Средь улиц серых и родных.

Улыбка испарилась со Стëпкиного лица как только за ним закрылась подъездная дверь. Опять это невыносимое нежелание отпускать Пашину ладонь. Они только расстались, а Стëпа не может дождаться новой встречи. Он бы, дай ему волю, вообще с Пашей не расставался. Всë это смешалось, объединилось и ударило мальчишку по голове грохотом защëлкнувшейся двери. Стëпа прижался к ледяному железу спиной. А может такое быть, что Паша ему... ну... нравится? Ну в смысле не так, чтобы прям... Или что, если даже и так? Да нет, они ведь друзья. К Даньке вот он тоже питает тëплые чувства, и... Чëрт! Это явно были другие чувства. Данька — его друг детства. Как можно сравнивать? Паша — это... Паша. Особенный человек, так отличающийся от окружающих. Такой понятный и родной. Свой. Кабздец. Стëпа мысленно затыкает себе уши, заглушая мыслительные процессы в голове. Быстро преодолевает лестницу, чтобы устать и не думать ни о чëм, кроме кровати. Не выходит. Паша из головы у него ни на минуту не выходит. Уже перед дверью в квартиру в кармане вибрирует телефон. Позабыв о волнующих ещë минуту назад мыслях, Стëпа надеется на то, что это Паша. Даже дыхание ещë больше сбивается. Но нет. Звонит дядя. — Привет, дядь Саш. — на самом деле подросток рад слышать на том конце провода голос мужчины. — Здоров! Ну рассказывай, Стëпка, как жизнь-то молодая? Стëпа спускается на пролëт вниз, чтобы бабушка не выглянула на разговоры. Она была против его общения с дядей, считала, что он благословит его путь на дно. Сперва Стëпа рассказывает, что вернулся в школу, что десятый класс труднее, чем он думал, но лучше, чем колледж. Заикается о новом лучшем друге постарше. — Друг постарше — это хорошо. Но а как там с девчонками? Дружишь с кем-то? Встречаешься? Ну Стëпа всегда довольно откровенно разговаривал с братом отца, потому и сейчас честно говорит, мол, так и так, дядь Саш, ничего и ни с кем. — Девочек рядом нет хороших? И тут Стëпа не умалчивает. Вроде есть, но как-то... — Не хочется что ли? С одной стороны, может, оно и правильно, Стëп. Успеешь. Пока можно отдыхать, с друзьями там, учëбой заниматься. Но с другой стороны... А как же встречи, которых ждëшь с нетерпением? Желание коснуться руки, поддержать, пощекотать, в сугроб вместе с ней упасть? А? В кино сходить? Руку не отпускать? Правда не хочется? Стëпа не может ответить. Молчит. — Пока нет. — выжовывает он ответ, который не ясен ему самому. Нет? Пока нет? На самом деле половину из того, что перечислил дядя подросток имеет прямо сейчас, а вторую половину перечисленного и правда хочет. Проблема в том, с кем он этого хочет. С Пашей. И то, и другое. От чëткого понимания этого Стëпу бросает в жар, сердце ускоряется ещë. Мальчишка очень громко икает, сам же вздрагивает, отвлекается и быстренько сводит разговор на нет. Икота всë никак не проходила, хотя Степашка уже был дома. Резко захотелось поколотить что-нибудь. Ибо в глубине души понимал: он на полном серьëзе надеется на то, что это Паша его вспоминает. Стëпа ложится рано, засыпает очень поздно. И снится ему, как Паша отводит его к психологу, держа за руку и говоря, что всë будет хорошо. И это уже пиздец. Хорошо будет, потому что Стëпке вправят мозговые извилины на место, или потому что происходящее не такая уж и большая проблема? Нет, это явно проблема. Бр-р. Мальчишке стало не по себе. Было раннее утро, в квартире холодно и тихо. Дедушка уже ушëл, бабушка ещë не вернулась с ночной. От ледяного пола по ступням Стëпки стали подниматься мурашки. Скрутило живот. Противной сладостью блуждали по телу непонятные ощущения. Давно у него такого не было. Волнение. Вот, что посетило его сегодня. Стëпа, укутавшись в плед, на цыпочках подошëл к подоконнику и забрался на него, прижимаясь щекой к пропитавшемуся холодом стеклу. За окном предрассветные сумерки. На горизонте