Я тебе не враг

— Закон — это сила. Закон — вереница всего. Он обеспечивает порядок и контроль. Все жители Демиона обязаны соблюдать ранее установленные правила и устав. Только законопослушание может обеспечить вам долгую жизнь. За нарушение правил, митинги и протесты против власти полагается наказание. Начиная от тюремного заключения и смертной казни, вплоть до изгнания за стену. Установленный строгий режим и запреты обеспечивают благо и процветание Демиона. Ваша жизнь не принадлежит вам. Вы — собственность этого города. Ваш ребёнок — ваша собственность до наступления его совершеннолетия. Беспрекословное выполнение поставленной работы и подчинение — вот ваше жизненное кредо. Наши дома власти продолжают свою деятельность, чтобы вы жили в безопасности и покое. Участились случаи нападения тварей, которых мы привыкли называть оборотнями. Недавно на окраине города было найдено разорванное тело подростка. И это не первый случай. Правительство дома защиты вынуждено ужесточить ранее установленные ограничения и комендантский час. Стена защищает нас, а её защищают наши солдаты, но, видимо, эти твари всегда могут найти лазейку. Если кто-то посмеет укрыть у себя оборотня — его ждёт смерть. Оборотни — наши враги. Они убивают нас, истребляют словно дичь на охоте, и мы обязаны отплачивать им тем же… — скандирует мужчина в экране телевизора, раздражая меня всё больше и больше. И совершенно не важно что мужчина на экране телевизора — мой отец. Окруженный охраной, вспышками камер и микрофоном, он яростно размахивает руками и повторяет одно и тоже: «Закон — это сила.» Президент Демиона умеет отлично скандировать пылкие речи, умело сопровождать их заранее подобранными жестами, призывать народ к послушанию, а так же прекрасно врать. Я знаю, что большая часть его слов — ложь. Откуда? Хороший вопрос. Наверное я знаю это лишь только потому что люблю подслушивать за дверью, во время заседания совета. Совет проходит не так часто. Нет. В былые времена президент Демиона собирал совет, в состав которого входили главы трёх домов власти, приближенные к ним люди, а так же политик, всего несколько раз за год. По моим подсчетам, всего в его состав входило около двадцати человек. Однако за последний год совет стал собираться через каждые две недели. И это настораживало, ведь обычно все происходило в городском чёрном доме власти, но с недавних пор совет стал собираться в нашем доме. Эта странность, в совокупности с нарастающей внутренней тревогой, натолкнула меня на мысль, что что-то не так. Словно вот-вот грянет уничтожающая буря. Происходит что-то страшное. Неспроста обязательный призыв в ряды солдат на стену стали проводить четыре раза в месяц, вместо положенных двух. Слишком встревоженными были мои родители, да и вся прислуга, которая работала в нашем доме. Слухи ходили разные, и каждый услышанный мною слух был хуже предыдущего. — Ты немного перестарался, дорогой, — подаёт голос мама, вырывая меня из потока своих мыслей. Как и всегда, она выглядит до неприличия роскошно: элегантный макияж и укладка, одежда в винтажном стиле и дорогие украшения на руках. С иголочки идеальна, как всегда. Стойкий образец аристократической чистой крови и светского воспитания. Отец не отстаёт от мамы. Ни в манере общения, ни в одежде. Они стоят друг друга. Жестокие и хладнокровные правители. Даже в стенах дома они продолжают быть теми, кто привык контролировать, подчинять и управлять. Откинув вилкой на края тарелки красную фасоль в томатном соусе, я накалываю на вилку жареное острое мясо и поднимаю глаза. За обедом собралась вся семья. Папа и мама как всегда сидят на разных концах длинного стола, а я посередине. Моё привычное место. Стол уставлен различными мясными блюдами и овощным гарнирами, дорогой хрустальной посудой и серебряными столовыми предметами. В свете огромной люстры, которая стоит неприлично дорого, вилки, ножи и ложки буквально блестят. В них нет никакого сплава. Только чистое серебро. В любом доме Демиона, даже в бедных районах, есть ножи и вилки из чистого серебра. Дом жизни обеспечивал ими каждого жителя Демиона. Ведь только серебро может спасти жизнь, если оборотень решит напасть. Все жители города, даже дети, знают, что единственное оружие против оборотней — это волчий аконит и любое оружие с серебряным сплавом или пулями. Всё просто. Увидел оборотня — убивай его первым, иначе он убьёт тебя. Ещё несколько веков назад оборотни и люди мирно сосуществовали в государстве Моарос. Люди заключали союзы с волками, и от этих союзов рождались полукровки. Они были сильнее обычных детей, их иммунитет был приспособлен к суровым зимам и сезонам болезней. И в те времена родить ребёнка от оборотня означало то, что ты обеспечишь продолжение своего рода. Однако геноцида не было, нет, потому что и среди обычных детей находились те, кто отличался крепким здоровьем. Оборотни были силой и защитой, а люди умом и коммуникабельностью. Однако мир закончился, когда волки восстали против людей, они возвысили себя за счёт своей силы. Это восстание обозначено в учебниках истории как «Кровавая ночь». В ту ночь волки пролили кровь людей и забрали бесчисленное количество жизней. В ту ночь на небо взошла кроваво-красная луна, ознаменовавшая конец мирной жизни. После ужасающей ночи люди поняли, что серебро может убить оборотней, они поняли, что могут дать отпор. Миру пришёл конец. И некогда целое государство Моарос было разделено на три части. В южной части острова, за рекой и густым хвойным лесом, люди обосновали город Демион, окружили его высокой каменной стеной, чтобы защититься от безжалостных убийц. За стенами города люди ковали оружие из серебра и пытались жить заново, наученные и закалённые ужасным опытом. Именно тогда и появилось кредо:

«Убей волка первым — иначе он убьёт тебя».

