Метод замены

5 ноября, 2007, Токио

Когда несколько уровней стен прочно оградили их от дождя, Эл сообщил, что принесёт полотенца для них двоих: всё-таки Лайт вымок из-за него. Он уже двинулся в направлении лифта, а впоследствии — собственных комнат (иррационально не хотелось поручать это Ватари), когда Лайт поймал его за руку, предложив идти вместе. И это была ещё одна необычная, странная просьба для Киры — пожертвовать временем наедине с собой (или, возможно, своими союзниками, проникающими сквозь стены), чтобы… нет, Эл не мог знать причины. Он только знал, что Лайт теперь словно бы одновременно был Кирой и оставался собой самим, и это едва могло иметь смысл, но Эл видел всё своими глазами. Они вместе пришли туда, где не так давно жили вдвоём, скованные цепью. Пока Эл искал полотенца, Лайт не без искреннего интереса разглядывал всё вокруг, будто не перебрался отсюда совсем недавно. Конечно же, за эти несколько дней его отсутствия здесь не могло ничего измениться. Наконец Эл протянул одно, синее, Лайту и тем самым отвлёк его от созерцания. Лайт разулся (его туфли тоже промокли, хотя он и стоял на крыше совсем недолго) и сел на когда-то свою половину широкой кровати; Эл, моргнув, просто опустился рядом с ним. Какое-то время они оба не прерывали молчания; по всей видимости, бесконечный ливень с силой стучал по стеклу окна, тянущегося почти от самого пола до потолка, и сквозь него вдали можно было различить тусклые вечерние огни, что прорывались сквозь монотонную синевато-серую стену тумана. В тумане как будто терялось всё, даже угаданное Эл предзнаменование собственной смерти. Где-то за кантиленой дождя, иногда разрываемой грозовым грохотом, оставались и колокола, и безумие Киры, и зловещие силуэты самих шинигами — сколько их было здесь, на земле? А затем Лайт вдруг перехватил руки Эл, отвёл их и сам принялся вытирать немного спутанные чёрные блестящие влажные пряди очень аккуратно и… будто совсем привычно. Чужие прикосновения, на удивление, не вызывали в Эл ни раздражения, ни даже малейшего дискомфорта, на что он снова не сразу нашёл что сказать и упрекнул в этом самого себя; наконец позвал: — Лайт-кун… — Позволь мне, — попросил Лайт так, словно всё это правда было для него важно. — На самом деле мне нравится делать это с тобой, — пояснил он так, будто это могло что-то объяснить, а не запутать ещё больше. — Жаль, что ты сам ещё не можешь этого знать. Эл решил просто дождаться, когда Лайт закончит (и вовсе не потому, что это оказалось неожиданно расслабляющим и приятным, а ещё, как бы ни старался, он не мог различить в этом действии ни капли наигранности и фальши). В конце концов полотенце было отброшено в сторону, и тогда Лайт заговорил сам, предвосхищая любой из вопросов, который бы Эл мог задать ему: — Я Кира, Эл. И я люблю тебя. Вот, пожалуй, две главные вещи, которые ты должен обо мне знать. Не то чтобы не найдётся и сотни-другой остальных, но всё сводится к этим двум. Так что ты… Только Эл едва слышал всё, что Лайт продолжал ему говорить. «И я люблю тебя». «Я люблю тебя». Обнимая и закрывая от ливня, признаваясь, предостерегая, спасая от шинигами — и не отпуская, касаясь, и открываясь уже в другом: «я люблю тебя». Любая из этих вещей могла и должна была оказаться уловкой, его филигранным обманом и частью его идеального плана, но почему-то Эл чувствовал (с каких пор он всерьёз полагался на это?), что правда мог верить им всем. — …слышишь меня? — Лайт с его безупречной внимательностью в точности уловил тот момент, когда Эл перестал воспринимать его слова. Он смотрел прямо, открыто, он сам искал прикосновения, взгляда, любого контакта, и он говорил о том факте, что он и есть Кира, так, как извещают о чём-то давно очевидном и неудивительном, — этим же тоном он мог сообщить Эл, что он из Японии или студент. «Я Кира, однако я вовсе не собираюсь сражаться с