Видения Гедеона

      "Ты... ты должен увидеть их снова!" Голос Казуторы звучал взволнованно, немного отчаянно, совсем не похоже на того неловкого и тихого паренька, с которым Такемичи общался последние несколько недель. Его глаза искрились, и он выглядел... выглядел весьма целеустремленным. Такемичи почувствовал, как скрутило его живот, а во рту появился ужасный привкус. "Нет." "Почему нет?!" возмутился Казутора, немного смущенный, и слегка побежденный. Такемичи почти извинился. "Я устал", - единственное объяснение, которое он выдал, прежде чем вышел из маленькой квартиры, оставив Кисаки и Казутору одних. Потому что это единственное объяснение, которое он мог дать. Единственное, которое он признал правдой. Ему было интересно, будут ли те двое, которых он оставил, спорить и драться. Возможно, но Такемичи не смог найти в себе силы переживать. Он хотел свернуться калачиком и заснуть. Хотел только сбежать и забыться. Он подумал, что должен бы разозлиться. Возможно, он должен был бы пустить в ход кулаки в адрес Кисаки, но все это было бы слишком комично с его стороны, чтобы ощутить тот самый драйв, который он когда-то испытывал. Судьба разыграла огромную шутку, создав сатиру из его существования. Как будто быть забытым оказалось недостаточно, Кисаки... Кисаки был единственным, кто помнил. Как это вообще работает? Неужели он настолько жалок, что Вселенная решила дать ему утешение в виде врага. Того самого человека, который убил всех, кого он любил, уничтожил все, что знал, и лишил его достоинства и надежды. Он не хотел встретиться ни с Майки, ни с Чифую, ни с кем. Он не хотел вспоминать, ведь за словами Кисаки скрывалась какая-то честность. Что отличало Кисаки от Казуторы? Чем он отличался от Майки, который, ослепленный горем, убил всех, кого любил? Страдал ли Кисаки? Была ли у него история, о которой Такемичи не знал? И разве Кисаки не был еще ребенком? Что делало кого-то из них лучше или хуже - возможно, это был Такемичи, предвзятый в своем мнении и сердце. Открывший свое сердце для тех, кого любил, и закрывший его для тех, кого презирал - или, скорее, ненавидел. Он чувствовал себя слишком истощенным или уставшим, чтобы ненавидеть кого-либо. Чувствовал себя оболочкой своего прежнего "я". Он понял, что противоположностью одиночества было не счастье. Это жизненная сила, и именно она ускользала от него. Он изо всех сил пытался собрать ее воедино, пытался наполнить свое сердце тем, что ему удавалось добыть, и в редкие дни он замечал, что глубже вглядывается в жизнь. Это понятие, о котором он не задумывался в своей первой жизни, где он жил, отстранившись и просто проходя мимо. Иногда ему хотелось бы вернуться в то состояние, когда он не знал и был наивен в одиночестве. Где у него не было этих душераздирающих моментов, где он подумал, что, возможно, проще будет просто отпустить. Где ему не хватало той силы, которая придавала непрерывность всему живому. Скучал по тем дням, когда он мог легко цепляться за мысль о смерти. Потому что это было легко, а Такемичи уставал. Сейчас он боролся, и, возможно, именно борьба заставила его найти радость в более редких вещах в жизни. Каждый день он выбирал жизнь, выбирал, чтобы дожить до следующего дня. Возможно, это самый смелый поступок Такемичи. И Такемичи пытался. Разговаривал с Казуторой, несмотря на полусерьезные ответы и неловкое молчание. Понемногу прибирался в квартире, а когда все рушилось, пытался снова, но возвращение Кисаки заставило его ощутить, будто его душу вывернули наизнанку, обнажили кожу, оголили сердце. И слышать, как Казутора уговаривал его снова встретиться с Томаном. Он мог встретиться с ними, но с каким ликом? С каким достоинством и каким сердцем? С какой жизненной силой? И не эта ли жизненная сила в первую очередь привлекла их к нему? Это больно, и какая-то часть его души задумалась, как долго он сможет оставаться храбрым. Как долго, пока выбор не перестанет быть выбором, а станет просто средством выживания. Средством для достижения цели. Ему показалось, что он вот-вот