Видения Гедеона

      Такемичи прожил много жизней. Был и другом, и врагом. Сегодня он чужак. Теперь, возможно, навсегда, он станет призраком, обратившись в человека, которым был в своей первой жизни. Полон полуживых фантазий и невыполненных обещаний. В своей первой жизни Такемичи молил время о пощаде. Он обрел благословение в виде девушки по имени Тачибана Хината. Во второй жизни судьба пощадила его мальчиком по имени Майки, сияющим и светящимся, подобно летнему солнцу. Тот же мальчик впоследствии вырос и преподал ему основы жестокости. В этой жизни пощады нет. Нет спасителя. Нет губителя. Только вечная тишина, заполняющая пустоту. "Ты, блядь, собираешься отвечать?!" У него не было ответа на вопрос Кисаки. Он понял, что ему не хватит жизненных сил даже на то, чтобы найти его. Время не даст ему покоится с миром, поэтому Такемичи решил создать его для себя. Это оказалось труднее, чем он думал, и он решил, что понял, почему время забыло его на этот раз. Утомительно. В детстве Такемичи всегда задавался вопросом, вечна ли жизнь. Он так и не узнал, что такое смерть - не по-настоящему. Только спустя несколько часов после смерти Хинаты он начал вспоминать их последний разговор. Их последнее объятие, и ему не дали времени ни опомниться, ни остановиться, потому что то, что должно было стать их последним, стало вечным. Время сыграло свою роль и отправило Такемичи по спирали назад, где он смог сочинить еще одно прощание. В другой временной шкале. Смерть стала мимолетной, а жизнь - вечной. Он заметил, что бежит от смерти, такой же слабой, как и он сам. Он боялся ее. Возможно, не столько за себя, сколько за тех, кто его окружал. Тех, кто мог проститься. Тех, кому не дали второго шанса на жизнь, потому что он понял, что смерть неизбежна. Но жизнь... жизнь столь быстротечна! И так же неизбежна. Ведь однажды будет последнее объятие. Последнее прощание. Последний смех - и Такемичи понял это в тот день, когда жизнь решила исключить его из уравнения. Он был так сосредоточен на том, чтобы избежать смерти, что забыл о жизни. Он так долго пытался сохранить, что забыл лелеять. Забыл улавливать маленькие моменты. Россыпи радости и смеха... Он забыл... Он забыл о жизни. И жизнь забыла его в ответ. "Ты вообще слушаешь?!" Он чувствовал себя опустошенным, не в силах ответить на вопрос Кисаки. Вместо этого потащился к себе в спальню, закрыл за собой дверь и устроился под одеялом. Где-то вдалеке он слышал крики Кисаки, но ему было все равно. Он был слишком занят размышлениями о том, стоит ли ему оплакивать свои похороны. Должен ли он проклинать свое жалкое существование. Вместо этого он рассмеялся, тихонько хихикая про себя. Перевернулся на спину, широко раскинув руки, и уставился на белый потолок. Снежное поле. Не он был творцом шагов, он был следом, оставленным позади, и, подобно любому следу посреди метели, он тоже исчезнет. Не оставив ни тени, ни следа. Его жизнь не трагедия. Возможно, комедия. Сатира в процессе разработки, но не трагедия - нет... отнюдь. Такемичи всегда считал, что вселенная сочла себя врагом Такемичи, ведя против него личную вендетту. Но это было не так, так? В те последние мгновения перед смертью - в двух метрах от железнодорожного состава - Такемичи вознес молитву, и Вселенная ответила на нее. Той ночью на краю моста он молился точно так же. Той ночью он желал не умереть, а остановиться. Перестать быть. И как всегда, Вселенная ответила. ∞ Кисаки не знал, что делать. Его руки дрожали, а на языке остался горький привкус. Он хотел получить ответы, но Такемичи (как гребаный трус) закрылся в своей дурацкой комнате. Он постучал. Дважды. Трижды. И по-прежнему никакого ответа. Что он должен делать в этой ситуации? Позвонить Тигрбою? Выломать дверь (он мог бы свалить это на нашествие термитов) - при этом он не был уверен, что у него хватит физических сил сорвать дверь с петель. "Черт", - выдохнул он, приложив ладони к лицу и пытаясь осмыслить произошедшее. Ведь он только что видел, как кружка Такемичи исчезла у него на глазах, причем без малейшего понятия, почему и как. Он позволил себе съехать по стене и присесть около двери в спальню Такемичи. " Такемичи, пожалуйста, нам нужно поговорить..." Кисаки не умолял. Он не умолял никого, кроме Хинаты, которая