Видения Гедеона

      ВНИМАНИЕ: суицид ( вкратце), пищевая рефлексия, диссоциация, посттравматическое стрессовое расстройство (по крайней мере, я попыталась передать это по-своему?) Мир - это... одинокое место. В нем живет мальчик. Возможно, старше многих, душа, прожившая много жизней. Много миров. Познавшая горе и боль, радость и смех. Мечтавшая о мире счастье для тех, кто никогда не чувствовал этой радости. Мальчик, взрослый разумом, в душе оставался ребенком. Мечтал о доме, но сердце его было пусто. Впервые увидев жизнь, он почувствовал страх. Ибо как может ребенок, окруженный смертью и ослепший от жизни, не бояться увидеть ее яркие вспышки чудес? Как может ребенок, сердце которого навсегда осталось в одиночестве, не бояться дома? Однако дом, которого он так жаждет, и есть тот самый дом, которого он боится. Он привык к бесцветному, потому что это все, что он знал. Все, что он знал. Но почему-то сегодня... больнее, чем обычно. Ощущение пустоты. Одиночество. Комната, в которой он запирался, пуста и бесцветна. Простыни, в которые он пытался спрятаться, - поле снега, тусклого, белого, холодного... Он знал эту комнату наизусть, сделал метель частичкой спокойствия в своей душе, но она холодна. Почувствовав проблеск тепла, он сожалел о его потере. Почему? Почему счастье не может длиться вечно? Почему оно приходит, чтобы потом уйти? Почему есть жизнь, но она умирает? Это жестокий дар. Вселенная оставляет мимолетное мгновение радости, чтобы потом отнять его по щелчку пальцев. Проскользнуть мимо рук без лишних раздумий. Он не понимал этого, лежа в маленьком бесцветном мире, который он сам для себя создал, и оплакивая потерю желтого цвета и его тепла. Такемичи закрыл глаза, чувствуя, как его сердце выворачивает наизнанку. Потому что есть боль, а он не совсем понимал, как ее не чувствовать. Время позволило его израненному "я" стать просто ноющей раной, и в одно мгновение, с секундным облегчением, превратилось в перелом. Сломанный, и он задался вопросом, сколько времени потребуется, чтобы эта рана затянулась. Больно. Мелькнувшее тепло заставляло его почувствовать себя разбитым вдребезги, он думал, насколько мучительным было бы позволить коже окутаться солнечным светом. Позволить своему миру наполниться цветом, очаровываясь его красотой. Он не хотел ни с кем знакомиться. Так безопаснее. Так проще. Он привык к пустоте, бесцветности и холоду. Но это одиноко и никогда не прекратится. Ему больно. ∞ В его дверь постучали. Три тихих постука. Три бесшумные пули. "Эй, Такемичи?" "Да?" ответил Такемичи через некоторое время, садясь, когда Казутора вошёл в комнату. Значит, он не ушел. Возможно, он останется... часть его души задумалась, надолго ли. Или ради кого. Стал ли он больше похож на Шиничиро? Темные волосы, тусклые глаза, слабое тело. "Ты... ты хочешь погулять сегодня? Мы можем снова сходить за дораяки в парк или еще куда-нибудь. Думаю, будет полезно подышать свежим воздухом". "Да." Не совсем. Казутора слегка просиял, глаза заблестели. "Правда?" - прошептал он, почти шокированный услышанным. В его голосе звучала надежда. Такемичи почесал голову, выдав из себя ухмылку. "Вообще-то, я уже давно хочу дораяки". Он терпеть их не мог. ∞ Дораяки на вкус как пепел. Мягкое печенье сухое и крошится на языке, а сладкая бобовая паста внутри все еще горячая и обжигающая. Он проглотил большой кусок, тепло обжигало и делало больно. Больно, но тепло, а Такемичи боялся, что если будет ждать слишком долго, то пустыня станет холодной. Чего он опасался? Тепла или его отсутствия... он уже не мог точно сказать. Возможно, и того, и другого. А может, ни того, ни другого. " Все хорошо?" спросил Казутора, присев на скамейку и накрыв его руку своей. Кончики