не отрывая от нее взгляда, одним рывком поднялся на ноги, и разом снова стал выше ее почти на две головы. Так что это она сейчас должна была привычно задирать голову, чтобы видеть его лицо, а не грудную клетку под белоснежной рубашкой.        Но Абрамова так и не подняла глаза наверх, трусливо продолжая смотреть вниз, даже когда он молча протянул ей собранные бумаги.        Даша, глупо моргнув, приняла бумаги чуть дрожащими пальцами. И не сказав ему ни единого слова благодарности, положила один из листков на его парту и продолжила свой обход, будто ничего и не случилось.        Потому что она не обязана быть милой и вежливой с мудаком, что лишь оскорблял ее с самой первой встречи и всем своим дальнейшим поведением давал ей понять, как он презирает ее. И который только сейчас, по одному Богу известной причине, раз в столетие решил повести себя благородно и помочь ей.        Даша старательно гнала от себя тревожные мысли, на что это все было похоже. 666        Тревожность в ней повторно подскочила к самому горлу к концу второго урока, когда все прочие ученики 11 «А», коротко прощаясь с ней, вышли из класса, и только один Дементьев решил задержаться.        «Медом ему здесь что ли намазано?», — зло думала Абрамова.        Он издевательски неспешно подошел к преподавательскому столу, за которым она сидела, когда за последним учеником закрылась дверь.        Взметнувшая за этим невыносимая нервозность будто собрала ком из острых частиц в ее животе. Все внутри Даши кололось, давило, царапалось в нехорошем предчувствии, которое она старательно игнорировала несколько дней кряду.        Она не смотрела на него, заморожено пялилась в свой стол, и, пытаясь успокоиться, вздохнула в себя столько воздуха, сколько не могли переработать ее легкие. Но все равно панически едва ли не начала задыхаться, когда затянувшуюся тишину между ними внезапно нарушил голос Дементьева:        — Вы уверены в этом? — он кивнул ей за спину. — Сами совсем не видите тупейшей ошибки в ответе?        Она автоматически обернулась себе за спину, смотря на доску и даже привычно не щетинясь на его грубый тон. Потому что, в принципе, со стороны Дементьева это было еще вполне вежливо и тактично. Обычно на помарки он указывал куда более грубо и оскорбительно — кому, как не ей, об этом было знать?        И действительно. Ее глаза внезапно зацепились за глупейшую помарку в самом конце решения задачи.        Даша, встав на ноги и стерев с доски обратной стороной стилуса написанное ранее, нахмурившись и сосчитав в уме производные, записала правильный ответ. А затем, выпрямившись, сделала широкий шаг назад, внимательно смотря на доску и собственное решение.        Сейчас вроде бы все было правильно, но на всякий случай она еще раз проскользила глазами по всей своей откровенно криво написанной задачке (так и не смогла подружиться с интерактивной доской и стилусом).        И не найдя там больше ошибок, удовлетворенно расправив плечи, порывисто развернулась, и едва не врезалась в широкую грудную клетку Дементьева, которого там просто не должно было стоять.        От неожиданности она вздрогнула всем телом. Совсем не услышала и не поняла, как он успел подойди так близко.        А главное — не могла понять, зачем ему сейчас было нужно повторно возвышаться над ней высокой тенью. Кроме очевидного — в очередной раз довести.        Проигнорировать его и промолчать в этот раз Абрамова не могла.        — Ты чего это?.. — совсем жалко и невнятно спросила Даша, чудом не покраснев.        И стараясь не выдать своего замешательства, она запрокинула вверх свое лицо и вопросительно подняла на него глаза.        Дементьев был слишком близко. Его ответный взгляд обжег ее насмешливой ирреальной зеленью по радужкам. Казалось, его страшно забавляла ее испуганная растерянность.        Абрамова непроизвольно сделала глубокий вдох, и легкие снова предательски жадно наполнились чужим невыносимо терпким, грубоватым и приятным парфюмом.        И губы отчего-то вмиг стали мучительно пересушенными, а в коленках появилась поролоновая мягкость.        — Умница. Правильно, — вкрадчиво, мягко и невероятно ласково протянул ей прямо в лицо Дементьев. И Абрамова от неожиданности замерла, снова чувствуя себя во сне: она бы никогда раньше не подумала, что он, в принципе, мог так нежно разговаривать с кем-то. — Обязательно поставил бы тебе оценку, да вот только учитель тут по чьей-то шутке ты.        Лицо Даши мгновенно ошпарилось самой обжигающей краской за всю свою жизнь. А сильнейший ступор в теле, вызванный этим его совершенно непривычным ласковым тоном — резко спал.        — Дементьев, совсем совесть потерял? — задохнулась она в возмущении, пятясь от него назад, как от чумного. — Не тыкай мне! Я твоя учительница, а не подружка! И прошу к себе уважения!..        Даша врезалась спиной в интерактивную доску и замерла. Дальше ей было некуда шагать. И, не выдержав чужого, совсем неуместно тактильно-изучающего взгляда на себе, она опустила глаза в пол. Чувствуя собственное оглушительное сердцебиение каждой клеточкой тела, что тяжелым учащенным набатом начало закладывать уши.        Дементьев лишь насмешливо покачал головой:        — Уважение сначала нужно заслужить, Дарья…        И снова эта чертова тишина после ее имени. Она внезапно поняла, что это всё только что было: очередное его планомерное издевательство над ней. Гениальному мальчику скучно просто смотреть на нее, теперь он решил найти в ней новое развлечение после уроков, играя на ее натянутых нервах и откровенно провоцируя!        Это было уже просто невыносимо! Только забавой всяких мажористых мудаков, которые думают, что им всё можно, она еще не была!        Ее пальцы от бессильной ярости сжались в кулаки. Абрамова снова подняла на него свой уже совсем распаленный взгляд, с силой оторвав его с пола, и только тогда он в своей привычной манере, издевательски милостиво выдохнул ее отчество:        — …Григорьевна.        Как будто откровенно смеялся над ней!        И ничего нового, конечно, но сегодня он уже явно переходил все грани дозволенного: чего стоили один только его переход на «ты» и совсем хамское «умница», что он нагло выплюнул, глядя прямо ей в глаза.        Дементьев иронично приподнял темную бровь на ее ощутимое молчаливое клокочущее бешенство и смущение в одном флаконе, что бились в ней уже через край.        — И ладно у вас с физикой все плохо, но можно хотя бы перестать опаздывать на свои же уроки.        — Обойдусь и без твоих наставлений, Дементьев! — зашипела Абрамова.        — Тогда и не жалуйтесь на такое отношение к себе, — фыркнул он. — Вы, как учитель физики, сами прекрасно должны знать, что на всякое действие есть противодействие. Это к третьему закону Ньютона. И никто никого не обязан уважать за сам факт существования.        Мысли в ее голове похожи на торнадо. Ни на чем невозможно было сосредоточиться, ничего нельзя было понять.        Она вообще уже перестала что-либо понимать.        Даша тяжело сглотнула, чувствуя невыносимую тошноту, сосредоточившуюся острым колом в желудке, будто все колющие частички собрались во что-то единое, и ничего ему не ответила. Как в приступе невыносимого озноба обхватила себя руками.        Когда-нибудь он совсем сведет ее с ума!        Острые уголки его губ на мгновение дрогнули в усмешке. А затем, привычно мазнув по ее лицу своей дьявольской зеленью глаз, он развернулся и вышел из кабинета.        Дементьев всегда уходил, когда понимал, что она на самом своем пределе, и больше не может, не в силах. Хоть в чем-то поступая благородно и не пиная в самом конце итак полностью поверженного оппонента.        Абрамова же, как только за ним закрылась дверь, обессилено опустилась на собственный стул, зажмуривая глаза и пряча лицо в ладонях.        Даша могла сколько угодно проклинать его сейчас и бесконечно называть «мудаком», но она внезапно поймала себя на осознании того, что ненавидела в нем больше всего другого.        И это была собственная полная беспомощность перед ним. Абрамова откровенно не могла ничего ему противопоставить: ни как практикантка на птичьих правах в этой гимназии, ни как более зрелая и сильная личность. Чертов Дементьев полностью ее подавлял. И если он всерьез в один из дней захочет превратить ее жизнь в ад (что он уже планомерно и делал) — она ничего не сможет с этим сделать.        