тобой». «Я Кира, однако это уже не имеет для меня никакого значения». — Почему Лайт-кун как Кира теперь руководствуется эмоциональной привязанностью, а не простой логикой? — Эл в задумчивости приложил большой палец к губам. — Я всё ещё тот, кто стоит на его пути. Если, конечно, сейчас Лайт-кун не солгал в том, что он меня… Лайт прервал размышления Эл, просто коснувшись губами его уголка губ, и Эл совершенно замер на полуслове, не сводя с него широко раскрытых глаз. Его рука вновь оказалась где-то среди волос Эл (Лайту в самом деле нравилось это?), и он вновь разделил с Эл его взгляд, второй рукой мягко придерживая за плечо. — Я всегда тебе лгал, когда был Кирой, но я честен перед тобой сейчас. Можешь считать, что свой выбор я совершил давно и теперь хочу защитить тебя, просто остаться с тобой и покончить с тетрадями и шинигами. Эл не мог этого объяснить, Эл не мог этого оправдать — но и сам необдуманно двинулся чуть ближе, как будто цепляясь за этого Лайта и больше всего желая, чтобы он никогда никуда не исчез. Эл почувствовал, как его осторожно поцеловали вновь, словно давая возможность и время отреагировать взвешенно, и немного неловко шевельнул губами, повторяя движения Лайта (конечно, прежде он никогда не делал ничего подобного, просто считая бессмысленным и пустым). Так что Лайт сейчас вёл, это было логичным, и, когда Эл сам притянул его к себе, в последний раз поцеловал и чуть отстранился, прижался лбом к его лбу: — Знаешь, я полагал, с этим будет немного сложнее, — он беззлобно, легко рассмеялся, не переставая смотреть. — Но, выходит, уже сейчас ты достаточно сильно привязан ко мне, если поверил и сам мне ответил. Ну или я просто тебя привлекаю, но наша игра всё ещё продолжается. Эл отстранённо ощущал, как расследование, тетради и даже его собственный скорый финал, в каком он не так давно был абсолютно уверен, теперь оставались далеко позади — далеко внизу. Эл мог видеть только глаза, наполненные безусловным теплом, о рождении которого он ничего не знал, но которое было единственным, что безраздельно притягивало внимание. — Кто ты, Лайт? — совсем негромко спросил он, подобравшись к самой сути. Оставалось ещё столько много вопросов, но этот, пожалуй, был ключевым. Этот определял всё. Тишину между ними прервал телефон — ожидаемо звонил Ватари, — но Эл потратил ровно две с половиной секунды на то, чтобы сказать ему: нет, он уже не на крыше, и нет, ему не требуется помощь с одеждой, и нет, они с Лайтом не вернутся к группе в ближайшее время; пускай господин Ягами возьмёт управление расследованием на себя, но не выходит за пределы изучения списков новых жертв. Никаких обсуждений самой тетради и её правил. Да, его план изменился. Когда он закончил, Лайт убрал оба полотенца, в которых больше не было необходимости, и устроился прямо напротив Эл — и совсем близко. — Что ж, — он раздумывал, как ему лучше начать, чтобы не вывалить разом всё, — стоит отметить тот факт, что мне давно не восемнадцать. Конечно, теперь-то ты точно не сможешь поверить мне на слово… — Существование шинигами с их тетрадями очень ясно дало мне понять, что есть что-то за пределами всякой рациональности, что следует принять за аксиому, — Эл снова встретил его открытый взгляд. — То, что я ранее полагал неколебимой истиной, оказалось разрушено, и поэтому я приму даже что-то невероятное. «Я приму всё, что докажет, что ты правда тот, кем я вижу тебя; что докажет, что ты не солгал мне ни в чём». Лайт, очевидно, легко считал этот подтекст — и Лайт снова провёл ладонью по тёмным всклокоченным волосам, вызывая неясное ускорение пульса, неясное ощущение тёплой волны внутри; Лайт зачем-то снял с собственного запястья часы, вложив их в руки Эл, а затем начал рассказ о своём настоящем, переносящий их в Англию, вперёд во времени, переносящий их к совершенно иной, удивительным образом сложившейся жизни.

