Come on, you'll like it

В клинике творился хаос и это мягко сказано. Учитывая тот факт, что приближался новый год, и всех врачей решили ознакомить с графиками... То оказалось, что их троицу как раз и поставили работать в этот день. На сутки. Не просто в кабинет, а еще и в отделения на ночные смены. Недобор врачей сказывается. Парни повозмущались, но, как говорится, и не из такой жопы вылазили. В ординаторскую, в которую только что и зашел Тэхён, сначала влетел Джин: — Нет, ну ты видел это? Они, блять, охуели. — Хён, я находился там рядом с тобой, — подливает масла в огонь зашедший за ним Хосок. Его, очевидно, веселит, когда Джина что-то злит. М-да. Тэхен устало (и нехотя) обернулся, поправляя помятый халат. Хосок, что удивительно, отвлекся от увлекательного развлечения в виде подбешивания своего друга и окинул хмурым оценивающим взглядом Тэхёна. Подошел к нему ближе, посмотрел в глаза, еще больше нахмурился. Обошел вокруг, осмотрел со всех сторон. Парень кажется не дышал, пока происходило все это действо, боясь выдать себя с поличным. И, наконец, Хосок прочистил горло, чтобы вынести вердикт: — Весьма интересно. Что же прошло в твоей жизни мимо нас... Хосок отличался прямолинейностью , а Джин участием во всех событиях, а потому, можно сказать, Тэ успешно провалил знаменитое хосоково сканирование. Теперь ловит на себе два заинтересованных взгляда. — Ничего, — несколько грубо выходит, но он старается держать себя в руках. — Твое тело говорит обратное. Ты с самого нашего прихода ногтями цепляешь заусеницы, твои губы напряжены, а дыхание ты явно задерживал. У тебя спина была напряжена. — Ну и что? — огрызается. — А то, что, внимание, твой халат выглядит как из жопы — я вообще молчу. Неужели все настолько очевидно? — Блять, Хосок, хватит лезть, — бросает пронзительный взгляд, говорищий "еще слово и я тебя убью", но он нашел с кем тягаться. — А я лез? Константирую факты, — хмыкает и оборачивается к Джину, что возле кухонного гарнитура копошится с приготовлением кофе. Сейчас пересменка и если Хосок только пришел, то на место Джина придет Марк. Утро обещает быть тяжелым. Жизнь обещала быть тяжелой. Это значит, что от расспросов Хосока ему не спрятаться, не избежать осуждения за молчание. А ему бы сейчас, по-хорошему, отдохнуть, уйти в отпуск и привести свои мысли в порядок... хотя нет, идея отстой. Вместо отпуска, вероятнее, он уйдет в запой, загонит себя в глубокую яму, из которой уж точно не выберется. А разве сейчас он не в яме? Яме из чувств, сожалений и своей же глупости с предвзятым отношением. Идиот. Как так оказалось, что двадцатилетний мальчишка по поступкам и словам оказался мудрее Тэхена? Да и мог ли представить Тэхен, что его чувства взаимны? Думал ли он об этом — самый главный вопрос. Ответ "нет". Поставил клеймо на человека с самого начала... а ошибался ли он? А может стоит поговорить с Хосоком? Он не справляется. Точно не справляется. Внутри тэхена острой болью отзывался разочарованный и несколько дрожащий голос парня, перед глазами застывшие слезы в прекрасных глазах, в которых кажется доля страха была смешена со злостью и обидой. И это разбивает сердце, заставляет трещать по швам выстроенные стены вокруг него, возведенные, чтобы запечатать все вспыхнувшие внезапно к пациенту чувства внутри. Наплыв пациентов был довольно большой. Возможно из-за резкого похолодания каждый второй из молодежи приходил с пиелонефритом, уретритом или гломерулонефритом, а то и циститом. Хотя здесь все более чем понятно: пренебрежение к теплой одежде, мода с голыми щиколотками, короткими куртками и как следствие переохлаждение поясницы. Девушки, которые думают, что в тонких джинсах садиться на холодные скамьи — это нормально... А они точно вообще думают? Затем приходят на прием, жалуются на поллакиурию и плохое самочувствие. Частое явление. Отработав в кабинете до пяти, Тэ направился в ординаторскую, где, к счастью, никого не оказалось. Но и счастье длилось недолго. Спустя минуты две в помещение заходит Хосок, устало