Потрошитель

Томительное ожидание даже самых стойких превращало в комки спутанных, искрящих нервов. Какузу связался с Цуной, обрисовал ей ситуацию и теперь смиренно ждал сообщения. Проходили дни, но телефон молчал. Иногда Какузу даже проверял, работает ли он вообще и может просто сеть сбоит, но нет. Отец Итачи до сих пор в борделе не появлялся. Итачи же, встречая Какузу в коридорах убежища, каждый раз с надеждой заглядывал ему в глаза. И каждый раз его брови сходились к переносице, и он морщил нос, получая отрицательный ответ. Его уже начинало бесить и раздражать все, чего он касался, книги не занимали, а терпение заканчивалось. А вот Хидан не разделял всеобщей нервной трясучки и спокойно прохлаждался, занимаясь не бог весть какими делами. То в машине ковырялся, то сидел у костра на своей излюбленном задрипанном диване. Желудок ассимилировался, Хидан прекрасно себя чувствовал со всех сторон и аспектов и был абсолютно доволен. Даже, наверно, слишком. Его жизнерадостные восклицания бесили Итачи, но в то же время и загоняли в пучину вопросов – а че это он такой счастливый-то? Из вылазки вернулся Ямато. Его возвращения Итачи тоже ждал не меньше, чем сигнала от Какузовой знакомой. Только новости, которые принес Ямато, никого не обрадовали. По его словам, Саске совершенно не страдал от положения, в котором оказался, вел себя праздно и сорил деньгами, полностью отдаваясь процессу. Мать лелеяла его заботой, отец молча выполнял все, чего желал дорогой сын. Какузу мучал вопрос – как Ямато удалось узнать все это в таких подробностях, но тот молчал, поглядывая своим пугающим взглядом. Похоже, он свои источники выдавать не собирался, так еще и не предлагал помощи в затее Итачи. Категорически странный тип, но Учиха верил его словам, так же, впрочем, не распространяясь, откуда они друг друга знают и почему Итачи ни капли в нем не сомневается. Несколько дней назад звонил Кисаме. Похоже ему тоже передалось немного этой общей нервозности. Расхаживая по своему дому и нервно почесывая затылок, он спрашивал, не время ли еще? Неужели еще не было звонка? Как оказалось, нервничал он не только из-за этого. Исходя из последних новостей в корпорации, через неделю запустят рейды по округе. Территория вокруг города поделена на сектора, а убежище находилось в одним из самых ближайших. Кисаме, подсуетившись, набился в команду потрошителей, направленных именно в этот сектор. Зачем – он пока и сам не знал, но теперь он хотя бы в курсе подготовки и передвижений группы. И уже вот-вот их отправят прямиком в этот чертов лес, в котором они, несомненно, наткнутся на убежище. Сегодня в здании начал мигать свет. Реальность надвигалась с устрашающей скоростью. - Что вы намерены делать? – спрашивает Какузу у Итачи, улучив момент, когда вокруг них никого не было. В принципе, это не так уж и трудно, Итачи всегда курит у крыльца в одиночестве. - Нужно уходить. Искать другое место, - равнодушно отвечает Учиха. Казалось, мало что его волнует, кроме долгожданного сообщения от Цуны. - Ты же понимаешь, что вариантов нет. Нужно уходить из этого округа, а в идеале – из страны. - Я знаю. Но я останусь здесь, пока не вытащу Саске, даже если все остальные уйдут. Какузу, понимая, что вообще-то тоже тут застрял, кривит губы от досады. Нет, он может, конечно, слиться, бросить всю эту дурацкую затею и свалить куда-нибудь, но так ведь не делают нормальные люди. Его же совесть за такое сожрет. Где его любимое хладнокровие, где эта ненависть к людям? Он так по этому всему скучал… Каждый раз, когда он проявлял человечность, что-то внутри него корежилось и скрипело, как ржавая консерва. Это раздражало и хотелось бы уже как-то определиться, в конце концов, какой парадигме он следует, но эмоциональные