Твоя новая тень

      Антон начинает бегать взглядом по комнате, только бы снова не наткнуться на мать. Обездвиженное тело лежит, без каких-либо признаков жизни, просто как труп. Отчим, по-видимому, испугавшись своего сбреховатого действия, совсем не ожидал, что будет такой исход, и ничего разумней не придумав, просто сбежал как трус, свешав все на старшего сыночка.       В голове был такой туман, что даже глаза в открытом состоянии переставали работать, и была просто большая белая полоса, занявшая всё пространство вокруг. В ушах из-за тишины, отразился писклявый звук, но все же новый шум он принял, и вынудил снова работать шестерёнки в мозге. Этим шумом являлись шаги, выходящие из комнаты, они были тихие, осторожные, но не услышать их в такой кромешной тишине невозможно. Голова начала работать в разы быстрее, когда мозг сообразил, что происходит. Оторвавшись от стенки Антон бежит к сестре, и быстро уносит обратно. Усаживая её на свою кровать, он размещается на колени перед ней, смотря ей прямо в глаза. — Сиди здесь, и не смей выглядывать, только в том случае, когда я тебя позову, – в спешке, Шастун берёт свой телефон и набирает номер скорой.       После звонка, Антон сразу открыл входную дверь, и ждал прихода врачей, все также стоя возле входа. Он знал, что такое когда-нибудь произойдёт, и был уверен, что он готов к этому. Заранее думал как действовать, искал информацию в интернете, Антону не была безразлична мама, он чертовски её любил, и безумно боялся потерять. Не смотря на неё действия, и минимум внимание к нему и его сестре, он её любил, она не делала ничего такого, чтобы эту любовь убить. С появлением отчима страх возрос в разы, а любовь, о которой он ей постоянно говорил, засунул куда подальше.       После ухода врачей ему легче не стало, мать увезли в поликлинику, перед этом спросив поедет ли с ней он, но Антон не мог остановить сестру одну дома, а ехать с ней в больницу было бессмысленно. Скорая вызвала ментов, для расследования, и спроса данных, от такой новости Шастуна бросило в пот, он боялся сказать про Сашу, но и врать не хотел. Ему хотелось все рассказать об отчиме, чтоб его засудили на пожизненное, за то отношение к семье Антона, но такой статьи нет, да и даже если есть, то доказать это будет сложно, мама показаний ни даст, а Шаста даже и слушать не станут. (хз)       Полицейским, Антон толком ничего нового не сказал. Руки безбожно дрожали, и сдавали его с головой. Парень нервничал, и любые его слова об этом случае, он говорил неосознанно. Мысли были очень громкими, он старался их понять и разобраться в них, но снова и снова его отвлекали вопросы о случившемся хаосе.       Он не помнит, что точно сказал, но вроде как их это устроило. Менты ушли, перед этим взяв номер Антона, чтобы сообщить, что то новое о деле, или вызвать в отделение. Весь оставшийся день Шастун не выпускал телефон из рук, иногда отписываясь Гере, и сидел с сестрой. У Киры паника, это не сложно заметить, поэтому брат сидел постоянно с ней, но ничего не говоря о случившемся. У парня тоже была жуткая паника, страх, безвыходность. но он держал всё в себе, переваривая новые жуткие мысли, там же и успокаивая себя, чтобы не увидела сестра.

***

      Антон просыпается от мелодии телефона, лежащий на полу возле дивана. Он уснул в обнимку смотрят мультики с Кирой, и совсем забыл о школе. Герман, пытался как то отмазать его, но видимо они не поверили, и позвонили на прямую Шасту. Аккуратно убрав руку из-под головы сестры, он поднимает телефон и уходит в другую комнату. — Алло, — голос у Антона ещё сонный, и кажется как будто в нем есть некий страх и неуверенность. — Здравствуй, Антон. А почему тебя нет в школе? — громкий голос классной, сильно бьёт по мозгу. Зажмуривая глаза, Шастун трёт пальцами свободной руки переносицу, стараясь быстрей соображать. Он помнит вчерашний вечер, но говорить ту ситуацию не решается. Антон боится исхода, и прибавление проблем со стороны школы. — Здравствуйте, — после он замолкает, и попросту не знает, что и говорить. Это сложно. Очень сложно. Сказать два обычных слова, чтобы от тебя отстали, не так просто как кажется. Этих два слова могут его сейчас добить окончательно. Он не проронил ничего из своих глаз со вчерашнего дня, Антон копит всё в себе и не делает преждевременных выводов. Он не знает результата, не знает, что с ней, не знает где отчим, где его ,блять, носит. Шастун ничего не знает. Это состояние самое ужасное из всех существующих, ничего не знать, это намного хуже чем узнать правду. — Антон? — у классной уже заканчивается терпение, она пытается хоть что-нибудь узнать о прогуле ученика, но вместо этого получает лишь глупые отмазки от его друга, и игнор со стороны матери и её сына. — Что у тебя случилось? — Я… я не могу сказать, — голос как на зло срывается и переходит на