В северной части острова, разделенные рекой, хвойным лесом и пустыми землями, оборотни основали город Оменс. Как и люди, они защитились высокой стеной. Ничего кроме этого в учебниках истории больше не говорилось, но разные научные статьи в социальных сетях говорили о том, что волки частенько устраивали кровавые пиршества из своих врагов. А в западных и восточных частях острова располагались земли, куда уходили те, кого отказывались принимать и люди, и волки. Полукровки. Дословно об их городе нет сведений, известно лишь то, что те жили в обычных домах и держали нейтралитет в войне между волками и людьми. Долгая и кровопролитная война не принесла обоим городам ни поражения, ни победы. В конечном итоге война дошла и до наших дней. Но превратилась в нечто иное. Активных действий никто не предпринимал, совершались лишь мелкие набеги несколько раз в год. Из оружейной война переросла в холодную. Люди старались обогнать волков во всём: в политике, в оружии, в бизнесе, торговле и сотрудничестве с другими странами. В конечном итоге получилось так, что на одном острове обосновались два закрытых города. В каждом свои законы и правила, своя религия и поверья. Каждый живёт своей жизнью, но не забывает о враге. За последние несколько лет стену вокруг Демиона ремонтировали несколько раз. Охрана стала вооружаться намного лучше, а те, кто покидал город, рассказывали о том, что со стороны стена выглядит неприступной крепостью. Редко кто покидал пределы города, однако деловые поездки в дальний город полукровок все-таки вынуждают людей покидать безопасное место. Открыто об этом мало кто говорит, но из разговоров глав дома безопасности я узнала, что не только мафия Демиона ведёт дела с полукровками, но и некоторые политики. — Люди должны понимать, что мы способны обеспечить их защиту. Они должны знать своего врага, и не испытывать к нему ничего кроме жажды убийства и ненависти. В конце концов, эти звери заслуживают смерти и ничего более, — усмехается папа, берёт со стола бокал красного вина и делает несколько глотков. — Но они давно утратили ген обращающий их в волков, мутация произошла несколько тысяч лет назад, и сейчас они почти такие же, как и мы, — я озвучиваю всеми известный научный факт и отправляю в рот острый, пряный кусок мяса, который вызывает настоящий ураган смешанных ощущений моих вкусовых рецепторов. Острый вкус смешивается с пикантной сладостью мёда. Безумно вкусно. Мама недовольно вздыхает, хмурится и качает головой, словно она разочарована во мне. В очередной раз. Я лишь вздыхаю и понимаю, что лучше бы не начинала этот разговор. Лучше бы я молчала, как и всегда, и говорила лишь тогда, когда меня о чём-то спрашивали. — Тем не менее, Винтер, это не делает их людьми. Пускай сейчас они выглядят как мы, но это не отменяет тот факт, что в душе они всё те же кровожадные твари, которые мечтают о том, чтобы подчинить нас и превратить в свою рабочую силу. Не восстань мы против них, не дай мы отпор — то сейчас они бы подавали наших детей себе на стол в качестве ужина, а нас держали бы в клетках, как скот, — сжав в руках нож и вилку с такой силы, что костяшки пальцев начали белеть, отец кидает в мою сторону строгий взгляд. Я пожимаю плечами, проглатываю мясо и запиваю его апельсиновым соком, стараясь не показать того, как неуютно мне становится под этим пристальным, холодным взглядом темно-карих глаз. Я не боюсь своего отца, нет, но порой он смотрит так, что мне кажется, будто передо мной стоит сам Зантан* которого за мной послала богиня смерти Квиллиан*. — Мы поощряем твои успехи в учебе, дорогая. Но ты должна направить свои силы и знания на изучение тех ресурсов, которые в дальнейшем позволят тебе принести свой вклад в развитие Демиона. В развитие трёх домов власти. Ты должна думать о будущем города, а не изучать ничтожных псин, — подхватывает мама. Я вновь жалею, что открыла рот. Мои родители фанатики своих убеждений, и спорить с ними, или пытаться переубедить их — всё равно что учиться плавать в спасательном жилете. Вроде и делаешь движения, а плавать сам не можешь. Я замолкаю и возвращаюсь к еде, когда понимаю, что продолжать разговор нет смысла. Сколько бы я ни пыталась, всё без толку. И я не то чтобы люблю оборотней, вовсе нет, не тогда, когда после встречи с одним из них у меня на бедре остались шрамы в виде следов когтей. Уродливый шрам, который скрыт под одеждой, навеки останется со мной. И всякий раз, когда я начинаю задумываться о том, верны ли сказания о волках, так ли они страшны на самом деле, шрам на бедре напоминает мне о том, что всё сказания — правда. Оборотни — кровожадные существа, способные разорвать человека на части. Я плохо помню свою встречу с одним из них, папа лишь рассказывал мне, что в ту ночь оборотни вломились в наш дом, что была ужасная бойня, что он нашёл меня за несколько мгновений до моей возможной смерти. В ту ночь папа убил волка, но тот оставил на мне свою отметину и отпечатал навеки в моём сознании два горящих, кроваво-красных, налитых яростью и диким голодом глаза. Порой они