качели и не думали останавливаться. Его бесило ждать, бесило разговаривать, бесила необходимость напрягаться из-за чужих интересов, а снаружи на морде расползалась улыбка и губы сами говорили: «Конечно, я помогу». Ну что за срань? Казалось, словно его старые, крепкие кости ломались, сменяясь чем-то новым, по молодости хрупким и заново обрастающим мясом. Мозг неустанно перекраивал старые установки, что-то стирал, переписывая новым, заставлял реагировать не так, как раньше. Особенно вот это идиотское ощущение, словно горячий чай, только что выпитый, горлом пошел. Где-то в районе груди теплеет и, медленно поднявшись, тепло остается в горле. А все почему? Потому что Хидан соизволил явить свой светлый лик, неожиданно выйдя из-за угла навстречу. Какузу успокаивала только одна мысль – Хидан, судя по всему, ощущал нечто подобное, потому что стоило им взглядами пересечься, как Хидан тут же кривился и отворачивался, прикрывая глаза. Это ощущение, как нудная зубная боль, одолевала их обоих, заставив просто стараться не видеть друг друга несколько дней. В принципе, Какузу-то нравилось то, что происходило, потому что он вдруг ощутил себя хищником, который поймал незамысловатую добычу. Но добыча начала огрызаться, что немного озадачивало. Нрав Хидана точно простым не назовешь, а Какузу терпеть не мог неожиданности. Ладно, раньше терпеть не мог. Сейчас вся его нынешняя жизнь – одна сплошная неожиданность. И все же, взвесив все за и против, Какузу все-таки пришел к выводу, что с Хиданом лучше, чем без него. И как бы тот не распушал свои иголки, в его взбалмошной башке рождались подобные выводы. За сегодняшний день Итачи спросил Какузу про сигнал от Цуны уже трижды. Расстраивать его ужасно не хотелось, и Какузу, не выдержав давления, свалил из убежища, намереваясь скрыться на улице. Идти особо некуда, так что он сразу направился к убитому временем дивану. По крайней мере Учиха тут не шастал, так что несколько часов спокойствия обеспечены. Хидана, кстати, на диване тоже не нашлось. Тем лучше. Уже напрочь отвыкнув от нормальной погоды, Какузу какое-то время просто глупо пялился в голубое небо. Выдался погожий денек, без серых унылых туч и гаденького дождя. С утра светило солнце, ветер, похоже южный, тихонько дул, а потом и вовсе утих. Солнце уже клонилось к закату, небо приобретало оттенки оранжевого, Какузу следил, как меняется цвет. Хотелось лета. Хотелось жары, белого песка и пальм. Пригревшись на солнце, Какузу закрывает глаза и падает в воспоминания. Он ездил в отпуск несколько раз куда-то на юг, к этим самым пальмам и белому песку. Под небольшим помостом, выходящим с территории бунгало, где он жил, плескался океан и плавали маленькие акулы. Довольно-таки миленькие, кстати, для представителя хищной живности. Жара стояла такая, что Какузу хотелось снять кожу, а еще вызывали опасения искусственные органы, но они все-таки были адаптированы к перепадам температур. Шум прибоя, крики каких-то оголтелых мартышек и болтовня прислуги заполняет разум, благо вокруг такая тишина, что окончательно провалиться в приятную дрему не составляет труда. Со стороны раздается резкий звук. Какузу моментально открывает глаза, и рука его рефлекторно тянется к ребрам, но кобуры там нет, как и пистолета. Хидан замирает, как и Какузу. Он переводит взгляд вниз, понимая, что наступил то ли на стекло, то ли на какой-то металлический обломок. Подкрасться не удалось. - Так что, новостей нет? – как бы между делом спрашивает Хидан, будто оказался здесь совершенно случайно. Какузу тут же откидывает голову на спинку дивана и трет лицо руками: - Ну хотя бы ты не спрашивай. Я не могу на это повлиять, я сразу скажу, когда что-то изменится, хватит уже– - Ладно, ладно, я понял, - округлив