в небольшой прорешке между домами виднеется роспись неба. Такая зачаровывающая, словно она — Пашиных рук творение. Словно это он, его Паша, лëгкими движениями руки, едва прикасаясь кистью к небесному холсту, начертил эти малиново-фиалковые всполохи, стекающие градиентовыми мазками по темнеющему ещë вдали небу. Подросток взглянул на часы — 6:42 — и понял, что либо не услышал будильник, либо и вовсе не поставил его. Стëпа любил собираться неторопясь, ему нужен был хотя бы час на сборы, потому давно выученная мелодия звучала в половину седьмого. Оказалось, что будильник он действительно не услышал, правда завëл он его вчера аж на час раньше необходимого. Во дела... Аппетита не было, спать уже не имело смысла, время оставалось. Стëпа оделся потеплее и вышел из дома пораньше, настолько, что без угрозы опоздания успел бы дойти до ближайшего большого супермаркета. Впрочем, до него он и правда дошëл, но прошëл мимо гостеприимного тепла. Ноги привели прямиком к Его дому. Через пару минут из обихоженного подъезда показался Паша, заспанный и взъерошенный. Остановившийся одеть перчатки Паша оглядывается на звук снега, шагами похрустывающего под чьими-то ногами. Снег, всë ещë покрывающий двор тонким слоем, блестит, переливается глиттером в местах, где его касаются лунные лучи. В свете фонарей мелкие кружащиеся снежинки приобретали ореол и тоже начинали светиться, словно миллионы маленьких-маленьких звëздочек. И во всей этой красоте стоял Стëпа, подобно божеству подсвеченный обстановкой сверкающего утра. Такой сонный, но улыбающийся. К нему пришедший и для него улыбающийся. Его. — Степашка? — удивился мужчина. Сейчас он выглядел особенно юно. Как будто Стëпа за одноклассником зашëл, ей Богу. — Ты что это вдруг? Знаешь же, я обычно раньше выхожу, могли и разминуться. — Я... просто. И я не дворами шëл, а через школу, как ты ходишь. — поясняет мальчишка, хотя всë, на чëм может сосредоточиться сейчас, заключается в одной мысли. Руки у Паши не такие горячие, как обычно, прохладные даже. И хочется теперь не греться об его тонкие пальцы, а самому согреть их. — А ты проспал? — Не, собирался долго. Голова всю ночь болела, не поспал толком и чувствую себя как амëба. Давай двигать в ускоренном темпе, а то опоздаем такие вдвоëм! *** Как-то само собой Стëпа начинает заходить за Пашей каждый рабочий день. По выходным Паша забирал его сам. Так незаметно кончается зима. Выясняется, что окружающие не слепые, когда с приходом весны их любопытство достигает своего пика. — Стëп, я всë понимаю, но одного всë-таки понять не могу. — однажды вполголоса поднимает тему Данька на ужасно скучном для них уроке биологии. — То, что ты заделался в лучшие друзья к нашему физруку, уже всем ясно. Но почему вы, блин, с одной стороны в школу ходите? Причëм не с твоей. — Стëпа замирает. Тут уже, ясен пень, "блин" не поможет. — Ты что, блять, у него живëшь? Стëпа в ступоре от такого смелого предположения друга. Он по глазам Даньки читает, что тот видит и чувствует намного больше, чем следовало бы в их стране. — Как тебе такое в голову пришло? — отшучивается Стëпа, но Даня его юмор не оценивает и шутку не поддерживает, оставаясь серьëзным. — Я ведь реально спрашиваю, Стëп. — предупреждает он, затем смягчается. — Не подумай, что я гоню на тебя, или что... Ну мало ли что. Ты сам-то понимаешь, что происходящее немного не на те мысли наталкивает. Или как раз таки на те. — Понимаю, но... Дань, я... Я живу дома, но... — Бо-оже, как глупо звучит. — Это пока. Да? — с нервным смешком продолжил за друга Даня. — Мы отдалились друг от друга в этом году: переписываемся и созваниваемся только по вечерам, проводим день с другими людьми, вернее — с другим человеком. И всë бы ничего, всë правильно и естественно, однажды друзья занимают вторую ступень. Если бы не одно но. Девушка из нас двоих есть