хрип. — Хорошо, — до Галины Ивановны потихоньку начало доходить, что могло случится, точнее только догадки. — Ты сможешь прийти в школу? — Сегодня точно нет… и завтра наверное тоже, — каждое слово становилось все тише и неуверенней. Антон ничего больше не находит сказать, но и отключиться не решается, и классная видимо тоже. В трубке слышится шуршание бумаг, и наступившую неловкую паузу, которую все-таки прерывает девушка. — Хорошо, тогда я отправлю к тебе человека, он все узнает, и возможно поможет. С твоего разрешения ,конечно, — «это точно моя классная, блять?» Шастун очень поражён таким словам, но и благодарен за понимание. — Да… да хорошо, я согласен, — парню сейчас помощь точно не помешает. После этих слов они прощаются, и Антон нажимает на сброс. Для него было большим удивлением, что Галина Ивановна ни слова не сказал про родителей, как будто чувствовали, что проблема его прогула заключается именно в этом. А еще она ничего не сказала по поводу того, когда придёт этот самый человек. Если прямо сейчас, то у него уйдёт время на дорогу, а у Шастуна будет время для того, чтобы по быстрому сходить в душ, и возможно ещё покурить, что безумно хотелось.       Быстро смыв с тебя ледяной водой всю хрень вчерашнего дня, у него по его расчётам остаётся не больше пяти минут для того чтобы покурить. Пройдя мимо всё еще спящей сестры, он выходит на балкон, немного трясясь от сквозняка. Поджигая сигарету, и смотрит на дома которые возможно рассмотреть с высоты третьего этажа. На улице было светло, красивый красно — оранжевый рассвет освещал дорогу беззаботно бегущим людям, машины проезжали по грязи после недавнего дождя, забрызгивая тротуары, а бездомные собаки ходили по переулкам в поисках еды. Ничего в мире не изменилось. Поменялось только отношение к нему.       В душе Антона плещутся все эмоции и просятся наружу. Хочется избить лицо этому ублюдку, и выкинуть в окошко (что он конечно не сможет сделать из-за своих физических возможностей), и в тоже время хочется забиться в угол и реветь от беспомощности. Он должен успокаивать сестру, но он не может, ему тоже хочется поддержки, Антон тоже человек, он не железный. На него свалилось много проблем и ответственности. И возможно он бы выдержал, если бы это касалось только его, но это не тот случай.       Он устал сдерживаться и притворяться, что все хорошо. Парень просто уже не может держать все в себе, а единственного друга он этим загружать не хочет. Сдавшись под напором мыслей он зажмуривает глаза, после, из них сразу начинают стекать слезы. Закрывая тихо дверь, он садится на старый стул находящийся на балконе, и позволяет себе завыть, уткнувшись в согнутые к груди колени. Антон докуривает сигарету и тушит в специально поставленное блюдце, и поставив подбородок на колени, смотрит в загадочное небо.

***

      Звонок в дверь, выводит парня из транса. Стирая слезы, Шастун бежит к входной двери, и открывает её. — Павел Алексеевич? — он ждал кого угодно, но только не его. Он был учителем начальной школы у Антона, и при воспоминаниях всегда вызывал тёплые чувства. Учитель преподавал не только уроки по курсу из учебников, но и учил жизни, за что ему огромное спасибо, ведь большинство его советов, Шастуну помогли в дальнейшем. — Здравствуйте… проходите. — Привет, Антош, — у мужчины было приподнятое настроение, он всё же был настроен на обычный разговор по душам, но глаза Антона показывали иное. — Ты плакал? — Да, — спустя некую паузу раздумий, он всё же понял, что врать сейчас не лучшая затея. Вешая куртку Павла Алексеевича на вешалку, они проходят в комнату Антона.       Разговор прошёл не в лёгкой форме. Антон снова плакал, но только уже в плечо мужчины, продолжая рассказывать все, что чувствует. Он говорил о всем, вообще не задевая тему по которой Павел здесь и находится, но позже рассказал. Мужчина не торопил парня, давая ему привыкнуть к нему и сделать атмосферу не такой напряжённой. Немного успокоившись Шасту становиться легче, и к этому времени проснулась уже Кира. Девочка тихо поздоровавшись с незнакомым мужчиной, подошла и поднялась на носочки к уху брата. — Я кушать хочу, — держа в руке игрушку, а другой приставила ко рту, что бы закрыть таким жестом свою артикуляцию от наблюдающих рядом глаз. — Точно! Я совсем забыл, — хлопнув себя не сильно по лбу, проговаривает Шастун. С этими всеми событиями он совсем забыл про свои физические потребности, окунувшись в омут мыслей. Они ничего не ели со вчерашнего дня, для него это не проблема, он привык, но Кира. у неё растущий организм, ей тем более нужно питаться. — Иди пока посмотри мультики, я что-нибудь приготовлю.       Девочка выжато улыбнулась и убежала обратно в кровать, выжидая завтрак. — Надо Киру накормить. Вы подождёте, или пойдёте? — неуверенно спрашивает Шастун. — Давай я приготовлю, ты и так весь измотан, — не дожидаясь ответа, мужчина встаёт и отправляется на кухню, но из-за уже коридора добавляет. — Иди к сестре, ей тоже сложно, а вместе вам будет легче.       