глаза, возмущенно отвечает Хидан и поднимает в защитном жесте руки. Он, нерешительно подергав молнию на куртке, подходит к дивану. Его неизменная куртка без одного рукава выглядит свежепостиранной, да и сам он весь какой-то «чистенький», если можно так выразиться. Даже ботинки зашнуровал как положено, а не как бог на душу положит. Недоумевая от наступившей вновь тишины, Какузу поднимает взгляд. Хидан так и стоит, теребя молнию и глядя куда-то в сторону леса. Выглядит сосредоточенным, но явно чем-то обеспокоен. Не желая спровоцировать бурю, Какузу решает промолчать и дождаться, когда эта дурнина соизволит собрать свои мысли в одну осмысленную фразу. Ну или не одну. - Все собираются уходить, - пространно замечает Хидан. - Замечательно, - отвечает Какузу, чувствуя некоторое раздражение по этому поводу. Эта его дилемма снова начинает поскрипывать, злость на остальных жителей убежища, которые вольны уйти и никому ничего не должны, бесит. Он искренне пытается себя успокоить. - А ты уйдешь? - После того, как помогу Учихе. - Куда уйдешь? – Хидан садится рядом, но не слишком близко. Он прячет руки в карманы, оборачивается на Какузу через плечо. - Туда, где пальмы и белый песок, - вздыхает мечтательно Какузу. Хидан фыркает, принимаясь кусать высокий воротник куртки. Он здорово насупился, аж брови на глаза наползли и, хоть Какузу и не видит его крайне набычившуюся морду, он практически ощущает эти волны негодования, как горячий пар расходящиеся в стороны. - А что? Хочешь уехать со мной? – склонив на бок голову, спрашивает Какузу слегка задорно. - Пф, нет. Ненавижу жару. - Ну как хочешь. Какузу уверен, Хидана хватит на пару минут максимум. Он не выдержит и начнет либо возмущаться, либо подлизываться. Скорее все-таки первое. Ну, может еще обидится и уйдет, разыграв величайшую непоколебимую гордость. На самом деле, устраивал любой вариант. И, размышляя в эти последние минуты затишья, Какузу подумал, что было бы здорово взять Хидана с собой. Он бы красиво смотрелся на фоне океана. И наверняка бы очень звучно высказался на тему запаха дуриана, воплей макак и гребанного песка, забивающегося во все щели. Раздается щелчок зажигалки. Потом еще один. Хидан нервно жмет кнопку, задувая огонь. А потом выпрямляется, втягивает носом воздух и начинает говорить: - Слушай, я думаю, что ты занудный, наглый и злобный мудак. Ты эгоистичный и бесишь меня, но я… Мне кажется, я бы… Короче, если ты захочешь, чтобы я уехал с тобой, я, может, и не откажусь. Он поворачивается слегка, нацелившись на Какузу выжидающим надменным взглядом. Какузу сразу понимает этот посыл – Хидан словно делает одолжение тем, что «может быть» согласится. Это просто очаровательно. - Ну что ты, Хидан, не хочу тебе навязывать свое общество, - тут же принимая правила игры, отвечает Какузу, раболепно складывая на груди руки, - Тебе будет некомфортно, жара эта, солнце… - Блядь, ну что ты за дрянь, - Хидан бьет Какузу в плечо кулаком и приваливается к нему грудью, оказываясь лицом к лицу, - Обязательно тебе надо вот это вот... Просто возьми меня с собой и не пизди. - Конечно возьму, придурок. Взял бы, даже если бы ты отказывался, - высвободив из-под Хидана руку, Какузу закидывает ее тому на шею, сжимает пальцами загривок, заставляя Хидана поморщиться. Тот молчит какое-то время, изучающе разглядывая искусственные глаза перед собой, будто размышляет о чем-то. - А план Итачи выглядит неплохо, да? Ничего сложного, - говорит Хидан, резко меняя тему. - Знаешь же, все может пойти не так. - Фаталист ебучий, просто верь, что все будет нормально. - Вера – это по твоей части, Хидан. А я все-таки предпочту держать ситуацию в своих руках. Понимая, что разговор рискует вдруг перерасти в какой-нибудь глупый спор