преследуют меня в кошмарах, заставляют просыпаться с криками от ужаса и задыхаться. В такие моменты шрам на бедре левом обычно пульсировал и как будто горел, словно нечто изнутри пыталось прорвать рубцовую кожу и выбраться наружу. Тем не менее меня интересовала тема волков. Когда ты дочь президента города, кажется, что тебе дозволено всё. Что по щелчку твоих пальцев сотни слуг сразу же прибегут, готовые исполнить каждое твое «хочу». Кажется, что власть и деньги дают безграничные возможности. Но только не мне. За двадцать один год жизни, я ни разу не выбиралась в город. Всю мою жизнь меня окружали стены нашего семейного поместья, высокий забор, охрана, одни и те же лица, которые сменялись новыми крайне редко. Частные учителя. Закрытый доступ в социальные сети. Заранее выбранные сайты по истории, и куча запретов. Я росла в своей золотой клетке, имея всё, но в тоже время у меня не было ничего. Ни друзей. Ни нормального детства. По какой-то неведомой мне причине родители отказывались выпускать меня в город. Нет, конечно, я не была затворницей, это далеко не так. Мне было позволено выезжать на прогулку в сопровождении охраны, на земли, ближе к границе, туда, где находился дикий пляж, который омывает холодное море, туда, где растут дикие, непроходимые леса. Туда, где нет людей. Родители постоянно говорили мне, что в городе слишком опасно, одно время они пугали меня страшным вирусом, что мне не безопасно покидать пределы поместья без охраны. Они говорили что я не должна показываться другим, потому что люди стали в последнее время слишком озлобленными и не дружелюбными. Что они могут навредить мне. Потому что я другая. Потому что я не такая, как все. Проклятая. Так за моей спиной меня называют пожилые женщины, работающие на кухне. Я много раз слышала, как они шепчутся обо мне. Пару раз они даже плевали мне в след. И все вокруг… Все смотрят на меня так, будто увидели во мне кровожадного монстра, убивающего младенцев. Проклятая. Звучит как бред. Но в тоже время это, кажется, и обо мне. Мне всегда было безумно жаль, что у меня нет третьего глаза, который помог развеять туманную завесу вокруг меня и наконец-то увидеть скрытую правду. Истинное предназначение. Когда долгое время тебя называют проклятым, то со временем и сам начинаешь считать себя таковым. Я не верю в проклятья и бога, хотя регулярно хожу в небольшую часовню в нашем доме, чтобы помолиться. Но что если какая-то часть неизвестного мне проклятья правда? Может быть именно так можно объяснить тот факт, что я не похожа на типичных жителей Демиона. В то время, пока меня окружали люди со смуглой кожей, светлыми, или же темно-русыми волосами, и похожими темно-карими и темно-зелеными глазами, я единственная являлась обладательницей аристократической белоснежной кожи, и черных, словно крыло ворона, волос. Мои глаза имели необычный цвет кристально-чистого голубого льда. Я была другой. У меня не было ни веснушек, ни родинок, ни характерного диалекта, в отличие от всех, кто окружал меня. Даже мои родители являлись типичными Демионцами, в то время как я была белой вороной. Наверное именно поэтому родители посадили меня в клетку. Народ Демиона верит в мистику и прочее, что связано с эзотерикой. Мои родители наверняка хотели уберечь меня от гнева народа, от упреков и косых взглядов. Ведь когда ты не такой как все, не вписываешься в рамки — ты сразу же становишься центром всеобщего внимания. И притягиваешь к себе негатив и мрак. Потому что окружающим легче и проще осудить, нежели понять. Я вообще не уверена, что кто-то из жителей Демиона знает, кто такая Винтер Кайс. Отец никогда не говорил обо мне, и, наверное, это даже к лучшему. Плюсов моего заточения было не много, но всё же они были. Например, у меня были самые лучшие учителя и лучшее образование. Я росла в дали от ужаса, который, порой, накрывал Демион. Я получала лучшие книги и технику. Черт возьми, моим учителем по самообороне был бывший генерал, который руководил охраной стены. Уметь драться и постоять за себя — жизненно необходимая привилегия. Я знала это, поэтому и не была против этих уроков. В целом, моя жизнь была не плохой, но и назвать её прекрасной я не могла. Потому что моё будущее было предрешено моими родителями. Как и они, я буду обязана обеспечивать процветание Демиона. И если честно, я не удивлюсь, если они уже подобрали мне будущего мужа. Я вновь накалываю на вилку кусок мяса и отправляю его в рот. Пока родители заняты обсуждением очередного громкого, в буквальном смысле слова, публичного выступления папы, я предоставлена сама себе. И могу распланировать то, как проведу остаток этого дня. Я знала, что ровно в час дня ко мне приедет мой новый профессор чтобы прочитать несколько лекций по экономике и литературе. Из всех учителей, которые у меня были, профессор Клифвуд, как он просил себя называть, был самым… Нетипичным. Я не знала его возраст, но выглядел он достаточно молодо. Мужественные черты лица: прямой нос, острые скулы и линия челюсти. Квадратный подбородок. Глаза цвета молочного