Метод замены

5 ноября, 2007, Токио

— Невероятно. Лайт только усмехнулся в ответ на весьма ёмкое и лаконичное заключение и прижал Эл ещё ближе, хотя между ними и так не оставалось ни сантиметра. В какой-то момент их затянувшейся беседы они вместе переместились от края кровати к её изголовью, к подушкам, и теперь Эл очень уютно свернулся в кольце рук, которые даже сейчас словно пытались закрыть или спрятать его от чего-то. Сам Лайт едва ощутимо скользил одной ладонью вдоль его плеч, точно пытаясь забрать напряжение, что удавалось на удивление хорошо. Дождя почти не было слышно, как будто он подходил к концу (и как будто за ним вопреки всякой рациональности, минуя неотвратимую ночь, занимался рассвет). Эл отчётливо слышал чужое дыхание (принадлежащее Лайту, оно было лишь едва сбившимся), и раскаты колоколов или грозы отступали. Всё, что Лайт беспрерывно говорил ему на протяжении, может быть, часа, конечно же, было немыслимым, невероятным (однако ведь Эл уже принял тот факт, что реальность полна этих невероятностей, так?). Всё, что Лайт говорил ему, при условии своей истинности было их шансом и средством не проиграть. — Это всё, что ты можешь сказать? — Эл почувствовал, как Лайт улыбнулся, не видя его лица. — Я сам, ещё будучи Кирой, внезапно попав в… назовём это так, другой мир, среагировал похожим образом. Невероятно. Но это случилось, Эл, это случилось благодаря вмешательству неких потусторонних сил — шинигами, других, я не знаю, — и вместе с тем мы сами к этому шли. Если захочешь, ты сам в этом убедишься. — Захочу ли я, навсегда покончив с Кирой, обрести в Лайте друга, партнёра, возлюбленного и семью? — проговорил Эл с таким видом, словно ответ был совсем очевидным. — У тебя правда есть выбор, — Лайт не переставал играть с его волосами. — Узнав о том, что нас ждёт в будущем, ты в полном праве его менять. Только знай, что, как только я обнаружил себя в этой… неважно, реальности, времени, сразу же дал Рэм команду не трогать тебя и не мешать нам закрыть это дело, пообещав, что и её Мису никто не тронет. Как ты наверняка понял, ею движет эта удивительная для шинигами привязанность к человеку, так что она будет слушаться ровно до тех пор, пока предлагаемый ей курс действий будет обеспечивать её главный и единственный приоритет — полную безопасность Мисы. Какую-то пару секунд Эл просчитывал варианты дальнейших действий. Слова Лайта касательно Рэм вряд ли могли быть обманом: в течение нескольких последних дней он и сам заметил в поведении шинигами едва уловимое отклонение от наиболее логичной линии абсолютной, непоколебимой беспристрастности. Если Лайт и преследовал цель сохранить на свободе Второго Киру, а вместе с ним и тетрадь смерти, на этот счёт Эл имел своё условие. — Не трогать Аманэ Мису — приемлемая цена, только если она не будет помнить, что была Кирой, — кивнул он задумчиво. — Иначе она не отступится, а мы вынуждены будем её поймать, когда ход расследования вновь приведёт к ней. — Я скажу ей отдать тетрадь, и мы сожжём её (верно, то правило ложное, ты ведь давно догадался). На всякий случай она ещё раз откажется от тетради — я смогу убедить её в том, что на неё снова падают подозрения. Тогда мне останется только расстаться с ней так, чтобы это прошло максимально безболезненно для неё, и воспоминания никогда к ней не вернутся. — Однако ты сам очень хорошо помнишь, что был Кирой, — Эл приподнялся и сел, сверля Лайта внимательным взглядом. — Если всё это правда реально, — он сделал пространный жест рукой, имея в виду совершенно невообразимый обмен сознаниями, который Лайт описал, — тогда помнишь ли ты это потому, что фактически здесь, в этом времени, ты и есть Кира, или потому что твои собственные воспоминания в будущем никуда не исчезли? Лайт улыбнулся его проницательности: — Там, в той реальности будущего, ты сказал мне, что спрятал мою тетрадь в таком месте, где я никогда не найду её. — То есть ты должен был сохранить свои воспоминания… — Чтобы помочь тебе, зная о тетрадях и богах смерти лучше кого-либо. А когда Лайт — тот, который студент, тот, который ещё Кира, — вернётся к тебе, ну то есть мы снова с ним поменяемся, сам решишь, что с ней сделать. Эл неосознанно прикусил большой палец: — Если я так сказал тебе в будущем, значит, тетрадь так и не была уничтожена. — У тебя будет время подумать об этом, — затем Лайт потянулся к своим часам, о