только у меня, брат. — Блять! Боже. Данька, успокойся. Это ведь... И... Но... — Стëпа начинает с горящей уверенностью, но, будто споткнувшись, сдаëтся почти что с потрохами, — Короче, про происходящее в целом я не знаю, что сказать... Вот. — Скажи, как будешь знать, пожалуйста. Ты заметил, я даже не шучу с тобой на эту тему? Потому что всë уже просто пиздец, как серьëзно. Слушай, а давай лучше я тебе скажу? — Нет! Закроем эту тему пока. Я не готов об этом думать сейчас. И не хочу. Хотел — не хотел, а думал. Сначала много и долго, но с каждым днëм всë меньше и меньше. Было проще не думать и не пугать себя раньше времени. Данька тогда ничего не ответил, молча принял желание Стëпы. Но общаться они с тех пор стали больше, разговоры чаще всего были на глубокие темы, и в целом их дружеские отношения упрочнились, доверие вышло на новый уровень. Боязнь своих тянущихся наружу чувств к Паше постепенно сходила на нет. Различные мысли перестали пугать. Он по-прежнему старался не заглядывать далеко вперëд по причине заниженной самооценки, но в силу юности, некой наивности и чистоты сердца, ему становилось всë легче и легче. В шестнадцать (за исключением периодов подростковых заскоков принижения собственных возможностей, шансов и страха перед неизвестностью) есть правильное понимание того, что вся жизнь впереди, что всë возможно. Даже, казалось бы, невозможное. У Паши же всë было наоборот. Ему чëтко виделось, как он тонет, захлëбывается в мутной бурлящей пучине. И Стëпу тянет за собой. Но, несмотря на это видение, с каждым днëм ему было всë сложнее и сложнее хотя бы немного разжать пальцы. И это в то время, когда следовало бы отпустить совсем. И насовсем. Навсегда. *** К концу марта Стëпка созрел достаточно, чтобы понять: ему нравится Паша. И да-да, в том самом плане. — Дань, а если я скажу тебе, что все твои догадки верны? Всë? Дружбе конец? — опасливо возвращается к теме мальчишка. — С дуба рухнул что ли? Ишь ты чего удумал! Э-э нет, Стëп, ты так просто от меня не отделаешься! — Данька тянется обнять побледневшего Стëпку. — Не знаю, как, но всë будет хорошо. — Стëпа в этот момент просто разреветься готов от того, насколько у него прекрасный друг. *** В их область тепло в этом году приходит рано. Белый покров сошëл ещë в начале апреля. Снег и лëд длинными ручейками растеклись по улицам города и иссохли, сполна напоив корни деревьев и напитав землю, из которой тут же повылазила зелëная-зелëная травка. — Паш, пошли в качалку, мне стрëмно одному, — Стëпка просился ещë перед Новым годом. Сам Паша спортом занимался либо совсем рано утром, либо совсем поздно вечером, уже после расставания с мальчишкой. На самом деле парень избегал этого похода и дальше собирался, но совесть (что б еë!) не позволила отказать и в этот раз. И они идут в фитнес зал, в котором у Паши куплен абонемент. Он доплачивает за Стëпку, и проблем не возникает. До поры, до времени, если точнее сказать. А если уж ещë точнее, и вдаваясь в подробности, то до душевой. В зале Паша показывал Стëпе технику выполнения упражнений на тренажерах и следил за усвоением правил. Стëпа отнëсся к этому со знанием прилежного ученика, внимательно слушал, повторял и даже особо не дурил. Именно это и позволяло Паше концентрироваться на роли тренера без задних мыслей. В раздевалке же обстановка поменялась. Стëпа вновь шутил, дурил, улыбался своей милой улыбкой. Он разделся, взял полотенце и, не прикрываясь, без малейшего стеснения пошëл в сторону душевых. Паша затормозился, провожая подростка взглядом, зажмурился и неслабо приложился головой о шкафчик. Вот дерьмо! А чего Стëпке стесняться? Он же не знает ничего и не подозревает даже. Доверяет. Вот, что приводило Пашу в ужас. — Паш, ты чего застрял? — повернулся к нему мальчишка, вопросительно вскинув ладонь. Парню пришлось поспешить к нему, при этом