шоколада. Тонкие линии губ. На коже его рук чернилами выбиты какие-то руны и непонятные символы. В ушах есть серьги. Светлые волосы прямыми прядями спадали на его шею. Вечные очки на переносице. Мужчина был высок, на полголовы выше меня. С виду его тело, которое он постоянно прячет под большими свитерами и рубашками, выглядит натренированным, но не перекаченным. Профессор Клифвуд был невероятно красивым мужчиной. Без преувеличения можно сказать, что с него можно было бы писать картины или лепить скульптуру. В какой-то степени я даже жалею, что не умею ни того, ни другого. Да, профессор был горяч, отрицать этот факт бессмысленно, но он не подходит под мой тип. На самом деле мне трудно понять какой тип мужчин тот самый «мой», потому что я ни разу не встречалась с парням. Черт возьми, я даже никогда не целовалась. И вся эта тема с отношениями одна большая загадка для меня. Грустно ли мне? Немного. Совсем чуток. Порой одиночество сводит меня с ума. Заставляет кричать в подушку и ощущать невероятную тяжесть в груди. А профессор… Я просто знаю, что он не тот. Он просто хороший друг. Не более. Остаток дня я хотела провести гуляя по пляжу и слушая рассказы профессора из его жизни. Большего не надо. В последнее время тревога внутри меня лишь нарастает, она комом к горлу моему подходит, в тисках своих стальных меня сжимает, заставляет найти любую лазейку и возможность, чтобы покинуть стены поместья. Словно что-то внутри меня отчаянно желало бежать отсюда, как можно быстрее и дальше. Неважно куда. Словно от родных стен исходит опасность. И это пугает меня. Ведомая этим чувством, я стараюсь проводить дома как можно меньше времени. Даже не смотря на то, что за окном стоит октябрь, и холод уже начал предъявлять свои права. Это не могло остановить меня. Но ведь это глупо, верно? Бояться своего родного дома. Но всякий раз, чем дальше я от дома — тем мне спокойнее. Природу этих чувств я не могла понять. Как и тревожные сигналы сознания. Близился мой двадцать второй день рождения, а вместе с ним близилась и ночь кровавой луны. В эту ночь жители Демиона молятся богине смерти, чтобы отдать дань уважения тем, кто умер естественной смертью или умер от рук оборотней. В эту ночь все облачаются в черные одежды и несут в храмы белые розы, стебли которых перевязаны красными лентами. Мне не страшно взрослеть. Нет. Меня пугает лишь моё будущее. В котором я стану марионеткой высших лиц власти. Я боюсь так и не достичь острова под названием «Свобода». Боюсь застрять на холодном, одиноком распутье дорог, так и не выбрав нужное мне направление. — Винтер, — внезапно говорит папа, чем привлекает моё внимание. Мамы за столом уже нет. — Да? — прочищаю горло я. — Охрана доложила мне, что в последнее время ты стала намного чаще, чаще положенного, выезжать за пределы дома. Скажи мне, есть ли какая-нибудь особая причина твоим внезапным порывам? Надеюсь, тебе не стоит напоминать о том, что город для тебя опасен, и что побег туда будет равносилен смерти. Я шокировано раскрываю рот, словно рыба выброшенная на сушу, двигаю губами, но не могу сказать ни слова. Звук застревает посреди моей глотки, а внутри, под ребрами, что-то неприятное скребется. Какого черта? Отец думает, что я хочу сбежать? — Я…Я не пытаюсь сбежать, папа, если ты имеешь ввиду именно это под своими словами. Я не знаю, что именно тебе сказала охрана, но все мои вылазки имеют лишь научный мотив, не более. Я помогаю профессору Клифвуду с его научной работой, я достаю для него образцы органики с пляжа и окраин леса. Отец хмурится и проводит рукой по своей густой светлой щетине на лице. — Я впервые слышу об этом. — Быть может, если бы ты почаще интересовался моими делами, то бы был в курсе. — Прекрати огрызаться, Винтер. — А ты прекращай нести чушь о моём побеге. Иногда мне кажется, что у вас с мамой паранойя. Я никуда не сбегу. Пора бы давно понять это. Вы окружили меня этими стенами и псами, которые перегрызут мне ноги, стоит мне только шаг не в ту сторону сделать. Спасибо, я наелась. Стерев с губ остатки масла, я раздражённо комкаю салфетку, кидаю её рядом со своей тарелкой и встаю из-за стола. Игнорируя требования отца остаться, я обнимаю себя за плечи и выхожу из большой столовой. Подол длинного платья цвета слоновой кости, которое меня заставила надеть мама, запутывается между моими ногами, мешая быстро идти. Я так ненавижу всё это. Даже если я и хотела сбежать, я бы не смогла сделать это. Охрана отца не даст мне такой возможности, нет. Однажды я пробовала… И теперь я знаю, что из этой клетки нет выхода. Пройдя через длинный коридор, я подхожу к лестнице на второй этаж, но шум со стороны улицы останавливает меня от подъёма. Я слышу лай собак, многочисленные голоса охраны и скрежет гравия. Обернувшись, я кидаю взгляд на большое панорамное окно и чувствую, как уголки моих губ дергаются в слабой улыбке. Я вижу на подъездной дорожке к дому чёрный роллс ройс профессора Клифвуда. Часть меня буквально вопит и танцует от радости. Ведь время очередной вылазки за стены клетки вновь пришло.