потирая руками лицо. Кажется, у него сегодня день тоже так себе. То, каким активным он был с утра и как сейчас готов просто свалиться с ног дает о его дне четкое представление. — Мне тоже налей, — на выдохе произносит психотерапевт Тэхёну, который копошится за кофемашиной и, подходя к холодильнику начинает что-то неохотно искать глазами. — Вот чёрт, всё же утащил! В другой ситуации, Тэхён бы усмехнулся, но настроения не было от слова совсем. Он всю неделю мечется и не знает, что ему делать. Стоит ли открыть занавесу другу? Он всегда его поддерживал, ну же. — Я облажался, — коротко вздыхает. Хосок отрывается от разочарованного осматривания остатков продуктов холодильнике. По нему уже понятно, что аппетита у него нет, а ищет он перекус, потому что просто надо. — Конкретнее, — хмурится, расправляясь в спине и захлапывая дверцу холодильника. — У меня был пациент, помнишь, я говорил про него... — А, тот который назвал тебя извращенцем? — в глазах Хосока проскальзывает блеск чертёнка сквозь усталость, а уголки губ слегка приподнимаются. — Да... Понимаешь, — наконец поворачивается лицом, опираясь задницей на гарнитур, протягивает кружку с кофе другу. — Я уже встречал таких людей как он. — Каких? — интерес уже разгорается костром. Тэхён никогда не говорил о своих пациентах так много. Да и про этого он скорее всего тоже бы не говорил, если бы это не вытаскивали из него словно пулю пинцетом. Только интригует то, что стоило чуть спросить о нем, как уролог разрывался в раздражении, чего ни с одним пациентом не наблюдалось. А Хосоку плюс сто баллов за наблюдательность. — Избалованных и ветренных. Я был на сто процентов уверен в том, что он такой. — Почему? — Когда он только зашел, на нем была стильная и явно дорогая одежда, уложенные волосы, дорогой парфюм... При том, что ему двадцать. Как оказалось, еще и дорогая машина. — Допустим, как богатство влияет на то, какой он человек? — Да.. Сначала он вел себя зажато, затем отказывался идти на контакт и я, конечно, осознавал, что он, вероятно, боится, но черт возьми, он начал вести себя как тепличный ребенок. Я сделал такой вывод исходя из его отношения к возможному заболеванию. Я перешел черту, — чуть тише произносит он, постыдно опуская голову. — Он вел себя как ребенок и я понимал, что таким людям нужен человек со стержнем, чтоб он подчинялся. Я уверен на сто процентов, что он пустил бы болезнь на самотек. Хосок его внимательно слушает, аккуратно отпивая маленькими глотками свой кофе, боясь обжечь язык. На его лице сменяется спектр эмоций от подозрительной ухмылки до складок между бровями от непонимания. — Он провоцировал, перейдя со мной на "ты" и у меня словно крышу сорвало, я нарушал все правила деонтологии. Я не до конца понимаю, как вышло, но пока он ходил ко мне на приемы... я начал в него... — запнулся. И не решается договорить. — Влюбляться, — помогает ему Хосок. — Верно. Я вел себя как идиот. Испугался этого чувства, потому что ты сам знаешь, такие люди мне не подходят. На последнем приеме случилось кое-что, что окончательно заставило меня сойти с ума от него. — Ты предоставил ему свой фирменный оргазм? Об этом Хосок наслышан из рассказов его друзей-геев, которым довелось переспать с Тэхеном. Чувствовал ли Хосок отвращение? Скорее гордость, что Ким-мистер-контроль-оргазма-Тэхен — его друг. — Иди в задницу. — Кидает недовольный взгляд. — Боюсь, у меня так, как у тебя не получится, — смеется Хосок. Это на пару минут поднимает Тэхёну настроение, который бросает недовольный взгляд на друга сквозь смех. — Эй, я вообще-то серьезные вещи говорю! — слегка надувает нижнюю губу. — В общем, я напился в очередной раз после работы, потому что после последнего приема я был как в аду из каждодневных снов, где был он, из-за чего я недосыпал знатно. И пьяным приехал к нему и просто взял... и разболтал о том, что чувствую. Хосок засмеялся. — Знаешь, я бы на твоем месте не просыпался бы, — качает головой в стороны улыбаясь. — Прямо романтик такой.. — А ты точно