Это осознание испугало ее сейчас больше всего другого. И именно его-то она от себя так старательно и гнала все эти дни. 666        — Дарья Григорьевна, вам помочь? — спросил Егоров Федя следующим же утром, встретив ее в коридоре у учительской с кучей тетрадей в одной руке, с объемным двухканальным осциллографом в другой и с добавкой из тяжеленной сумки на плече, набитой лабораторными пособиями.        — Очень выручишь, — с благодарностью выдохнула Даша, передавая ему тяжелый прибор, и освободившейся рукой удобнее обхватывая тетради.        — Это нам? — с улыбкой спросил Федя, рассматривая осциллограф в своих руках. — Будем сегодня опыты делать?        — Это седьмому «Д». На четвертом уроке буду с ними измерять амплитуды и интервалы электрических сигналов, — беззлобно фыркнула Абрамова, прижимая к груди тетради. — А с вами мы проходим на уроках температуру Дебая, куда вам программу 9 класса рассказывать? Засмеете же.        Они неспешно начали вдвоем двигаться в сторону ее кабинета.        — Ну… — весело хмыкнул Егоров. — Мне бы все равно было интересно. Освежил бы память.        Круглые очки Феди отражали ярко падающие солнечные лучики из огромных квадратных окон в коридоре, и его голубые глаза под толстыми стеклянными линзами казались какими-то совсем уж небесными. Абрамова не могла сдержать улыбки:        — Думаю, что тебе бы одному и было это интересно.        — Федя! — внезапно раздался чей-то требовательный громкий голос позади.        И Егоров, и Абрамова оба синхронно обернулись назад, хотя позвали только Федю.        К их застывшим фигурам стремительно приближалась молодая девушка. Ее распущенные длинные волосы глянцево поблескивали в свете апрельского солнца. И Даша сразу за это зацепилась, потому что распущенные волосы были под строгим запретом для всех учениц этой гимназии. За этим особенно зорко следили. Волосы тут нужно было обязательно убирать. Абрамовой это всё казалось придирками ради придирок, и все же, встретить хоть кого-то вот с такой распущенной гривой было непривычно…        Впрочем, и одета эта девушка была совсем не по распорядку. Из обязательного по стандарту «формы» на ней была только белая рубашка с укороченными рукавами и витиеватой нашивкой из герба этой гимназии. В остальном же… полный абсолютный бунтаризм на грани безумия: из совсем не по погоде алой легкой юбки, длинных гетр, натянутых чуть выше колен, и белоснежных кед. Девочка явно как кошка, была с несколькими жизнями, потому что если бы ее сейчас увидела Ярослава Викторовна, то у нее бы давно случился припадок.        Но из учителей в коридоре сейчас была только Даша, которая (будто бы в силу солидарности из-за возраста) никогда не делала замечаний ученикам за неподлежащий по строгому дресс-коду этой гимназии вид.        — Какой же ты неуловимый, — сахарно выдохнула девушка Егорову, приблизившись к ним. И ее негромкий низкий голос был как сама сладость — приятный настолько, что хотелось поставить на репит и слушать-слушать-слушать. — Я тебя ищу-ищу, а тебя нигде нет. Куда ты пропал?        Федя, отчего-то сильно смутившись, начал страшно запинаться:        — Ну… я… — отчаянно глотал он слова, его щеки вспыхнули множественными ярко-розовыми пятнами, как при демо-версии ветрянки. — Тут… и… как…        Без слез на его бормотания смотреть было невозможно даже со стороны.        Но Абрамова его сейчас совсем не осуждала за такое косноязычие и нервную робость, потому что сама сейчас смотря на подошедшую к ним девушку вблизи, то же испытывала нечто похожее на полный ступор.        Она была совсем как с картинки. Красивая настолько, что глаз не оторвать. И по всем канонам должна была быть здесь кем-то вроде местной школьной королевы.        — Не поможешь мне сегодня после уроков с математикой? — наконец, прервав чужой бессвязный поток слов, спросила она его, изящно чуть наклоняя голову набок, так что несколько прядок ее темных волос, выпав из-за спины, живописно соскользнули на ее острое плечо и усиленно заблестели, переливаясь в солнечных лучах. — Не могу разобраться в одной теме. И опять столько всего задали! И я умру. Я просто умру, если ты мне не поможешь! Ты же поможешь?        Федя растерянно моргнул, все так же зачарованно не отводя от нее своих огромных голубых глаз под стеклышками очков:        — К… конечно, — выдохнул он так, будто это было чем-то самим собой разумеющимся и не нуждающимся в дополнительном подтверждении.        — Тогда жду тебя сегодня, — совсем карамельно и довольно протянула она, будто катая на языке кубик рафинада, а затем ее светло-серые глаза наиграно удивленно округлились: — Ой, у тебя воротничок сбился! Дай поправлю…        Даша прекрасно видела, что никакой воротник на рубашке Егорова не сбился. Девушка просто, зачем-то приблизившись к нему вплотную, пальцами игриво провела по его тонкой шее, на которой ощутимо сильно вздрогнул кадык от ее прикосновений.        — Теперь порядок. И какой же ты сладкий, — лукавая усмешка тронула ее вишневые губы, наклонившись ближе, она почти невесомо прикоснулась ими к его щеке и резко выпрямилась. — Так бы и съела.        Федя был сейчас настолько пораженным, что того и гляди грохнется в обморок от перенапряжения и шока. На его щеке алел, совсем как собственнический штамп винного цвета, росчерк чужих губ.        Сама же девушка, выглядевшая такой довольной, как лиса, что обчистила курятник, мазнув коротким равнодушным дымно-серым взглядом с поволокой по Абрамовой, круто развернулась, едва не стеганув картинно взметнувшимися у нее за спиной волосами по лицу Феди, и ушла по коридору в противоположном направлении.        И какое-то время они с Егоровым зачарованно оба смотрели ей вслед.        «То ли девочка, а то ли видение», — непроизвольно пронеслось у Абрамовой в мыслях.        — Ну… это Лапина, — после короткой паузы, сказал Федя таким тоном, как будто это должно было все сразу объяснить. — Она из десятого «Д».        Даша же просто кивнула.        В невыносимо неловкой тишине они продолжили дальше свой путь.        — Федь, — наконец, решилась сказать Абрамова, робко поднимая на него глаза. — У тебя на щеке…        Егоров, сразу поняв, о чем она и еще раз густо покраснев, стал усиленно тереть щеку от чужого вишневого блеска для губ. 666        И в тот же день, сильно задержавшись после учительского собрания, Даша нашла Егорова, что от чего-то в полном одиночестве сидел, сильно сгорбившись, на скамье в коридоре первого этажа.        По субботам в такое время в гимназии уже почти никого не бывало.        И выглядел парень совершенно подавленным и грустным. Взгляд у него был сильно потухшим, он смотрел вниз и уныло шоркал ногой по полу.        — Федя? — позвала она его. — Ты чего здесь один сидишь?        — Я?.. — Егоров от неожиданности вздрогнул, и удивленно поднял на нее глаза. — Да просто ждал кое-кого… но она, наверно, все-таки не придет.        — А… ясно, — заторможено произнесла Даша, сразу поняв, про кого он.        И у нее в голове просто не укладывалось, как может быть кто-то настолько жестоким к таким бескорыстно-добрым и искренним людям, как Федя. Он явно сидел вот так не первый час в ожидании. И насколько же нужно быть прогнившей и циничной для этого.        Хотя, о чем это она…        Внутри с ехидцей зашептал внутренний голосок, напоминая Даше (чтобы больше не забывала), что у чудовищ все еще самые прекрасные лица. Кому, как не ей, с начала преподавания в 11 «А» классе было об этом прекрасно известно?        У Абрамовой совсем не было таланта успокаивать и поддерживать людей в трудные минуты. Да и нужные слова в такие моменты она подбирала совсем уж типовые и ненужные, потому что это давалось ей невероятно сложно, но просто пройти мимо сейчас не могла, и все же тихо произнесла стандартное:        — Мне жаль. Это с ее стороны некрасиво.        — Все нормально, Дарья Григорьевна, — бесцветно куда-то себе под нос выдохнул Егоров. — Это не в первый раз. Я уже привык. Просто… — он запнулся. — Просто это Лапина. С ней такое бывает часто.        «Это Лапина», — он снова произнес таким тоном, будто само это словосочетание должно все объяснять.        Даша кивнула, будто правда все поняла. И решила больше не заострять на этом внимания и не смущать его дальше.        — Если тебе от этого станет легче, то у меня сегодня выходит крайне интересная ночь из проверок самостоятельных и контрольных, — нарочито безмятежно произнесла Абрамова, хотя от грядущей перспективы снова просидеть полночи за проверкой тетрадей ей хотелось с горя выть.        Федя неожиданно поднял на нее заинтересованный и загоревшийся взгляд:        — Я могу вам помочь. Если что, тут есть автоматы с вкусным кофе. И библиотека открыта допоздна.        