Мужчина приготовили детям отпадный омлет с кусочками колбаски и оставшейся петрушкой, а себе просто заварил кофе. После сытного завтрака, Воля поговорил наедине с Кирой, пока Антон сидел в своей комнате разговаривая с Германом по телефону, так как уроки в школе уже закончились. Девочка изначально не боялась Пашу, от него веяло приятной аурой, которую могут уловить только дети. Они сразу нашли общий язык, чего и добивался мужчина, потому что без этого, они бы не смогли сдвинуться с мёртвой точки, и начать нормальное общение. Им придётся взаимодействовать пока не придёт в себя мама и не объявится отчим, всё оставшееся время они будут находиться под надзором Паши.       Павел Алексеевич просидел в гостях около пяти часов, чему дети безумно рады, с ним стало в разы спокойней, и эти разговоры в данный момент, стали им очень кстати. Он начал уже подсобироватся, как Антон вызвался проводить его. Мужчина был не против, это даже пошло ему на руку, потому что именно уже стоя перед дверью полностью одетый, он решил сказать ему слова которую обдумывал всё время находящаяся у них. — Антош, мне надо тебе кое что сказать, это важно, — парень, стоявшего рядом, сразу напрягся от таких слов. Почему он решил именно сейчас их сказать, а не когда у них был душераздирающий разговор? Почему именно ему? Возникло тьма вопросов, но Паша развёл их одной фразой, заменяя на другие. — Тебе придётся пойти завтра в школу. Точнее вам. Вы сейчас развеялись и отвлеклись одним лишь разговором, и чувствую, что вам реально стало легче, но ненадолго, завтра будет также плохо. Школа вам поможет, сейчас идёт разминочная программа, загружать вас не сильно будут, я ещё могу попросить, чтобы тебя не спрашивали, если тебе это нужно. И при случае когда будет очень плохо, приходи ко мне в кабинет — 202. Вы загнётесь дома, особенно в одиночку, и я тогда вас уже достать не смогу.       Антону ничего не осталось как согласиться. Было неожиданно, но приятно. Да нихуя не приятно. Нет, это конечно забота, но она настолько неожиданная, настолько не обдумыванная, что даже хрен знает чем это считать. А зачем это чем то считать? Почему он так решил, без его ведома? Почему так. Е-мое. Вопросов стало больше, на них понадобится много времени для обдумываний. А, ну да.       Ага. Весь вечер прошёл вообще не заметно. Антон погрузился в себя настолько, что даже криков сестры не слышал. А, и походу даже заснул. Кира не стала бы его тревожить даже если бы захотела кушать, но этот гребаный трезвон на весь дом разбудил её саму. Она пихала ему мобильник в руки и просила, что бы он наконец-то выключил его. До мозга не сразу дошло всю серьёзность ситуации. А когда дошло, то глаза резко распахнулись, и в тёмном пятне перед глазами он постарался рассмотреть дисплей телефона. Неизвестный номер всё ещё держал звонок, а Шастун ни как не могу принять этот вызов, из-за непослушных пальцев. — Алло, здравствуйте, — в голове был туман, но очень хорошо была освещена дорожка ведущая к маме. Больше ничего. Грустно. — Здравствуйте, это Антон? — по медленной манере речи можно было понять, что человек говорить уже заебался, либо хотел спать. Ну время уже как бы поджимало, 23:37 между прочим. — Да. — Это больница, мы звоним вам по поводу вашей мамы, — сердце забилось чаще, а этот медленный разговор вытекающий пока в некуда бесил. Антон после слова «больница» опешил, не выжидая дальнейшей воды он не дал договорить медсестре. — Что с ней?! Что то серьёзное?! — он чуть ли не кричал в трубку чтобы уже докричаться до девушки сидящей на линии. — Ответьте пожалуйста, не молчите.. — Спокойней, пожалуйста. С ней всё хорошо, но есть одна проблема. На левой ноге обнаружена гангрена*, чуть выше колена. Болезнь распространилась по всему бедру, и по анализам появилась давно, но почему то вовремя в больницу не обратились, — Антону приходилось сталкиваться с этой болезнью, поэтому он понимал о чем сейчас идёт речь. Когда ему было 6 лет умер его любимый человек — бабушка. Но у неё проблема была серьёзней, гангрена распространилась во всю руку кроме запястья, она скрывала, и ни кому не давала спасать себя. Отказалась от помощи, и через пару недель умерла. Он её отпустил, хоть и с большой болью. — Господи, — себе под нос сказал Шастун, прижимая большой палец свободной руки к нижней губе, немного прикусив. — Что можно с этим сделать?       Антон, ты дурак? Ты сам знаешь, что из этой ситуации только один исход… — Ампутация, но ваша мама написала отказ, — на последних словах регистратор говорила тише, но Шастун всё понял, но единой, сука буквы, все понял. Дежавю. В груди тяжело как то стало. Снова боль? Опять. Но уже конечная.