отшила его без малейшего колебания. Сегодня он молил своего врага. Чтобы получить ответ - скрыть страх за тонкой завесой любопытства и отчаяния. Не похоже, чтобы Кисаки был удивлен сверхъестественными явлениями. Черт, Такемичи был путешественником во времени, и он сомневался, что какое-либо событие сможет превзойти эту аномалию. Однако в глазах Такемичи был страх. Слезы были так ярки, что Кисаки видел в них свое собственное отражение, но за ними не было ничего. Ни отчаяния. Ни борьбы, ни стремления. Взгляд чистого поражения - акт отпускания. С каких это пор Такемичи начал сдаваться? И, черт возьми, Кисаки даже не был уверен, от чего именно отказывался Такемичи. Он прислонился затылком к стене и закрыл глаза, стараясь не обращать внимания на жжение, бегущее по бедру. Он не смог найти в себе силы обратить на это внимание, боясь, что в тот момент, когда он уйдет, Такемичи откроет дверь, а Кисаки упустит свой шанс допросить его. " Такемичи," - попытался он снова, тихонько постучав в дверь. "Пожалуйста". Кисаки сам не знал, чего ожидал. Возможно, ответа на его мольбы, возможно, смеха над его отчаянием, но ответа не было. Даже шепота. Такемичи жесток, подумал он. Эгоистичен и труслив. Совсем не похож на героя, которого он когда-то знал. ∞ "Какого хрена ты здесь делаешь?" Его толкнули ногой, и Кисаки глухо ругнулся, открыв глаза, и встретился взглядом с изгоем своего существования. Тигр-блядь-бой. "Отвали." "Если ты еще не понял, я тут живу". Кисаки усмехнулся. "Да, конечно". Ответа не последовало. Не может быть... но ведь Такемичи не настолько глуп, чтобы приютить в своем доме преступника. "Ты серьезно?" спросил Кисаки. "Да?" "Господи, не могу поверить, что ты выжимаешь сочувствие из несчастного, депрессивного ребенка. И даже понятия не имеешь, что, блядь, происходит?!" Черт. Возможно, он доверился Тигробою больше, чем тот заслуживал. Этот ублюдок жил здесь, и до сих пор не заметил, как в воздухе испарялись вещи. Неужели только у Кисаки тут были мозги? Он не обратил внимание на то, как Казутора сделал шаг назад в ответ на его слова, и вскочил на ноги, ударив кулаком по двери Такемичи. Он пытался умолять, был вежлив, но, возможно, единственный язык, который Такемичи действительно понимал, - насилие. "Открой эту чертову дверь, Ханагаки!" Едва он произнес эти слова, как его схватили за руку и толкнули назад. Если бы Кисаки был более сильным, он мог бы ударить его кулаком. Вместо этого он с усмешкой уставился на Казутору, который теперь встал между ним и дверью. "Какого черта ты делаешь?!" возмутился Казутора, не давая Кисаки подойти к двери. "Стой!" "Не указывай мне, что, блядь, делать! Это он, гребаный мудак, заперся в своей комнате, как проклятый трус! Как... как..." Я, хотел сказать он. Кисаки не знал, почему так злился на человека, которого когда-то поклялся уничтожить. Возможно, дело было в том, что он видел себя в Такемичи, который спрятался в спальне, надеясь оградить себя от всего, что творилось снаружи. Это трусливо и жалко. Унизительно. До слез. Чертова жалость к себе. "Скажи ему, чтобы он вылез на хрен и встретился со мной лицом к лицу", - прорычал Кисаки, сжимая кулаки. "Нет! Между вами что-то произошло?!" Казутора снова шагнул к нему, подняв руки, словно пытаясь доказать, что у него нет никаких дурных намерений. Кисаки плевать хотел на это. Все, чего он хотел, это чтобы Такемичи вышел из комнаты и заговорил. Все, чего он хотел, это поговорить! У него остались вопросы, и, возможно, молчание Такемичи - достаточный ответ, подтверждающий то, чего он опасался. И все же, он хотел знать. Хотел ухватиться за малейшую возможность того, что то, чего он боялся, - ложь. Что есть другое объяснение. "Ничего не произошло. Нам просто нужно поговорить", - сглотнул он оскорбления, которые так и вертелись на языке. "Да нет, тебе просто нужно успокоиться". "Забавно, что из всех людей именно ты говоришь это". Он не упустил из виду, как вздрогнул Казутора от его слов. Кисаки не будет извиняться. Они должны были причинить боль. "Послушай", - Казутора сделал паузу, глубоко вздохнув, прежде чем продолжить, и Кисаки подумал, что иронично, как хорошо Казутора умел успокаивать, несмотря на то, что в его прошлом было полно жестокости. "Он иногда бывает