его пальцев теплые, ладонь слегка вспотела, и Такемичи предпочел это тепло обжигающей бобовой пасте. Такемичи откусил еще кусочек печенья и широко улыбнулся. "На вкус как дерьмо". ∞ "Хочешь узнать секрет?" "Конечно". Казутора нахмурился, сведя брови. "Я тоже не люблю дораяки". Такемичи замешкался, подняв глаза от свежего белья, которое он складывал. "Ты... не любишь?" Казутора фыркнул, расплывшись в широкой, идиотской ухмылке. "Нет. Я всегда думал, что они тебе нравятся, учитывая, что ты съел около пяти штук, когда мы пришли туда в первый раз. Но ты сказал мне, что на вкус как дерьмо". "Это правда ", - кивнул Такемичи в знак согласия, чувствуя, как забилось сердце, и хихикнул. "Я съел их, потому что ты тоже их ел. Я не понимаю, как Майки может есть это дерьмо круглосуточно". "Боже, никогда не говори ему это в лицо. Он не спустит тебе это с рук". "Надоедливый ублюдок, не так ли?" пробормотал Такемичи. "Ха, с каких пор ты используешь такие дерьмовые выражения?" "Я думаю..." Такемичи сделал небольшую паузу, пытаясь понять, как сказать то, что он чувствовал. Это чужое чувство. Быть честным. Кадзутора смотрел на него тепло и мягко улыбался, и он ощущал себя... нужным. Ощущение, словно они заново узнали друг друга, не отягощенные прошлым или сомнениями. "Я думаю, мне можно его ругать. Я заслужил это". Казутора моргнул, немного смутившись, и Такемичи почувствовал, как тяжесть ненависти Майки немного спала с его груди. Потому что этот Казутора не знал того Майки, которого знал Такемичи. Этот мир не знал той ненависти. Не знал той тьмы и ее отрады. Майки этого мира - новый. Кто-то... кто-то, кто его не... Ах. Глоток свежего воздуха заполнил легкие, и его глаза расширились в осознании. "Они... они не знают меня", - пробормотал он, чувствуя, как трепещет и колотится сердце. Вспышка вины, нет... страха... промелькнула в глазах Казуторы, и Такемичи повторил про себя. "Они не знают меня!" - со смехом, переползая через чистую партию одежды, чтобы схватить Казутору за плечи. "Я... мне жаль... они не..." Такемичи покачал головой, улыбнувшись уголками губ. "Нет, ты не понимаешь! Они не знают меня... и я... я не знаю их!" "Что?" Казутора нахмурил брови, и Такемичи подумал, что мог бы согласиться с замечанием Кисаки о тормознутости "тигробоя". "Я знаю Майки... но не... не этого Майки. Я не знаю ни одного из них! Ты понимаешь?" - прошептал он последние слова, обхватив лицо Кадзуторы ладонями, словно раскрывая секрет. Потому что они не знали его, а он не знал их. Не в этом мире. Не в этой временной линии. Они могли быть людьми, которых он никогда не знал. Майки мог быть добрым и радушным лидером. Мицуя мог возненавидеть работу модельера. Черт, он даже не знал, нравился ли этой Эмме Дракен, ведь Дракен мог быть таким, каким он его никогда не представлял. Он не знал этот мир... так же, как тот не знал его, так не была ли эта встреча тем же, что встреча с незнакомцем? Разве это не... не даст им всем чистый лист, с которого можно начать. Создать новые воспоминания друг о друге, переписать то, что было знакомо и забыто. "Ох", - выдохнул Казутора, вглядываясь глубоко в его глаза, наконец-то понимая, что чувствовал Такемичи... что пытался передать. Он подался вперед, убирая руки от лица, и обхватил того, притягивая Казутору в объятия. Казутора немного поколебался, его руки неловко сомкнулись за спиной Такемичи, а затем он сам обнял его. Встреча незнакомцев. ∞ "Что на тебе надето?!" "Что..." Казутора запнулся и покраснел.: "Что не так с тем, что на мне надето?!" Такемичи зашелся в приступе хохота, опершись на руку, и глядя на очень взволнованного Казутору. Он стоял с метлой в руках, одетый в нарядный фартук с символической картинкой Пике