Видения Гедеона

      Если Такемичи и научился чему-то из всех своих прыжков и скачков в прошлое, так это тому, что жизнь продолжается. Она не останавливается, чтобы скорбеть. Не ждет и не замедляется для тех, кто остался позади. Это напоминает ему шаги в снежной буре. Неважно, сколько шагов вы делаете, как глубоко вы погружаете ноги, следы в конце концов заметает снег. Они исчезают так же легко, как и появились. Такемичи застрял в прошлом, потерялся и забылся в этой снежной буре. Его друзья - мог ли он называть их своими друзьями - ушли вперед, они следуют за циклом жизни, а он отчаянно пытается пройти по оставленным ими следам. И как всегда, он опоздал на секунду. Их следы давно замело снегом, и пока Такемичи тратил месяцы на скорбь, жизнь пошла дальше и оставила его позади. Одиночество и холод в бесконечном белом пространстве. Такемичи сделал глубокий вдох и внимательно осмотрел свою развалившуюся квартиру. Он стоял в центре, в каждом углу громоздились кучи мусора, бумаги, тетрадей, банок и вещей, названия которых он даже не знал. Она совсем не похожа на белый снег в его воображении. Здесь темно и грязно, беспорядок и разруха. Если снег был спокоен даже своим одиночеством, то его дом - это груда хаоса и беспорядочных мыслей. Он в растерянности, с чего начать, но ведь надо с чего-то начинать, не так ли? Ведь жизнь для него не остановится, так что ему просто придется приложить все усилия, чтобы наверстать упущенное. Выбрать направление и двигаться дальше. Он начал работу на рассвете, и к тому времени, как солнце начало садиться, у входа в его дверь уже стояла пара дюжин черных мешков, а ему едва удалось освободить гостиную. Это тяжело, и он измучен. Он хотел бы, чтобы рядом с ним был кто-то, кто помог бы ему разобраться с беспорядком, который он устроил в своей жизни, но ведь так не получится, правда? Это... это то, что он должен сделать сам. Жизнь просит его быть храбрым, и он должен быть храбрым. Как он всегда делал. Только на этот раз для себя. Было легко быть храбрым для других. Это давало ему цель и причину, которая казалась веской. Это стоило всей крови и пота, которые он пролил. Быть сильным ради самого себя оказалось сложнее, чем он думал. Временами эта задача казалась безнадежной и утомительной. Казалось, что он наконец-то достиг дна, и вместо полного опустошения пришло чувство облегчения. Ему хотелось свернуться калачиком на этом прохладном полу, закрыть глаза, как в детстве, и просто забыться. "Всего десять минут", - прошептал он, ложась на ковер в гостиной. Он не был уверен, с кем именно разговаривал. Здесь больше не было его матери, чтобы ворчать, заставляя его проснуться, и не было Хины, чтобы отругать его за беспорядок. "Еще десять минут". И когда он закрыл глаза, его встретила та же снежная буря. "Пожалуйста", - шепчет он, не понимая, кого пытается убедить. "Пожалуйста, пожалуйста... еще десять минут. Дайте мне отдохнуть еще десять минут". Его сознание - одинокое, бесцветное место, но оно тихое и успокаивающее. Он лежит среди снега, и его охватывает чувство покоя. Неподвижность ума. ∞       Десять минут превращаются в часы, и когда он снова открывает глаза, через щель в окне дует легкий ветерок. Его щека нагрелась от утреннего солнечного света, и Такемичи подумал, что ему это не так уж и неприятно. В то время как его разум был погружен в тишину, было холодно, снег пробирал его до костей. Солнце было теплым и немного напоминало ему Майки, гордо стоящего и сияющего на ступенях святилища. И он думал, что это достаточная причина. Он встанет, потому что солнце теплое, и он хотел, чтобы оно освещало каждый уголок этой темной комнаты. Он продолжит уборку, потому что больше не хочет мерзнуть. Этой причины было достаточно, и Такемичи будет цепляться за нее, как мотылек за пламя. Он просто хотел снова почувствовать тепло. У каждого есть своя история. Начало. Середина. Конец. Пока остальные работали над эпилогом, Такемичи вернулся к