Средь улиц серых и родных.

Жил Паша на пятнадцатом этаже. Квартира была двухкомнатная, просторная и светлая. — Проходи, чувствуй себя как дома. — подмигнул Стëпке парень, забирая у него из рук куртку и вешая еë в прихожей. Из неë вëл двольно широкий коридор. Направо — совмещëнные туалет и ванная. Прямо располагалась кухня. Чуть дальше по коридору была гостиная с большим балконом и ëлкой. — Ой, у тебя ëлочка! — Стëпа провëл пальцами по искусственным раскидистым лапам ели, подцепил стеклянную лошадку (стеклянную игрушку невероятной красоты с золотой гривой и блестящими копытцами), рассматривая. — А у нас и ëлки нет в этом году. Всë через жопу получилось. — А что так? — Мы раньше живую ставили, а нынче бабушка покомандовала: после живой потом иголки ей подметать. Решили в общем искусственную купить. И дотянули! В магазине нормальной не оказалось. На сайтах, видите ли, дорого! Хотя ничего, что дешевле?.. Ещë дальше была спальня. Стëпе очень понравилось. Без лишней роскоши, и именно потому ощущалось как дом. В этой квартире реально хотелось жить. После короткой экскурсии Паша предложил пройти на кухню. — Мама нам тут салатиков наложила, закусочек! — сообщил мужчина, выкладывая на овальный стол контейнеры. — На горячее жаренные ролльчики. Любишь роллы? — Да, обожаю просто! — потëр ладошками Стëпа. — Я вот их не сразу понял. Первый раз вообще подумал, мол, какая гадость эти ваши роллы, а потом ничего. Втянулся! — хохотнул парень. — Да ты чо! А я сразу заценил, только мы их очень редко едим. У тебя пульт где? — За кофемашиной посмотри. — За кофемашиной! Фига се ты мажор! — подкалывает подросток. — Я вот не пью почти кофе, потому что не люблю растворимый. — Стëпа уже щëлкал пультом, переключая каналы. — Приходи, значит, ко мне свежемолотый пить! А ты там голубой огонëк что-ли ищешь? — Ну коне'ч-но'! Коне'ч-но'! Как без него-то, родненького? Так-с. Нашëл! Атмосфера не та без него, сразу и не Новый год, как будто! — Это да-а! Как ты на это смотришь? — полюбопытствовал Паша, доставая из холодильника бутылочку шампанского. — Эм... — Стëпа весь подобрался, облизал губы. Как он смотрел? Так себе, если честно. Плохо даже. Но почему мужчина должен себе отказывать из-за неуравновешенного подростка? Чëрт, это же Паша! Ну не кинется же он на него, не побьëт и не выгонит, если выпьет немного. Когда подросток уже собирался отказаться, но, скрепя сердце, предложить выпить самому, Паша вновь будто прочитал его истинные мысли. — Ясно. Плохо смотришь. — Паша поднял обе руки, сдаваясь. — Ты же знаешь, я не пью. Так только вот в праздники приколоться. Но раз тебе некомфортно, то без проблем. Обойдусь. — Нет, я... Ну это же бред! Я не хочу быть настолько параноиком. Так что... — Стоп. Стëп, это твоя позиция, и не обязательно считать еë паранойей. Но, опять же, можно ведь реально чуть-чуть. Есть культура питья у адекватных людей. — Вот именно! Так что всë, давай, выпей сколько хочется! — Стëпочка-а, — а у Стëпы от этого ласкового обращения так сладостно замерло сердце, что теперь он точно готов был всë рядом с Пашей перетерпеть. — Я же вижу, тебе реально нехорошо стало от мысли, что я сейчас вот выпью. Так что, если хочешь, давай я тебе немножко налью, ты же давно себе не позволял, боясь компании. А я не буду. Не хочу тебя пугать, не хочу, чтобы ты меня боялся. — Я не боюсь тебя! — возразил Стëпка, слова Паши подействовали отрезвляюще. — И знаю я, что ты в любом состоянии и не подумаешь о том, чтобы мне что-нибудь сделать. — паранойный питон разжал свои тиски, ослабил хватку колец. Стëпа был уверен в своих словах как никогда. А вот Паша не уверен. Ему едва дурно не стаëт. Потому что Стëпа ошибается. Паша думает. Да, пусть он не желает ему чего-то плохого, но... Он