старательно смотря на влажные светлые локоны и никуда более. На самом деле Стëпа был немного смущëн. Паша ведь спортсмен, в качалку ходит, фигура вон какая отменная. А он? Лучше, чем многие ровесники, более складный и не дрыщ вовсе, но по сравнению с Пашей... Пара лишних килограммчиков найдëтся и мышц маловато. Но в глазах Паши ещë ни разу не было осуждения, так что подросток быстро расслабился. Однако из-за его необычного отношения к мужчине внутри что-то приятно щекоталось на протяжении всего дня, в конце которого расцвëтший изнутри Степашка даже не заметил, насколько был погружëн в себя Паша. Настолько, что никак не отреагировал на завершение вечера. После рукопожатия Стëпа не отпускал его руку очень долго. Они фактически держались за руки, стоя у подъезда обычной пятиэтажки в обычном сером районе. На их родной улице встреч и прощаний. Паша приходит домой никакой. Как он допустил такое? Почему раньше не бежал от Стëпки, как от огня. Мальчишка привязывался к нему всë сильнее с каждой краткой встречей, а он просто смотрел на это. Смотрел и наслаждался. Наслаждался, совершенно, оказывается, не понимая, насколько происходящее реально. Не понимая того, что вырывал из Стëпкиной жизни ключевые страницы уходящего детства. Моменты — прогулки с друзьями, знакомства с новыми людьми, свидания с девушками, — которые так важны, улетали от подростка на расписных крыльях, и всë по его вине. На следующий день Паша пытается выполнить квест «Миссия невыполнима»: ведëт себя со Стëпой не так, как обычно. Вот только чуткий мальчишка сразу же замечает перемены, и этот холод со стороны Паши просто вымораживает его. — Паш, что случилось? Я чë-то неправильно сделал? Обидел тебя? — К концу дня Стëпа набирается смелости и ставит вопрос ребром. — Прости, Стëп, я устал просто. — фейспалм, мысленно оценивает свою отговорку Паша. И неспроста. — От кого-то в смысле? — естественно подросток намекает на себя, и мужчина это сразу понимает. И такой реакции он даже пугается. — Ну уж, само собой, не от тебя, Степашка, — Паша машинально кладëт руку на Стëпкино плечо, к себе тянет и едва сдерживается, чтобы не сплюнуть. Это он так проблему свою, называется, решает. — Извини, реально всего-лишь плохо спал, голова болит, а на тебя вылил. И пропавшая было одухотворëнность как итог вчерашней встречи с ещë большей уверенностью обретает опору в сердце Стëпы. — Ну надо было сказать, пошли бы сразу к тебе домой, подремал бы, таблетку выпил. — волнуется мальчик, а Паше скверно. Потому что Стëпа верит ему. Каждому его слову, он буквально в рот ему заглядывает, примером считает. А на прощание — вновь рукопожатие, но снова вот какое-то не такое, каким оно должно быть. Касание рук длилось словно бы целую вечность. Паша содрогнулся в тот момент, когда ярко улыбающийся Стëпка уже заходил в подъезд. В голове сформировалось одно важнейшее и страшнейшее понимание: если бы он сейчас сорвался, позволил бы себе со всей накопленной нежной страстью прижать мальчишеский стан к себе, Стëпа не оттолкнул бы. Покорился бы. Доверился. И, быть может, лишь потому, что привязался слишком сильно. Потому что уже доверился. Но Паша знал, что Стëпка на самом деле как и он сам верил в Бога... Простил бы мальчишка его после, осознав, что свершили они? Смог бы простить себя Паша, распявший Стëпкину жизнь грехом? А смог бы силы найти остановиться, начав и вкусивши? Но зачем бы они начинали тогда, чтобы закончить? Нет. Нет. Нельзя. Никак нельзя испортить ему Степашке жизнь. У него-то всë точно должно быть хорошо. Чтобы за страдания родителей воздалось. Чтобы семью создал хорошую, настоящую и счастливую. Но пока миссия отдаления действительно невыполнима. На ровном месте всë прекратить, при этом находясь рядом? Нет, этого Паша точно не сумеет. Однако же через неделю приходят результаты конкурса. Паша занял место в