Джей, напечатанной посередине. "Пожалуйста, скажи мне, что это Чифую..." "Я-" Казутора сделал паузу, чуть прищурившись. "Это был подарок". "Аххх, какая прелесть!!! А у Баджи есть такой же?" "Отвали, просто делай свою работу". Их небольшое задание по уборке крошечной квартиры, в которой жил Такемичи, оказалось на удивление не таким сложным, как Такемичи себе представлял. Все было наполнено светскими разговорами, легкими препирательствами и чувством общности. Неужели всегда было так легко? Время прошло быстро (как и всегда), но в его груди было чувство удовлетворения. Время, каким бы тяжким бременем оно ни было, казалось... мимолетным. Легким. Словно Такемичи мог уместить его тайну на ладони, и она не была бы непостижимой. Оно было... теплым. "Где он вообще?" спросил Казутора. "Кто?" спросил Такемичи, чуть смутившись. "Бич нашего гребаного существования, Кисаки". Такемичи моргнул, застыв при упоминании его имени. Кисаки. Он не видел Кисаки с тех пор, как они поссорились, и не думал, что увидит в ближайшее время. Не с тем признанием его ненависти и безразличием Кисаки. "Почему тебя это волнует?" - пробурчал он, голос горький, отдающий предательством. "Разве это не он загнал тебя под ковер?" "Да, но... подожди..." Казутора приостановился, слегка нахмурившись. "Вы опять поссорились?" " Просто недопонимание..." "Прекрати", - вклинился Казутора, нахмурившись. В его голосе не было ни капли смеха, и сердце Такемичи сжалось. "А?" Неужели он все испортил? Хватит ли Кадзуторе... уйдет ли он, как Кисаки? "Хватит мне врать", - возмутился тот, довольно спокойным, но, тем не менее, строгим голосом. "Хватит врать..." "- Я не лгу!" крикнул Такемичи, лицо которого горело от стыда за то, что его подловили. "Я не лгу." Он врал. Только и делал, что врал. Но ведь он сказал Казуторе, что ненавидит Дораяки, так ведь? Он был честен. "А вот и нет! Ты думаешь, что я не замечаю, а я замечаю!" настаивал Казутора, слегка сжав кулаки, и Такемичи внутренне вздрогнул. "Я-" "Я... я не... я..." Такемичи пытался возразить, но его аргументы не выдержали критики, и он уставился на пол . На мгновение между ними воцарилась тишина, прежде чем Казутора вздохнул. "Хорошо." "Хорошо?" Такемичи поднял голову и уставился вверх, слегка удивленный тем, что Казутора так легко сдался. Казутора улыбнулся, глубоко вздохнув. Он казался немного усталым, несколько побежденным, и Такемичи задумался, не он ли тому причина. "Хорошо. Я доверюсь тебе". Такемичи уставился на него, немного ошеломленный, тяжелое чувство засело в груди, и накатило странное осознание . Поскольку Казутора был готов доверять ему, несмотря на его ложь и полуправду, и все же... все же Такемичи не смог сделать то же самое. Не смог вернуть то, что ему дали. "Мне жаль", - прошептал он, когда Казутора пошел выбросить мусор, слишком трусливый, чтобы признать свою слабость перед ним. Он будет стараться изо всех сил. Он будет стараться. ∞ "Мы поссорились", - прошептал Такемичи, когда уже давно наступила ночь, а Казутора мертвым сном спал рядом с ним. В гостиной было темно, и Такемичи подумал, что хорошо, что они пропылесосили ковер перед тем, как свалиться на него прямо там и тогда. Казутора не ответил, и Такемичи прикусил губу. Это была утомительная работенка, и если бы Такемичи был один, он, возможно, никогда бы не справился с ней. Но он сделал многое. Гораздо больше, чем когда-либо прежде. И все равно он чувствовал, что этого недостаточно. Он настолько слился с собственным эгоизмом, что уже не мог его распознать. Однажды он назвал Казутору эгоистом за то, что тот использовал Такемичи в качестве замены Шиничиро, но тот научился. Казутора научился. А Такемичи - нет. "Кисаки, я сказал ему, что ненавижу