***

      Антон приходит с сестрой в школу по привычке, даже как бы это глупо не звучало, это правда так. Он не слышал, не видел н-и-к-о-г-о. Собрался, отвёл сестру до кабинета, дошёл до своего класса, поздоровался с Герой… или нет? — Антооон, ты чего? — Герман встал из-за парты и подошёл к Антону который застыл возле своей парты и «не мог» сесть на стул. — Тоша, что случилось? Ты слышишь меня?       Шастун просто стоял, полностью игнорируя все слова и действия сотворенные с ним. Он как будто спал, и не мог проснуться. После вчерашнего звонка из больницы он снова погрузился в себя, и даже сон в которые он попал только ближе к 4 часа утра, не помог ему выйти. Он в себе, в белом свете где абсолютно ничего нет, есть только мысли и страх не дающий найти выход, а только заставляющий думать и биться. Обо что? Об себя.       Прозвенел звонок. Только после него Антон поднял глаза на друга державшего его за плечи. У него в глазах был страх, за него же. Видишь, Шаст, до чего ты людей довести можешь? Герман кивнул, что обозначал знак «жить будешь?», и увидел кивок в ответ. Всё хорошо, ты сможешь. Тебе же обещали, что будет лучше, не соврали же.?

***

      Уроки проходят как в тумане, но уже более видным чем был с утра. Он реально развеялся, ему стало легче, и даже русский ему пошёл на пользу, хоть подумать о другом заставили. Но сейчас самое сложное, пойти в Павлу Алексеевичу. У Шастуна это была первой мыслью после тех самых страшных слов. Он думал, гадал стоит или нет. Нужно. Просто надо сходить, чтобы убрать тяжёлый камень с души, и начать дышать нормально, полной грудью.       Чуть не забыв про Киру, они направились в кабинет психологии, где и находился Паша. Но когда парень хотел войти, то увидел, что там ещё идут уроки. Ждать. Снова ждать.       Антон включил Кире ютуб на своём телефоне, сам же уселся на подоконник в рекреации и уставился на осенний вид за окном. Красивые светло-серые облака кружили над Питером, заполоняя собой все пространство, не давая шанса на лучик солнца, которое очень хотелось увидеть. Крохотная надежда была, что оно вот — вот появиться, но… нет, лучики спрятались, словно их кто то напугал, как маленького нашкодившего ребёнка, у которого совершенно не было задней мысли о последствиях. Ведь он хотел играть, а не прятаться от кого то.       Из транса его вывел гул детей бежавших домой, ведь наверняка их там ждут. Оглянувшись он увидел сестру сидевшую на батарее под окном, подогнув к себе ноги, чуть ли не засыпая, просто сидела и мирно чего то ждала, сама не зная что. Шастун спустился с подоконника, и улыбнулся ей, собрав самые последние искренние эмоции, что у него только остались, отдавая в этой улыбке. Маленькие глазки поднялись на брата, и на лице расцвела заметная улыбка в ответ. Она была более живая, чем Антон, это радовало. Ей хорошо, значит и ему тоже.       Павел принял их с радостью, даже напоил чаем, ведь, Шастун снова забыл про существование еды. А потом плавно перешёл на разговор, потому что по лицу парня было не сложно догадаться, что его что-то терзало. Что-то, из-за чего он шёл на дно, с маленькой надеждой выползти обратно. Этой маленькой надеждой он сейчас жил, ведь если бы не она, он бы давно бросился с крыши какой-нибудь многоэтажки.       Учитель дал познавательную книгу о интересных животных Австралии Кире, чем она была отвлечена на добрые полчаса. За кафедрой на стуле удобно разместившись, она принялась рассматривать картинки, и пытаться разобрать текст, что получилось не очень хорошо, как в это время Паша и Антон уселись за последние парты, чтобы она их не слышала и даже не видела. — Ну как дома? — шёпотом спросил мужчина. — Да как то не очень, — он врёт. У него не "не очень хорошо", ему плохо дома, да и не только дома, в голове тоже буйно, очень беспокойно и очень громко, от чего хочется кричать, что бы переорать эти чёртовы мысли. И он кричит, до потери голоса, до потери сознания, кричит в немом крике, но ни кто его слышит. Ему как то уже ровно на то, что он делает, всё движения выдают его беспокойность. Голос дрожит, взгляд бегает, пальцы ломает. Все признаки, как говорится, на лицо. Его что то безумно тревожит, но он боится говорить это вслух, будто эти слова разобьют его навсегда, как хрустальную куклу неподдающуюся больше ремонту. — Отчим приходил? — осторожно спрашивает Павел Алексеевич, не отрывая взгляд с парня. Затронул за больное и наблюдает за эмоциями, думая, что это и есть та самая нужная нить, которую надо распутать. Но нет. На лице ни единого изменения, простая задумчивость над поставленным вопросом.       