желает его самого. Брр. Как-то не очень звучит, тем не менее является правдой, которую Паша в ужасе только ещë осознаëт в полной мере. Успокаивает лишь то, что он и в самом деле никогда не позволит себе навредить Стëпе. — Ну не-ет! — возмущается подросток, уже настроенный перебороть свой страх вместе с Пашей. — Только если вместе. — Ладно, — вздыхает Паша, — уговорил. Ты сам только скажешь, сколько наливать. — Это пожалуйста. Паша наклоняет бутылку под углом в сорок пять градусов, одной рукой вращает еë, придерживая другой пробку, пока та сама не выходит ему в руку. — Да ты маэстро! — Стëпка хлопает в ладоши. — Ну так, — Паша хмыкает, — профессионал работал. Но на самом деле так очень редко получается. У меня один раз пробка вылетела, мама таких люлей вставила. Достань, Стëп, бокалы из вон того шкафчика. — До середины лей. — парнишка ставит на стол два пузатых бокала из сиреневого хрусталя. — О! Ты где их вообще надыбал? — смеëтся мужчина. — Почему именно эти принëс? — Не знаю. Цвет понравился. Они у стенки стояли. И, кстати, я знаю, что они не для шампанского, но... — Согласен. Плевать. Главное тебе понравились. Ну, что? — За то, чтобы всë было, как надо! — повторяет Пашины слова Стëпа, чокаясь с ним своим бокалом. Пока Паша делает глоток, Стëпа тоже пытается, но не выходит. Он только пригубляет. Глоток не лезет. По вкусу неплохо, и дело не в газах: газировку со вкусами он любит, но не лезет и всë. Это немного должно напрягать, потому что: неужели подсознание не даëт? Но, если вот так разобраться, что он теряет? Ничего. Одни только плюсы. Ему никогда не нравилось это состояние разомления после принятия алкоголя. Хотя сейчас-то вот Паша рядом, тоже с бокалом, но Стëпа чувствует себя абсолютно комфортно. Он в безопасности. Просто пить алкоголь в любом виде не хочется. — Я всë. — сообщает Стëпа, совершенно не стесняясь. Паша не посмотрит на него странно после этого, он знает. От этого и комфортно. — Мне, Паш, теперь кажется, что я раньше выпивал только из-за чужого влияния и нежелания выделяться. — Это здорово, что ты это сейчас понял. Важно как можно раньше взять ответственность за свою жизнь целиком в свои руки. Хочешь, я могу не допивать? — парень отставляет свой бокал. Паша с удовольствием в честь праздника выпил бы бокальчик до дна, но ради Стëпы не жалко не то что не пить, но и вылить. Не зря же Паша только "приколоться" хотел. Потребности в алкоголе у него, слава Богу, не было. — Да не, всë нормально. Ты, если хочешь, и мой можешь допить. — а Стëпе в самом деле нормально. Ему даже хочется сесть поближе к Паше, что в его нынешнем состоянии говорит о безоговорочном доверии. — Ну, я всë равно не буду. Расхотелось уже что-то. Давай за стол садиться, похаваем жирненького! После ночного обжорства Стëпа с Пашей быстренько в четыре руки прибираются на кухне и перебираются в гостиную к другому телевизору. Пока Паша искал «Россию 1», им попадались разные передачи, «дискотека 80-х» и множество фильмов. Однако прокомментировать Стëпка решил только один. — А мне вот не нравится эта «Ирония судьбы»! — Хм. Мне тоже никогда не нравился этот фильм. — Мне всегда было жалко его невесту (не помню, как еë) и Ипполита. — Мне тоже, Стëп! Афигеть, ты первый из моих знакомых (кроме мамы с папой), кто об этом задумывался и согласился со мной! — А ты первый, Паш, с кем я вот так... Ну, говорю всë, как есть. Никогда б не признался своим сверстникам в том, что я такой вот на самом деле романтик сентиментальный. — может, Даньке только если, но они не разговаривали с ним на такие темы. Поэтому-то Паша и выигрывал для него. С ним можно было, не задумываясь, на полном серьëзе говорить на все темы. — Мне приятно это слышать. — Стëпе же такое в ответ слышать