первой сотке участников, этого было недостаточно для получения приза или гранта на продолжение обучения за границей, тем не менее его это не огорчило. Результат был просто офигенным, учитывая то, сколько участников со всего мира было. Но вместе с этими результатами приходит ещë и одно любопытное письмецо на электронную почту. Не на русском языке. Паша переводит его, затаив дыхание. А когда заканчивает, уже не сомневается ни минуты. Рядом со Стëпой ему не удастся отдалиться от него — это факт. И хоть полная разлука и будет просто невыносимой как для Паши, так и для мальчишки, привязавшемуся к нему, выбора другого сейчас уже быть не может. *** В это утро Паше в кои-то веки нужно было приходить не к первому, а ко второму уроку. Из-за этого Стëпе пришлось идти в школу одному. Но приходит он, несмотря ни на что, в наилучшем настроении. А всë потому что, проснувшись под утро и лëжа в прохладной комнате под тëплым одеялом, парнишка наконец признался сам себе в том, на что пытался по сути закрывать глаза. Паша ему не просто нравился. И он был даже уже не влюблëн. То были предыдущие стадии. Сейчас Стëпа, без сомнений, любил. И так от полного осознания этого легко на сердце стало, что душа запела. Ненадолго, правда, как оказалось. — Ты слышал? — первым делом осведомляется у друга загруженный чем-то Данька. — Что слышал? — взглянув на друга, Стëпа настораживается. Уже предчувствует. — Павел Аркадьевич увольняется. — как обухом по голове. У Стëпы от былого исключительно положительного настроя не то что ничего не остаëтся — он уходит в промозглый эмоциональный минус. Сердце в потяжелевшей груди бьëтся с перебоями. — И вроде как уезжает куда-то. — ... Дань... — шепчет Стëпа, надавливая пальцами на веки, под которыми глаза, захвачены приступом тьмы. — Как же так?.. Я... Мы... — Стëпа подхватывается и, истерично посмеиваясь, с праведным гневом отправляется к Паше в спортзал. В итоге резко тормозит перед дверью, разворачивается практически на пятках и залетает в туалет. К тайнику. Резкими движениями достаëт из полупустой пачки сигарету, едва не просыпая все остальные на холодную мрачно-серую в утреннем свете плитку. — Стëп... — зовëт в двадцатый раз Даня, последовавший за ним, потому что за друга в таком состоянии вот без шуток сейчас очень страшно. — Тьфу блять! — Стëпа опускается на корточки, жмурится, запуская одну руку в волосы, а другой судорожно-нервно сжимает сигарету настолько крепко, что та не выдерживает, сыплется какими-то ошмëтками, похожими на пепел, вниз. Потому что он бросил. Ради Паши бросил. И начинать заново не собирается. Данька садится рядом, кладëт ладонь на плечо. Сидят они так первую пару. На остальных уроках Стëпа присутствует только физически. Хорошо, ещë, что Юли сегодня нет. Она, не виноватая в своей эмпатии, распереживалась бы и только усугубила состояние Стëпки. У подруги только-только всë наладилось, грузить еë не хотелось. Хотя кого он обманывает? Разве она в любом случае не поймëт? — О нашем разговоре она не знает, но, поверь мне, и без него ей не нужны доказательства. Юля же первая догадалась. Потом уже я. — Вы раньше меня всë поняли, — грустно признаëт Стëпа. — Но я не удивлëн. Кто, если не лучшие друзья? Правда? — Правда. — поддержка Данькина для Стëпы бесценна. А Даня не знает, как может быть по-другому, Стëпка это его единственный настоящий друг. Сегодня физкультуры не было, так что Пашу Стëпка ни разу не увидел. В коридорах не сталкивался. И сам не ходил. И не знал, к лучшему это или нет. *** Паша только подошëл к знакомому подъезду, как из обшарпанной подъездной двери пулей выскочил Стëпка и с грозным выражением лица направился к нему. — Так это правда? — сходу не спросил, а прямо-таки потребовал ответа мальчишка, его взгляд бегал по Пашиному лицу, словно выискивая опровержение услышанному утром. — То, что в