на ровном месте, Хидан подается вперед и целует Какузу, заменяя этим свой ответ. Почему-то он неосознанно вкладывает в поцелуй больше страсти, чем ожидалось и значительно больше, чем того требует ситуация. Его синтетическое сердце заводится, как мотор новенькой феррари, с одного лишь вкуса чужих сухих губ, практически с пол-оборота. Это кажется ему странным, впрочем, поразмыслить над этим он уже не в состоянии. Какузу сжимает у него на шее пальцы, проводит ими через волосы, сгребая пряди в кулак. Сперва кажется, что он потянет назад, но догадка не подтверждается – Какузу только давит Хидану на затылок, углубляясь в процесс еще сильнее. Только когда желание вздохнуть как следует побеждает, Хидан отстраняется, часто моргая, потому что свет закатного солнца бьет ему по глазам. Он видит перед собой Какузу, потерянного, как тюлень на льдине в окружении косаток. Его плывущий взгляд быстро возвращается в норму, но выражение глаз красноречивее любых слов. Какузу встает с дивана и дергает Хидана за руку, заставляя встать тоже. Тут же целует и, не разрывая поцелуя, медленно идет, пятясь спиной вперед. Он увлекает Хидана с собой так ненавязчиво, что тот даже не задает вопросов. Да хотя он бы и так не смог бы и двух слов связать. Его резко заполнило жаждой до самого горла, как бы это не казалось ему абсолютно не своевременным. И невероятно глупым. Это похоже на какие-то брачные игрища пингвинов. Какузу, отрываясь от уже раскрасневшихся губ, делает несколько быстрых шагов вперед и протягивает Хидану руку. Стоит ему за нее схватиться, как Какузу подтягивает его к себе, пропускает вперед и снова обгоняет, не забывая при этом вскользь целовать то висок, то зарумянившуюся скулу. Дойдя до холла, Хидан толкает Какузу к стене между двумя дверьми, прижимается, напрочь забыв, что, вообще-то, тут может кто-нибудь быть. Он зарывается пальцами в длинные собранные в пучок волосы, кусается и ведет себя абсолютно безобразно, распотрошив прическу окончательно. Он словно не может решиться, в какую комнату утащить Какузу. Едва раскачиваясь, как в каком-то ритуальном танце, он все же клонится правее, тянет Какузу за шею за собой и открывает дверь своей комнаты. Внутри совсем темно, но он не собирается включать свет. Какузу натыкается ногой на что-то тяжелое, хорошо, что идет медленно, иначе бы точно отбил пальцы. Хидан целует его, пока тащит за собой, чертыхается в чужие губы, когда молния на куртке не хочет открываться с первого раза. Ее иногда заедает. Сбросив куртку куда-то в сторону, он вытягивает руки вперед, касается пальцами мягкого свитера и, не замедлившись ни на секунду, просовывает под него руки. Ладонями ведет вверх по горячей коже, чувствует тут и там шрамы и небольшие рубцы. Какузу стягивает свитер через голову, сразу же повторяя то же самое с Хидановой кофтой. Ему хотелось бы видеть то, чего он касается руками, хотелось бы видеть выражение лица напротив. Свежий шрам от недавнего разреза зарубцевался, Какузу проводит по нему пальцем до самых ключиц, Хидан выдыхает, вздрогнув. - Давно ты это задумал? – шепотом спрашивает Какузу, позволяя вести себя по темной комнате. - Я ничего не задумываю, - серьезно отвечает Хидан, - Мне, знаешь ли, есть над чем подумать помимо тебя и– Его деланно возмущенная тирада прерывается, когда он натыкается на кровать и ноги подгибаются. От неожиданности аж воздух из легких уходит, стоит упасть на кровать, а уж навалившийся сверху Какузу только усугубляет ситуацию. Хидан делает пару глубоких вздохов и понимает, что Какузу вдруг замер, лежа сверху. Он слышит его дыхание, чувствует его руки, но не понимает, почему тот остановился. - Ты чего? – спрашивает он, не выдержав, и кладет руки Какузу на спину. - Странно чувствовать