***

— Сегодня ты без настроения, — усмехается профессор, как только я сажусь в машину и захлопываю за собой дверь. В салоне автомобиля тепло, вокруг летает запах искусственной кожи и мяты — Есть повод, — я фыркаю и пристегиваюсь ремнём безопасности. — Я не сомневаюсь. — Ещё бы, — скрещиваю руки на груди я и вижу, как в машину позади нас садится охрана. Именно об этом я и говорила. Верные псы отца следуют за мной повсюду. Даже не смотря на то, что профессор Клифвуд — проверенное и доверенное лицо, охрана все равно сопровождает нас в каждую нашу вылазку. Мужчина тихо смеётся, выворачивает руль, и машина, плавно трогаясь с места, отъезжает от парадных дверей дома. Следом за нами едет охрана. — Я поддержал твою легенду по поводу моего научного проекта. Не буду притворяться, будто мне не интересна причина твоего вранья. Однако лезть в твои дела я не собираюсь, в конце концов, каждый имеет право на тайны. Но на будущее, Винтер. Если хочешь прикрыться мной или впутать мою задницу в свои дела, то, пожалуйста, сообщай мне об этом заранее. Сегодня тебя спасло лишь то, что я вовремя понял суть, и сумел с импровизировать перед твоим отцом. — Простите, профессор, — я стыдливо опускаю глаза на свои переплетённые пальцы, и чувствую прильнувший к щекам жар. Клифвуд вновь смеется, он тянется к бардачку, пока парадные ворота ограды медленно открываются, и достает из его недр пачку сигарет и зажигалку. Еще одна не типичная для профессора привычка. Когда ворота открываются, машина выезжает за пределы дома и сворачивает в сторону дикого пляжа. Путь до него занимает не много времени, особенно если учесть то, что дорога до пляжа — частная. И доступ к ней есть только у доверенных лиц, которые входят в близкий круг моего отца. Сегодня на улице стояла пасмурная погода: серые тучи заволокли небо, холодный ветер то стихал, то поднимался, срывая остаток разноцветной листвы с деревьев. Где-то в дали раздавались отголоски грома. Но дождя не было. Нет. Но я знаю, что за громом всегда приходит гроза, а за ней и дожди. — Я вижу, что ты буквально пытаешься сбежать из дома. Из его стен. Есть какая-то причина? Если ты не хочешь, то можешь не говорить мне, и ты знаешь, что я не буду давить на тебя. Просто знай, если твои родители… Поднимают на тебя руку или тиранизируют, то ты всегда можешь поделиться этим со мной. Я, очевидно, мало чем смогу помочь. Но выслушать тебя я могу. Я удивленно смотрю на мужчину, на то с какой изящностью его пальцы достают из пачки сигарету, как её фильтр зажимается меж его губ, и как пламя поджигает конец, заставляя профессора сделать первую затяжку. Он приспускает окно со своей стороны, позволяя ветру подхватывать едкий сигаретный дым и выносить его за пределы салона. — Вы думаете, что мои родители бьют меня? — Тираны остаются тиранами в любом возрасте, ничто не может изменить утробу монстра внутри, особенно если он сидит там на протяжении многих лет. Поверь мне, Винтер, я видел много случаев, когда родители, имея власть над ребенком до его совершеннолетия, запугивали его настолько, что даже во взрослом возрасте он позволял им бить себя. Увы, но с подачек твоего отца, о том, что дети являются собственностью родителей, многие взрослые чувствуют свою власть и превращают своих детей в рабов. Я видел такое. И все эти дети стремились убежать из дома. Сейчас ты чем-то напоминаешь мне их. Поэтому я и спрашиваю. — Даже если бы это и была правда, вы… Вы ничего бы не сделали, — печально усмехаюсь я и перевожу взгляд на своё окно. На некоторое время в салоне повисает давящая тишина. А затем профессор вновь начинает говорить. — Да, но порой разговор по душам может облегчить часть страданий. — Это бред. — Почему ты так считаешь? — Потому что я пробовала это, но легче не становилось. Мои родители никогда не били меня, — уверенно лгу я и задумчиво прикусываю нижнюю губу. — Но они ограничивают мою свободу, по понятным причинам. Я пробовала однажды сказать им о том, что мне одиноко в стенах дома, но всё, что я получила в ответ, это стандартное «Это всё ради твоей безопасности». — Значит ты просто открылась не тем людям. Очевидно, что они не умеют ни слушать, ни слышать. Что-то неприятное вновь начинает свои когти о мои ребра скрести и выть истошно, заставляя меня сглотнуть поступивший к горлу ком. Сжать руками кожаные перчатки до побелевших костяшек. И вновь ощутить нарастающую внутри тревогу. Неприятно. Противно. И страшно. — Вы слышали об убийстве мальчика-подростка? — я решаю сменить тему. — Как же не слышать, — фыркает мужчина и выкидывает в окно тлеющий бычок сигареты. — Об этом трубили по всем каналам и радио. В моем университете только про это и говорят. — Вы тоже считаете, что дело рук оборотней? — Это вроде как очевидно, — пожимает плечами мужчина. — А что, ты считаешь иначе? — Я, я… Я просто думаю, — облизав пересохшие от волнения губы, я кидаю боязливый взгляд на машину охраны в боковое зеркало. — Не бойся, отрезать тебе язык за твои