таким... ты не можешь просто ворваться в комнату. Дай ему немного времени". "Как долго?" "Я не знаю... это может занять несколько часов или дней. Просто нужно набраться терпения". Терпения? Кисаки хихикнул, обхватив лицо ладонями. "Черт...", - прошептал он, снова опускаясь на пол, не обращая внимания на Казутору, который обеспокоенно размахивал руками, не зная, что делать, и просто стоял, как потерявшийся щенок. Тигренок хочет, чтобы он был терпелив, но ведь не так уж важно, чего хочет Казутора, не так ли? У Кисаки нет времени на терпение. И он боялся, что у Такемичи тоже. ∞ Кисаки шел домой под дождем, снова терпя поражение от Такемичи, и на мгновение задумался, неужели проигрыш - это все, на что он способен. Даже когда он больше не злодей. Одежда прилипла к телу, пробирая до костей, пальцы дрожали, дыхание сбилось. Кисаки не знал, почему его это волновало. Почему он боялся (не за себя), за Такемичи. За того самого человека, которого он всю жизнь пытался победить. Так почему же он не рад? Почему внутри появился этот... гнилостный привкус, чувство потери? Он не заботился о Такемичи. Ему это было совершенно точно ясно - он ему даже не нравился. Но что-то в груди щемило, и он не понимал, почему. Разве Такемичи не вернулся в прошлое, чтобы очистить их от всех грехов. Чтобы дать им еще один шанс. Стереть их прошлое и простить их за все ошибки, так почему же Кисаки помнил все плохое, что он сделал. Почему он чувствовал себя таким... жалким... Было ли это чувство вины? Танец жалости в театральной постановке безразличия. Разъедающий его внутренности, гниющий и скрюченный, но душа Кисаки всегда была гнилью. Почему же только сейчас он почувствовал разложение? Предметы исчезали, люди забывали о его существовании, а в глазах Такемичи безошибочно угадывался страх. Нетрудно было сложить кусочки головоломки воедино. Такемичи исчезал, а Кисаки не знал, что делать. Даже не знал, должен ли он вообще что-то делать. Черт, а имеет ли он вообще право? Достоин ли он даже... Он замер, чувствуя, как теплая рука провела по его затылку, потрепав пряди волос. "Чего это ты так расстроился?" Ханма. Кисаки отдернул голову от назойливой руки и шагнул в сторону от слишком уж высокого бобового столбика. "Отвали". Ханма лишь рассмеялся в ответ, убирая руки в карманы. Однако он не ушел. Несмотря на все жестокие слова Кисаки, тот беззаботно вальсировал вокруг него, прилипнув к нему, подобно мотыльку. Неужели они всегда были так близки? "Где ты был? Я давно тебя не видел..." "Не твое собачье дело". "Ну и ну, кто это тебя сегодня обидел?" Кисаки застыл, услышав вопрос. Кто сегодня его обидел? А обиделся ли он вообще? Он уставился на тротуар, наблюдая, как по нему стучит дождь, скрывая шум его бешеного дыхания своим тихим шепотом. Ханма замолчал, почти ошеломленный тем, как растерянно выглядел Кисаки. Тот много чего умел. Но неуверенность и растерянность не входили в число талантов. "Ты в порядке..." "Никто..." оборвал его Кисаки, говоря тихим и слегка дрожащим голосом. "Никто! Я в полном, блядь, порядке!" Он был не в порядке. ∞ Ханма заявился к нему домой без предупреждения в тот же вечер. В одной руке чашка кофе, в другой - небольшая коробка с кондитерскими изделиями. Как тот нашел его дом, Кисаки не знал, но решил не задаваться этим вопросом. "Сегодня не мой день рождения", - сказал Кисаки, чувствуя себя немного растерянно. "Нет, но чтобы есть сладости, день рождения не обязателен, правда?" Нет... не обязателен. Но люди не приносили ему ничего, пока это не было уместно с социальной точки зрения или не требовалось с их стороны. Это... это было что-то новенькое. Другое. Он пробормотал слова благодарности, но если Ханма и услышал их, то не подал виду. Только махнул рукой в неловком прощании, идя обратно по улице, из которой пришел, оставив Кисаки с чашкой кофе посреди ночи. Ублюдок даже не попросился в дом. Кисаки сделал неуверенный глоток кофе, напиток теплый, но не обжигающий, и подумал, знал ли Ханма, что кофе в полночь, вероятно, не лучшая идея. На его вкус кофе был слишком сладким, но он решил, что не против. И, возможно, кофе все же был необходим. Этой ночью он не спал и планировал следующий шаг. Писал в блокнотах, словно сумасшедший, сочиняя теорию за теорией. Должен