себя таким живым, - отвечает Какузу как-то нерешительно и наклоняется слегка к Хидану, чтобы коснуться губами места между челюстью и шеей. Каждое такое прикосновение делает его более уверенным в том, что это все не полуночные бредни или какой-то мутный сон. Странно чувствовать ответную реакцию, странно чувствовать, как Хидан ведет по его телу руками, как тянется сам и подставляет под поцелуи шею. Какузу давно отвык от подобных проявлений чувств, они ему не были нужны ни секунды, а шлюхи, выполнявшие свою работу от и до, не тратили на подобную ерунду время. Они, конечно, могли бы… если б их просили. Но Какузу не просил. Лучше ничего, чем иллюзия. - Скоро почувствуешь себя мертвым, - резко заявляет Хидан и, вдруг подавшись вперед, садится, заставляя сесть и Какузу. Особо тут не развернешься, так что он скользит спиной по стене, проползая Какузу за спину, разворачивает его, не раздумывая толкает и садится сверху. Так он чувствует себя хозяином положения, так – гораздо лучше. Потом он, может, и ослабит поводья, но сейчас ему хочется быть главным. В конце концов, опыта у него достаточно, чтобы избежать лишних вопросов и ненужных телодвижений, он собирается вести эту процессию в геенну огненную самолично, гордо возглавив их падший дуэт. Хочется быть дрянью. Издеваться и заводить, чтобы Какузу действительно пожалел о том, что жив. И все же, уже избавившись от набивших оскомину штанов, Хидан ловит себя на мысли, что предусмотрел не все. Ерзая на чужих бедрах, он медленно опускается ниже и, заведя руку себе под живот, проводит ладонью по горячему члену Какузу. Замирает на миг, коротко выдыхает и, мысленно давая себе пинка, возмущенно произносит: - Ты охренел что ли? Это в меня не влезет! Какузу, изрядно расплывшийся от происходящего, резко открывает глаза, хоть и не видит особой разницы – в комнате практически полная темнота, за исключением узкой полоски света из-под двери. Ему требуется некоторое время, чтобы осознаться в пространстве, еще немного, чтобы переварить сказанное и совсем нисколько, чтобы хрипло рассмеяться. - Думаю, это твои проблемы, - говорит он, одной рукой ведя Хидану по ребрам, а другой слегка сжимая его шею. Ну а что он, черт возьми, может с этим поделать? Только погрозить кулаком матери-природе, которая решила не обделять его в этом аспекте анатомии. - Почему не делают искусственные жопы? – ворчливо бубнит Хидан, пока копошится рукой в прикроватной тумбочке, - Золотое дно же, блядь. - Наверно, чувствительность будет хуже… - поддерживает дурацкий разговор Какузу, пока осыпает поцелуями точеные плечи. - Нет, дурень. Потому что невозможно ассимилировать бактерии кишечника и синтетические материалы. - Зачем тогда спрашиваешь? - Это был риторический, черт его дери, вопрос, Какузу. На самом деле Хидан просто пытался справиться с нервами, неся всякую пургу. Болтовня помогала ему совладать со всякими ненужными тревогами, а сейчас он, в целом, неслабо нервничал. И не только потому, что намеревался порвать себе жопу, пытаясь сесть на самый большой член на своем веку. Его нервировали последствия, нервировала неопределенность и внезапно ворвавшаяся в голову мысль – а что им делать дальше? Ну вот эти вот стандартные неуместные мысли посреди секса, короче. Ничего нового. Свет из-под двери вдруг становится ярче – похоже, кто-то подъехал к крыльцу на машине и свет фар лупит сквозь огромные окна прямо на дверь. Какузу различает над собой силуэт, слегка подсвеченный в темноте, он видит блеск глаз и светлые волосы. Хидан закрывает глаза и откидывает голову назад. Он упирается Какузу в грудь рукой, скребет ногтями по коже, но молчит, только дышит тяжело, через раз делая судорожный краткий выдох. Ему правда кажется, что это слишком. Ощущения