_______________

27 ноября, 2029, Лондон

Итак, Лайт немыслимым образом перенёсся в Англию, вперёд во времени, в совершенно иную реальность — и Лайт просто не понимал, что ему с этим делать. Эл дал ему рассмотреть фотографии и другие семейные материалы о той невероятной жизни, которую они вели вместе, и, пока он не переставая печатал что-то в своём ноутбуке, чуть щурясь, Лайт полностью убедился, что всё было правдой. Пускай Эл подделал бы фото (а его возможностям не было никакой границы), но были и видеозаписи разной степени давности; в каждой из них по десяткам привычек и мелочей в поведении, да и по собственному голосу Лайт мгновенно узнавал самого себя. Они с Эл вместе посетили какое-то огромное количество стран: разумеется, величайший детектив в мире мог очень легко себе это позволить, однако Лайт был удивлён, что, кажется, тот не так уж и редко появлялся среди людей. И к тому же рядом с ними двоими периодически мелькала странная незнакомая Лайту троица: вначале ещё совсем дети, а затем, спустя двадцать лет, видимо повзрослевшие молодые люди. — А, это наследники, — пояснил Эл, когда мельком бросил взгляд на экран Лайта, а затем подался немного ближе. — Ниа, Мэтт, Мелло. Последние двое почти неразлучны ещё с детства, а Ниа постоянно соперничает с Мелло (в чём получает от него полную взаимность) и больше привязан ко мне. — Наследники? — Мои лучшие ученики, Лайт, — кивнул он, возвращаясь к своему ноутбуку (даже на первый взгляд гораздо более технически оснащённому, нежели тот, что Лайт мог видеть на коленях Эл ещё несколько дней назад). — И, кроме того, всё равно что моя семья. Если хочешь узнать о своей, там также есть фотографии с тех встреч, когда мы приезжали в Японию. К сожалению, Сатико-сан не стало несколько лет назад, — в голосе Эл послышалась неподдельная грусть, и Лайт вздрогнул от этих слов, прикрыв глаза. Пусть, пусть он поклялся себе, что, если придётся, пожертвует даже родными и собственноручно запишет их, вот так в один миг узнать о смерти матери было непросто. — Твой отец вышел на пенсию, а Саю замужем и воспитывает дочку. Думаю, тебе будет интересно узнать личность её супруга, — а вот на этих словах Эл словно немного повеселел. Только Лайт едва мог осознать и принять, что всё это — его жизнь и есть. Ещё три или четыре часа назад он направлялся за Эл на крышу, а Рэм была предельно сосредоточена и готова принести себя в жертву, лишь увидев и тень подозрений, которые неизбежно бы снова пали на Мису!.. Наверное, этот вопрос повис в воздухе так отчётливо, ясно, так остро, что Эл будто на самом деле услышал его. Он оторвал взгляд от собственных материалов и очень пронзительно, немигающе посмотрел прямо перед собой: — Что касается Киры, то с ним давно и безвозвратно покончено. Ты в своё время признался мне, не утаив ничего, и мы закрыли дело, а потом просто продолжили работать вместе. Аманэ Миса вновь потеряла воспоминания о том, что когда-то была Вторым Кирой, и, кроме того… — Эл почему-то прервался на этих словах. — Что? — спросил Лайт обеспокоенно, однако уже предвидел ответ. Прошло двадцать два года. — Спустя семь или восемь лет после того, как Кира исчез, она умерла — как полагаем мы оба, по той причине, что дважды приобретала глаза бога смерти за половину оставшихся лет и таким образом в общей сложности потеряла три четверти. Лайт не мог сказать, что ему было сколько-нибудь её жаль, хотя человек, неоднократно готовый получать глаза шинигами и использовать их ради него, не помешал бы ему и сейчас — нет, сейчас такой человек в один миг позволил бы всё вернуть. — Однако вторая тетрадь ещё здесь, как и Рэм? — Лайт не видел причины скрывать своей сильнейшей заинтересованности, если она была совсем очевидной. Но, может быть, так можно было хоть что-то узнать. Может быть, он сумеет избавиться от этой цепи и вездесущего взгляда Эл, а затем позвать Рэм и, если она откликнется, уговорить убить Эл или хотя бы назвать его имя. С другой стороны, теперь, когда Миса была мертва, Рэм, скорее всего, стала бы для него врагом, а не союзником, обвинив в её непозволительно ранней смерти. — Мы с тобой оба не видели Рэм уже очень давно, — Эл пожал