должен заплакать, но слез не было, щеки пересохли. Почему ему больно, когда в сердце ничего не осталось? Если оно пустое, разрушенное и забытое... И, несмотря на свою борьбу, он задумался, не стоило ли ему просто позволить себе упасть в ту реку, тогда, по крайней мере, он не чувствовал бы себя таким пустым. Вода, даже в своей жестокости, могла бы погрести себя глубоко внутри него, пока он не охладился бы до глубины души - его сердце, кровь, вены - все задохнулось бы и обволокло его. Это позволило бы ему погрузиться в забвение. Такемичи часто так делал. Чаще, чем он сам себе позволял это осознавать. Он долго гулял, не зная, куда идет, но его ноги двигались на автопилоте, разум немел, а зрение расплывалось. Иногда это длилось часами, иногда всего минуту, после чего шумная жизнь снаружи становилась слишком сложной для его восприятия, и он возвращался в свою квартиру. Руки тряслись, дыхание сбилось. Свернувшись калачиком, он часами лежал под одеялом, пытаясь спрятаться от всего, что снаружи. Пытался спрятаться от жизни, потому что если есть жизнь, то должна быть и смерть. Сегодня, однако, он шел немного увереннее, осознавая и чувствуя свое тело. Странная тишина и покой внутри. Он снова очутился в той снежной буре. Шел, но не оставлял за собой никаких шагов. Никаких следов существования. Есть определенное блаженство в том, чтобы быть забытым. Иногда он, как лист на ветру, бесцельно дрейфует по горизонту. В другие дни он - капля в буре, настолько сильной, что она несла за собой разрушения. Но время от времени... он - ничто. Ни ветра, чтобы пронести его по миру. Ни дождя, чтобы унести его вниз. Нет реки, которая унесла бы его своим течением. Нет огня, чтобы поджечь его сердце и смотреть, как его пепел увядает и превращается в пыль. Иногда он просто есть. Сегодня он просто есть. Немного страдающий, немного сломленный, но все равно живой. Существует только ради того, чтобы существовать. Дышит, потому что может. И конечно, конечно, это достойно оценки. ∞ Такемичи лежал среди поля одуванчиков, покрытого зеленью и разбросанного по нему оранжевыми и желтыми вихрями. На другой стороне поля находился двор, и там было тихо. Тишина и покой, и только ветер составлял ему компанию, тихонько посвистывая в ушах. Он снова чувствовал себя ребенком, закрывая глаза и позволяя себе забыться. Закрыть глаза и уплыть, как лист, подхваченный ветром. Наступила тишина, а затем раздался далекий крик - может быть, вопль? Не более чем очередной плод его разума, подумал он, изо всех сил стараясь сосредоточиться на тепле заходящего солнца. Заставить свой разум погрузиться в состояние пустоты, без мыслей, только блаженное неведение. Вот только где-то на заднем плане послышался еще один крик, возможно, несколько - стук, и возгласы, наполненные адреналином, который появляется перед дракой. Это знакомо, и Такемичи закрывает глаза, гадая, не заблудился ли он снова в своих воспоминаниях. Раздался стук, и Такемичи наконец открыл глаза, внимательно рассматривая открывшееся перед ним зрелище. Там были одуванчики, а перед ним - хаос. Шквал кулаков и крови, сломанные кости и обмякшие тела усеивали поле. В конце концов, это был не его разум. Ах - везде. У него хватило ума снова закрыть глаза. Было бы легко уйти. Но Такемичи - любопытная личность, он смотрит и смотрит. Пытается понять смысл происходящего перед ним. Драка. Жестокая драка. Слезы. Кровь. Жестокие гортанные рыки ненависти и знакомый запах железа, наполняющий воздух. Такемичи все равно. Он пообещал себе, что не будет, и все же он оказался стоящим, покачиваясь, среди драки. Возможно, ритм лязга металла и треска костей заманил его, как рыбу, попавшуюся на крючок. Он был немного похож на рыбу, плавающую в аквариуме, где аквариум искажает внешний вид, и все вокруг становится больше, больше, больше, больше, больше, чем должно быть. Несмотря на это, его ноги продолжают, крепче и увереннее ступать. Он чувствует себя немного помолодевшим, если не вернулся к тому мальчику, которым он был в Томане. Но тот мальчик... тот