его, вложив в каждое слово всю душу". Он повторял свои ошибки снова и снова. "Я думаю, что ненавижу Майки тоже, но пытаюсь сказать себе, что это не так. Что он не тот же самый человек... но я... я не думаю, что я настолько силен". Он никогда не научится. ∞ Кисаки не вернулся, а Такемичи сказал себе, что ему все равно. ∞ ДИНГ- ДИНГ. ДИНГ. ДИНГ. ДИНГ- Какая-то часть его, маленькая эгоистичная часть, подумала, не Кисаки ли это, - звонок в дверь был настойчивым и беспрерывным, передавая намек на нетерпение. Но Кисаки уже придумал другой способ проникновения в его дом, не желая проходить через то унижение ожидания перед дверью, которая может никогда не открыться. Ведь у Такемичи была привычка игнорировать окружающее, сворачиваться калачиком и отгораживаться от всех. Кисаки знал, что... это не Кисаки. "А! Это... это должны быть они", - сказал Казутора, рассеянно почесывая голову. Он выглядел нервным. Немного виноватым. "Я должен идти... открыть дверь!" Такемичи пошел следом, шаги короткие и нерешительные. Все было на месте. Квартира была вполне приличной. Они выглядели собранно, и все казалось... в общем, в порядке. ДИНГ. ДИНГ. ДИНГ. ДИНГ- Из-за двери донеслось несколько приглушенных криков, а также звук, похожий на шлепок, прежде чем звонки прекратились. Он подумал, не Дракен ли это, пытающийся заставить Майки перестать вести себя подобно ребенку. Такемичи думал, что был готов, по большей части. Он отрабатывал осанку и голос. Часами пытался уложить волосы, создавая видимость нормальности. И все же... сердце защемило, глаза расширились, а дверь открылась. Он резко вдохнул. Майки. Сияющий во всей своей красе. Со всеми своими несчастьями. И он выглядел... счастливым. Прекрасная улыбка, непринужденное внутреннее сияние. То, как он выглядел, окруженный всеми теми, кого когда-то потерял. Всеми теми, кого он оттолкнул, уничтожил, убил... Это нечестно. "Простите за внезапное вторжение, вы?" Такемичи моргнул, подняв голову, чтобы встретиться взглядом с Мицуей. Его волосы длиннее, чем он помнил, похожи на те, что были тогда, когда... когда Дракен... "Я... э-э... друг Казуторы!" заикаясь, Такемичи слегка поклонился. "Как тебя зовут?" "Таке... Такемичи Ханагаки". "А, парень, о котором говорил Кисаки. Такемучи!" сказал Майки, ухмыляясь. Он совсем не похож на того Майки, над которым Такемичи часами корпел. Нет... этот был ярче. Мягче. Добрее. И все же... все же он не мог избавиться от горького привкуса во рту. Противно. Такемичи качнул головой. "Нет. Такемичи. Не Мучи". Потому что он больше не Такемучи. Он - потерянный человек, часть которого была похоронена и брошена. "Эй!" Голос глубокий, с легким намеком на гнев. Это Дракен. Он всегда раздражен, даже в этой временной линии. "Если Майки сказал, Такемучи, значит, Такемучи". Такемичи почувствовал, как уголок его губ слегка приподнялся, не в силах сдержать улыбку. Казалось, некоторые вещи, хотя и давно забытые, так и не поменялись. ∞ Странно. То, как все ворвались в его жизнь - непрошеные, незваные, - словно они каким-то образом стали ее частью. Однако нет, квартира Такемичи была довольно маленькой, и, честно говоря, такое количество людей в его доме казалось... тесным. Подавляющим. Он узнал их. Баджи, с растрепанными волосами и видом, готовым вот-вот выбить из него все живое. Однако Чифую не было. Вероятно, он не смог взять выходной в зоомагазине, и Такемичи почувствовал некоторое облегчение. Одно дело - увидеть Баджи, человека, которого он подвел, но никогда по-настоящему не знал. И совсем другое - встретить своего партнера, того, кто обещал всегда оставаться рядом с ним. Баджи, Майки, Мицуя, Дракен... и, конечно же, Казутора, который устроился на сиденье рядом с ним. Четыре