мысли я не собираюсь. Я не дом безопасности. Мне даже интересно узнать твоё мнение по поводу всего происходящего, особенно учитывая то, кем являются твои родители. В словах профессора чудовищная правда. Дом безопасности действительно отрезает языки тем, кто начинает каким-либо образом защищать волков. — Я просто думаю, а так ли на самом деле велика и устойчива стена? Если волки могут, точнее, они уже нашли лазейку в Демион, то зачем вообще нужна стена? Она должна защищать нас, но в итоге волки всё равно проливают нашу кровь. Да и как-то странно всё это. Все эти убийства. Каждый раз они происходят в разных районах Демиона, словно волки пытаются нарочно спровоцировать нас. Я думаю, что они не настолько глупы. Да и пользоваться одной лазейкой не безопасно, а это значит, что у них есть другие пути, другие дырки в стене, чтобы попасть в Демион. — Продолжай. — Я веду к тому, что всё это кажется мне странным. Зачем оборотням так часто нападать? Спровоцировать войну? Возможно. Но тогда, имея многочисленный доступ в Демион, они бы уже давно могли напасть и перебить всех нас. А что если у них появился подражатель среди людей? Что если кто-то убивает людей и просто имитирует, будто это убийство — дел рук волков? — Впервые вижу человека, который защищает оборотней. Твоя теория может быть верной, а может быть она ошибочна. Хотя доля здравого смысла в ней есть. Если тебя успокоит это, то я тоже считаю, что что-то здесь не так. В любом случае, ты первая, кто пытается найти здравый смысл и иной путь, а не повесить вину на волков. Это… Похвально. — Я не защищаю их, нет, — я устало вздыхаю и просовываю правую руку в перчатку, видя, что мы практически приехали на нужное место. — Как раз таки ты защищаешь. Пускай не прямо, но ты делаешь это, Винтер. Неужели тебе не страшно? Ты не боишься оборотней? Я задумчиво кусаю губы, не зная что ответить. А действительно ли я боюсь? Возможно. Нет, те дьявольские глаза, которые на корочке моего сознания выбиты, и первыми в списке детских страхов стоят, пугают меня до ужаса. До крика в ночи, до леденящего душу, неприятного, липкого, сковывающего чувства в груди. В конце концов, мои шрамы — доказательства свирепства волков. Но всё же. Темная сторона неустанно завлекала меня в свою бездну. Она упорно шептала мне о приглашении, словно знала, что там, за стеной, я найду то, что не могу обрести в Демионе. Словно некая часть меня отчаянно желала встретить волка. Врага. Это было не нормально…Это сводило с ума. Но вместе с тем, это помогало мне удерживать баланс между своими желаниями и своей судьбой, которая стальными цепями приковала меня к Демиону. Между опасностью и здравым смыслом. Нервно сглотнув, я морщусь и просто пожимаю плечами, так и не решаясь сказать вслух что-либо. Да что говорить, когда мысли спутаны и не знаешь, что чувствуешь. Прибыв на место, мы оставляем машину на съезде возле дороги, машина охраны останавливается в нескольких метрах позади. Однако выходить из салона верные псы отца не спешат, нет. Они никогда не сопровождают нас, пока мы с профессором гуляем вдоль пляжа и прогуливаемся по изученным наизусть тропинкам леса. Я думаю, что где-то в моем пальто есть жучок или похожее на него устройство, с помощью которого охрана следит за мной. Я рассмеюсь по сумасшедшему, если это окажется правдой. Подняв ворот своего пальто, я вздрагиваю от резкого порыва ветра, который ударяет в моё лицо, и смотрю на буйные волны океана. Горизонт затянут чёрными тучами, море тоже почернело, словно приготавливаясь к шторму. Его волны буйно бьются о камни и берег. Я надеюсь, что все рыбаки успеют выбраться на сушу прежде, чем шторм накроет их. Гравий и галька издавали характерный звук под подошвой моих сапог. Профессор Клифвуд задумчиво идёт рядом со мной, скрестив руки за спиной, он был погружен в свои мысли, что, опять же, было для него не совсем привычно. Его очки съехали с переносицы вниз, светлые волосы раздувал ветер. — Вы сегодня на удивление тихий, — усмехаюсь я и пинаю носом сапога средний камешек. — Я думаю о твоих словах. Ну, по поводу нападений и подражателя, — вздыхает мужчина и проводит правой рукой по волосам. — Надо же, — я удивленно выгибаю брови дугой. — Я и не думала, что мои слова могут произвести на вас такой эффект. — Как я уже и говорил, разговоры, порой, могут творить удивительные вещи, надо лишь знать кому и что говорить, — усмехается профессор. — Есть ли в твоей голове ещё что-то, чем ты хочешь поделиться со мной? — На самом деле там много всего, — смеюсь я. — Но если мы завели разговор об оборотнях. Вам известно, что сейчас происходит в Оменсе? Может быть вы что-то слышали? Мой отец стал созывать совет глав домов слишком часто, они все… Будто встревожены чем-то. Призыв солдат на охрану стены увеличился. Такое ощущение, что мы… Что нас словно готовят к войне. — Я знаю лишь слухи. По словам моих коллег, а откуда уж они это взяли, я не знаю, но ходят слухи, что оборотни готовятся к смене