мальчик больше не существовал, не так ли? Тогда почему Такемичи идет в самое сердце драки, в которой ему нечего делать. Ни формы, ни ленточки, только мальчик в зеленом худи, бесцельно бродящий среди хаоса, пытаясь найти свое место. Где он нужен. Он не находит его, но другие находят его за него: большая пара рук хватает его за воротник, требуя узнать, кто он такой. Требовали узнать, к какой стороне он принадлежит, и не правда ли, жестокий вопрос, когда Такемичи даже не знал, принадлежит ли он этому миру. Он понял, что у него нет сил ответить, и задался вопросом, как он вообще сюда добрался, если не мог вымолвить ни слова. Такемити ощутил терпкий вкус во рту раньше, чем боль или ужасное жжение. Странно, но по сравнению с размером кулаков это не так страшно, как он ожидал. "Ах, - подумал он, оскалившись (Вселенная была милосердна), зубы окрасились в красный цвет, а глаза слегка закатились . ' А этот слаб'. Парень, возможно, ребенок - выглядящий намного старше, чем должен был бы - отбросил его в сторону, изобразив на губах отвращение. "Ублюдок", - гаркнул он, прежде чем ткнуть ногой в бедро Такемичи. Может быть, дело было в шипастом каблуке или в режущей боли - горячей и обжигающей, пронизывающей до глубины кости, - но у Такемичи перехватило дыхание, глаза расширились, а рот разинулся в беззвучном крике. Он не мог двигаться... он не мог двигаться... 'Почему ты ведешь себя так, будто не имеешь к этому никакого отношения?' Такемичи почувствовал запах пороха, прежде чем ощутил обжигающее прикосновение пули, пронзившей его ногу без сожаления, без пощады. Она жжет. Он подумал, что именно так должна чувствовать себя смерть, а он уже чувствовал ее раньше. В груди стало тесно, узел сжал легкие, не давая им раскрыться. Невозможно сделать следующий вдох. Так много боли... и Такемичи не знал, как ее остановить. Он поднял руки, кончики пальцев дрожали, когда он трусил, как часто делал в детстве, и прижал ладони к ушам, пытаясь отгородиться от мира. Он не успел запомнить третий удар, но его голова откинулась в сторону, а в ушах раздался странный звон. Стоп. Стоп. Стоп- Стоп. 'Такемичи, послушай. Я поручаю Томан тебе". Нет. Он не хочет. Ему не нужен Томан. Ему не хватит сил. Ему не нужно бремя, которое несло это имя. Прекрати говорить. Хватит! Просто перестань... пожалуйста... перестань прощаться... 'Я рассчитываю на тебя, партнер.' Остановись, умолял он, и, как само жестокость, Время продолжилось. БАМ - ∞ Кисаки вышел за дверь вскоре после Такемичи, и Кадзутора остался один в квартире Такемичи, не уверенный, должен ли он уйти или ждать возвращения другого. Черт, он даже не был уверен, когда этот плакса вернется. Было трудно разобраться в том, что Кисаки и Такемичи, казалось, просто вывалили на него. Он не мог понять, как и зачем Такемичи вернулся в будущее. Часть его души не хотела в это верить и чувствовала горечь от того, что если Такемичи смог вернуться назад, то почему он не вернулся в то время, когда Шиничиро еще не умер. Это эгоистичная мысль, а Казутора был никем, кроме как эгоистом по отношению к Такемичи. Он брал и видел то, что хотел, а не то, что было на самом деле. Очевидно, Казутора тоже кого-то убил ( Такемичи отказался сказать ему, кого именно), и он сомневается, как отнестись к этой новости. Он был близок к тому, чтобы задремать, когда зазвонил его телефон - ужасный, леденящий душу звук вызова, повторяющийся и повторяющийся. Он подумал, не Баджи ли это, желающий встретиться - возможно, Дракен звонил ему для встречи от имени Майки. Он открыл маленькое устройство и замер, увидев имя. Плакса. Он принял вызов, пальцы слегка дрожали, потому что Такемичи никогда не звонил. Не хотел доставлять ему неудобства, несмотря на то, сколько раз Казутора говорил ему, что все не так, и он нервничал. На мгновение стало тихо, странные звуки металла и бормотание раздавались на заднем плане. Потасовка. 'Это моя вина, не так ли?' Голос Такемичи звучал едва слышно, шепотом, хрупким и ломающимся, и Казутора резко вдохнул. " Такемичи?" 