Даша хорошо понимала, насколько это было непедагогично и неправильно привлекать собственного ученика к проверке тетрадей (особенно в такое позднее время), но отчего-то отказать ему сейчас попросту не могла. 666        Библиотека в этой гимназии была отделана, как и все остальные помещения, в светло-бежевых и белых тоннах с хай-тек вкраплением стекла и металла. Она совсем была непохожа на привычные библиотеки в других учебных заведениях. Слишком просторная, современная, наполненная воздухом. Пахнущая не пылью и старыми книгами, а цитрусовой полиролью и отчего-то свежим кофе. Тут были высокие потолки и ничего «морально» не давило на голову, не сковывало плечи, не вызывало приступа клаустрофобии. Даже книжные стеллажи тут располагались не впритык друг к другу, а были на приличном расстоянии, так, что через них могло одновременно пройти сразу вряд двое широкоплечих людей.        В читальном зале со множеством белоснежных круглых столиков и несколькими автоматами с напитками и снеками совсем никого в это время уже не было. Поэтому они с Егоровым без лишнего ненужного внимания заняли один из столиков, загромоздив его тетрадями на проверку.        — Впервые сейчас буду проверять тетради. Хоть на немного, но почувствую себя учителем, — весело хмыкнул Егоров, в нетерпении потирая руки.        — Поверь, веселого в этом мало, — апатично предупредила его Абрамова, опускаясь на стул и цепляя на спинку лямку своей сумки. — Особенно когда сидишь с ними до ночи.        — Мы быстро сейчас все проверим, Дарья Григорьевна. В любом случае я вас не брошу, даже если придется сидеть тут допоздна. Не хотите все-таки капучино? Он тут приличный.        Она слабо улыбнулась ему и все же кивнула.        Федя иногда напоминал ей пирожное «три шоколада» под взбитыми сливками, фильмы про «Гарри Поттера» (до ироничного из-за похожих круглых очков на нем) и голубизну неба (только из-за цвета глаз), что бывает только в июле.        А еще собственную будто бы родственную душу, что всегда ее понимала. С ним ей было невероятно легко.        И помимо разбора контрольных работ у 11 «А», они во время проверки тетрадей увлеченно болтали, как будто были старыми друзьями. Неспешно между делом пили из пластиковых стаканчиков ореховый капучино из автомата (который, и правда, на удивление оказался вкусным). Обсуждали просмотренные недавно фильмы. Книгу «Параллельные вселенные» Стивена Хокинга, что сейчас с упоением читал Федя. Конец учебного года. И даже, собственно, саму физику.        Абрамова хорошо осознавала, что подобное дружеское сближение с собственным учеником — совсем непедагогично. Он ее ученик — не друг. Однако, ей очень не хватало в этих стенах вот такого простого дружеского общения хоть с кем-то.        Проверили все тетради они быстро. Сама она бы явно провозилась с этим до ночи.        Еще в библиотеке Даша заказала себе такси до дома. Она вообще сейчас часто заказывала себе такси из дома на работу, и с работы домой. Щедрая зарплата практикантки в стенах этой гимназии ее совсем разбаловала. Раньше она себе такого не позволяла.        В ее телефоне маякнуло приложение, что водитель через три минуты будет на месте.        Они же в это время с Егоровым, что жил от своей гимназии в паре кварталов и ходил домой пешком, как раз вышли из главного входа в наполненный свежестью и прохладой вечер.        Небо над их головами уже было совсем темное, черничное и беззвездное. В середине апреля солнце полностью опускалось за горизонт уже к началу семи вечера. А на часах же было уже восемь.        — Какая отрадная картина, — колко откуда-то сбоку раздался вдруг чей-то голос.        Даша порывисто повернула голову на звук и тут же встретилась взглядом с чужой, насмешливо поблескивающей, малахитовой зеленью глаз.        На самом выходе из гимназии, ленно привалившись к перилам крыльца, стоял Дементьев собственной персоной. Причем стоял с таким непринужденно-невозмутимым видом, будто кого-то ждал…        И судя по его острому взгляду, что, сузившись, пристально и почти по-хищнически сразу же замер на ее лице, несложно догадаться, кого именно.        