школе говорят, — правда? — Паша хотел было уже ответить, но ком в горле, образовавшийся при виде разочарования в сизых глазах, помешал. — Отвечай! — продолжал настойчиво требовать Стëпа, сложив руки на груди. — То, что ты собрался уехать куда-то, — правда?.. — Стëпа, уже открывший рот для того, чтобы продолжить свою гневную тираду, захлопнул его, ибо ожидаемый им ответ наконец последовал. — Да. — Стëпа прищурился, слеповато ища что-то в любимых карамельных глазах. Что-то, что указало бы на шутку. — Я... В Новую Зеландию, Стëп. — Паша не планировал так резко, но, может, оно как с пластырем? Быстрее оторвëшь, да боль скорее пройдëт?.. Выдернутые ненароком волоски ведь обратно вырастут, тоненькие и мягкие. И всë с чистой странички... Только он не пластырь от Стëпы оторвал, а сердце ему вырвал. — М... Мг... Ага... Ясно, — с громким хрустом Стëпа отгрызает себе полногтя, медленно обходит застопорившегося Пашу и начинает бежать. Мужчина тормозит ещë пару секунд, а затем пускается вдогонку. — Стëп! — добежал подросток только до соседнего двора. Паша нагнал его и схватил за плечо, разворачивая к себе. — Ну что... — Ну что ты, Стëпа? — передразнивает, договаривая чужую фразу, парнишка, сдувая упавшую на глаза чëлку. — Это ты хотел сказать, да? — возмущëнно уточняет он и впивается в Пашу почти что злым взглядом, и, очень сильно напоминая взъерошенного воробья, совсем некстати вызывает в парне волну нежности. — Да я, в принципе, ничего, — ответного взора тем не менее Стëпа не выдерживает, его собственный устремляется куда-то в сторону. — Подумаешь... Друг лучший кинул! Это ж пустяки!.. — обветренные губы поджимаются. Не может же он признаться, что Паша уже не просто лучший друг для него. — Настоящие друзья... Их же... Пф, — с силой выдохнув, подросток шлëпает ладонью по своему бедру, однако это не помогает, пар всë равно того и гляди с шипением вырвется из ушей наружу, — их найти-то — раз плюнуть! Хэй! Друзья, к ноге! — почти дойдя до грани, Стëпа сжимает кулаки, втягивает щëки, — Но самое обидное знаешь что? То, что узнал я это не от тебя. Не ты рассказал мне! Ты не захотел даже поделиться со мной! Не сообщил, что рассматриваешь возможность такого быстрого отъезда! Не сказал мне, что ответ вообще пришëл — а это именно из-за ответа, так ведь? Признавайся! — Стëпа топает ногой, обессиливающая горечь владеет им, заставляет тратить последние силы. — Ты забыл обо мне, хотя я ждал этого грëбаного ответа точно так же, как и ты! Если не больше... Я переживал! А ты... Может ты вообще, Паш, говорить мне не хотел? Молча уехал бы, не попрощавшись?.. — На секунду парень прикрывает глаза и замолкает, разочарованно покачивая головой. Как же больно. Нога пульсирует, кажется он еë отбил. Но это ничего. Это даже неплохо, истинная боль не от неë, есть на что отвлечься. Упустим тот момент, что не помогает ни хрена. — Стëпа, я сам не знал, что они будут готовы доверить мне ближайший проект! И я сказал бы тебе! Сейчас. Я и пришëл попрощаться! Не смог бы не. — признаëтся Паша, прокручивая Стëпины слова в голове. Какой же он сам ещë, оказывается мальчишка! Стало очень стыдно. Он считает себя взрослым мужчиной, а на деле не в состоянии элементарно подумать о чувствах дорогого человека. — Компания-посредник предложила поработать в их офисе, кому-то из постоянных заказчиков понравился именно мой стиль, и в дальнейшем есть перспектива поработать с разными, реально стоящими кинокомпаниями. Пойми, я не мог отказаться! — оправдывается Паша, а сам внутри думает, что, конечно, мог. Хотя Стëпа никогда не просил его отказываться. Стëпа лишь хотел искренности. — Ты знаешь, как я хотел исполнить свою мечту!.. — беспомощно пытается объясниться мужчина, а на душе у него так паршиво становится, будто он и вправду друга своего предаëт. Хотя так ведь оно и есть. Только Стëпа даже не