трудно описать, Хидан даже с этим справиться не может, в голове не рождается ни одного подходящего эпитета или метафоры, особенно цензурных. Буквы сливаются в нечленораздельные слова, звуки, сдавленные напрягшимися мышцами, умирают, так и не родившись. Горло сводит. Хочется прекратить свою агонию и опуститься резко, чтобы сократить этот момент и отмучиться быстрее, но он знает, что так нельзя. Хидан покачивается вперед-назад, сжимая Какузу коленями бока. Он бы, может, даже взвыл, если бы мог. Тонкая грань между болью и неоспоримым кайфом уже близка, да и эта боль уже начинала доставлять что-то вроде неадекватного удовольствия. Мысль о том, что он делает и с кем, подгоняла, сглаживала все и делала значительно приятнее. Не понимая, как не сбиться с налаженного ритма дыхания, Какузу плотно закрыл глаза. Он крепко держал Хидана за бедра, сам не осознавая, с какой силой сжимает пальцы. Сейчас он бы определенно хотел это видеть, но стоило признать – темнота не позволяла отвлечься, заставляя чувства и ощущения обостриться до предела. И все же… Он вспоминает, что его глаза могут позволить ему видеть в темноте, чем он не упускает возможности воспользоваться. Это похоже на прибор ночного видения и, пожалуй, то, что он теперь видел, казалось самым странным и прекрасным из всего виденного до сих пор. Силуэт Хидана словно подсвечивался, а его глаза мерцали, как кошачьи. Хоть ночное видение в этих глазах и далеко от идеала, Какузу этого было достаточно. Он видел выражение, застывшее на еще более бледном из-за обесцвечивания лице – брови изломились в болезненной истоме, рот приоткрыт и дрожат ресницы. Какузу не казалось удивительным, что он не чувствовал ничего подобного раньше. Раньше не было Хидана, а значит не было и ничего даже отдаленно похожего на это. Только когда Хидан опустился полностью и замер с протяжным хриплым стоном, Какузу позволил себе выдохнуть полностью. Погладив ладонями разгоряченную кожу, Какузу приподнялся на локтях, одной рукой подтянул Хидана к себе и прижался к его губам своими, словно пытаясь успокоить. Он еще пока не знает, что Хидана не надо успокаивать. - Зверюга ты ебучая, - на выдохе произносит Хидан, сжимая мышцы. Какузу давится словами, руки подрагивают. Собравшись с силами, он все-таки приподнимается выше, чтобы сесть и обнимает Хидана изо всех сил. Прижавшись губами к его шее, он ведет руками по спине, опускаясь ниже. Кладет ладони на холодную (почему-то) задницу и царапает ее ногтями. Хидан дергается, покачивает бедрами, слегка переваливаясь из стороны в сторону. Кажется, он уже начинает привыкать и несомненно чувствует, как от каждого малейшего движения его прошибает импульсом этих приторных, тягучих, но неизбежно приятных ощущений. Какузу не удерживает рваного выдоха, кусает свою нижнюю губу до боли, упираясь лбом Хидану в плечо. Тот мягко проводит ладонями ему по груди, заставляет поднять голову и целует, вдруг чувствуя привкус крови. Это не могло стать еще лучше. Толкнув Какузу на подушку, Хидан выпрямляет спину, чуть отклоняется назад и начинает двигаться. Ему тяжело о чем-то думать, хоть в голове и так пустота, как в чертовом вакууме. Какузу кладет ему на бок руку, давит вниз, но Хидан бьет ему по руке ладонью, заставляя ее убрать. Нет уж, он сделает все так, как ему хочется. Быстро или медленно – ему решать. Он упирается одной рукой в стену, другую кладет Какузу на середину груди, чувствуя ладонью его сердце. Сейчас Какузу понимает, что имел в виду Хидан. Это издевательство, настоящая пытка, но настолько изводящая наслаждением, что он бы не смог подобрать слов. Хидан сбивался с ритма, или это и был его ритм, несколько раз останавливался, чтобы, склонившись ниже, качнуть бедрами так резко, что Какузу просто