началу. Он сделает солнце своей причиной, тепло - мотивом, и выстроит для себя счастливый конец. ∞       Прошло чуть больше месяца, а он успел убрать только гостиную, ванную и небольшую часть кухни. Со стороны кажется, что это не так уж много, но для Такемичи это было больше, чем он делал для себя за долгое время. Бывало, он лежал часами, его разум был пуст, а тело оцепенело. В других случаях его тело работало на автопилоте, пробираясь через беспорядок со скоростью, на которую он и не ожидал, что способен. Иногда, открыв глаза, он обнаруживал, что беспорядок был убран еще до того, как Такемичи успевал поинтересоваться, как это получилось. Повторять и повторять. Но он не пошел в школу, когда закончил. Он не знал, сможет ли выдержать, когда Аккун или Чифую пройдут мимо него, не удостоив и взглядом. Это последний год, и он знал, что не сдаст экзамены. Он пропустил месяцы школьных занятий, и никто не задавался вопросом о его исчезновении. Однако во время уборки с ним начали происходить некоторые аномалии. Почти сверхъестественные. Он нашел фотографию, которую они вместе сделали в средней школе. Аккун, Такуя, Ямото, Казуши и... и Такемичи? Нет... не Такемичи, ну, почти нет. Казалось, что его фигура стала полупрозрачной на снимке, фон начал просвечивать сквозь его тело. Он хранил фотографию в рамке рядом со своей кроватью, и через пару дней Такемичи уже не нашел на ней себя. Вселенная исправляла себя и стирала Такемичи из прошлого. Исчезнет ли и он тогда? Начнет ли он умирать? Возможно ли это вообще? Он старался не думать об этом, как бы страшно это ни было. Но он подумал, что не может же он исчезнуть больше, чем уже исчез? Никто не помнит его. Никто его не знает. Он словно призрак, бесцельно бродящий по свету, но боже... даже у призраков есть люди, которые их оплакивают. У Такемичи не было никого. Он был чистым листом. Пустым и ждущим возрождения. Пыталась ли вселенная стереть его... или давала ему второй шанс? Шанс начать все сначала... исправить все то зло, которое он причинил себе. Он издал полусерьезный смешок. Наказание или второй шанс? Такемичи еще не решил. Возможно, это было и то, и другое. ∞       Его арендодатель почти выгнала его, когда увидела, что он выходит из комнаты. Только когда он показал ей многочисленные платежные чеки на его имя, приходящие ей, и договор, она поверила, что он живет здесь. Она выглядела растерянной... обескураженной и озадаченной аномалией, которой стал Такемичи Ханагаки. Такемичи задался вопросом, не забыла ли его мать и о том, насколько это было бы необременительно для нее. ∞       Семь часов утра, и он идет на вокзал. Сегодня его день рождения, и он держит в руках маленький шоколадный торт с двумя вилками. Он находит место на скамейке, покрытой стеклянным потолком, и ждет. На нем был новый свитер, который он купил несколько месяцев назад, и пара черных брюк. Он принял душ, умылся и даже успел расчесать волосы. Он испытывал чувство гордости, выходя на улицу в свежей одежде и будучи хоть раз собранным. Это было... возбуждающе. Это заставляло его чувствовать, что он чего-то стоит. Как будто он начал свой 18-й год заново. Но он все равно ждал, наблюдая за проходящими поездами, выходящими и входящими людьми. А Такемичи сидел там, надеясь и ожидая. Сегодня должна была приехать его мать. Несмотря на длительные командировки, она обязательно приезжала в его день рождения. И Такемичи всегда был ей благодарен. Рождение Такемичи не было запланированным. Это произошло случайно, и в то время мать его не хотела. Она никогда не говорила ему об этом, но он слышал это от своего отца, который произносил слова, полные яда, в день их развода. Такемичи не был желанным, но его мать никогда не была к нему жестока. Она давала ему столько денег, сколько он просил. Приходила на каждый день рождения. И ни разу не сказала ему, что он ненужен. Но Такемичи знал. И его мать знала. Она была молода, когда она его родила, и у нее были мечты и стремления. Не