Но у монеты всегда две стороны, и одна всегда будет верной. — Нет, — малая часть проблемы, это отчим. Шастун его боится, каждое его действие зависит от настроения Саши, по-другому никак. Но злость за мать переросла всё границы страха. Если он попадётся ему на глаза, то Антон его убьёт, он сделает всё, чтобы отомстить за свою семью, и даже на массу не посмотрит.       Выстрелить можно и издалека. — Хорошо. Что с мамой? Звонили из больницы? — а вот как раз те самые больные слова. Они оглушили парня, заставили не дышать, и поддаться в танец мыслей над огнём. Антон считает себя уже трусом за такие частые порывы слез. По другому не подумать. Другую сторону монеты он не перевернул. Ведь, подумайте, мало подцепки, нужна ещё и опора, которую он не может найти. Шастун обессилен. Он умер. Всё таки сиганул с крыши, но оставил мысли здесь, бить, плакать и метаться. — Звонили… сказали, — пауза. Долгая, напряжённая, давящая на него. Сильно.       Он снова заревел, как слабак, не подготовленный совсем к жизни. Парень просто не познал, какая она может быть жестокая. — Тише, тише, — Паша подсел ближе и обнял, как мама ребёнка, за плечи, придерживая голову ближе к себе, в знак того, что он рядом. Помогло, но мало. Антон плакал тихо, беззвучно шмыгая носом, уткнувшись в тело рядом, протирая влажные глаза и щеки рукой.       Воспоминания снова окутали его в свои клешни, не собираясь отпускать уже навсегда. Те самые слова, которые он так боялся услышать, он услышал, и раз за разом повторял у себя в голове. Он не мог в это поверить. Он пытался отказаться от этой правды. Он боялся принять.       Маму, сколько он пробовал, но не переубедишь, будто землю кулаком бьёшь. Сколько не старайся ты никогда не пробьешь эту землю по которой ходили тысячи людей. Её можно только рыть. Попроси, поманипулируй, обведи во круг пальца ради своего же блага. Но это же твоя мать, как ты посмеешь ей манипулировать? Будет стыдно, если не успеешь опомниться.       Парень в слезах описал всю ситуацию психологу, перебирая кольца. Не смея поднять взгляд в глаза напротив, будто боясь в них увидеть отвращение к себе, а не поддержку, которая была на самом деле. — Ты звонил ей? — сказал мужчина после заключения истории парня. — Нет, — будто отрезал Шастун, прикрывая и немного зажмуривая глаза все также опустив низко голову показывая, что ему стыдно. Но Павлу эти показывания ни к чему, он видит, что наигранно. Мужчина просто знает, что мальчишка безумно хочет её вразумить, но боится получить отказ снова, потому что историю про его бабушку он знает неоднократно.       Каждый молчит, разбираясь со своими чертями самостоятельно. Как вдруг мужчина выдаёт фразу, выбивающую Антона из колеи: — Поехали. — Куда? — непонимание и страх на лице прямым текстом читается. — В больницу, — спокойным голосом отвечает учитель, а после встаёт и достаёт тонкое пальто из шкафа.       Одевшись они садятся в машину и едут в больницу названную Шастуном. Вся дорога проходит в тишине, но под тихое сопровождение радио. Парень сидел на переднем сиденье и смотрел на вид из окна, всё ещё в ожидание лучика солнца. Слезы, стресс измотали сильно Антона, а покачивания машины еще больше заставляли его прикрыть глаза и уснуть. В это время Кира ничего не подозревая, продолжала листать книгу, которую взяла с собой, немного покачивая головой в такт песен. Путь был не долгим, поэтому через минут пятнадцать они добрались до нужного места.       В туманном состоянии подросток еле как шёл на своих двоих позади Павла Алексеевича и сестры. Мужчина разобрался сам с регистратурой, посадив детей на скамейку ожидания. Но все же к матери впустили только Антона и Киру, а учитель остался в фойе, купив себе кофе в автомате.       Подросток взял под руку сестру и крепко держал для её уверенности, что ему не страшно и она может ни о чем не беспокоится, ведь, он рядом. Она не должна боятся. Кира слишком мала, чтобы думать о таких взрослых вещах. Но раз уж так сложилась судьба, то Антон отдаст ей всё, что сможет. Пусть она не забудет о существование ещё одного человека в её жизни.       «Думай оптимистичней, Шастун. Никто же не умер»       Кира рассматривала интерьер помещения, людей сидевших на кушетках, предметы, будто пыталась что то найти. Она никогда не знала, что ищет, но точно знала, что найдёт. Неощутимый, незримый, неосязаемый предмет, хранящий в себе секрет который спасёт её. Возможно это просто детские выдумки, но ведь ни кто не отрицал, что они могут сбыться.       В конце коридора они нашли нужную им палату, в самом тихом месте больницы, до куда даже солнечный свет еле доходил. Не смело постучавшись в дверь, она со скрипом отворилась. Двухместная комната, с большим окном, но завешана шторами, из-за чего комната кажется тёмной, в полумраке. На одной из кроватей, вторая просто пустовала, сидела мама и читала книгу. При виде детей она улыбнулась, так искренне, аж мурашки прошлись по коже. Невозможно было не улыбнуться в ответ, и не пустить, блять, снова слезу. Он так хотел её увидеть, словно не видел вечность, такую красивую, здоровую и живую. Они подошли к ней и аккуратно обняли, со всей любовью, и уже плевать на все обиды, главное, что сейчас им хорошо. Вместе им прекрасно.       Антон заговорил с матерью не отрывая глаз от её лица, пытаясь запечатлеть в своей памяти каждый миллиметр это прекрасного лица. Он ни разу не затронул тему про ампутацию. Он смирился. Ведь, всё уже подписано, и менять уже поздно. Нет, конечно, шанс есть всегда, можно в любой момент подписать согласие, но зачем? Антон с какой то стороны её понимает, при всем том жить без какой либо конечности это страшно, ты утруждаешь себе жизнь в разы. А она давно её не радует. Женщина сделала выбор, и жалеет. Но не себя, а детей. Им будет безумно сложно, каждому по своему, и единственное, что она может сделать, это оставить после себя след, имущество при виде которого будут вспоминать её. Дети есть у друг друга, и никогда не потеряют эту нить между сестрой и братом, чтобы не случилось они будут рядом, и даже если мысленно, но рядом. — Кстати, что случилось на той последней вашей драки, что Саша так разозлился? — глаза в глаза, в одних глубокий страх, в других забота и жалость. — Он изменил мне, — Женя (мама) сказала это спокойно, все переосмыслив и смирившись. И скрывать здесь нечего, Антон все равно рано или поздно узнал бы. — Но почему пострадала ты? — Шастун взял руку матери и начал поглаживать большим пальцем нежную кожу. Но когда опустил на них взгляд не увидел кольца. На безымянном пальце. Она сняла его как и что то общее с этим человеком по имени Саша. Антону стало легче от этого, он давно ждал пока они разойдутся и оставят друг друга в покое. Он мечтал чтобы наконец случился этот момент, но не подумал о последствиях. — Начала отчитывать его, реветь, а он разрешил это всё одним взмахом руки, — она замаскировала слова, для дочки, чтобы она не поняла, что случилось. Пусть лучше она продолжит так ярко улыбаться, как сейчас, находясь рядом под боком в объятиях мамы, в окружение близких людей. — А что врачи сказали? Есть какие серьёзные травмы? — руки матери в своих сжимает, глазами по лицу бегает, напрягается — беспокойство. — Ушибы, ссадины, сотрясение мозга первой стадии, — почему в этих глазах ничего? Пустота, и чуточка ласки. Но без единого намёка на страх, — прописали постельный режим, и полный покой. Когда выпишут, не знаю. — Здесь тебе в любом случае лучше, — в дверь стучится медсестра, и позже медленно открывает дверь, чтобы не напугать присутствующих. — Извините если отвлекаю, но время посещения закончилось, прошу покинуть палату, — она говорила это нежным, но в тоже время повелительным тоном, что сразу хотелось её послушаться. — Да хорошо, минутку буквально ещё, — сказал Шастун, после дверь за девушкой закрылась. — Мы зайдём завтра обязательно, ты держись пожалуйста. А здесь, кстати, нельзя пользоваться телефоном? — Хорошо, Тош. Нет, запретили, это же тоже нагрузка на мозг, — Антон посмотрел на женщину с жалостью и со страхом, он не куда не уйдёт видимо ещё долго. Женщина обняла детей, и поцеловала каждого в лоб.       Антон спустил Киру на пол, и собирался уже уйти, но мама позвала его снова. — Береги себя и её, пожалуйста, — шёпотом ответила Женя на ухо сыну. — Хорошо, мам. Обещаю.       