психотерапевт? — улыбается Ким. — А ты точно уролог? — Ну я можно сказать еще проктолог и андролог. — Ну так что было дальше? — Я проснулся. У него в спальне, в трусах. Естественно, сразу подумал что мы переспали и меня не смутило, что он так яро доказывал мне на приемах, что он гетеросексуал, — хмыкает. — А еще он подливал масло в огонь... Ну я и сказал, что это все ничего не значит и вообще он ребенок и мне не подходит. — Бля, почему я с тобой все еще дружу? — А он... Он признался мне в чувствах. Я идиот. — Ты не идиот, — делает вновь глоток кофе. — Ты идиотище. — Легче не стало. Я не знаю что мне делать.. — Что делать, что делать... Муравью хуй приделать, что делать. Ты хоть понимаешь, как сломал парнишку? Тэхен округляет глаза. Несколько секунд не моргает и кажется только после этого вопроса он осознает, какую боль нанес влюбившемуся пареньку. Тэхён был все же слишком чувствительным в таком плане. Он боялся доставить другим психологический дискомфорт и это, кстати, очевидно было, когда он испугался хнычущего Чимина на кушетке. Чёрт, как же много боли он доставил ему за все общение с ним. От этого осознания все органы будто сжимало до малых размеров. Что теперь делать? Это же скоро пройдет, верно? Хосок шумно вздыхает. — Дружище, тебе нужно с ним поговорить и как следует извиниться. — Сам разберусь, — грубо кидает на эмоциях. На эмоциях. Ведь откуда ему знать, что теперь кроме боли и обиды чувствует Чимин? Потому что внутри Тэхёна происходит настоящее стихийное бедствие и он совершенно не может держать это под контролем. Его сердце буквально рассыпается на мелкие осколки от чувств, что внутри сильнейшим противоречием сдавливают, сжимают, разбивают. Мысли. Все мысли заняты его бархатистой чистой кожей, милыми щечками и глазами полумесяцами. Почему именно он? Чем зацепил? Что в этом парне его так притягивает? Вроде ничего необычного и в тоже время такой, словно его слепил самый искусный скульптор. Каждая линия на его лице была такой идеальной, его тело утонченное, мягкое, словно зефир. Хочется просто крепко обнять и никогда не отпускать. Но его бедра и, чёрт возьми, талия... Ягодицы. Тут любой натурал станет геем! А что насчет его поступков? Инфантильность? Да боже, можно воспитать, вырастить, научить думать, наставлять на правильные пути, учить решать задачи. Поступки изменчивы, а человек может вырасти. Хороший поступок может смениться плохим, но если сердце запятнано грязью или прогнило давно изнутри, то очистить его слишком сложно, как и душу, хоть наизнанку выверни. Стоит хотя бы попытаться его узнать. Стоит хотя бы извиниться для начала.

***

Период сессии — самое тяжелое время для студентов. Пусть Пак и был одним из любимых у многих преподавателей, но пропустил много пар... не вылезая из дома. Да и не практиковался от слова совсем. Несколькими днями ранее телефон разрывался от звонков Юнги: — Пак Чимин, ты — нагллая задница! Не собираешься на пары ходить? — ругается на него через трубку Юнги, яростно дыша в динамик. Чимин молчит. Сказать нечего. — Твою мать, если ты не придешь сегодня к десяти — ты труп. Позже до него добрался Намджун: — Ты же понимаешь, что твои задолжности сами не закроются? — вздыхает. — Возьми себя в руки, хватит, ты никогда таким не был... И снова Чимин молчит. И снова нечего сказать. Последней каплей стал Чонгук: — Если ты прямо сейчас не поднимешь задницу, я заблокирую тебя во всех соцсетях, — угрожает Чон, а у самого голос подрагивает. Боится? И тогда уже Чимину стало стыдно. — Чонгук, приезжай... пожалуйста, приезжай, мне плохо, — не зная, что накатило так сильно, но он вновь всхлипывает, воспаленные, кажется, от всех выплаканных слез глаза снова покрываются мутной пленкой из солёной жидкости, а заложенный красный нос внезапно шмыгает и его кончик мило дергается. — Мне кажется я умираю. — Бро... — расстерянно выдает Чон, явно не ожидая такого. — Так... снимай свои гетры, сползай с подоконника, убирай свой какао с зефирками и вырубай из наушников Агилеру. Я и виски едем к тебе!