было слегка смущающе, но в то же время не менее приятно. «Огонëк» закончился, начался какой-то другой концерт. — Я могу в твою комнату пойти? — Спать что ли? — не совсем понял Паша. Неужели Стëпа, запомнив, что кровать у него двухместная, решил поспать вместе с ним? Типа: а что такого? Только не в Пашином случае. — Да не-е. Я бодренький пока. Да и я так себе сплю, не хочу вшарить тебе под ребро ночью. — парнишка смеëтся, а сам зачем-то представляет. И неизвестно каким образом задумывается о том, что ему, вечно мëрзнущему, с Пашей было бы очень тепло спать. — Я... — А-а! — до парня дошло, чего хотел подросток. — Работы мои посмотреть хочешь? Так они не там, они здесь. Паша порылся в закромах комода и вытянул из него три огромные папки. — Ну! Оценивай! — скомандовал он, кладя папки перед подростком на невысокий журнальный столик, а сам отошëл к окну. — Я никому не показывал свои последние работы. — Эй, а ты, Паш, куда ушëл-то? Садись давай рядышком со мной, я собираюсь вопросы задавать. — Паша покладисто плюхнулся на диван рядом с ним. — О! Да это же наш пруд в лучах заката! — Ещë летом на пленэр так сказать выходил, — кивает парень. Ему льстит, что Стëпе так нравятся его работы. — А эта... — Эта старая. Года четыре назад вместе с родителями и братом ездили в Дагестан. Это Сулакский каньон. — Очень здорово получилось! — тихо восхищается Стëпа, одновременно наклоняясь и приближая к близоруким глазам плотное полотно с невероятным пейзажем. — А эта... О том, что Паша умеет неплохо рисовать, Стëпка узнал в тот день, когда впервые уговорил его взять с собой в библиотеку. Как оказалось, еë Паша посещал в основном с двумя целями: воспользоваться бесплатным качественным материалом для учëбы и насладиться тишиной. В тишине, как он объяснил подростку, приходит вдохновение. Но для чего конкретно оно ему нужно сперва умолчал. — А ты на кого вообще учишься? — Стëпа прилежно вëл себя тихо, ничего не говорил в основном, но любопытство пересилило. Уж больно интересными показались ему Пашины учебные пособия. — На архитектора. — Вот те на! То есть ты же и рисовать умеешь? — Ну... да. — Паша любил рисовать с детства, но «мальчику нужен спорт». Так не думали его слишком мягкие родители, но так считало общество. И Паша доверился мнению толпы, надолго закопав себя под гнëтом тренировок, травм, соревнований и учëбы. А когда-то мечтал рисовать (и не только для себя). — в детстве очень любил, но потом уже втихую продолжал рисовать для себя, стесняясь этого увлечения. — А как же ты тогда до архитектурного дошëл? После того случая? — догадался Стëпа. — Да. Когда дорога в спорт была заказана, я был сильно подавлен. Тогда со мной серьëзно поговорил мой тренер. Он долго приводил мои мозги в порядок, пока я наконец не допëр, что больше всего я переживаю вовсе не из-за бокса этого треклятого. А из-за рисования. Я не мог нормально рисовать. Повреждëнная правая рука не тряслась, слава тебе Господи, но я уже не имел над ней былого контроля, подводила в самых важных моментах. Только находясь на грани депрессии, я осознал, что совсем потерялся в себе. Делом всей жизни, которое я так боялся подсознательно потерять, было не связано со спортом. Вот так-то я и вернулся к живописи. — А рука? — взволнованно уточнил тогда мальчишка, будто Паша ещë не прошëл предстоящего ему пути. — Я ходил на восстанавливающие терапии, массажи всякие, сам разминал и тренировал: рисовал-рисовал-рисовал. Я не брал никаких курсов конкретно по рисованию, потому что я с детства учился сам, на меня давили все эти правила рисования, сохранения пропорций. Я делал всë на глаз. И всë было неплохо, но... В общем я несколько раз пытался поступить в архитектурный, но терпел неудачи. — А на какие