'Я убил Чифую, так ведь?' "Что?!" Казутора в панике вскочил на ноги. Неужели Такемичи... Нет. Чифую был жив. Он был жив, он видел его только вчера утром. "Нет... нет, нет, Такемичи..." 'Я не могу перестать об этом думать. Он умер, пытаясь защитить меня... Я был слишком слаб, так что, наверное, я убил его?' "Эй, нет Такемичи, послушай меня", - прошептал Казутора, боясь, что спугнет его и он отключит звонок. Он уже прошел к двери, надевая ботинки. "Скажи мне, где ты, и я найду тебя". 'Я пытался не думать об этом... я действительно пытался, но он просто продолжает умирать снова и снова, а я просто смотрю...' "Просто послушай меня, хорошо? Сделай глубокий вдох... все будет хорошо, я обещаю", - прошептал он. На заднем плане послышался отчетливый хруст кулаков и рычание. Такемичи участвовал в драке? "Где ты..." 'Казутора... ' Казутора замер от одного лишь звука своего имени. 'Что если... что если проблема во мне...' Звонок оборвался, и Казутора выбежал из квартиры, не подумав о том, что она осталась незапертой. Он снова набрал номер. 'Набранный вами номер сейчас недоступен'. Снова. 'Номер, который вы набрали, в данный момент недоступен'. И снова, и снова, и снова. Где-то по пути он позвонил Чифую (не потому, что сомневался в Такемичи) и чуть не заплакал от облегчения, услышав его голос в трубке. ∞ Казутора нашел Такемичи в отключке в поле возле заброшенного склада - сломанный телефон валялся неподалеку от обмякшей фигуры. Бетонный пол усеян брызгами крови, а Такемичи покрыт синяками. Должно быть, здесь произошла драка, думает он, поднимая мальчика на спину. Он чувствовал горечь, странную ненависть при виде избитого и покрытого синяками Такемичи. Он выглядел так, словно был на грани между жизнью и смертью. Ханемия хотел найти тех, кто избил этого... этого беззащитного малыша. Хотел проломить им головы, но отогнал эту мысль в сторону. Такемичи уже достаточно насмотрелся на насилие, а Казутора больше не хотел быть эгоистом. ∞ Такемичи проснулся под тем же белым потолком, который он уже видел много раз, укутанный в те же белые одеяла, в которых Такемичи спал каждую ночь. Спрятанный в заснеженном поле, подумал он. На диване рядом с ним сидела худая долговязая фигура, и Такемичи задумался, не тот ли человек перенес его сюда. Возможно. "Эй...", - услышал он шепот Казуторы, мягкий и с легким уклоном в ругань. " Эй", - пробормотал он в ответ, с трудом удерживая глаза открытыми, отчетливо осознавая, что его лицо и руки облеплены слоями пластырей и повязок. "Ты ввязался в драку", - заметил Казутора - определенно ругань. Такемичи не без труда уточнил, что это была не столько драка, сколько односторонний поединок с боксерской грушей. Груша для битья - Такемичи. "Я подрался", - повторил он, не зная, что еще сказать. Казутора впервые попытался заговорить, и воздух вокруг них стал неловким. Такемичи неловко, и ему больше всего на свете хотелось, чтобы земля поглотила его целиком. Было ли это тем, что чувствовал Казутора? "Давай поговорим, ладно?" Такемичи только хмыкнул в ответ, поморщившись, когда повернулся на бок, спиной к Казуторе, и глубже зарылся руками в одеяло. "Итак..." "Итак", - буркнул он в ответ. "Ты действительно собираешься просто повторять все, что я говорю?" Эти слова должны были быть горькими, но он не нашел в них ни яда, ни укуса. Голос Казуторы такой же спокойный и приятный, как поле одуванчиков, на котором он был раньше, колышущееся и танцующее на ветру - яркое. Такемичи не ответил. Только накрыл голову простыней, пытаясь укрыться в ней, как будто она могла как-то защитить его. Могла уберечь и защитить его сердце, потому что он не знал, что еще можно сделать. "Я не хочу... я действительно очень не хочу", - начал он через некоторое время, не уверенный, почему он вообще пытался говорить. Или пытаться объясниться, ведь он ничем не обязан Казуторе. Тем не менее, он продолжил, слова текли как мед, плавные и твердые в своей решимости. Все то, чем не был Такемичи. "Каждый раз, когда я просыпался и находил тот календарь 12-летней