которых на время забыл, и открыл тайный отсек, где по-прежнему находились игла и обрывок. Глаза Эл расширились, он догадался в какую-то долю секунды — и выхватил этот клочок с записанным на нём именем Третьего Киры, совсем не нуждаясь в дальнейших исследованиях фрагмента тетради. — Так вот как ты убил его, — проговорил он, невольно восхитившись тем, насколько Кира был изобретателен и насколько продумал всё до мелочей. Сила тетради сохранялась и в том случае, если страницы или их части были вырваны, и это позволило Лайту убить Хигути, не оставляя следов в самой тетради. — Вот это ты можешь сжечь сразу. Я просто не должен иметь никаких тайников, ни малейшего доступа к тетради смерти, — пояснил Лайт. — Признаться, по возвращении в своё время я-Кира всё ещё буду задумываться о том, как бы всё сложилось, имей я возможность продолжить то, на чём прервался. Эл, полностью согласившись с этим, сунул обрывок себе в карман (правда, стоило убедиться в том, что в распоряжении Лайта не было никаких других), а затем их взгляды снова встретились. — В нашей игре ты почти победил, Лайт. И если обратный обмен совершится — вернувшись, ты, ты-Кира, действительно мог бы продолжить идти к своей цели. Нет, больше того: оказавшись здесь, в своём прошлом, именно ты, а не он, мог бы убить меня даже своей рукой. Ты же знаешь моё настоящее имя. Лайт усмехнулся: ну да, в ходе своего рассказа он в самом деле назвал Эл по имени, приведя это как одно из доказательств тому, что в будущем они правда стали семьёй. Кроме того (предположим, что имя Эл могла выдать и Рэм), Лайт рассказал Эл и о троице его наследников — в том числе факты из их взросления, которых ещё никак не могло существовать сейчас, но которые были очень им свойственны и потому до предела похожи на истину. Верно, он мог записать имя Эл, которое теперь знал, используя иглу и обратную сторону листка, которыми ещё владел, он мог бы действовать куда эффективнее, рассудительнее, да просто взрослее своей молодой версии, он мог бы вернуться к своей роли Киры, он мог бы… — Спустя двадцать два года я больше не верю, что Кира создаст идеальный мир пусть и на время своей жизни, — Лайт помнил, как они с Эл очень много говорили об этом и как его собственная мечта под прояснившимся взглядом оказывалась всё более недостижимой и призрачной. Нельзя было отрицать, что в свои восемнадцать он всё ещё оставался подростком и был склонен идеализировать некоторые вещи или видеть их искажённо, а ещё попросту маялся от скуки, всё равно что шинигами в своём мире. Но потом у него появился Эл. — Даже если не брать в расчёт, что в случае твоей смерти наследники продолжат твоё дело и доведут до конца любой ценой, я понимаю, что мир Киры — лишь бесконечный страх и бесконечные записи, которые подтолкнут к грани или сделают несчастными едва ли не больше людей, чем спасут. Только прежде всего меня останавливает совершенно другое, — Лайт сжал обе ладони Эл в своих, на секунду прервавшись. — Я тот человек, кто поднял тетрадь смерти, кто стал Кирой и кто карал зло, кто играл с тобой и почти смог победить тебя, тот, кто так хотел этой победы… и тот, кто в какой-то момент оказался связавшим с тобой свою жизнь, кто хотел уничтожить тебя уже только неискренне, тот, кто столько с тобой говорил, и работал, и снова учился так многому, и кто снова тебя узнавал, и кто был с тобой рядом, опережал и побеждал, больше не причиняя вреда, тот, кто принял свой мир, кто влюбился в тебя где-то между реальностями или одновременно в них двоих. Я знаю твоё настоящее имя, и я никогда не позволю другим и себе самому применить это знание против тебя, точно так же, как тот ты, который сейчас усмиряет меня-Киру, — Лайт улыбнулся, — никогда не использует против меня и не выдаст никому, кроме Ватари и наследников, которым и так это известно, факт моих бесчисленных убийств. Я Кира, и я люблю тебя, — Лайт повторил собственные слова. Спустя какую-то долю мгновения Эл потянулся вперёд, выговорив Лайту почти в губы (очевидно, он всё больше привыкал к тому, какие отношения связывали их в будущем): — Только любит ли Лайт меня или, что вероятно, другого меня, с кем он… — Он и есть ты, — Лайт снова поцеловал его, только на этот раз — так, точно перед ним правда сидел его муж; отпустил спустя несколько долгих секунд. — Я не могу и не имею никакого желания хоть в чём-то вас разделять.