власти. — В каком смысле? — На смену старого правителя — альфы, придёт либо его сын, либо приемник. Ходят слухи, что в ночь кровавой луны, которая пройдет двадцать девятого ноября, будущий вожак оборотней убьет избранного. Это что-то вроде ритуального убийства. Возможно, что твой отец опасается того, что с новым правителем оборотней, начнутся ещё большие проблемы. Поэтому он бросает все ресурсы на усиление стены. Холодной волной дрожи ужас проходит вдоль моей спины, проникает под кожу и попадает в вены, леденя кровь. Ритуальное убийство? Это… Варварство. это аморально. Так нельзя. Ни одна человеческая жизнь не должна обрываться ради каких-то подношений богам, которых может и не существует. Я не знаю каким богам покланяются оборотни, но ритуальное убийство…Это омерзительно. Это чудовищно. — Вы… Вы, — шепчу я, полными ужаса глазами, смотря на мужчину. — Вы думаете, что эта религиозная традиция дошла и до наших дней? — Я мало что знаю, Винтер. Это же просто слухи. В конце концов, Оменс — закрытый город, город наших врагов, и информации о том, что там происходит нет. А если она и есть, то она может быть ложной. Возможно, оборотни и сохранили все свои обычаи, в том числе и жертвоприношения. В древние времена вожак должен был убить избранного или избранную, чтобы доказать свою власть и силу. Есть легенда, что избранный, обладая некой особенностью, может погубить весь род оборотней. Именно поэтому, будущий альфа должен был убить избранного. Убьешь его и, можно считать, что ты победил смерть. В разных источниках говориться, что избранным может быть как женщина, так и мужчина. И кто знает… Может быть оборотни, если они, конечно, все ещё следуют этой традиции, вновь прольют кровь. Вот только сдаётся мне, что ничего у них не выйдет. — Почему вы так считаете? — Избранным должен быть именно человек, ни полукровка, ни оборотень, только человек. Я резко останавливаюсь, когда понимаю, к чему клонит мужчина. И от этой мысли мой желудок неприятно скручивает и пронзает судорогой, из-за чего рвотные позывы начали подступать к горлу. Я делаю глубокий вдох, и убираю руки в карманы пальто. Профессор останавливается в нескольких метрах от меня и задумчиво смотрит на черный горизонт. Казалось, что мыслями мужчина далеко не здесь, он словно размышлял о чем-то трудном и тяжелом, потому что его брови хмуро сошлись возле переносицы, образуя на лбу складку. — Хотите сказать, что тот самый избранный сейчас находится в Демионе? — я прочищаю горло и убираю передние пряди волос за уши. — Всё возможно, — сильнее хмурится мужчина. — Это просто легенда. Но если всё это правда, то да, тот самый избранный сейчас находится в этом городе. И это может быть кто угодно. — О, твою мать! — я зажимаю рот ладонью из-за внезапного порыва своих эмоций. — Если взять всё то, что вы рассказали, тогда можно закончить цепочку тех убийств. Если оборотни ищут здесь избранного, тогда понятно, к чему все эти убийства. Но как…Как они смогут понять, что тот самый избранный перед ними? — Я не знаю, — вздыхает мужчина и, наконец-то, поворачивается ко мне. — Во всех книгах и статьях, научных работах, которые я изучал, ничего об этом не говорилось. Должно быть альфа-наследник каким-то образом может чувствовать избранного, я честно не знаю. В любом случае, всё это лишь наши догадки. Правды мы не узнаем. Знаешь, я думаю, нам стоит уйти с пляжа, пока штормовые волны не окатили нас и не утащили в море. — Что? — растерянно бормочу я, чувствуя жуткое разочарование, от которого неприятно тянуло внутри, а к глазам подступили слёзы. Только не это. Только не назад в клетку. — Но мы так мало погуляли. Профессор Клифвуд смеётся, и обняв меня за плечи, ведет в сторону своей машины. — Я разве сказал, что мы поедем домой? — подмигивает он мне. — Я думаю мы должны придерживаться нашей легенды о моём проекте, чтобы все сомнения твоего отца исчезли. Предполагаю разделиться и пойти в лес. Я отправлю с тобой охранника и дам несколько zip пакетиков. Походи по нашим тропкам, погуляй, и просто собери какие-нибудь шишки и травы. Ну, это для правдоподобия. После того как профессор отдал мне те самые пакетики, в которые археологи складывают свои находки, он предупредил охрану, и мы разошлись в разные стороны. Но если он пошел один, то вместе со мной пошел охранник. Что не удивительно. Я не стремилась разглядывать своего спутника, не видя в этом совершенно никакого смысла. К тому же, я здесь чтобы расслабиться, подарить себе хоть какое-то виденье свободы, пускай и не надолго. Пожалуй, плюсом охранника было то, что он шёл за мной почти что не слышно и постоянно молчал. Он словно давал мне моё личное пространство, что не могло не радовать меня. Перепрыгнув через небольшую канаву, я не спеша направилась в глубь леса по давно изученной тропе. Я не боялась заблудиться, нет, не тогда, когда знала, что самая глубь леса находится за стеной, как и река. В лесу было сыро, воздух здесь был влажным и имел характерный хвойный