давности, я думал: "Опять, неужели? Я должен сделать это снова?" Я не... я..." "Ты не что?" "Мне все равно", - признался он, чувствуя горький привкус во рту. "Может быть, для тебя есть завтра... а для меня все, что у меня есть - это сегодня. Потому что я не знаю, когда оно станет моим последним. Сегодня - это все, что я знаю". Он не помнил, когда начал плакать, но опять же, Такемичи никогда не знал об этом, пока кто-то не находился рядом, чтобы указать на это, высмеять и назвать его плаксой. Он с легкостью плакал, когда дело касалось других. Сегодня он оплакивал себя. Оплакивал человека, которым он был раньше, человека, которым он не был, и того, кто сидел и рыдал, неуверенный в будущем, о котором даже не знал, что у него есть право на жизнь. "Я так устал, и я не... я даже не знаю, что мне делать? Я говорю себе жить, но разве у жизни есть смысл... или как?" - усмехнулся он, посмеиваясь над собственными страданиями. Как жалко он, должно быть, выглядит сейчас. "Я даже не знаю, как правильно жить, и ты хочешь, чтобы я пошел и... и встретил всех снова? Как будто... как будто это какая-то прогулка по парку, но, Боже, даже это дерьмо тяжело!" "Мне жаль..." Такемичи покачал головой, прикусив губу. "Нет... нет, это не так. Никто не знает, потому что они не знают. А если бы ты знал, ты бы не извинялся, а проклинал меня". "Я бы никогда..." " А вот и нет!" - крикнул он. "Такемичи, ты же не знаешь". "Знаю", - он сглотнул всхлип, стараясь не выглядеть еще более беспомощным, чем он был. "Знаю. Боже, я знаю..." ∞ Никто из них не упомянул о телефонном звонке. Возможно, в этом не было необходимости - присутствие Казуторы обеспечивало все необходимое утешение, а слезы Такемичи отвечали на все его невысказанные вопросы. ∞ Такемичи действительно пошел гулять в парк. Только на этот раз он не один, Казутора идет рядом, как потерявшийся щенок. Это казалось легче, менее обременительно, и на мгновение Такемичи почувствовал, что с ним все будет хорошо. Они купили дораяки у уличного продавца (он терпеть не мог их вкус), и Такемичи подумал, что сможет снова научиться жить. ∞ "Ты не собираешься попросить?" "Что попросить?" "Чтобы я снова встретился с Томаном, ты не попросишь?" - повторил он, стараясь говорить яснее. Такемичи был не уверен, почему Казутора решил молчать. Это противоречило всему, что он собой представлял. Он просто повсюду ходил за Такемичи, стараясь занять как можно больше его жизни, но ни разу не спросил о его временных линиях или мирах, которые он видел. О всех счастливых концах, о всех трагедиях. Казутора никогда не спрашивал, и Такемичи задался вопросом, не боялся ли тот. "Я решил, что позволю тебе задавать темп", - улыбнулся Казутора, и Такемити ошеломленно моргнул. "Что это значит?" "Ты скажешь мне, когда будешь готов. Даже если на это уйдут месяцы или годы - я терпелив. Так что не волнуйся, я все равно буду рядом и буду ждать". "А если никогда?" "Тогда, наверное, мне придется остаться с тобой навсегда". Казутора говорил добрее и мягче, чем привык Такемичи. Он гадал, видел ли Кадзутора Шиничиро снова. ∞ Не прошло и недели, как вернулся Кисаки. Было странно видеть, как его враг - возможно, бывший враг был бы более подходящим термином - вальсировал и расхаживал по его квартире, как будто она принадлежала ему. Он рылся в холодильнике, брал все, что ему нравилось, и устраивался в гостиной. Хотя, Такемичи сам не знал, чего еще он ожидал. В конце концов, это же Кисаки. "Это место - полная жопа", - заметил Кисаки так бесстрастно, как будто говорил о погоде. "Спасибо." Это было неловко, и Такемичи удивился, как, черт возьми, ему удавалось разговаривать со всеми раньше. И что он должен делать в этой ситуации? Его бывший враг заходит так, будто они знакомы всю жизнь, но опять же, Кисаки знал о Такемичи больше, чем любой из них. "Куда делась твоя лампа?" спросил Кисаки через некоторое время, слегка нахмурившись и глядя куда-то в угол, словно пытаясь что-то понять. "А?" Такемичи посмотрел на пустой угол. Была ли там лампа? "Она была там