____________

27 ноября, 2029, Лондон

— Лайт может перестать гипнотизировать собственное отражение, — прозвучал голос Эл позади; тот бродил по пространству их спальни, сколько позволяла длина цепи, пока Лайт оставался у серебристо-прозрачной поверхности каменным изваянием. — Этот человек в зеркале — Лайт и есть. — Что со мной произошло? — очень медленно, с видимым напряжением проговорил Лайт. — Объясни мне, как так вдруг случилось, что я получил амнезию и обнаружил себя на полу, а не в больнице или хотя бы в окружении докторов? — Лайту не составит никакого труда догадаться, что я не переношу ни докторов, ни больниц. Это посторонние люди, которым я не могу доверять, в моём доме или неизбежная антисанитария и скопление ещё большего числа посторонних, ещё и больных к тому же. Эл стянул с огромной двуспальной кровати покрывало и шагнул к тому шкафу, с одной стороны которого стоял Лайт, принявшись рыться в одежде. Браслет наручника едва ощутимо скользил по запястью Лайта при каждом его движении (словно бы не давая забыть об этой чёртовой цепи и об этом чёртовом перевернувшемся мире). — У тебя есть медицинское образование или ты настолько уверен, что с тобой ничего не случится? — против воли Лайт усмехнулся, отметив очередную невообразимую причудливость этого человека, которая здорово раздражала. — И не уходи от вопроса. — Как Лайт пожелает, — Эл вытащил светло-серую однотонную пижаму, которая мало чем отличалась от его нынешнего одеяния, кроме цвета. — У тебя не было никакой травмы, которая бы привела к амнезии. Ты просто упал и очнулся здесь, а затем вместо нашего очередного совместного дела вдруг заговорил о расследовании и Кире, и стало совсем очевидно, что сохранилось в твоей памяти, а что исчезло. Лайт выдохнул сквозь зубы: — Ну так сделай же что-нибудь! Отведи меня на обследование, раз уж сковал нас двоих цепью! Если полжизни в один миг выветрилось из моей головы, это ненормально, Рюдзаки, и я беспокоюсь о собственном здоровье куда больше твоего. Лайт с охватившей его злостью со всей силы дёрнул цепь, и Эл фактически оказался в его руках; в тот же миг вспомнив, как Эл так естественно, невозмутимо поцеловал его, Лайт на всякий случай отпрыгнул подальше (это движение вышло не в пример более эмоциональным, чем он бы хотел), но требовательность и непримиримость ещё сохранялись в его взгляде. — Я могу напомнить Лайту, что в прошлом, когда он лишался воспоминаний и обретал их, это не имело никакого отношения к состоянию его здоровья, — Эл прошёл к кровати и сложил на неё одежду. — Кто знает, не является ли всё это какими-нибудь возобновившимися играми шинигами. — При чём здесь вообще шинигами, если я забыл все двадцать два года разом! — воскликнул Лайт, вновь не сдержавшись, неуловимо напомнив этим собственного отца в разгар их с Эл споров во время расследования дела Киры. Ему всё яснее казалось, что здесь, спустя двадцать лет, он отчего-то куда меньше выверял и продумывал собственные реакции, что совсем расходилось с его привычными линией поведения, самоконтролем и образом в целом. — По-твоему, нужно оставить всё как есть? И сколько придётся ждать? — Сперва Лайту нужно принять душ, — Эл просто проигнорировал последний вопрос (что, конечно же, значило, что он просто сделает как ему вздумается). — Идём, я сниму наручники в ванной. Возьми с собой одежду для сна — она в нижнем отделении рядом с моей. Лайт нахмурился, вспомнив: — Рюдзаки. Ты сам сказал, что я никогда не узнаю, где находится тетрадь смерти. Ты сам сказал, что я не смогу выйти из этого дома, не зная код. Если только тетрадь не здесь, что было бы слишком глупо с твоей стороны, чтобы ты это сделал, то к чему весь этот маскарад? — Лайт тряхнул рукой так, чтобы