направления? — Три раза пробовал на живопись. В двадцать два руку я вновь ощущал своей. Решил, что рисовать и сам умею, и в жизни пригодится что-то более серьëзное. Так что вот. Факультет Архитектуры заканчиваю в этом году. Позже Стëпа стал время от времени возвращаться к теме Пашиного творчества. Но мужчина не сразу сумел открыться мальчишке, показать свои работы. Да, Стëпа для Паши отличался от всех остальных подростков, так что он явно не придирался бы. Но мысль о том, что он не оправдает Стëпкиных ожиданий, заставляла его оттягивать момент. Сначала Паша решился показать ему свои институтские макеты. А потом Стëпа случайно увидел быстро набросанный за разговором рисуночек в Пашиной тетради и пришëл в полный восторг. — Да это же ВАУ! Это супер! — причитал подросток, отбрасывая отросшую чëлку с горящих глаз. Паша оттаял. Сфотографировал ему пару старых работ. А потом всë чаще по просьбе и без на скорую руку черкать композиции в Стëпкиных тетрадях на переменах. Но Стëпе было мало. Он желал полностью погрузиться в Пашин, как он считал, талант, хотел узреть все старые работы и видеть создание новых. А ещë ему очень хотелось, чтобы Паша достал с высокой дальней полки свою детскую мечту и исполнил еë. И в этот Новый год Стëпа, не задумываясь, загадал желание не для себя, а для Паши. — Паш... Паш, а давай на хороший фотик твои картины сфотаем и отправим на конкурс. Давай, а? — А ты уже, поди, и конкурсы подыскал? — Как ты догадался? — смеëтся Стëпа Он и правда нашëл несколько вариантов. — Да ну нафиг! Стëп, серьëзно что ли? — Ага. Паш, ну ты же вот диплом неделю назад защитил, инстик позади! Ты же ни-че-го не потеряешь, если попробуешь. А если выиграешь... Спать Стëпа ложился в прекрасном расположении духа. Они до половины третьего ночи рассматривали варианты конкурсов и выставок, потом до пяти утра зажигали под транслируемые по телевидению концерты и дискотеки. В шесть часов восходящего дня Паша расстелил Стëпе постель на диване. Утром первого января, удивляя самих себя и друг друга, оба любителя поспать и поваляться выспались около десяти часов. После завтрака оставшимся Новогодним "столом" Паша проводил Стëпу до дома. Да только хватило их расставания ненадолго. Через часа полтора они уже вместе бродили по заснеженным улицам города. — В киношку погнали? — Стëпка с разбега запрыгнул Паше на спину. — А погнали! — Парень перебросил мальчишку через себя, скидывая его в ближайший сугроб. Сам валится сверху. Вот так, находясь в центре города, в парке, лëжа в снегу, Паша задумывается: их со Стëпой встречи всë больше напоминают ему свидания. И хоть разум и говорит, что это страшно, сердце кричит, что это замечательно и лучше быть не может. — Топнем напрямки. После кино, кафе-мороженного и KFC парочка друзей отправилась на Своë место. Уже стемнело. Они провели целый день плечом к плечу, но никому не хотелось прощаться. Уже в Стëпином дворе Паша привычно пожал уже не совсем мальчишескую ладонь. Последнее время Стëпа всë чаще стал замечать, что после быстрого рукопожатия в руке будто обосновывалась пустота. Ровно до того момента, пока его пальцы вновь не встречались с другими, изящно тонкими, но очень сильными. Вот и сейчас Пашину ладонь совсем не хотелось отпускать. Стëпа, испугавшись своих мыслей, быстро убрал руку в карман и отвëл взгляд. — Спокойной ночи, — с долей неловкости бросил он и забежал в скрипнувший железной дверью подъезд. На фоне поспешно забившегося сердца у Паши заболела голова. Он конечно же обратил внимание на заминку и еë последствия. Ему впервые пришло в голову, что редкие украдкие Стëпкины взгляды — в спортзале, на перемене, у подъезда, в машине, вчера — могли ему не показаться. *** После новогодних каникул у школьников должна была