на прошлой неделе", - ответил Кисаки, словно читая мысли Такемичи. Но у Такемичи нет ответа. Он не считал, что Казутора из тех, кто украл бы лампу, а если бы и украл, то ему некуда было ее поставить. Его лампа пропала, и на мгновение это показалось ему самым странным событием, произошедшим в его квартире. "Я... я продал ее", - соврал он, не зная, что еще сказать, потому что лампа пропала, а он не знал, как и куда она делась. "Не хватало денег". Он услышал фырканье, и на мгновение Такемити подумал, что Кисаки насмехался над ним. Или, возможно, он раскусил его ложь. Кисаки все-таки умен. ∞ Не прошло и двух дней, как Кисаки снова стоял у его входной двери, держа в правой руке лампу. " Чтобы твоя гостиная меньше походила на дерьмо". Такемичи даже не успел ответить, как Кисаки уже прошел через его гостиную, ставя в угол эту дурацкую лампу. Он подумал, не было ли это способом Кисаки извиниться. ∞ Это немного утомительно, но он не возражал. В те дни, когда Казуторы не было, Кисаки врывался в его повседневную жизнь, как будто всегда там был. Странное, но не нежелательное явление. Но Кисаки более наблюдателен и, возможно, более любопытен, чем Казутора, и Такемичи заметил, что лгал больше, чем привык. "Твоя картина исчезла", - Кисаки указал на голую стену. "Я снял ее", - улыбнулся Такемичи, пытаясь убедить не столько Кисаки, сколько самого себя. "Она надоела". ∞ "У тебя не хватает стула около обеденного стола". "У него сломалась ножка, поэтому я выбросил его на помойку". "Вчера вечером?" "Да, Казутора сел на него, и он сломался". По дороге домой Кисаки проверил мусор, прошелся по свалке в поисках коричневого стула. Он не нашел ни одного, и задался вопросом, почему Такемичи лгал о такой вещи. ∞ "Твой журнальный столик...", - начал Кисаки, но Такемичи опередил его. "О-хаха... он тоже сломался!" нервно сказал Такемичи, почесывая голову. "Оказывается, у меня завелись термиты". ∞ Кисаки начал замечать закономерность: из квартиры Такемичи стали пропадать вещи. На все вопросы Такемичи отвечал: "Я продал это", или, как часто любят говорить, "Оно сломалось". Кроме того, по всей видимости, было нашествие термитов, хотя их и в помине не было. Это была очевидная ложь, но Кисаки не совсем понимал, почему Такемичи считает нужным лгать о них. Неужели его ограбили? Неужели Тигрбой воспользовался его наивностью и крал его дерьмо? Кисаки сделал себе чашку кофе (ему пришлось принести свой, потому что Такемичи, конечно же, не удосужился купить кофе) и устроился поудобнее на диване Такемичи. Ну, или настолько удобно, насколько это было возможно на этой дерьмовой мебели. "Почему ты все время приходишь сюда", - в конце концов спросил Такемичи, не сдвинувшись со своего места на полу. Это жалко. Жалкое зрелище, когда он плачет, тратит свою жизнь впустую, запершись в этой дерьмовой квартире. Даже в свои худшие дни Кисаки видел лучшие условия жизни. "Просто напоминаю себе, как несправедлива жизнь, когда вижу тебя". "Почему ты все время такой мудак?!" пробурчал Такемичи. Кисаки подумал, что это лучше, чем апатичный вид, который он напустил на себя в последние несколько дней. "Почему мы не можем хоть раз нормально поговорить?!" "Можем", - задумался Кисаки. "Я задаю вопросы, а ты лжешь в ответ". "Я..." Такемичи замешкался, глаза дрогнули. Кисаки поднял кружку к губам, но так и не донес ее до рта. Рука, сжимающая ручку, сомкнулась, кружка исчезла, а обжигающе горячий кофе растекся по брюкам. Он зашипел, чувствуя, как кофе просочилось в штаны. Что.. Блядь? Кружка Такемичи просто... исчезла? Он уставился на свою ладонь, немного ошеломленный тем, что в сию секунду по его бедру, вероятно, прошел ощутимый ожог, а панический крик Такемичи мешал сосредоточиться. Он что, с ума сходит, ведь он точно уверен, что только что видел, как целая кофейная кружка перед ним исчезла. Какого хрена?! Он поднял голову и посмотрел на Такемичи, который выглядел таким же шокированным, как и он, а его пальцы дрожали от страха. Кисаки видел испуг. " Что, скажешь, что и кружку продал?"