плечом, вырывая Лайта из сети непростых размышлений. — Может, она просто не хочет показываться нам на глаза или… неважно. А тетрадь смерти находится в том месте, о котором ты никогда не узнаешь. Мы оба решили, что ты сохранишь свои воспоминания — и после твоей смерти кто-нибудь из наследников сожжёт её. А сейчас это, — Эл со значением приподнял свою руку в наручнике, указывая на цепь, — вообще не даст тебе свободы действий, пока ты не вспомнишь себя самого, и поэтому Кира уже никогда не вернётся. Тебе остаётся принять свою жизнь, Лайт, такой, какой ты сам и построил её. — Вот только ты лжёшь мне! — Лайт резко схватил Эл за плечо, развернув к себе, и его глаза будто налились красным; Эл едва не отшатнулся, отчётливо вспомнив тот бесконечно фальшивый, играющий искренность и таящий последний удар взгляд Киры, который почти победил в их сражении. — Я не мог добровольно признаться тебе, отказавшись от собственной миссии. Это бессмысленно! Ты принудил меня к этому, и я не знаю, на что ты пошёл, но я… — Как бы то ни было, ты теперь видишь итог, — Эл захлопнул свой ноутбук и поднялся; его собственный взгляд стал решительнее и словно более раздражённым. — Если я так ничего и не вспомню, ты намерен держать меня на цепи до конца моих дней?! — Очевидно. Пока ты не станешь хоть отдалённо похож на человека, которому я безоговорочно доверяю, цепь станет гарантом, что ты будешь рядом и не попытаешься мне навредить. Лайт, твоя семья, твой талант, твоя профессия — всё то, что ты обрёл, — абсолютно реальны, тогда как роль Киры уже бесповоротно утрачена: я и наследники никогда не допустим иного. Подумай, насколько разумно цепляться за призрачные мечты под угрозой стать по-настоящему заключённым, а вовсе не только-то скованным. Лайт только медленно выдохнул. Разумеется, даже с учётом максимальной логичности всего, что сказал Эл, ему требовалось время, чтобы всё это осознать. Эл подался ещё ближе к его экрану и пролистал ещё несколько фотографий в поиске одной из тех, что всегда очень нравилась им двоим. Ну конечно, Лайт в ту же секунду, когда Эл её показал, узнал собственный дом — перемены почти не коснулись его. Эл чуть улыбнулся за его плечом. Лайт здесь праздновал тридцатилетие, Саю несла испечённый их мамой двухъярусный торт, Соитиро-сан с мягкой отцовской улыбкой и гордостью за своего сына стоял чуть поодаль, а Эл приобнимал именинника за плечи, прижимаясь губами к родным рыжевато-каштановым волосам; Мацуда, как и всегда, выглядел довольно комично, светловолосая макушка Ниа почти скрывалась на заднем фоне, Ватари, совсем седой, но всё ещё очень деятельный и оживлённый (несмотря на то, что на этом фото десятилетней давности он уже давно разменял девятый десяток), выговаривал что-то, по всей вероятности, Мелло, которого не было в кадре. На фото также отсутствовал Мэтт, вызвавшийся сделать снимок, и Сатико-сан, успокаивавшая годовалую внучку, что отчего-то не переставала плакать, — Эл помнил этот момент очень чётко. Эл помнил весь этот день как, наверное, один из их самых счастливых дней. Лайт разглядывал этот застывший фрагмент своего прошлого, которого совершенно не знал, довольно долго. Сейчас он мог как угодно относиться к самому Эл, но здесь была вся его семья — вся семья, никогда не узнавшая, что он был Кирой, а это всегда оставалось для него необъяснимо и невероятно существенным. — Точно зная, что я Кира, почему ты не арестовал меня? Я всё ещё оставался тем, кто мог убить тебя, пусть и не собственной записью. Лайт всё ещё совсем не верил, что мог просто сдаться и рассказать всё, но вместе с тем это звучало предельно логично из уст Эл, поведавшего их историю. Лайт неосознанно дёрнул рукой, и цепь натянулась, цепь снова физически соединила их, как будто и не исчезала с того времени, как Эл впервые надел на них эти наручники. — Ты позволил мне без колебаний и страха поверить тебе, — Эл улыбнулся, отчётливо вспомнив тот день, ключевой в их игре и расследовании и самый первый — в их с Лайтом навсегда переменившихся отношениях. — Я тогда перестал слышать звон — он затих насовсем, и ты больше никогда не был Кирой. С этого времени мы всегда были на одной стороне.