запах. Даже мрак туч не мешал мне наслаждаться прогулкой. По бокам от тропки лежали ветки сосен и пихт, шишки, рос мох и другие виды растений, которые прекрасно уживались в хвойном лесу. Я знала, что чуть подальше, если присмотреться и подождать, можно увидеть белок. Птицы здесь тоже были, но из-за густой хвои увидеть их очень трудно. Я шла неспеша, наслаждаясь тишиной вокруг и стараясь отпустить все свои мысли и догадки. Внутри меня все трепетало. Свобода. Это то, что окрыляет меня и заставляет жить. Погруженная в свои мысли, я не заметила того, как оказалась на своеобразном перекрестке тропинок, пройдя уже большую часть пути. Внезапно из глубины леса раздался громкий вой, который нельзя спутать ни с чем другим. Волчий вой. Я шокировано замерла, чувствуя как неистово бьется моё сердце. Как волна ужаса накрывает меня, словно лавина. — В Демионе нет волков, — шепчу я, распахнутыми глазами смотря в глубь леса, туда, откуда доносился ужасающий вой, который, казалось, разносился по всей лесной глуши эхом и окружал меня. Шрам на левом бедре вновь начал пульсировать. А перед глазами резко всплыли две кроваво-красные точки. Я не готова… Я не готова к встречи с ними… Только не сейчас. Я делаю шаг назад. — Нам нужно уходить, неме…- я замолкаю когда оборачиваюсь, но не вижу позади себя охранника. Какого черта? Страх сковал меня в свои стальные кандалы, мешая ясно думать. Внезапный треск веток и утробный рык заставляет меня вновь вздрогнуть. Почувствовать, как стынет кровь в моих жилах. Я судорожно выдохнула и побежала в обратную сторону, надеясь добежать до края леса и докричаться до охраны раньше, чем зверь настигнет меня. Я бегу со всех ног, спотыкаюсь об коряги, позволяю веткам царапать своё лицо, но продолжаю бежать. Задыхаюсь из-за непривычных нагрузок, игнорирую острую боль в правом боку. Сейчас мне как никогда страшно. Эта часть Демиона должна быть безопасной, но, видимо, оборотни нашли лазейку и сюда. Топот лап и звериный рык позади лишь подгоняют, заставляют меня бежать быстрее. Я вскрикиваю, когда слышу достаточно близко клацанье зубов зверя. — Помогите! — кричу я и падаю от того, что некая мощная сила сбивает с ног. Я падаю, ударяюсь лицом коряги и нечто твердое, чувствую невыносимую резь и боль в области лба. Удар настолько сильный, что на мгновение мир вокруг меня перестаёт существовать, словно я оказалась в каком то вакууме. Тупая боль пульсировала под черепной коробкой, во рту стоял неприятный металлический привкус. Сквозь шум в ушах до меня доносятся отдаленный гомон криков и хлопки выстрелов, звуки перестрелки. И пока голова идёт кругом, а я не могу сообразить, что происходит, вокруг меня маячит какая-то тень. — Чёрт, — шепчу я, пытаясь подняться, однако грозный рык и нечто сильное, что упирается мне в спину, не позволяют мне сделать этого. Нет. Меня к сырой земле прижимают вновь. Зверь. Давление лап на мои ребра становится таким сильным, что я скулю от боли. Еще немного и мне просто-напросто переломят ребра и позвоночник. Дышать невыносимо тяжело. Я чувствую когти зверя на своей спине, чувствую его вес. И это приводит меня в ещё больший ужас. Я не привыкла молиться, но сейчас, готова молиться Квиллиан, лишь бы она сохранила мою жизнь. Отозвала своего Палача. Я сжимаюсь и замираю, понимаю, что это засада. Что враги пришли за мной. Что сейчас моя жизнь оборвется здесь, в этом лесу. И моё тело будет разорванно на ошмётки, которые либо растащат по дальним частям леса, либо их вообще не найдут. Все уроки самообороны, что я изучала, сейчас бесполезны. Драться с тем, кто сильнее меня, драться со зверем нет смысла. Я лишь… Надеюсь, что хотя бы профессор в порядке, и волки не тронут его. С глаз срываются крупные капли слёз, которые скатываются вниз по моим щекам. Одежда промокла от сырости, резь во лбу, наряду с пульсирующим давлением, усиливается, а холод начал окутывать меня, проникать под мокрую одежду. Над головой раздается грохот грозы и свист ветра. — Пожалуйста, — прошу я, не понимая, чего именно хочу. Быстрой смерти или…Нет, другого мне не дано. Над ухом вновь клацают зубы хищника и я зажмуриваюсь, крупно дрожу и отсчитываю минуты до своей смерти. — Вельфэн, назад, — как гром среди ясного неба разносится глубокий мужской голос. Давление лап тут же пропадает с моей спины, и я жадно глотаю ртом воздух, стараясь вдохнуть как можно больше, и чувствуя, как болит спина. Каждый вдох приносит неприятное жжение. Я слышу чьи-то приближающиеся ко мне шаги, а через несколько мгновений в поле моего туманного, от слёз, зрения попадают мужские армейские ботинки. Хрипя, я кое-как приподнимаюсь и задираю голову, пытаясь рассмотреть и понять, кто же стоит передо мной. Но головная боль начала пульсировать в висках так сильно, давить, переходить на невыносимый уровень. Сознание резко заволокло туманом, перед глазами все поплыло, силы покинули меня, и прежде чем провалиться во тьму, я уловила быстрое движение рядом. Кажется кто-то поймал меня.