цепь зазвенела. Он, разумеется, мог бы подумать об этом и раньше, ещё когда Эл только-только сковал их, однако, по правде сказать, в тот момент он ещё не мог хоть отчасти принять, что всё реально. — Лайт может считать эти меры излишними, но они действительно необходимы. Подобрав или угадав код, он сможет выйти из дома, он также может напасть на меня или скрыться из поля моего зрения, воплощая какой-то свой план. Даже без использования тетради возможности Киры очень велики — и Лайт так хорошо это знает. Они оба смотрели друг другу в глаза, пока Эл сам не достал комплект одежды для Лайта и не потянул его к дальней двери (Лайт понятия не имел, почему в их общей спальне находилось ещё несколько дверей кроме входной и что за ними располагалось; он вообще до сих пор несколько терялся в масштабах их дома, который, скорее всего, вовсе не был единственным). Почти механически Лайт совершил все необходимые процедуры и принял душ первым, а затем невольно не отводил от Эл глаз, пока тот занимался собой перед сном. Удивительно было, что он вообще собирался спать по-человечески (Лайт чётко помнил, как он по ночам сидел в кресле со своим ноутбуком или, хуже того, нависал над своим главным подозреваемым и не отрываясь сверлил его взглядом, пока тот спал), но, с другой стороны, ему больше не требовалось вычислять Киру, а остальные дела, вероятно, вполне позволяли отдыхать в нормальном режиме рядом с… нет, Лайт ещё не мог об этом думать. Или, может быть, с возрастом Эл просто больше не мог бодрствовать постоянно. Лайт — так же невольно — задумался, знал ли он, будучи мужем Эл, хоть его точный возраст, уже не говоря о его настоящем имени, насчёт которого Лайт не питал особых надежд: нет, Эл просто не мог дать пусть и бывшему Кире такое оружие против себя. Лайт задумался, знал ли он об Эл что-либо кроме его многочисленных странных привычек, которых тот не скрывал, и не подлежащей и тени сомнения гениальности. Мог ли Лайт до амнезии сказать, что он любил Эл, и мог ли сам Эл сказать, что любил его, — или для Эл этот брак был лишь альтернативой наручникам, с той же надёжностью позволяющей держать бывшего Киру на привязи? В том, что касалось самого Киры, неясностей было ещё больше, и Лайт точно знал, что, разумеется, Эл не открыл ему всей правды. Мог ли он в самом деле отказаться от своей истинной миссии добровольно (такая озвученная Эл версия была совершенно абсурдной) или Эл — прямо ли или косвенно — подтолкнул его к этому? Как он на самом деле получил провал в памяти такой огромной длины? Не являлось ли это результатом планомерного воздействия на его сознание — ведь Кира, лишённый рассудка, не может быть Кирой, так? Но почему сейчас всё прояснилось? Что Эл скрывал, в чём Эл лгал, чего Эл добивался? Кого Эл «поймал» и представил как Киру для всего мира, если он, Лайт, сейчас был здесь и если Миса также оставалась на свободе до своей смерти? Почему до сих пор не уничтожил тетрадь? Почему, несмотря на якобы прозвучавшее признание, не казнил Лайта или не запер в тюрьме до конца его дней? Лайт едва верил в то, что Эл мог руководствоваться чувствами, а не разумом, и что он вообще на самом деле испытывал их. И какой была их настоящая жизнь? — …руку, Лайт, — послышался голос совсем рядом. Лайт машинально протянул правую, как и в один из множества вечеров в их первый «период цепей», как он называл время от своего освобождения до поимки Хигути. Очевидно, что вместо долгожданного торжества Киры сейчас наступил второй такой период, как бы ни было нелегко это принять. Сталь наручника снова коснулась запястья, как сети, приготовленные и расставленные Эл, сомкнулись над головой, отрезая от миссии, справедливости, от владения тетрадью и от всего мира.