человека - это слишком много. Если бы был еще один, Такемичи не думал, что у него хватило бы мест, чтобы разместить их всех, учитывая, что обеденный стол был на один стул короче. Он мог только надеяться, что на их глазах не исчезнет еще один. Это был бы удар ниже пояса, даже для Вселенной. Они принесли еду из небольшого ресторанчика, расположенного неподалеку от дома. Такемичи сам бывал там пару раз, когда гулял с Хиной и бандой Мидзо. Шесть больших коробок с едой на вынос, по одной перед каждым из них. Разговор начался довольно просто, в основном с того, что Баджи потребовал рассказать, когда и как Казутора с ним познакомился. "Как вы познакомились?" грозно усмехнулся Баджи, опустив веки, в голосе звучала нескрываемая ярость. "Это был его день рождения!" вступил в разговор Казутора, после чего Дракен слегка шлепнул того по голове, отругав за то, что вопрос был задан не ему. На него должен был ответить Такемичи. "Я... я ждал маму на вокзале. Она задержалась на работе", - начал он, слова были наполнены полуправдой и ложью. "Я заснул в ожидании, а когда проснулся, увидел... Казутору, сидящего рядом... со мной... и я думаю... наверное, мы просто съели вместе торт". Сама история довольно незамысловатая, возможно, слегка клишированная. Комедия в процессе формирования. Две разбитые души встретились под тусклым уличным фонарем только для того, чтобы поесть торт. Майки... Майки не разговаривал с ним. Не разговаривал. Скорее, уставился щенячьим взглядом, пытаясь понять, кем был Такемичи. Угрозой. Другом. Возможно, незнакомцем. Где-то по пути Майки, видимо, счел его скучным, и вынудил Дракена поставить флажок на их еду, прежде чем они начнут. Это ребячество, но Такемичи лучше знал, что не стоит вновь поддаваться на подобный фасад. Это имитация. Сама ситуация нервировала, потому что они не принадлежали друг другу, вернее... Такемичи не чувствовал себя их частью, и Такемичи задавался вопросом, не один ли он видел это. Чувствовал атмосферу неловкости, эту дистанцию между ними. Такемичи знал их. Он видел их худшие стороны. Те части, которые вгрызались в самих себя, портились и болели. Видел те их части, которые страдали, выли, как дети, умоляя о помощи (иногда он забывал, что они были детьми). Он видел все это, а они - нет. Тем не менее, ели они беззаботно, непринужденно болтая, к чему Такемичи никак не мог прислушаться. Смеялись над шутками, в которых он уже не участвовал. А ведь именно этого он и хотел, не так ли? Сидеть за столом, где ни одно место не пустует. Это то, чего он хотел, чего жаждал - так почему же всё это не казалось реальным? Его видение прошло мимо, подобно видео. Старый прогорклый фильм, который крутят на повторе. Такемичи опустил взгляд на свою тарелку. Она была полностью переполнена едой, с каждым мгновением становясь все холоднее и холоднее. Он отщипнул небольшой кусочек мяса, прижав его к языку. Мясо было соленым, маленькие капли лимона растекались по вкусовым рецепторам. Он медленно жевал, пытаясь насладиться вкусом. Возможно, если он сосредоточится на еде, то сможет игнорировать все, что его окружает, - еда была вкусной. И от этого Такемичи захотелось еще. Это казалось неправильным, скорее он знал, что это неправильно. Тихо сидеть за столом, теперь вычищенным и чистым, с бесконечными стопками закусок. Все места были заняты, их хозяева беззаботно смеялись. Наивно. Отстраненно. Он опустил взгляд в свою тарелку, избегая зрительного контакта и изо всех сил стараясь уменьшиться как можно больше. Чтобы спрятаться и исчезнуть. Он вертел вилкой, раздумывая, стоит ли ему откусить следующий кусочек. Заслужил ли он это тепло. 