И черт его знает на самом деле, совпала ли случайно эта их встреча или он намеренно ее караулил, чтобы напоследок в конце дня выплеснуть свой яд.        Даша уже ничему бы не удивилась. Дементьев в последние дни как будто полностью слетел с катушек.        Полукруглые яркие лампы над крыльцом своим серебристо-механическим светом скульптурно затемняли скулы на его впалых щеках, а еще приглаживали своими мягкими отсветами угольного оттенка волосы на его голове.        Дементьев, привычно весь лощено-выверенный, начиная с идеально прямого ворота белоснежной рубашки у горла, заканчивая прямыми стрелками черных брюк и дорого поблескивающими платиной часов на его левой руке.        — Кажется, я понял вашу, Дарья Григорьевна, постоянную причину опозданий. Так любите после уроков до ночи с учениками задерживаться? — колко спросил он ее.        А затем, совсем пренебрежительно коротко мазнув взглядом по стоящему рядом с ней Феде, ядовито выдохнул:        — И, если так, могу лишь сказать, что вкус на них у вас так себе. Могли бы найти спутника и получше. Не разочаровывайте меня.        У Даши все в голове привычно заухало от волнения. Губы сковала ужасная сухость. Она просто терялась в такие моменты и не знала, что ему отвечать, когда он начинал с ней разговаривать вот так с явными провоцирующими интонациями и подтекстами.        Егоров же, странно дернув левой рукой, будто сначала хотел ей поправить очки на переносице, но на полпути передумал и опустил ее обратно. И зачем-то начал сбивчиво оправдываться:        — Ну, мы всего лишь проверяли контрольные, и это сов…        — Охотно верю, что лично с тобой только из-за благотворительности и жалости и оставаться во внеурочное время, — ледяным голосом оборвал его на полуслове Дементьев, снова обжигая одноклассника на этот раз долгим невероятно темным пренебрежительным взглядом, от которого у Даши отчего-то прошелся ощутимый холодок по коже. — Но ты бы был осторожнее, Емельянов, когда настолько допоздна здесь засиживаешься с практикантками. Солнце давно село, а ходишь ты домой один, еще случится с тобой что-то в такой темноте. А я так некстати сейчас окажусь последним, кто тебя видел. Потом же следователи по делу о твоей пропаже от меня не отстанут.        И Абрамовой от этой чужой неприкрыто-осязаемой угрозы стало невыносимо тревожно, почти жутко. По всему ее телу прошел не просто холодок, а самый настоящий озноб. Она рефлекторно передернула плечами.        Федя же, не изменившись в лице, совершенно спокойным тоном поправил одноклассника:        — Я, вообще-то, Егоров.        — Да мне, вообще-то, без разницы, — надменно выплюнул ему в ответ Дементьев, даже и не смотря на него, снова переключив все свое внимание на застывшую Дашу.        Федя лишь растерянно моргнул, следом грустно опуская плечи и взгляд. Его явно это задело.        «Мудак», — зло пронеслось в голове у Абрамовой, когда она, пылая возмущением, встретилась взглядом со смеющимися глазами Дементьева. — «Какой же ты все-таки мудак».        Но зрительный контакт между ними продлился недолго. Телефон в ее руках вдруг ожил, оповещая, что серый «hyunday solaris» с водителем труднопроизносимого восточного имени уже ожидает ее на указанной точке. А именно — прямо на выходе за воротами гимназии.        И правда, распарывая густую черничную темноту вечера двумя яркими желтыми фарами, у кованых ворот аккуратно припарковался какой-то автомобиль.        Даша, повернувшись спиной к Дементьеву, обернулась на Егорова и зашлась в благодарной скороговорке:        — За мной уже приехали. Федь, еще раз спасибо, что помог. Очень выручил. Доброй тебе ночи.        — Да не за что, — смущенно в ответ улыбнулся ей он, оттаивая от недавней грубости одноклассника. — Мне было несложно. Это оказалось даже увлекательным. До свидания.        Абрамова, не оборачиваясь назад, уже стала спускаться вниз по ступенькам, как ей в спину насмешливо пронеслось:        — Вас не подвезти, Дарья Григорьевна? — явно издеваясь, спросил ее самый «любимый» ученик 11 «А» класса.        — Обойдусь и без тебя, Дементьев, — сквозь зубы процедила Даша.        — И что даже доброй ночи мне не пожелаете? — еще более насмешливо поинтересовался он.        «Могу пожелать тебе только к черту отправиться!», — это так и не из сказанного вслух.