не мог сдерживать надрывного стона. Это уже начинало казаться какой-то сумбурной телепатией. Хотелось быстрее - Хидан замедлялся, хотелось медленно - Хидан бессовестно ускорялся, выбивая весь воздух из легких. Он словно читал мысли, но делал все строго наоборот, садистски улыбаясь. Хидан же до самого конца не понимает, как это случилось. В какой-то момент он прекращает свои игры, отдаваясь процессу целиком, и в голове вдруг начинают метаться какие-то дурацкие обрывки памяти – убитый в заброшенном здании потрошитель, розовый лист, раненый Какузу, сидящий на полу. Из воспоминаний врывается запах сигарет, крови и скрежет стекла о металл. Хидан двигается быстрее. Словно эхо, он слышит тихий хор – чертовы песнопения, которыми сопровождались его выступления на идиотском религиозном шоу. Фантомная боль пронизывает ребра, но Хидан, только сильнее жмурясь, и не думает останавливаться. И только когда последние отголоски оглушившего его оргазма отступают, он предпринимает попытку хоть как-то восстановить дыхание и подняться. Обнаружив себя склонившимся вниз и уткнувшимся лбом Какузу в грудь, он открывает глаза, все так же, впрочем, нихрена не видя. Он осторожно выгибается, приподнимая задницу, и скатывается вбок, упираясь спиной в прохладную стену. Это дарит ощущение некоей «заземленности», но Хидан все равно проводит по стене ладонью, словно с трудом веря, что она реальная. Как же это необычно. Его никогда не накрывало подобными флешбэками, уже так давно он не вспоминал свою прошлую жизнь и уж точно не думал о своих сломанных в тот раз ребрах. Захотелось уснуть и забыться вязким сном без снов, но сердце все еще билось слишком быстро, не позволяя добраться до состояния покоя. - Живой? – спрашивает Хидан, сделав пару глубоких вдохов. Он опирается на локоть и приподнимается, пытаясь разглядеть в темноте профиль Какузу. Получается не очень, так что другой рукой он нащупывает его руку, шею и проводит пальцами по линии челюсти. - Более чем, - отвечает Какузу, перехватывая Хиданову руку и прижимая ее тыльной стороной к губам, - А ты? - Что ж, это был самый здоровый хер, на котором мне приходилось прыгать, - заявляет скороговоркой Хидан и тут же вскрикивает, когда Какузу кусает его за руку. Конечно, он сначала говорил, потом думал. - Надеюсь, он будет последним. - А иначе что? – Хидан улыбается хитро, от чего его голос делается приторно-издевательским, - Ты ревнивый что ли? - На самом деле нет, - коротко кашлянув, говорит Какузу, - Но я уже слабо похож на себя прежнего, так что не исключено. - А там, куда мы уедем, будет очень жарко? - Невыносимо. - Ну бляяаа… - Сначала нужно вернуться сюда живыми, - вдруг серьезно говорит Какузу. Реальность снова сгустила над ним тучи, мысли опять понеслись в свободный полет, нагнетая обстановку. Пора признать, он волновался из-за того, что они затеяли. Но теперь ситуация стала еще напряженнее – он волновался не только за себя. - Опять ты начинаешь. Плевое дело же, справимся как нехуй делать. Захотелось помолчать. Хидан чертил на груди Какузу пальцами полосы, попутно задремывая. Какузу проматывал в голове план, раздражаясь от того, что от него, по сути, мало зависит успех этой задачи. Пусть это и не самый мудреный план, но он такой… нестабильный. Тишину нарушает жужжание телефона, валяющегося на полу. Экран светит в потолок, выхватывая из темноты выключенную лампочку. Какузу знает, что это. Он медлит почему-то, но все же опускает руку с кровати и находит пальцами телефон. На экране высвечено сообщение от Цуны о том, что Учиха приедет в заведение через три часа. Три часа… Как же не вовремя. Стоит поспешить, но так не хочется двигаться. Остается надеяться, что Хидану хватит часа, чтобы восстановить способность ходить.