то чтобы у него не было родительского контроля в детстве. Его бабушка заботилась о нем после того, как его мать поняла, что не может дать Такемичи то детство, которого он заслуживал. Она была плохой матерью, но она была порядочным человеком. Возможно, она понимала, что Такемичи был бы счастливее с бабушкой, чем с матерью, которая не могла любить его всем сердцем. Чем с женщиной, которая была бы больше чужой, чем родной. Отношения Такемичи с матерью были сложными и странными. Несмотря на все это, они уважали друг друга. И даже если это был один день в году, Такемичи дорожил им. Возможно, то ограниченное время, которое они проводили вместе, делало его еще более ценным. Поэтому он делает то, что и последние несколько месяцев, просто ждет. Проходят часы. Проходят люди, а он сидит на скамейке с улыбкой на лице. И хоть солнце уже начало садиться, Такемичи не обратил на это внимания. И ждет. Такемичи делает вид, что не слышит объявления о том, что последний поезд отправляется. Притворяется, что оно не объявляет о провале Такемичи, которое все слышали. И ждет. Притворяется, что не видит жалких взглядов последних проходящих мимо людей. Притворяется, что не слышит, как машинист поезда говорит ему, что станция закроется через полчаса. И ждет. Такемичи не совсем понимает, что чувствует, но солнечное тепло ушло, и он холодеет всем телом. и ждет, и ждет, и ждет, и ждет.... ∞ "Эй!" Кто-то трясет его, но Такемичи пока не хочет просыпаться. Он устал и хочет спать. "Еще десять минут", - бормочет он, ворочаясь и не обращая внимания на постороннее вмешательство. "Йа! Это не твоя гребаная кровать". Тут его шлепают по голове, и Такемичи вскрикивает, поднимаясь на ноги, все еще ошеломленный и полусонный. Перед ним стоит человек, и Такемичи потирает глаза, чтобы прогнать сонливость. "Кто..." "Не занимай скамейку, придурок", - это все, что сказал тот, прежде чем опуститься и занять место рядом с ним. На улице темно, а человек рядом с ним одет во все черное, голова закрыта капюшоном, и Такемичи думает, что его могут ограбить. Но у него нет с собой денег. Только маленький шоколадный торт и две вилки. "Хватит пялиться". Такемичи смущенно отворачивает голову. "Простите... Я не хотел пялиться. Я просто не понял, почему здесь кто-то еще". Фигура, наконец, повернулась, чтобы посмотреть на него, и на ее лице появился намек на раздражение. Словно Такемичи спросил что-то глупое и тупое. " А с чего бы кому-то здесь не быть? Здесь есть крыша и чертова скамейка", - ответил другой, и Такемичи не мог отделаться от мысли, что голос казался ему знакомым. Как будто он уже слышал его раньше. "Разве ты не по этой причине здесь? Без дома? Бездомный?" Такемичи тихонько покачал головой. "А, нет... Я просто ждал кое-кого". "Ну, извини, что я тебя огорчаю, последний поезд уже давно ушел". "Да", - пробормотал Такемичи. "Я знаю." "Тогда почему ты все еще здесь? Если тебе есть куда идти, то иди. Перестань занимать скамейку, как мудак, и, может быть, я смогу хоть немного поспать сегодня". Слова прозвучали резко, и Такемичи повернулся, чтобы еще раз взглянуть на мужчину. Он прислонился к спинке скамьи, закрыв глаза, тело худое и хрупкое, и Такемичи задался вопросом, когда последний раз тот ел. "Эм... не хочешь торта?" - нервно спросил он. Что он делает? Почему он предлагает еду незнакомцу, как сумасшедший? "Торт?" "Он все равно пропадет, и раз уж мы оба тут, и тут две вилки, и я занял скамейку, когда она мне была не нужна, и я..." Боже, он уже начал бредить. Стоп. Хватит нести чепуху. "..