понимает, что предали его не только намерением уехать в другую страну прямо сейчас. А в первую очередь желанием. Запретным, неправильным, грязным. Но ведь со стороны мальчишки Паша тоже замечал некоторые порывы. А, может, и не некоторые, а вполне ясные. И не мог уже думать ни о каких других обычных чувствах. Он говорит совсем неубедительные, пустые вещи, желая прикрыть за этой нелепостью порочную истину. Паша, как взрослый человек, просто принял верное решение, пока не поздно. Остыв, обдумав всë, Стëпа должен понять его, пытается утешить себя Паша. Вот только не помогает ни-чер-та. — Извините, Павел Аркадьевич. — парнишка берëт в конце концов себя в руки. А Паше от этого холода в хорошо знакомом голосе, от официального тона делается ещë хуже. С каждым взглядом на ссутуленные мальчишеские плечи на сердце всë гаже и гаже. — Вы взрослый человек, я всë понимаю. У Вас своя жизнь, и она не вертится вокруг обычного проблемного подростка, — губы сжимаются в тонкую линию, Стëпа прячет глаза за светлыми волосами и раздумывает лишь до первого лая бездомной собаки. Сейчас или никогда. — Удачи тебе там! — обречëнно выдыхает Стëпа. Он ведь сам бы первым и настаивал на Пашином отъезде, на борьбе за его мечту, но Паша не сказал ему. И это было большой черномазой кляксой на тех доверительных отношениях, что они построили. Это перечëркивало всë, словно мужчина сам пожелал выстроить между ними стену, первые камни которой сам и заложил. Но это не меняло Стëпиных чувств. Потому он решается. Дикий взгляд его бушует отчаянием. Пашу охватывает шок и полное непонимание того, что делать и как быть дальше. Сухие парнишеские губы порывисто прижимаются к его собственным, целуя смазанно и до боли быстро. По сути краткое прикосновение да и только, но на последок ровные зубы цепляют его нижнюю губу, прикусывают, оставляя почти невидимую метку, горящую огнëм. Паша не успел даже остановить Стëпу, рук не поднял даже, так и остался стоять столбом посреди двора, пока мальчишка целовал его. Ноги Стëпы подкашиваются от осознания произошедшего, от понимания того, что он только что сделал. Парнишка разворачивается так быстро, как может, запинается на ровном месте о собственные ботинки, едва не падает в чуть пробившуюся из-под ещë недавно мëрзлой земли молодую траву и срывается с места, прижимая ко рту ладонь. Он оглянулся находу — только один раз —и то, чудом не перекувырнувшись через низенький заборчик. Паше в тот момент показалось, будто опалово-голубые глаза заглянули ему прямо в самую душу. Вывернули еë наизнанку. На этот раз Стëпа бежит по направлению к дому, поэтому мужчина может не волноваться. Ага. Как же! Не волноваться?!. Паша ловит себя на том, что ощупывает собственные губы дрогнувшими пальцами. В зрачках Стëпы было столько натуральной горечи, что от неë теперь Паше долго будет не избавиться, не стереть отрешëнными мыслями, не смыть глотком родниковой воды. Неискоренимая, как и всë, рождëнное силой природы, она осядет на его губах, языке, спустится ниже, переберëтся в самое сердце и останется там вечным напоминанием. О чëм? О тех встречах, от которых трепетали два сердца. О тех разговорах, заставлявших позабыть о времени и о мире. О тех случайных (и не очень) невесомых, поддерживающе-уверенных прикосновениях. О чувстве лëгкости и свободы, появляющемся только рядом с одним человеком. И об этом дне. Дне их последней встречи. Горечь эта, даже задушенная, стиснутая искусственной сладостью, как природа, как истина их душ, всë равно никуда не исчезнет, невидимым эфиром следуя по пятам. Паша стиснул руки в кулаки. Он чувствовал себя непомерно виноватым. Мужчина взял на себя ответственность. Но должен ли был он брать эту ответственность? Одному Богу известно. Может, вот так судьба распорядилась... Такое испытание им выпало. И Стëпа, и Паша просто попали не в то колесо