***

Около двух часов они пили, слушали грустный чиминов плейлист, Чонгук смотрел как за бокалом бокал опустошаются, а настроение Чимина от разбитого вдребезги постепенно переходит в злость, раздражение и возмущение. — Я впервые.. я влюбился, представляешь? — наконец, открывается и сухие, красные глаза смотрят с такой болью, что Чонгук сам готов выть глядя на своего друга. Но желание сказать этой даме пару "ласковых" намного сильнее. — Кто она? — хмурится друг и сжимает челюсти до скрипа зубов. Кусает губы от нервов. — Врач. Он врач. От чего-то спокойно, совершенно без былой взволнованности отвечает. Чонгук смотрит на него нечитаемым взглядом и допивает виски на дне бокала. — Я ему лицо сломаю, — перебивает минутную тишину. В его глазах сгущаются и без того темные краски. Мышцы рук то и дело напрягаются из-за то сжимающихся, то разжимающихся кулаков. Кажется, он уже готов воплотить сказанное. — Нет, Чонгук... — слабо улыбаясь, Пак кладет ладонь на его руку в успокаивающем жесте. — Думаю, я заслужил. Он прав: я веду себя как ребенок и несерьезен. Может это расплата за то, что я играл с чувствами других? Парень испуганно смотрит на друга и просто его не узнает. Все так привыкли видеть его улыбающимся, без комплексов, сияющим и внешне и изнутри. Да, немного бабником. Да, не немного. Но все же, таким он не был никогда. Разбитым, помятым, хмурым... Он никогда не пропускал учебу, не жаловался ни на что, да и жизнь у него была хорошая. Проблем никогда не было ни с деньгами, ни с отношениями, ни с друзьями. Он знал себе цену и херовых людей легко отпускал с улыбкой, не имел привычки за кого-либо держаться и это не было чем-то показушным. Чонгук уверен, он никогда таким не был и меньше всего он думал, что сердце Пак, мать его, Чимина можно задеть. Но оказывается можно и еще как. Вот он — сломанный, с мешками под глазами от бессоных ночей, и впалыми щеками от явного недоедания. Он не был ангелом с девушками, но его ли вина, что он не имел представления о их чувствах, потому был так небрежен? Его, казалось бы, ледяное сердечко оттаяло и в него сразу вонзили острый нож. Разве это не жестоко? Без единого шанса на чувства. — Чонгук, тебе было когда-то так же больно? — допивает последние миллилитры из горла стеклянной бутылки. Его взлохмаченные волосы небрежно спадали на глаза, веки которых были опухшими. Парень не ожидал, что разговор зайдет когда-то о его личной жизни. Его сердце заколотилось в тысячу раз быстрее от одного лишь вопроса, ведь... он совсем не знает, как ему преподнести эту информацию. — Да, — спустя несколько секунд тишины шепчет. — Как ты справлялся с этим? — немного пьяным взглядом осматривает уже плывущий перед глазами образ. — До сих пор не знаю, — опускает глаза и нервозно начинает покусывать нижнюю губу. Слишком лично. Слишком... сложно говорить об этом с Чимином. Он это замечает. Все же хорошо знает друга. — До сих пор? Кто она? — немного недоумевающе интересуется. — На самом деле... понимаешь, — не решается посмотреть. Он напрягается, ерзает на месте и Чимин уже пугается. — Это... Лиён? — с надеждой. Ничего подобного, просто от чего-то ему сейчас хочется верить, что это она. Лиён и в самом деле не плохая, её заставили стать такой обстоятельства, холодность и грубость Чимина и невзаимные чувства. Почему-то теперь Чимину так ее жаль... Почему-то теперь ему так жаль всех, кем он когда-либо воспользовался без задней мысли, что еще пуще прежнего загоняется. Кажется еще чуть-чуть и он провалится в эту самую пропасть бесконечной ненависти к себе. Так нельзя и Чон это вовремя понимает, надо его отвлечь. — Нет, это не она, это он, — и медленно поднимает взгляд, чтоб