Я.." Мужчина рядом с ним хихикнул, затем стянул с головы капюшон и повернулся к Такемичи лицом, ухмыляясь. "Конечно, придурок". И Такемичи почувствовал, как его сердце на мгновение остановилось. У мужчины... нет... мальчика перед ним татуировка тигра на шее и наполовину обесцвеченные волосы. Казутора. Конечно, он ошибался, потому что не может быть. Не может быть. У них был счастливый конец. Потому что Такемичи подарил им его, так почему... почему Кадзутора оказался здесь ночью, один на грязном вокзале. Он должен был быть на терапии. Он должен был получать помощь. Бездомный. Казутора был бездомным. "Эй" Казутора прервал ход своих мыслей, щелкнув пальцами, чтобы привлечь внимание Такемичи. "Ты здесь?" "А?" Такемичи моргнул. "О, да... извини. Я просто задумался". Он достал маленькую картонную коробку и поставил ее между ними на скамейку, передав Кадзуторе вилку. И они ели торт, в два часа ночи, под тусклым приглушенным светом вокзала. Пожалуй, это была самая странная встреча за последние несколько месяцев. Впрочем, за эти несколько месяцев Такемичи ни с кем толком не разговаривал. "Хорошо", - пробормотал Казутора, с лицом, наполовину испачканным тортом. "Ах... спасибо..." "Это не ты испек торт, дурачок. Почему ты говоришь спасибо?" Этот Казутора был жесток, но, опять же, Такемичи никогда не знал Казутору по-настоящему во всех своих временных линиях. Он всегда считал его другом Баджи. Он использовал жизнь Казуторы как средство достижения цели. Ведь если Казутора жив, то Баджи счастлив, а если Баджи жив, то Майки не потеряет свою человечность. "У меня есть имя, знаешь", - сказал Такемичи через некоторое время. Стояла гробовая тишина, а звук поедания торта не улучшал ее. "Да?" Да. Этот Казутора был засранцем. Полным придурком. "Да. Такемичи Ханагаки". Второй сделал паузу, взяв вилку в рот, словно что-то обдумывая. "Ха-на-га-ки...", - пробубнил он, как бы проверяя, как имя скатывается с языка. "Круто." У Такемичи мелькнула мысль ударить его по голове и забрать свой торт. "Обычно в этот момент называют свое имя". "А... Казутора". Он не обратил внимания на то, что Казутора не назвал ему свою фамилию. В конце концов, они незнакомцы. "Ну... как прошел твой день?" спросил Такемичи, как чертов тупица, потому что, конечно же, он не был хорошим. Этот человек был бездомным, черт возьми, и вот Такемичи сыплет соль на рану. "Что ты задумал?" На лице Казуторы появилась враждебность, как будто он считал, что Такемичи способен ему навредить. "Что?" - он не совсем понял вопрос. "Я просто поддерживаю светскую беседу. В тишине как-то неловко". Казутора пожал плечами, выглядя удовлетворенным ответом. "Я не против". "О... тогда я замолчу..." Снова тишина, но Такемичи всегда был любопытным. Он всегда копался в проблемах, которые его не касались, и некоторые вещи просто никогда не менялись. Он любопытен. Он хочет знать, как тот дошел до такого состояния. А ведь Такемичи считал, что его собственная жизнь плоха. "Казутора, если ты не против, я спрошу... как ты..." "Как я стал бездомным?" - закончил он за него. Такемичи удивленно моргнул. "Все всегда задают один и тот же гребаный вопрос", - в голосе Казуторы звучала горечь, и Такемичи почувствовал себя немного виноватым за то, что спросил. "Хм... украл в детстве какое-то дерьмо, попал в колонию на пару лет, вышел, ничего не имея, бездомный. Это ответ на твой вопрос?" Он говорил холодно, почти как будто пытался отпугнуть Такемичи. Но Такемичи видел и не такое. "Семья?" "У меня ее нет". Ответы короткие и расплывчатые. "А как насчет друзей? Уверен, кто-нибудь из них не откажется оставить тебя у себя". Они никогда не будут против. Баджи... чифую... спроси их. Не оставайся так... Просто спроси. Спроси... Казутора рассмеялся. "О, о... нет, нет. Они будут совсем не против. Они даже не попросят за аренду, бескорыстные ублюдки". "Тогда почему..." "Они даже не знают меня", - прошептал Казутора после минутного молчания, словно раскрывая секрет, и Такимичи почувствовал, как в груди что-то перевернулось. "Они думают, что знают меня. Они создали этот гребаный образ, будто я такой же, как и тогда, или что-то в этом роде. Знаешь, ебаная колония для несовершеннолетних - это не все веселье и игры. Это меняет тебя". "Ты мог бы дать им возможность узнать тебя..." Впустить их. "Я не могу так поступить с ними. Я не думаю, что смогу справиться, если