начаться лыжная подготовка. Стëпа сперва был несказанно рад. — А чего хорошего? — не понимал Данька. — Это же по два урока физры подряд! — Юлька была солидарна со своим парнем. — Вот именно! Как вы не догоняете-то? — возмущался Стëпка. — П-ф. Слышала, Юляш, это мы не догоняем! — Слышала, Данюш. Не обращай на него внимания, он просто никак не нарадуется, что вместо сорока минут будет торчать около Павла Аркадьевича аж целый час с лишним! — многозначительно поводила бровями девушка и расхохоталась. — Ой, да иди ты! — фыркнул Стëпа, но подруге мысленно поопладировал. С причиной его радости она попала в самое яблочко. Однако радовался он недолго. На первом же уроке Паша объявил: — Итак. В этом году было принято решение уроки физкультуры не сдваивать. Потому что есть у нас много неженок, которые за пару уроков могут окалеть и умереть на месте. Так что переодеваемся на переменке, полчасика катаемся и назад в здание. Вопросы есть? — Нет! — довольно дружно прогалдел строй в то время, как у Стëпы всë-таки был один скромненький вопросик: какого хрена? По итогу Стëпка сильнее всего рвался на физкультуру и так не хотел с неë уходить, что задерживался на ней аж ещë на урок-два, прогуливая что-то вроде английского, который и так не умели преподавать. — Стëпка-а! — проныл Паша, предварительно хлопнув себя по лбу. — Ну ты же почти всë время торчишь около меня. Ты думаешь, это беспалевно? — Ничë я не думаю, — ухмыльнулся мальчишка. — Ты вот почему так фигово на лыжах катаешься? Пра-авильно! Потому, что ты не катаешься! — Я и правда такой себе лыжник, — насупился Стëпа. — Слушай! — осенило Пашу. — У вас сколько сегодня уроков? — Так три пары и вот — физра по серëдочке. — Ну тогда после седьмого одевайся и приходи ко мне на лыжную базу. Будем закрывать гештальт. — Будем! — обрадовался подросток. — А то реально чувствую себя лохом. Меня некому было учить. У нас только дедушка лыжником в молодости был, но учить он вот не умеет, нервов не хватает. После последней пары физики полностью выжатый в моральном плане Стëпка доковылял до схрона лыж. — Причапал. — вздохнул парнишка, натягивая шапку. Их урок начался со стандартных «ноги чуть согни в коленях», «наклонись слегка вперëд». — Не бойся, ты катись, не пытайся сразу двигаться быстро, делай плавные катящиеся движения. Как на коньках. — Паша шëл рядом со Стëпой, контролируя его действия. Пока ученику не хватало уверенности и понимания техники. — А я и на коньках дуб дубом, — пропыхтел парнишка, сдувая вылезшую из-под шапки чëлку. — Так, ну мы и с коньками, значит, разберëмся, не ссы и не переживай. — Прикинь, эта е... дубина мне такая говорит, что, мол, ты, Степан, с таким кислым лицом на урок пришел, хочешь, чтобы атмосфера забродила? — пожаловался Стëпа, попутно уточняя. — Я норм вообще лыжи взял хоть? Они мне подходят? — Ну и язык у неë! — негромко согласился Паша. — Вроде нормальные. А ты что? — А я просто согласился: конечно, говорю! И она меня к доске! И закопала просто! — Ну ладно-ладно, Степашка, будет и на нашей улице праздник. Главное темы для ЕГЭ нужные понимать и, не напрягаясь, потихонечку готовиться. — Э... Это да. Да. Но... Как ты меня назвал? — Стëпа, потерявший бдительность, чуть не завалился в сугроб. — Ну. Степашка, — Паша даже смутился. Он слышал, как сегодня на уроке и как-то ещë до этого одноклассники обращались к мальчишке именно так. — Я не могу так тебя называть? — вдруг подобная привилегия была только у его друзей-сверстников? А, может, ему наоборот не нравилось? — Вообще мне не нравится эта форма, я всегда ругаюсь с теми, кто так меня зовëт. — задумчиво, просто как факт, протянул Стëпка. Паша постукал зубами об зубы. Выходит, не нравилось. Ну он и лохонулся. — Прости, мне показалось