рассмотреть реакцию друга. — Это Юнги. Я не мог тебе сказать об этом по- разным причинам... — Ты не мог мне сказать, потому что я был ярым гетеро, — самостоятельно заключает. А тот не знает что ответить. Потому что Пак прав. Чертовски прав и это укол совести и новая порция ненависти к себе. — Ты даже не мог со своим лучшим другом поделиться и держишь до сих пор в себе все чувства, боясь его реакции? — кивает, а у самого новая волна боли накатывает. Какой же он друг ему после этого, если Чонгук вынужден скрывать то, что его мучает? — Как давно? — едва ли слышно срываются слова с губ. — Год, — переводит вновь испуганные глаза на парня. Целый год. Пак Чимин — ты хуевый друг. Нет, еще немного и он точно закопает себя самостоятельно в эту самую яму. Нестерпимо больно где-то там, внутри и совсем нет сил с этим бороться. — Мне жаль, — всё, что может сказать парень, смотря куда угодно, лишь бы не в глаза своего "лучшего друга", которым он так долго пренебрегал. Выходит, он совсем не знает своих друзей. Он совсем не знает себя. Кто он? Кем дышит? Что любит? Чем живет? Зачем живет? Вся его беззаботная и такая идеальная жизнь дает большую трещину и вот-вот его хрупкая жизнь разобьется, рассыплется так же молниеносно, как только что спали его розовые очки, через толстые линзы которых он так давно смотрит на жизнь. — Чимин, ты не должен... — Мне нужно все обдумать и отоспаться, — часто кивает, смотря куда-то сквозь друга, в какую-то точку. — Но.. — Не нужно. Ты меня знаешь, я не глупый и ничего не натворю. Ты ведь пришел, потому что начало сессии и у меня много задолжностей по учебе, да? — словно робот отчеканивает со стеклянными глазами. — Вот, поэтому надо отоспаться, завтра к десяти буду в универе. Он встает с барного высокого стула за столом и слегка покачивается в сторону. Все плывет. — Ты серьезно? Я вообще-то твой друг и кем я буду, если оставлю тебя в таком состоянии одного? Эти слова так противоречиво воспринимаются мозгом, что Чимин не понимает и теряется в эмоциях и вроде он смущается и даже.. радуется? А вроде злится. На себя в первую очередь, ведь какой он ему друг после этого всего? — Эй, Пак Чимин! Не будь таким! Ты все еще мой лучший друг, а я твой, так что подобрал все сопли и попиздовал в кровать отсыпаться! — хмурится Чон, его щеки зарделись алым цветом, как и кончики ушей. Он всегда был вспыльчивым, но сейчас это так некстати. Он вскакивает так же со стула и подойдя к нему, хватает руками плечи, смотрит пронзительно долго, будто немо повторяя: "я всегда рядом, знаешь ведь?", а после крепко обнимает.

***

Трещащий звонок входной двери словно дрелью сверлил и без того ноющую голову. И кого так рано принесло, чёрт подери, проносится в мыслях у Пака, когда он хватает с тумбочки телефон и смотрит на время. Без двадцати девять. Ярость вспыхнула неимоверно быстро, но так же скоро и погасла, после резкого вскакивания с тёплой кровати и внезапно атаковавшей сухости во рту, сдавливания в висках и мурашек по всему телу от холода без теплого одеяла. — Чёрт, — шипит, быстро натягивая футболку и вспоминая на ходу, как Чонгук ярко ему улыбался, долго прощаясь возле двери в чиминову спальню и предупреждая, что если он опоздает, то Юнги ему голову открутит. Улыбается про себя, радуется этому милому моменту в их дружбе... но звонок снова холодной сталью и суровым скрежетом рассекает все тёплые воспоминания этой ночи. — Да иду! — зачем то кричит, прекрасно зная, что звукоизоляция не позволит никому там, за дверью, этого услышать. — Кто? — уже открывая дверь, спрашивает и замирает в немом шоке, смотря снизу, с самых ботинок, вверх, до красивых глаз, по которым он, кажется, безумно соскучился.