фортуны. В неудачное. Суждено им было найти друг в друге всë недостающее. А затем что?.. Лишиться всего? Видимо, так. Стëпа нëсся, широко распахнув глаза, намеренно позволяя поднявшемуся ветру хлестать себя по лицу, спутывать шелковистые волосы, мешать свободно хватать ртом воздух и раздражать чувствительную оболочку глазного яблока. Только бы не думать, от чего на самом деле у него мокрые щëки и ресницы того и гляди слипнутся. Лишь услышав о Пашином увольнении, Стëпа сдался, признавая глубину той золотистой пучины, в которую он попал. Встрял так, что не вытащишь. Парень окунулся в понимание: больше он не в силах бороться, ходить вокруг да около, хотя бы в своей голове. То, что клубилось в его сердце уже достаточное время, несколько часов назад облеклось в конкретные мысли. В слова он облечь это так и не смог, но зато решился вырвать кое-что на память. Не первое касание его губ с чужими. Но первый его поцелуй. Такой, о каком он тихонечко мечтал своей до боли романтичной душой: поцелуй с любимым человеком. И Стëпа не жалеет. Даже если он, скорее всего, и испортил всё. Загубил возможность остаться пусть не близкими уже, но друзьями. Но лучше так. Оборвать сразу все концы. Честно, искренне, как сердце просило. Железная подъездная дверь едва не прижала запыхавшегося мальчишку всей своей тяжестью, потому что руки его не слушались. Между вторым и третьим этажом, споткнувшись о с детства знакомый выступ на девятой ступеньке, он чуть не рухнул вниз, по-мультяшному взмахнул руками, будто хватаясь за ускользающее из тела равновесие. На четвëртом этаже парень врезался в выходящего из квартиры дядю Сеню, на ходу три раза извинился и даже не услышал вопроса о причине своего сумасшедшего забега. Добравшись до своей комнаты, Стëпа дëрнул штору в сторону, руки нашли опору в холодящей пальцы поверхности подоконника, плечи дрожали, всë тело встряхивало дрожью, слегка отдышавшись, подросток навзничь упал на кровать, схватил телефон и быстро напечатал сообщение, возможно напрасно, но всë же по-настоящему надеясь на то, что Паша прочтëт SMS от него даже после сотворëнного им. «прошу, напиши дату и время твоего отлëта» «я буду смотреть в окно» «хочу проводить тебя хотя бы так» Печатал Стëпа трясущимися и влажными пальцами. Хотелось вновь натянуть наскоро скинутые кроссовки и умчаться прочь. Убежать и спрятаться от этого беспорядочного месива в груди. Вот только бежать нет смысла — бежать поздно. Боже, он только сегодня осознал, что любит. И сегодня же потерял все надежды на то, чтобы быть вместе с этим человеком. Самым лучшим на свете человеком. Со своим любимым человеком. Ответ пришëл через мучительные двадцать минут, в которые парень успел до мяса сгрызть все ногти и перевернуть всю комнату в поисках наушников, призванных вливать в его уши тяжëлую музыку всю предстоящую ночь. «Послезавтра» «6:15» И ни слова больше. Сердце кольнуло, а ведь ему всего-то шестнадцать. Семнадцать через три дня. Уголки губ Стëпы дëрнулись в горечи. Он так хотел провести свой День рождения с Пашей!.. Парень закусил губу, и вообще заплакал бы, если бы бабушка прямо в этот момент не позвала его помочь с лепкой пельменей. Она наверняка поняла, что у него что-то случилось, но не хотела заставлять делиться. А неплохой вариант, кстати, поработать руками. Лепка пельменей — раскатанные сочни, фарш да некоторые умения — антистресс мэйд ин бабушка, считай. Пока пальцы ловко защипывали ушки пельмешков, мысленно Стëпа был вовсе не здесь, не на кухне вместе с по-домашнему суетящейся бабушкой. А там. В послезавтра, в 6:15 утра. Там, где большая железная птица заберëт у него того, за кем он готов был вслед по земле бежать босиком. На деле же Стëпа просто проводит взглядом белую точку в небе и вновь ляжет в постель в надежде уснуть и проснуться от очень страшного и очень реалистичного кошмара.