был быть толчок. Чтобы так внезапно стать забытым и стереться без всякой причины, что-то должно было случиться в прошлом. Что мог сделать Такемичи... или, скорее, прошлый Такемичи. Но с другой стороны, нельзя утверждать, что в этом виноват именно Такемичи. Может быть, дело в ком-то другом? Ошибки или действия другого человека, определившие сегодняшнюю судьбу Такемичи? ∞ Кисаки вернулся на следующий день и застал Такемичи на ногах, а тигрбоя и след простыл. Он пригласил Кисаки войти, предложил кофе и сделал вид, что с момента их последней встречи ничего не произошло. На этот раз кофе со льдом, и Кисаки задумался, не чувствовал ли Такемичи вины за ожог, полученный Кисаки во время их последнего инцидента с кофе. "Ну, ты, блядь, собираешься объяснять?" "Я... я устал, Кисаки". "Что это вообще блядь значит?" Он спросил не об этом. "Такие вещи, как ненависть к тебе... это слишком утомительно. Так что давай дружить". "Нет. Пошел ты. Просто ответь на мой чертов вопрос". Такемичи только рассмеялся. Усталый, пустой звук. Горький, но сладкий в его исполнении. Отвратительный звук, Кисаки подумал, что если бы Такемичи когда-нибудь занимался музыкой, то был бы в этом ужасен. Сломанная клавиша фортепиано. Та, что отказывалась вписываться в мелодию и молчала в ожидании гибели. Сломанная клавиша фортепиано. Вот кто такой Такемичи, подумал Кисаки. Но все в порядке. Он хорошо разбирается в фортепиано. Знает все струны и ноты, и все свое детство провел, играя со сломанными клавишами. Ключи, которые он вытаскивал и разбирал на части, пока они снова не воспроизводили свои ноты. Он просто должен починить Такемичи. Чтобы снова соединить струну с фортепиано. Чтобы снова соединить Такемичи с Томаном. Это не должно быть так уж сложно. Томан никогда не отличался особым умом. ∞ " Извини, его сейчас нет дома..." "Я пришел не для того, чтобы разговаривать с этим трусом", - оборвал его Кисаки. "Я здесь из-за тебя". "А?" Казутора вскочил, глядя немного ошарашенно. Он ткнул пальцем на себя. " Меня?" "Ты можешь провести меня в Томан?" прямо спросил Кисаки. Казутора только рассмеялся, утирая выступившие на глазах слезы, словно только что услышал смешную шутку. Он сделал небольшую паузу, ожидая, что Кисаки вот-вот разразится смехом, но тот выглядел серьезным. Под глазами мешки, а во взгляде - странная решимость. "Я... ты серьезно?" "Ты можешь меня провести?" "Кисаки, я не думаю..." Он не стал дожидаться, пока Тигрбой закончит фразу, и, повернувшись на пятках, двинулся обратно по дороге, которой пришел. Он не спрашивал разрешения у Казуторы. Это было просто предупреждение. В конце концов, Кисаки не настолько жесток. ∞ Он не преследовал Казутору. Нет. Конечно, нет. Ведь он вполне мог знать когда проходят встречи Томана, в какое время Казутора выходит из квартиры Такемичи, чтобы добраться туда, и по какому пути скорее всего пойдет. И то, что он шел по той же дороге в три часа ночи, и у обоих на уме была одна цель, было простым совпадением. "Почему ты следишь за мной?" спросил Казутора, выглядя не очень то весело из-за его внезапного появления. "Я хочу встретиться с вашим лидером". " Ты хочешь умереть? Ты же не думаешь, что Баджи не рассказал ему о том, что ты пытался тогда провернуть?" "Тогда?" "Кровавый Хэллоуин." Ах, да... Кисаки тогда пытался расколоть Томан, действуя за кулисами банды "Вальгалла" с единственной целью - сделать Майки лидером. Такемичи тогда остановил Майки, так ведь? Но если... если Майки не помнил его, кто тогда остановил Майки? Какую реальность они помнили? Он хотел было спросить Казутору, что же все-таки произошло, но не решился, предпочтя неловкое молчание. Опять же, Кисаки не стремился завести разговор. Он просто хотел сделать то, что было неправильно, снова правильным. И будь он проклят, если позволит чему-то столь глупому, как время, уничтожить Такемичи, когда он сам каждый раз терпел неудачу. "Поверни назад", - последний раз сказал Казутора, когда они приблизились к ступеням святилища, нахмурившись и опустив глаза, словно жалея его. "Тебе здесь не рады, ты же знаешь". "У меня есть одно предложение для Майки", - солгал Кисаки. "Думаю, он не откажется". Если Такемичи не пойдет на встречу с Томаном сам, то Кисаки придется просто привести Томан к нему.