это ласковым... Не буду больше. — пообещал парень, подавая мальчишке уроненную лыжную палку. — Нет подожди, я подумаю. — Стëпа начинал понимать, в чëм была разница. — Назови меня так ещë раз. — Степашка... Пацаны называли его так, дабы похихикать, пошутить, легонько поддеть его. Паша же произносил это не как насмешку, он не считал это забавным. Паша вкладывал в эту форму имени только ласковые покровительственные нотки, от того его «Степашка» и звучало совсем иначе. С теплотой и заботой. — Ты знаешь, а мне нравится. Так что, если хочешь, можешь меня и так называть. — Хорошо, Степашка! — Паша засиял улыбкой. Хотелось дурить подобно мальчишке. Он быстро натянул Стëпке шапку до самого носа и бросился бежать вдоль лыжни, — Догоняй! Очередной приступ смеха оборвался Стëпкиным: — Бля. — Что случилось? — поинтересовался Паша, врезавшийся в резко остановившегося парнишку. — Посмотри в окно наше. — Какое "наше"? — Паша задрал голову, щурясь. — Да блин, ну окна моей классухи! Кабинет географии. Паша быстро нашарил взглядом нужные окна. Около раздвинутых жалюзей толпились подростки. Стëпкины одноклассники. — Да ладно тебе, подумаешь, внеурочно ты физической культурой позанимался. Там даже Дани и Юли нет. — Вот именно, что нет. Лучше бы как раз они только и были. Тьфу. Кринжак какой-то. — Кринжовник, Стëп, — засмеялся Паша, припоминая прикол, присланные ему Стëпкой. — Точняк вот! — Казалось бы, что такого? Ну увидели их, и что? Они же не делали ничего постыдного. Но на подкорке крутилось что-то такое надоедливой зудящей юлой, как будто подсказывающее: не всë лежит на поверхности. И боишься ты, что кто-то прознает об этом раньше тебя. — Ой, ладно, насрать вообще. — Ну. Первый раз что ли? — Действительно! Не первый же раз кринжую! — мальчишка тоже рассмеялся, плюнув на всë. Обстановка разрядилась, стало как-то не до одноклассников. Дополнительные занятия по лыжам с Пашей Стëпе очень понравились, он хотел бы продолжить их, но быть местным — если не посмешищем, то... (нет, всë же) — посмешищем не хотелось. Да и вдруг у Паши начнутся проблемы из-за него? У них и так субординации никакой. Сначала он держался скромненько, приходил тайком лишь на переменах да после уроков, чтобы никто не видел. Теперь же Стëпа физически не мог скрывать их дружбу. Мальчишку магнитом тянуло в спортзал или, несмотря на собачий холод, к проложенной на школьной территории лыжне, где топтался в его ожидании Паша. А Паша ждал. Всегда ждал. Да, ворчал, но это скорее для вида, потому что в глазах плескалась радость. Идея кататься по окончании уроков после сегодняшнего опыта Стëпке казалась не привлекательной, но научиться держаться на лыжах и душе требовалось, и действительно стоило. Хотя бы из-за самих уроков, ведь проводить время с Пашей всегда было чудесно, ну и не хотелось от него отставать. По надобности мозг подкинул шикарную идейку. Уже по темноте Стëпа и Паша с лыжами на перевес отправлялись за школу. Школьная лыжня стала для них и тренировочным полигоном, и очередным запоминающимся как "их" местом. *** Как-то уже в середине марта вновь жахнули морозы. Близились каникулы, так что от домашнего задания Стëпа отплëвывался не хуже, чем верблюд от надоевшей толпы. После школы Стëпа дождался Пашу за углом ближайшего магазина, откуда они направились прямиком к Пашиному дому. На прошлой неделе Стëпка взял у Даньки его дорогой фотоаппарат и сделал наконец фотографии тех работ, над которыми Паша корпел с Нового года. Сегодня они выгрузили их и отправили на конкурс. Руки подрагивали у обоих. — Я отправляю. — Давай. — Я отправляю, Стëп! — Всë, давай, жми! Паш, не надо на меня так смотреть, всë нормально! — Ой, Степашка, ты переоцениваешь меня! — Паша искренне так считал. — Просто