однажды сорвусь на ком-то из них. Это не их бремя. Я не хочу их пугать". Он вздохнул и посмотрел на Такемичи, который улыбнулся на его слова. "Теперь смеешься надо мной?" Такемичи покачал головой. "Я просто... я думаю, что ты достоин восхищения, Казутора". "Что?" "Ты достоин восхищения, Казутора". Такемичи улыбнулся, чувствуя, как тепло разлилось по груди. "Но это нормально - просить о помощи. Ты не должен быть один". Казутора уставился на него, широко раскрыв глаза и разинув рот, словно потрясенный услышанными словами. Утешение от слов незнакомца. Такемичи неловко хихикнул под этим взглядом, затем собрал недоеденный пирог и встал. Было уже поздно. "Ты...", - он сделал паузу, пытаясь сообразить, как сформулировать свой вопрос. "Ты хочешь вернуться домой со мной?" Казутора хмыкнул. " Так ты собираешься пожалеть бездомного ребенка? Я не жертва твоей гребаной благотворительности..." "- Нет. Нет!" вклинился Такемичи, яростно размахивая свободной рукой. "Нет. Боги, никогда... это... это не так". "Да? А на что же это похоже? Ты выслушал мою душещипательную историю, а теперь хочешь почувствовать себя гребаным героем?" Такемичи сглотнул, чувствуя, что его глаза слезятся. Возможно, это была та сторона Кадзуторы, которую он не хотел, чтобы видели его друзья. Неуверенный в себе. Полный ненависти к себе. "Нет... я... это немного эгоистичная просьба..." Кадзутора нахмурился, нахмурив брови. "Эгоистичная?" Такемичи горько улыбается, пытаясь собрать и уложить в бутылку свои эмоции. "Сегодня мой день рождения, и я сейчас вроде как совсем один. Человек, которого я ждал, так и не появился, и я просто не хочу ужинать в одиночестве". Другой ничего не ответил, и Такемичи подавил всхлип. "Прости, это может показаться немного жалким... но ты первый человек, с которым я разговариваю за последние месяцы". ∞       Он не ожидал, что Кадзутора согласится, но тот последовал за ним, тихо ступая позади. Такемичи открыл дверь в свою квартиру и замер. Здесь по-прежнему царил беспорядок. В гостиной было чище, чем в остальных комнатах, но все равно она выглядела как помойка. Он почувствовал, как на глаза навернулись слезы. Он пытался. Он пытался, и у него что-то получилось. Конечно, это было медленно, но он пытался. Он пытался... "Прости... прости, тут грязно. Я не знал... нам не обязательно есть здесь, мы можем просто пойти в маленький ресторанчик или что-то в этом роде..." Он чувствовал себя чертовски неловко, все время извиняясь, бессвязно тараторя без какого-либо ограничителя "Извини." Но Кадзутора уже прошел внутрь, хмуро оглядываясь и озираясь по сторонам. Он прошел на кухню, к раковине, полной посуды, и открыл холодильник, но увидел, что он пуст. Возможно, единственным пригодным для жилья местом в квартире были гостиная и ванная комната. " Не стоит... не стоит заходить в эту комнату. Я еще не успел ее убрать. Мне пришлось немало потрудиться, пытаясь убрать гостиную и ванную. Ты не должен находиться тут". "Мне жаль", - прошептал Кадзутора. "Я был жесток", - осталось невысказанным. "Ах нет! Нет, все в порядке!" пролепетал Такемичи, запыхавшись и немного смутившись. Он неловко почесал затылок. "Наверное, мы оба немного благотворители, не так ли?" Кадзутора мягко улыбнулся, и Такемичи подумал, что это первая искренняя улыбка, которую он видел от того. Даже в прошлом, когда Баджи обнимал его и искренне поддерживал, мальчик никогда не улыбался. "Думаю, да. Давай, этот беспорядок сам себя не уберет". "Ах, ты не должен..." Но Кадзутора уже двинулся через комнату, схватив большой мешок для мусора, и Такемичи был не уверен в своих чувствах. Это странный день рождения. Казалось бы, Такемичи проводит его за уборкой, но, по крайней мере, не один. "Мы не можем есть в таком беспорядке". По его лицу текут слезы, и Такемичи кивает, чувствуя, как сжимается горло, а сердце разрывается. "Спасибо... спасибо. Спасибо." Он слышит фырканье из другого конца комнаты и тихое бормотание. "Тупой плакса".