'Не порти настроение. Не порти'. Он отправил в рот еще один кусок. Вкус ничем не отличался от предыдущего, но на этот раз он вызвал у Такемичи приступ тошноты, и ему захотелось выплюнуть эту отвратительную гадость изо рта. Это было отвратительно, а Такемичи был таким гребаным эгоистом. Он отчетливо видел, как суетился вокруг него Казутора, передавая ему стакан воды, который он без раздумий выпил. Он улыбнулся, проглотив еще кусочек, чувствуя, как мякоть сползает по горлу в желудок. Она скребла по гортани, становясь все тяжелее и оставляя следы. Он глотнул еще воды, надеясь смыть жир, и снова улыбнулся. Рассмеялся над шуткой, которую не совсем расслышал. Он изо всех сил старался подыграть собеседникам, кто-то похлопал его по плечу, и он почувствовал, как свело живот. Он чувствовал себя невидимым. Сидя на стуле, он просто смотрел... и смотрел... и смотрел... и ел. Тихие всхлипы Чифую звенели в ушах, когда мальчик прижимал к себе истекающее кровью тело Баджи. Укус. В коридоре раздался пронзительный крик. Он задался вопросом, кто это. Сколько их он уже слышал с тем же самым ужасом. То же отчаянное желание жить, избавиться от боли. Он почувствовал, как дрожат его пальцы, когда он снова разрезал мясо, изо всех сил стараясь не обращать внимания на хаос в голове. Укус. Такемичи медленно жевал, чувствуя, как еда скользила по горлу. Проскальзывая мимо языка, она падала в желудок. Вульгарно. Укус. Ему хотелось стошнить, но он запил еду еще одним глотком воды. Майки и Дракен невозмутимо ели, и он... он тоже ел. Он не хотел, но Такемичи заставлял себя, запихивая в рот очередную ложечку. Он пытался. Он пытался. Он пытался... Укус. Такемичи закрыл глаза, пытаясь успокоить слабое существо в своей груди. Оно предало его. Грохотало и болело, угрожая вырваться из груди на всеобщее обозрение. Ему было интересно, слышали ли они - ритм его сердца, барабанящий, как мотор мотоцикла, который он слишком хорошо знал. Слышали ли они истошные крики и тихий плач, повторяющиеся по кругу в его голове. Крики предательства. Потери. Смерти. Укус. Уголком глаза он заметил, как они встали один за другим, как опустели тарелки и зазвенели столовые приборы. Такемичи хотел пойти следом, но его тарелка еще не опустела. Он должен догнать их. Нужно спешить. Нужно закончить, иначе они оставят его. 'Не бросайте меня. Подождите... не уходите. Не надо... пожалуйста. Пожалуйста...' Укус. Он не решался поднять глаза. Не успел дожевать, а уже снова ест. Мясо на вкус как крики Эммы. Вода соленая, как слезы детей (Майки), на глазах которых умирали сестры и братья. Он подвел их. Укус. Он провел языком по губам, слизывая солоноватость собственных слез. Он снова начал плакать. Как жалко. Кусочек, и еще один, и еще, и еще... Такемичи гордился собой, глядя на пустую тарелку, в которой, как в зеркале, отражалась его душа. Белая и пустая. Его желудок казался ужасно набитым, грозящим расползтись, вывернувшись наизнанку. Он перевел взгляд в сторону, прямо напротив балконного окна, у края стояла фигура. Майки. Белые, бледные волосы. Кости выступали сквозь тонкую одежду. Широкая, разбитая ухмылка расплылась по лицу, и в голове прозвучали слова. 'Все, давайте сделаем это!' Фигура широко раскинула руки и наклонилась. Такемичи судорожно вздохнул, закрыл глаза и отвернулся. 'Это не правда. Это не правда', - напомнил он себе, крепко сжимая руки под столом, вонзая ногти. 'Майки жив. Они все живы'. Когда он снова открыл глаза, на него уставилась ослепительно белая тарелка. Его губы чуть дрогнули, гордясь тем, что он закончил есть, и Такемичи поднял глаза, чтобы посмотреть на остальных сидящих за столом. Пусто. Перед ним никого нет. Стулья отодвинуты, каждый пуст, раковина полна грязной посуды. Вдалеке Такемичи слышал, как они шаркали, обуваясь. Они уходят. Он расплакался.