Дети перекинулись с матерью словами прощания и спустились на первый этаж, где их всё еще ждал Воля. Он увидел на лице Антона облегчение, а на Кирином живую улыбку и смех раздающую положительные эмоции окружающим. Но ведь так сиять нельзя, когда твой близкий человек лежит в больнице и держится за жизнь из последних сил, такие эмоции ,получается, поддельные. Как оказалась можно, если ты не знаешь всю серьёзность ситуации. Эту улыбку не хотелось портить, пока она есть, все в мире цветное, разукрашено разными красками, а когда её не станет все станет прозрачным, тусклым и болезненным. Кира рано или поздно узнает, но будет уже более подготовленнее, и в кругу людей которые ей помогут.       Вся дорога прошла в расспросах от психолога, на которые парень отвечал открыто и ясно, но с каждым сказанным словом про состояние матери облегчение уходило все больше и больше. Шастун снова как будто погружался в себя, и начал понимать о чем он говорит. Начал принимать.       Не сказать, что Воля этого добивался, такой расколотости парня. Паша добивался пока он поймёт и примет, потому что дальше Антон будет мучиться и мириться с этим всю оставшуюся жизнь. Они на предпоследним этапе, и остался самым трудный для них всех, а когда он произойдёт ни кто не знает.       «Только Бог»       Они подъехали к дому Шастунов, где Паша попросил номер подростка, на всяких божий случай как говорится. А Кире подарил плитку шоколада, при виде которой улыбка стала шире, а визгов ещё больше. Заходя в квартиру, раздевшись, Антон пошёл готовить на кухню, а сестра помчала в зал включать телевизор.       Чтобы отвлечься вообще от внешнего мира, они садятся смотреть фильм и кушать приготовленный братом плов. А после засыпают на своих кроватях. Мы умолчим, что Антон проснулся по среди ночи и отнёс Киру в её кровать, и сам пошёл к себе.       Воскресенье проходит спокойно, они сидят дома смотрят фильмы, мультики, смеются, и вовсе не замечают ушедшее время. Вечером Антон отправляется в магазин за продуктами, и под капризы сестры берет все-таки с собой. Деньги с разрешения мамы он переводит себе на карту через её телефон, который лежал дома. Они набирают попкорна и также обычной пищи, идут, разговаривая о том, как важна математика. И самое странное, что парень доказывал ей, что «математика — мать наук», а не наоборот. Урок сложный, но если разобраться, то вполне легко и интересно, поэтому Антону не приносило труда кому её объяснить, например сестре. Сделав уроки, точнее только Кира, естественно не без помощи Шастуна, они ложатся спать.       С утра остаётся некий осадок от того похода к маме. Встал как ком в горле совершенно не шевелясь, стоит и жить мешает. А у сестры настроение выше крыши, вовсе и нету у неё никаких проблем, и позывов загрустить. В целом стало легче, они просто убедились, что мама в целости и сохранности.       Приходя в школу его встречает Гера, и он просто не может не сдерживать улыбку которая из кожи вон лезет, чтобы попасть на лицо Антона. Друг ситуацию знает, но не всё, и ему сейчас очень интересно почему у Шастуна такие странные перепады настроения, только вчера же донельзя плохо было, а сейчас счастлив. Конечно, его радует, что ему хорошо, но это как то уж подозрительно. — Какой сейчас за урок? — собирая рюкзак спрашивает Антон у Германа. — Матеша вроде. — Это сейчас на четвёртый тащиться надо, блять, — разочарованно жалуется парень.       Весь класс добирается до кабинета математики, и ждут пока другой класс соберёт свои манатки и свалит. — Кстати, в тот день когда тебя забрали к директору, прибежали крысы, — Скиф сделал паузу, чтобы посмотреть заинтересованный взгляд друга. — И сказали, что Арсений Сергеевич с директрисой разводится. — Причина? — Ну это мы знать уже не можем. Добавили, что через месяц после их суда, будет другая директриса, — сказал Гера, и пошёл к кабинету, из которого как раз выходили дети. — Стоп, какой суд? — догоняя друга спросил Антон. — Ну, у них дочка есть, будут решать с кем останется видимо, — Герман сам точно не знал темы суда, просто пересказывал слова девчонок. — Что?! — остановившись крикнул Шастун, а после сразу поднёс ладонь к губам, поджимая их. — Какая, блять, дочка? — А я откуда могу знать? Садись давай, сейчас звонок будет.       «Ебать.»       Антона почему то очень шокировала тема о дочке директрисы и её хахаля, и поэтому весь оставшийся урок алгебры он провел в раздумьях как узнать о этой девочке.       «Нахуй она тебе сдалась? Лучше матешу послушай, умнее станешь.»       После уроков Антон забирает Киру и отводит домой, и идёт к матери в больницу. У него образовалось тьма вопросов на которые он хочет услышать ответ от мамы. Некоторые вопросы вызывают дрожь в коленках, настолько не хочется их задавать в столь неподходящее время, но он попросту боится, что потом не успеет. Воткнув наушники с музыкой в уши, он идёт и закуривает сигарету, чтобы унять волнение, и только под конец прогулки замечает, что всю дорогу за ним едет чёрный джип с тёмными окнами, поэтому посмотреть кто там невозможно. Заходя на территорию, он уезжает обратно, что вызвало некие вопросы и страх по этого поводу у подростка, но он вынужден их оставить на потом, сейчас нужно думать о другом, и закончить это по скорее.       Заходя в палату его встречает снова улыбка матери, и вопросительный взгляд касательно того, где сестра. — Я оставил её дома… хочу серьёзно поговорить с тобой, — присаживаясь на край кровати, Шастун смотрит в пол и кусает губы. Сигареты не очень помогли, потому что волнение ни куда не делось. — Хорошо, о чем именно? — от такого доброго и заботливого взгляда бегут мурашки.       Ведь она ни чем не заслужила такого обращения к себе. — Я боюсь, — шёпотом отвечает Антон, наконец заглядывая в эти зелёные омуты, словно в свои. — Чего, Тош? — Женя кладёт правую руку на ладонь сына, а тот от такого трепетного прикосновения не вздрагивает, лишь успокаивает, собирая себя с мыслями. — Мы же не сможем без тебя… Нас в дед дом ведь отправят, а там страшно. Ладно я, мне недолго до совершеннолетия осталось, а Кира, ей всего восемь. Я не смогу быть постоянно уверен, что она в порядке, от этого даже жутко становится, — глаза влажные, но не сильно, взгляд зациклен, дыхание участилось, руки от нервного тика постоянно меняют положение — страх. — Вас не отправят туда, — женщина видит взгляд сына зацикленный в некуда, и будто какое то непонимание в них. — Саша к сожалению всё ещё со мной в браке. Я не знаю, что ему придёт в голову, но органы будет за ним и за вами следить, поэтому ничего плохого он вам не сделает. А если думаешь, что он захочет отказаться от вас, то нет, его деньги душить будут, которые выдаются за меня. Всё будет хорошо, поверь. — Хорошо, — от такой утехи стало легче, но ненамного, какой то тяжелый камень на душе все же остался, и Антон не знал как его убрать, разве что пробовать отрывать нитки, и позже за какую то он в результате отцепится. — Что врачи говорят? — Пока ничего — глаза опустила, потерялась и вовсе не за что уцепится, чтобы найти нужный ответ. — Мам, скажи правду, пожалуйста, — он видит потерянность, и ему обидно за вранье, ведь оно сейчас так неуместно. — Неделя, — не смотрит на сына, но и не теряется, все сказано.       Что то тёплое снова стекает вниз по щекам Антона, но он не рвётся убегать, сидит и раздумывает. Вздохи тяжёлые и большие, рук будто вообще нет.       «Возьми себя в руки и поговори нормально, Антон. » — Что с ногой? Почему ты не хочешь… ампутацию?       «Решил задать вопрос на который знаешь ответ, умно»       Он просто хочет услышать эти слова от неё, чтобы быть уверенным на все сто, что это так. — Я бы согласилась на всё, чтобы быть с вами рядом, но Саша помешал этому. Если бы я подписала согласия, то он будучи находясь с другой девушкой, также высасывал из меня деньги, и с этим я ничего не могу сделать. Просто… прости, что так бросаю вас, — она коснулась тыльной стороной ладони к щеке сына вытирая слезы, а тот просто закрыл глаза и ближе пододвинулся к руке.       К концу разговора они выяснили всё, что хотели, по большей части, конечно же, Антон. Выходя из больницы, он вспомнил про машину преследующую его, решая не рисковать, он пошёл дворами, чтобы снова на неё не наткнуться. Также с музыкой в ушах он раздумывает об сегодняшнем разговоре и чувствует лёгкость. Словно этот ебаный камень упал. Бросился вниз в бездну, сгорая от сильно быстрого ветра, что так обжигал края, в итоге выгорая до тла. И с этой облегчением чувствует какую то маленькую тревогу. Знаете, то самое шестое чувство которое предупреждает об опасности показывая красный флаг.

***

      Сложно общаться с человеком в сознание понимая, что его скоро не станет. Ещё сложнее не слышать его, но так же общаться.