ты себя недооцениваешь! — возмутился Стëпка, и Паша предпочëл перевести тему. Стëпа, рождëнный бурными апрельскими потоками, был крайне взрывоопасным. В темени этого заканчивающегося дня Паша со Стëпой опять катались на лыжах. А вот на следующий день с утречка субботы они отправились на окраину города покататься по лесу. В городе мело, был сильный ветер, за городом же снега и ветра почти не было. Красотища же! Чем дальше ребята отходили от машины, тем больше виднелось солнце. Покушать они останавливались от силы пару раз, и это были поистинне великолепные трапезы. Кушать бутерброды, припивая горячим чайком из термоса, и созерцать зимнюю природу — разве не чудесно? Снег то скрипел, то посвистывал под лыжами и сверкал алмазной пылью под по-зимнему холодной вуалью солнечных лучей. Высокие тонкие сосны уходили далеко вверх, где-то там шурша ветвями, припорошенными белой ледяной мукой. Стройные берëзки отдыхали без своей листвы, прячась за величественными раскидистыми лапами елей. В этой местности нередко встречались и голубые ели, которыми в детстве (и сейчас) очень восхищался Стëпка. А в середине дня Паше даже удалось сфотографировать огненно-рыжую белку с по-царски пышным ярким хвостом. Хитрый зверëк ловко перескакивал с дерева на дерево, умудряясь при этом тащить добычу — свеженькую большую шишку полную орешков. Под вечер стало значительно подмораживать. — Стëп, а можно вот спросить, какого лешего ты без перчаток? — Увидев голые ладони, Паша тут же становится параллельно мальчишке. — Я же проследил, ты брал их и весь день в них был. — А ты посчитай, сколько сугробов я собрал своей задницей! Перчатки промокли насквозь, в них не то что хуже, вообще невозможно! — объясняет, а затем врëт подросток, чтобы не волновать Пашу, — А так мне нормально. — Ну да! У тебя руки и губы посинели уже! — Ничего не... — куда уж там Стëпке было договаривать. Паша снял перчатки и обхватил его ладони своими горячими. — Ты как печка! — восхищëнно выдохнул Стëпа, следя за вырвавшимся из его рта паром, лишь бы отделаться от странного щемящего не то сердце, не то душу чувства. Но в итоге его взор зацепляется за выбившиеся из-под шапки чëрные пряди Пашиных волос. На них и на угольных ресницах парня собралось белëсое напыление. Стëпа не мог оторвать взгляд от Паши, пока он согревал его руки сперва своими руками, а после и своим обжигающим дыханием. И он не имел и малейшего понятия о том, что иней и снежинки украсили и его, и не замечал парнишка того, что Паша из-под отяжелевших на морозе ресниц точно так же любовался им самим. Паша старался не думать о том, что он делает. В конце-то концов, что? Просто греет этого взъерошенного прелестного мальчишку. Всего Стëпу с его тëплым светлым оттенком волос, кожи и глаз ему невероятно хотелось согреть. Окутать своим теплом. — Я согрелся, — тихонько подал голос Стëпа, когда от происходящего у него по пояснице скатилась капелька пота. Ему всему теперь было жарко от масштабов Пашиной заботы. Паша вздрогнул, но тут же взял себя в руки, натягивая на мальчишку свои перчатки: — Лишним не будет. — А ты? — удивился Стëпа. Ему было приятно, но как же сам Паша? — Ты сам сказал, что я печка. Всë в порядке. Давай просто ускоримся. Кивнув, Стëпа припустил вперëд в сторону опушки, на которой они оставили машину. На его лице растянулась широкая улыбка. Щëки скоро заболели, но она никак не собиралась сходить с лица. — Ты там не отморозил себе щëки и нос? — из-за Стëпкиной спины поинтересовался Паша. — Натяни шарф повыше, они у тебя алее гранатов. Сравнению мальчишка не удивился, потому что знал, что Паша просто обожает гранаты. Удивился он другому. Его улыбка стала ещë шире (кажется, доходила до самых ушей), хотя, казалось бы, куда шире?